Елена Мирошникова

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Павловой Анны Дмитриевны, обучающейся в 3 «г» классе. Мирошникова Ольга Васильевна,, 12.13kb.
• Госдума РФ мониторинг сми 17 марта 2006, 5328.64kb.
• Иванова Елена Николаевна Доцент Леанович Елена Борисовна Минск 2010 оглавление список, 445.62kb.
• Чешенко Елена Константиновна. Матвей Коротаев, дк «Прометей», руководитель Тамеева, 32.3kb.
• Стрек Севастьяна Ярославовича, обучающегося в 3 «г» классе. Мирошникова Ольга Васильевна,, 32.13kb.
• Портрет Марии Монтессори в рамке на холсте (цветной) 7200 Елена Хилтунен Серия "Практическая, 1148.3kb.
• Генеральному директору ООО «Галерея «Елена Висконти» Поповой Е. И. Досточтимая Елена, 24.34kb.
• Радио 23 маяк, новости, 02. 02. 2006, Бейлин Борис, 21:, 3199.04kb.
• Автор: Елена Ходак, 403.68kb.
• Елена Образцова выиграла конкурс своего имени, 116.46kb.

Елена Мирошникова

Религиозный фактор
в иммиграционной политике ЕС


В декабре 2005 года исполнилось 100 лет закону об отделении церкви от государства, принятому впервые в истории во Франции.


Объединительные процессы в современной Европе выявили весьма парадоксальное явление: Европа, постоянно подчёркивающая верховенство закона, в наши дни сама сталкивается с проблемой осуществления прав и свобод, включая и право на свободу совести. Откровенные слова по этому поводу прозвучали на международном “круглом столе” в Институте Европы РАН “Германия и Россия: актуальные вопросы экономики и политики” (март 2005 года), накануне тревожных событий во Франции. Пессимистические мысли о будущих перспективах не России, а Европы высказали немецкие участники – депутаты бундестага, заявив о своей озабоченности в отношении путей решения проблемы не только немецкой, но и общеевропейской: проблемы интеграции иммигрантов. В течение нескольких десятилетий эта проблема в Западной Европе являла собой табу, теперь , по словам немецких политиков, “уже слишком поздно... Потому что мы пошли по пути, который трудно исправить”¹.

Беспорядки во Франции подтвердили сложность сохранения национальной идентичности европейских государств на фоне расширяющейся иммиграции, многообразия культур, традиций, вероисповеданий. В то же время отсутствие желания, а иногда и способности к интеграции у самих иммигрантов создают условия для распространения среди них феномена коммунитаризма, заключающегося в преобладании у них религиозной идентичности над гражданской. С другой стороны, практика социальной изолированности и многочисленные факты дискриминации по отношению к меньшинствам приводят последних к необходимости более тесного сплочения на основе общей для них объединительной идеи. Чаще других таковой становится их религиозная принадлежность.

За что боролись...

Принимающие страны, пытаясь сохранить свою культуру, вводят ограничения, непосредственно относящиеся к религиозной свободе, спорные с точки зрения демократии. Умаление религиозного фактора, как и его раздувание, являются, на мой взгляд, двумя крайностями, не способствующими ни эффективному разрешению ситуации, ни её предотвращению в будущем. Конечно, основные причины произошедшего во Франции кризиса кроются в социально-политической сфере. Однако внимательное исследование роли религиозного фактора в иммиграционной политике и стремление к действительной гарантии свободы совести¹, без сомнения, будут способствовать поиску оптимальных вариантов выхода из кризиса.

Именно Европа в эпоху Просвещения положила начало новой политике в области государственно-церковных отношений, признанию права на свободу совести, отделения церкви от государства, заменив веками практиковавшуюся модель государственной церкви, cuius regio, eius religio (кто правитель, того и религия). На первое место в системе регулирования общественных отношений вышел закон, оттеснив религию на второй план. Хорошо ли, плохо ли – другой вопрос. Феномен секуляризации не однозначен в своём влиянии на общество. Не подлежит лишь сомнению необходимость уважения свободы совести, являющейся фундаментальной основой индивидуальной свободы в демократическом обществе. Эта идея красной нитью проходит в недавно опубликованной книге по вопросам религиозной свободы, подготовленной авторитетными специалистами из разных стран мира, в которой, в частности, обращается внимание на то, что “защита такой свободы представляет собой значительный публичный интерес, а не только личный интерес индивидов или групп. Этот тезис легко принимается в отношении других свобод... Но непонятно, почему игнорируется, когда речь идёт о религиозной свободе”².

Парадокс заключается в том, что по прошествии времени сами европейцы основной причиной сложившейся ситуации называют влияние распространённого французским Просвещением “начального либерализма”, исключившего религию как частное дело из большинства важных сфер публичной жизни; более того, в современных социально-политических условиях строгое следование этой концепции может привести к “секулярному фундаментализму”. Согласия в европейском доме на сей счёт пока нет.

Модели государственно-церковных отношений

В сфере отношений государства и церкви в Европе сегодня существуют три основные модели, которые сложились в ходе исторического развития: отделительная (например, во Франции, Нидерландах, Ирландии), идентификационная (в Великобритании, Дании, Греции и др.) и кооперационная (в Австрии, Бельгии, Германии, Португалии, Испании, Италии, Швеции и др.). Познакомимся с ними поближе на примере конкретных стран, что облегчит понимание роли религиозного фактора в иммиграционных процессах.

Отделительная модель берёт своё начало в период борьбы в Европе за конституционно-правовое преодоление Реформации в ХVI–XVII веках, и особенно во Франции, в процессе секуляризации общества. Именно Франция явила пример современного суверенного государства на основе официального разрыва союза с церковью, вывода религиозного фактора из государственной сферы, впервые в истории приняв специальный закон об отделении церкви от государства в 1905 году (9 декабря). С того времени политика французского государства по отношению к религиозным организациям традиционно руководствуется принципом светскости, в соответствии с которым выражение религиозности в публичной сфере не одобряется, поскольку считается, что публичные проявления религиозной принадлежности наносят ущерб единству французского общества. (Кстати говоря, основной аргумент сторонников запрета на ношение головных платков в учебном заведении выражался в заботе о нейтральном характере публичного пространства в культурном и религиозном отношении с целью сохранения общефранцузской идентичности и общефранцузских ценностей). Светский характер современной Франции проявляется в свободе выражения религиозности при отсутствии института признанных религий (за исключением Эльзаса и Лотарингии). На практике это означает, что ни одно религиозное объединение не имеет каких бы то ни было правовых привилегий. Вопросы, относящиеся к религиозной сфере, регулируются нормами частного права. Строгое соблюдение принципа отделения получило среди самих же европейцев название “политика воинствующего лаицизма” или даже “секулярная нетерпимость”. Довольно часто приходится слышать призывы к французской стороне перейти к так называемому позитивному нейтралитету.

Идентификационная модель сформировалась в эпоху Средневековья и выражает взаимовлияние веры и права, церковного и светского в различных формах институциональных и законодательных связей. Несмотря на свой “солидный возраст”, эта модель ещё достаточно влиятельна в современном мире. Данный феномен объясняется не только силой традиций, но и значимостью её особого влияния на сохранение стабильности государства.

Обратимся к примеру Великобритании. Королева Елизавета II является главой англиканской (государственной) церкви, правительство охотно поддерживает публичное выражение религиозной веры, спонсирует конфессиональные школы, обставляет свои мероприятия и церемонии религиозными ритуалами. Но лишь небольшая часть населения, примерно 7–8%, регулярно посещает богослужения. Можно сказать, что религия в современном британском обществе, по мысли выдающегося английского учёного Г. Спенсера, воспринимается как одна из наиболее распространённых и утончённых культурных привычек, не имеющих большого значения, носящих формальный характер. И хотя именно в Англии появился чрезвычайно важный документ – Акт о терпимости 1689 года, движение к подлинной религиозной свободе происходило и происходит в результате длительной аккомодации. Лишь в конце 60-х годов XIX века диссентеры – протестанты и католики – были наконец освобождены от налога в пользу англиканской церкви и для них открылись двери университетов. Не прекращающаяся и сегодня критика государственной церкви со стороны “братьев-христиан” снижает значение религии вообще, умаляя роль экуменизма в частности, что особенно очевидно на фоне усиления исламского фундаментализма. А современные проблемы, возникающие у религиозных меньшинств, например, у мусульман и сикхов, дают основание констатировать наличие в Великобритании “банальной дискриминации”¹.

Существующая в системе идентификационной модели религиозная терпимость не является ещё религиозной свободой. Свидетельством тому могут служить дела, рассматриваемые в Европейском суде по правам человека в области реализации свободы совести. Подавляющее большинство из них касается граждан и религиозных организаций Греции, государства, объявившего Греческую православную церковь официальной религией.

Принятые судом решения лишний раз подтверждают, что изменившиеся по сравнению со Средневековьем социально-политические условия, в том числе и по причине иммиграционных процессов, приводят к необходимости внесения значительных корректив в систему сложившихся связей государства и религиозных организаций.

Кооперационная модель. В современной Европе очевидна тенденция к повышению роли кооперации в государственно-церковных отношениях, к модели, которую в силу её распространённости на европейском континенте не случайно называют европейской. На основе принципа отделения, а стало быть, при отсутствии государственной религии, реализуется легитимное сотрудничество государства и религиозных организаций. По сути своей эта модель является “золотой серединой” между идентификацией и строгим отделением.

Наиболее хорошо она развита в ФРГ. В государственно-церковных отношениях (Staat-Kirche-Verhaеltnisse) основными являются принципы мировоззренческого нейтралитета, паритета и толерантности. А сами эти отношения регулируются конституционными нормами публичного права, а именно государственно-церковным правом, выступающим основным их регулятором и являющимся старейшей частью немецкого конституционного права¹.

Определённым религиозным организациям может быть придан статус субъекта публичного права (Koеrperschaft des oеffentlichen Rechts), дающий возможность активно участвовать в общественной жизни и весьма значимые привилегии: право на взимание церковного налога, на обучение религии в государственных школах (согласно ст. 7 Основного закона ФРГ уроки религии – обязательный предмет в государственных школах) , право выступать работодателями и вступать в трудовые отношения публично-правового характера, получить освобождение от целого ряда налогов, иметь своих представителей в Государственном комитете по работе с молодёжью и т. д. В современной Германии таким статусом, помимо так называемых “больших церквей” – католической и евангелической, обладают и другие религиозные организации: иудейские, адвентисты седьмого дня, пятидесятники, русская православная церковь за рубежом и РПЦ (Московский патриархат), Христианская наука, Армия спасения, Церковь Иисуса Христа святых последних дней (мормоны), меннониты, методисты, баптисты и другие, но не исламские.

Согласно официальным заявлениям органов государственной власти, мусульмане не имеют этого статуса из-за внутренней неорганизованности, децентрализации. Но ведь для ислама как вероучения – это естественное состояние. Тем не менее, шесть наиболее влиятельных мусульманских организаций, составляющих примерно 70% всех мусульман, проживающих в Германии, готовы объединиться ради получения права на преподавание ислама в государственных школах.

Существенной особенностью государственно-церковных отношений ФРГ является церковный налог. В соответствии с Основным законом ФРГ этот налог взимается в размере 8–9% с членов религиозных организаций, являющихся субъектами публичного права. Налог покрывает две трети финансовой потребности церкви. Доходы от добровольных пожертвований составляют, как правило, 2–5%, реже – 10%. Очевидно, что большая часть церковной деятельности, в том числе и в области социальной заботы, находится в прямой зависимости от церковного налога. Следовательно, те иммигранты, которые принадлежат к религиозным организациям, не имеющим статуса субъекта публичного права, ограничены в своих возможностях как по оказанию социальной помощи, так и по пользованию таковой.

Немалая роль в сохранении стабильной государственной политики в Германии в области религиозной свободы и решении назревших и возможных коллизий при её реализации отводится государственно-церковным договорам, служащим основным понятием для обозначения целого спектра документов: конкордатов, евангелических церковных договоров, соглашений с религиозными меньшинствами. Государственно-церковные договоры являются юридическим признанием особого статуса религиозной организации среди других организаций в условиях расширения сфер партнёрства с государством. Несмотря на существенные отличия в моделях государственно-церковных отношений, едиными постулатами для Евросоюза являются: религиозная свобода, религиозная автономия, диалог и сотрудничество. В соответствии с ними основные направления практической деятельности ЕС касались разрешения конфликтов, связанных со случаями отказа от несения воинской службы и отношением к новым религиозным движениям и культам. В последнее же время на первый план выходит вопрос о роли религии в современном обществе, о соотношении между религией и демократией.

Эволюция правового обеспечения религиозной свободы

Отсутствие равенства в возможностях проявления своих религиозных верований и традиций относится к той разновидности конфликтов, которые часто не представляют прямой угрозы жизни, но, оставаясь долгое время неразрешёнными, могут взорвать общественный мир и порядок. Как уже отмечалось, в современном мире этот конфликт не ограничивается лишь рамками собственно религиозной сферы, но пронизывает собой основные сферы жизни, включая и интеграционную политику в отношении иммигрантов.

Нужно обратить внимание на тот факт, что движение по защите религиозной свободы проявилось как феномен лишь во второй половине ХХ века. Впервые право “на свободу мысли, совести и религии” получило признание на международном уровне во Всеобщей декларации прав человека 1948 года. Спустя почти двадцать лет это право было закреплено договорными обязательствами стран-участниц Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года и представлено в развёрнутом виде в Декларации ООН 1981 года о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений. Особое место среди международных актов занимает Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод (1950 г.). Ст. 9 Конвенции гарантирует право на свободу мысли, совести и религии, подлежащее лишь ограничениям, установленным законом и необходимым в демократическом обществе в интересах общественного спокойствия, для охраны общественного порядка, здоровья или нравственности или для защиты прав и свобод других лиц. Однако какого-то единого, собственно союзного документа, обязательного для всех участников, у ЕС не было. Поэтому вопрос о реализации свободы совести своими собственными гражданами, а тем более иммигрантами, рассматриваемыми, прежде всего, как дешёвая рабочая сила, ЕС обходил молчанием, не без основания считая достаточным наличие международного права, определившего, что любая конфессия, традиционная или новая, имеет право на религиозную свободу. И надо признать, что странам-участницам удавалось сохранять высокий уровень реализации свободы совести. Примечательно, что до 1993 года Европейский суд по правам человека фактически не рассматривал прямых заявлений граждан о нарушениях религиозной свободы.

В ходе усиления объединительных процессов, особенно расширения ЕС, стало ясно, что политика в вопросах свободы совести, основанная только на признании национального законодательства в этой сфере, или, иными словами, “автономное плавание” государственно-церковных отношений (ГЦО), вне общей политики Евросоюза просто невозможна. Никто всерьёз, конечно, не ставил и не ставит целью унифицировать прерогативы государств в сфере свободы совести, но корреляция в сторону общего направления движения стала необходимостью.

Если в Маастрихтском договоре 1993 года ещё нет положения, касающегося политики государств в области свободы совести, то в Амстердамском 1997 года, который по значимости своей называют ещё “Маастрихт – 2”, уже закладывается положение о сохранении действующих государственно-церковных отношений в странах-членах ЕС. Евросоюз обязался уважать статус церквей и религиозных организаций согласно их национальному праву.

Вне всякого сомнения, данная норма имела большое значение, поскольку служила сохранению национальной идентичности стран-участниц. Однако собственно решение проблемы было лишь отодвинуто во времени. Что и показало обсуждение и голосование по проекту Конституции ЕС.

В тексте проекта Конституции Европейского Союза и особенно её преамбулы нет упоминания о роли христианства в историческом развитии Европы (по этому вопросу, кстати, копий было сломано немало). Зато есть Глава VI “Демократическая жизнь Союза”, включающая две статьи, гарантирующие право на свободу совести : 1-47 и 1-52.

Основной смысл этих статей заключается в признании права церквей на самоопределение и невмешательство в государственно-церковные отношения национальных государств. С одной стороны, это очень важное обстоятельство для церкви, её статуса в современном обществе. Она рассматривается не просто как одна из прочих общественных организаций, а как организация, имеющая специфические особенности и, разумеется, преимущества перед другими. С другой стороны, что особенно важно в контексте темы статьи, при существующих государственно-церковных отношениях это представляется весомым фактором, способствующим сохранению национальной идентичности и культурной целостности. Следовательно, в целях устранения ошибок в интеграционной политике по отношению к иммигрантам следует уже сейчас стараться разрешать противоречия, существующие внутри действующих в странах-участницах ЕС моделей ГЦО.

Отражение роли религии и церкви непосредственно в тексте Конституции с юридической точки зрения более значимое событие, нежели упоминание в преамбуле. Помимо этого, отсутствие особого положения о роли и значимости христианства можно считать проявлением уважения к поликонфессиональному характеру современной Европы, реакцией на возрастающее влияние ислама, а стало быть, серьёзным шагом по укреплению толерантности.

Ислам в Европе

В “мусульманском вопросе”, как ни в каком другом в современной Европе, пересеклись и проблемы сохранения национальной идентичности, и иммиграционной политики, и реализации права на свободу совести.

Нетерпимость к мусульманам в Европе заметно усилилась, особенно после террористических актов 11 сентября 2001 года. В политику стран-членов ЕС борьба с международным терроризмом стала вносить существенные коррективы в сторону ужесточения и ограничения прав и свобод личности, в том числе и религиозной свободы иммигрантов.

Проблема соответствия исламских законов принципам свободы и демократии, имеющим очень глубокие корни в Европе, усиливает социальную напряжённость в обществе и становится всё более сложной для разрешения на фоне роста исламского населения и укрепления мусульманских анклавов, обособляющихся от остального общества и живущих по своим собственным законам. Примечательно, что число работающих иммигрантов фактически не увеличивается. Показателен пример ФРГ: 20 лет назад там проживало около 4 млн иностранцев, из них 2,5 млн работали. Сегодня число иностранцев составляет 8 млн, но по-прежнему работу из них имеют 2,5 млн человек¹.

По данным доклада Международной хельсинской федерации по правам человека, посвящённого проблеме дискриминации мусульман в период после
11 сентября 2001 года², наибольшее число мусульман проживает во Франции (4–5 млн), Германии (свыше 3 млн),Великобритании (более 1,5 млн), Испании (около 1,5 млн), Италии и Нидерландах (почти 1 млн в каждой). Абсолютная численность мусульман ниже в Бельгии (400-500 тыс.), Греции (до 400 тыс.), Австрии (более 300 тыс.), Швеции (также более 300 тыс.) и Дании (до 180 тыс.). Мусульмане в этих странах составляют 3–4% всего населения. Предположительно, к 2015 году мусульманское население здесь удвоится.

В упомянутом докладе, основанном на документах, представленных мусульманскими, антирасистскими, организациями по правам человека, сообщениях СМИ и официальных документах, анализируется ситуация в 11 европейских странах: Австрии, Бельгии, Великобритании, Германии, Греции, Дании, Испании, Италии, Нидерландах, Франции, Швеции. Основной итог анализа заключается в том, что негативное отношение к мусульманам в Европе всё более усиливается. Мусульмане подвергаются дискриминации в таких областях, как трудоустройство, предоставление жилья и доступ к сфере услуг. Мусульман называют внутренним врагом, пятой колонной. Так, например, 80% респондентов в Германии ассоциируют слово “ислам” с терроризмом и притеснением женщин. В Великобритании средства массовой информации широко разрекламировали успехи полиции по аресту террористов-мусульман, хотя позже выяснилось, что с подавляющего большинства арестованных обвинения были сняты. В Греции протестуют против открытия новой мечети в центре Афин. В Дании мусульмане подвергаются дискриминации из-за практики ритуального забоя животных. Ситуация в Бельгии, сложившаяся в процессе выборов мусульман в Генеральную Ассоциацию в марте 2005 года, на 61-й сессии Комиссии по правам человека ООН, приведена в качестве примера вмешательства государства во внутренние дела религиозной организации.

Что делать?

Вопрос совершенно правомерный. Европейское сообщество оказалось в сложной ситуации. С одной стороны, мир содрогается при новостях об очередных жертвах террористических актов, совершённых террористами-мусульманами, с другой – правозащитные организации всё громче заявляют о дискриминации меньшинств, особенно мусульман. До недавнего времени Евросоюз осторожно подходил к проблеме реализации свободы совести, стараясь не затрагивать затаившийся в иммигрантской среде протест, корнями уходящий в социально-экономическую сферу. Однако в ходе бурных дискуссий по французскому закону 2004 года о светскости, запретившему ношение хиджаба (головного платка), кипы и больших христианских крестов в государственных школах, относительное затишье было нарушено.

Спорные, с правозащитной точки зрения, положения закона, запрещающие ношение одежды, выражающей те или иные религиозные символы, стали причиной появления официальных документов ЕС, впервые напрямую затрагивающих проблемы государственно-церковных отношений как в целом в Евросоюзе, так и в отдельной стране, во Франции. Прежде всего, следует назвать принятую Европарламентом в феврале 2005 года Декларацию о религиозных правах и свободах во Франции и Европе¹. В ней особо подчёркивается положение о религиозной свободе как одной из наиболее значимых свобод. Депутаты Европарламента считают запрет Франции на ношение в школах “бросающихся в глаза” религиозных символов нарушением прав человека в соответствии со ст. 9 Европейской Конвенции. Европарламент призывает страны-члены ЕС разрешить в образовательных и иных государственных учреждениях внешнее выражение личной веры и настаивает на пересмотре французским правительством упомянутого закона в целях улучшения реализации прав и свобод религиозными и национальными меньшинствами и их более глубокой интеграции во французское общество, а также усиления борьбы с религиозной дискриминацией.

А что же страны-участницы? Надо отдать им должное, они пытаются использовать “и кнут и пряник”, хотя реальная политика имеет определённый сдвиг в сторону ограничительных мер.

Во-первых, особое внимание придаётся знанию языка принимающей страны и её истории. Широкое распространение получили соответствующие образовательные курсы; вводятся меры по усилению контроля за языком проповедей в целях воспрепятствовать имамам использовать призывы к вражде и насилию
(в Испании, помимо прочего, для мечетей разработана программа самоконтроля во избежание пропаганды насилия и вражды); от иностранных религиозных лидеров требуется хорошее владение языком принимающей стороны и знакомство с её ценностями и обычаями. Например, становление и развитие “французского ислама” предполагает воспитание франкоговорящих и умеренных мусульман, твёрдо придерживающихся республиканских ценностей и в большей степени считающих себя французскими гражданами, нежели мусульманами.

Во-вторых, разрабатываются национальные программы по обучению имамов. В той же Франции для них, например, намечено проведение курсов по французскому праву, основам государственности и истории во французских университетах, за счёт специального фонда интеграции, и борьбы с дискриминацией. В Швеции мусульманские общины получают государственное финансирование, включая и зарплаты имамам, и строительство мечетей (последнее имеет место не только в Швеции).

В-третьих, применяются новые ограничительные меры по борьбе с незаконной миграцией, за нарушение закона лишают гражданства. Например, в Швеции подозреваемые в терроризме высылаются из страны, в Германии набирает силу процесс аннулирования немецкого гражданства членам исламистских групп, скрывшим сам факт членства.

В-четвёртых, вводятся новые требования для получения гражданства. В частности, в ФРГ натурализация будет предоставлена только тем, кто говорит на немецком языке и даст клятву верности немецкой Конституции.

В-пятых, активизируется деятельность спецслужб. Она включает наблюдение за определёнными религиозными организациями, не соответствующими демократическим принципам, и, если необходимо, их ликвидацию. Например, в Германии в мае 2005 года был опубликован ежегодный отчёт национального разведывательного агентства и департамента по защите Конституции. В нём указывалось, что наибольшую угрозу для немецкого общества представляет радикальный ислам и правое крыло экстремизма; признано, что антитеррористические законы, принятые в 2002 году в ответ на события сентября 2001 года, показали свою эффективность в сохранении стабильности в обществе. Согласно этим законам, в 2004 году власти закрыли две исламские организации. Тем не менее число членов фундаменталистских организаций растёт.

В-шестых, вносятся изменения и дополнения в действующее законодательство с целью сохранения историко-культурных традиций.

Например, большой резонанс в ФРГ вызвало решение федерального Конституционного суда от 18 февраля 2004 года, признавшее недостаточными в действующем законодательстве земли Баден – Вюртемберг основания для запрета на ношение хиджаба учителями государственных школ. В ряде земельных парламентов его приняли как руководство к более решительным действиям. В результате в Баварии, согласно Конституции которой религиозные организации признаны субъектами воспитательного процесса, принято дополнение в действующий Закон об образовании, в ст. 59, определяющую правовое положение учителя. Нововведение запрещает ношение учителем на уроке внешних символов и одежды, имеющих религиозное выражение убеждений.

Всё это вместе взятое представляет позитивные шаги европейского общества по пути толерантности, к чему, собственно, и призывает Европейский парламент, имея в виду решение проблем интеграции иммигрантов. Хотя здесь предстоит большая и нелегкая работа как среди неправительственных организаций, государственных органов, так и среди меньшинств. Но нельзя не подчеркнуть необходимость усиления толерантности среди мусульман по отношению к европейской культуре. Без такой взаимности разрешить назревшие и усугубляющиеся проблемы, остановить рост исламофобии представляется весьма проблематичным. Установить толерантность законом с сегодня на завтра невозможно. Сама по себе религиозная толерантность складывается в результате реальной практики общежития, основанной на взвешенных законодательных и соответствующих судебных решениях, обеспечивающих право на свободу совести.

Мы еще можем успеть

Европейские события, происходящие как бы вдали от нас, тем не менее имеют непосредственное отношение к нашей стране. Перспектива социально-политических проблем, вызванных демографическими и миграционными процессами в России¹, не радует. Если же к ним добавить “религиозный вопрос”, то внимание к европейским урокам должно быть самым пристальным. Кстати говоря, по степени религиозности средний россиянин практически не отличается от среднего жителя ЕС. Каждый второй россиянин (53%, среди жителей ЕС – 52) отмечает, что верит в существование Бога, каждый четвертый (25%, среди жителей ЕС – 27) – в существование высших сил. Указывают, что не верят ни в то ни в другое 16% россиян (и 18% жителей ЕС)². Вот только по уровню жизни мы отстаём. Поэтому не зазорно учиться, в том числе и на горьких уроках, чтобы ошибок, сделанных другими, не повторять; учиться, извлекая всё ценное, например, легитимности кооперации государства с религиозными организациями для решения важных социальных проблем.

Отрадно, что интерес реальной политики к практической значимости для РФ элементов кооперационной модели растёт. Но довольно часто приходится сталкиваться с фактами выдёргивания определённых элементов той или иной международной практики государственно-церковных отношений из контекста национального конституционно-правового механизма в целом. Характерным примером является дискуссия вокруг преподавания религии в государственной школе в качестве обязательного предмета со ссылкой, например, на опыт ФРГ. Примечательно, что защитники этой идеи не упоминают об одном, но самом существенном моменте: в ФРГ обязательный характер религиозного занятия в государственных школах прописан в Основном законе.

Или взять другой пример. В последнее время в российских СМИ всё чаще появляются сообщения о договорах, заключаемых между различными государственными структурами и Русской православной церковью. Например, между МГИМО и РПЦ, “Российскими железными дорогами” и РПЦ и т. д. Всецело поддерживая идею вовлечённости церкви в решение определённых социальных проблем, хотелось бы подчеркнуть необходимость законодательного закрепления в отечественных нормативных правовых актах основных принципов и элементов функционирования государственно-церковного договора как правового института и введение его в практику государственной российской политики в области свободы совести. И что не менее важно, так это соблюдение конституционного положения (ст. 14) о равенстве религий в РФ.

Разумеется, это прежде всего равенство в шансах. Стало быть, нужно предоставлять такой шанс и другим религиозным организациям. Данное обстоятельство, безусловно, способствовало бы укреплению правовой системы государства в целом, легитимности возрастающей социально значимой роли религии и её институциональных организаций в обществе в частности, и толерантности. Но это уже тема для другого разговора. Cейчас главное для нас – не опоздать, чему может способствовать постоянный мониторинг иммиграционных процессов в Евросоюзе и формирование соответствующей российской интеграционной политики по отношению к иммигрантам.

Принцип отделения поможет соединить религию и демократию

Вряд ли кто станет отрицать, что современная Европа сталкивается с рядом проблем, решение которых будет иметь самое прямое влияние на ход развития мира в целом. Уникальность опыта заключается, в частности, в поисках оптимальных путей взаимовлияния религии и демократии в тесной связи с интеграционными процессами. При этом Европа пытается избежать как религиозной, так и секулярной нетерпимости, отдавая приоритет разным формам кооперации. Но политика привилегий в отношении к определённым (“основным” – этот термин всё чаще можно встретить в зарубежном религиоведении) церквам должна быть компенсирована реальной защитой прав религиозных меньшинств. И такое движение в сторону конвергенции, готовность к сотрудничеству на основе принципа отделения церкви от государства может внести позитивный вклад в иммиграционную политику.

Принцип отделения наиболее эффективно регулирует государственную политику в области свободы совести в современном поликонфессиональном мире. Он ориентирован не на запрет религии и церкви, не на вынесение их за скобки общественного развития, а, напротив, на укрепление влияния на основе независимости от государственного вмешательства, а стало быть, усиления пророческой миссии церкви, поскольку:

– гарантирует нейтральное отношение государства к различным религиозным субъектам, что, в свою очередь, предполагает наличие равных шансов для религиозных организаций;

– реально обеспечивает индивидуальную религиозную свободу;

– предусматривает некоторые привилегии по сравнению с другими общественными организациями;

– ограничивает государственное вмешательство во внутренние дела религиозных организаций.

Дело за практическими шагами, которые делаются и, надо надеяться, будут систематически осуществляться и в дальнейшем, раз в Европе понимают, что “если европейцы действительно хотят быть примером для других стран в области уважения прав человека, они должны приспосабливаться к различным религиям, культурам, всё больше распространяющимся в европейском обществе, которое становится всё более мультикультурным. Конечно, это должно осуществляться на основе уважения незападных идей, однако сохраняя в то же самое время тот ценный вклад, который наша политическая эволюция сделала для цивилизации, начиная с определения индивидуальной свободы и прав человека, являющихся фундаментом демократии. Надо пытаться найти баланс”¹. К этому и добавить нечего.

Авторы этого высказывания, ведущие эксперты Совета Европы и Европейского Суда по правам человека Хавьер Мартинес-Торрон и Рафаэль Раварро Воллс, на мой взгляд, обозначили наиболее эффективный путь разрешения конфликтов в области свободы совести. История с датскими карикатурами на пророка Мухаммеда ещё раз подтверждает значимость фундаментальных свобод, но сегодня эта значимость должна подкрепляться взаимным уважением и этих свобод, включая и религиозную свободу, и, разумеется, самих людей, имеющих право быть свободными. В противном случае, достижения многовековой борьбы за достоинство человека могут быть отброшены на столетия назад.

____________________________________________