Панченко Михаил Юрьевич основные парадигмы изучения международного порядка в современной политологии (Монография)

Вид материала

Содержание

1.3. Неклассические парадигмы изучения миропорядка
Соотношение возможностей элементов системы, определяющее ее состояние, составляет, по мнению неореалистов, суть международного п
Современные последователи итальянского марксиста А.Грамши
Постпозитивистская парадигма

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

1.3. Неклассические парадигмы изучения миропорядка

Появление неклассических парадигм (неолиберализма, неореализма, неомарксизма, постпозитивизма) было вызвано теоретическим кризисом традиционных подходов к мировой политике. Начиная с 1970-х гг. под влиянием глобализации в мире происходят радикальные изменения, которые не получили адекватного отражения в классических парадигмах. Сторонники новых подходов попытались восполнить этот пробел и создать теории, учитывающие новейшие процессы в международной системе.

На рубеже 1960-х – 1970-х гг. появился неолиберализм, наиболее крупными представителями которого являются Р.Кеохэйн (в литературе встречаются и другие транскрипции его фамилии – Кохэн, Кохэйн), Дж.Най, О.Холсти, Дж.Розенау, С.Стрэндж, О.Янг, Дж.Рагги, Э.Хаас, С.Краснер. Неолибералы стремятся преодолеть некоторые недостатки своих идейных предшественников либералов – утопизм, абсолютизация моральных факторов политики, упрощение социальной реальности и др.

Во-первых, они признают, что становление международного порядка – это сложный, противоречивый процесс, в котором достижение конечного результата связано с серьезными трудностями. Так, Р.Кеохэйн подчеркивает, что хотя есть возможность ограничить международную анархию, «сделать это трудно»^¹. Дж.Феарон также отмечает сложность достижения согласия между государствами, которые пытаются наладить сотрудничество в рамках международных организаций^².

Во-вторых, неолибералы подводят под свои умозаключения объективную базу. Говоря о необходимости международного порядка, они апеллируют уже не к морали, как традиционалисты, а к экономическим закономерностям. Неолиберальная парадигма исходит из того, что в мире усиливается комплексная взаимозависимость различных государств^³. Либералы также обращали внимание на нее, но не делали акцент на этом процессе.

Углубление международного разделения труда, всесторонняя интеграция мировой экономики настолько связывают элементы международной системы, что «изменения в одной ее части вызывают прямые и непрямые последствия в других частях»^⁴. В своем обосновании комплексной взаимозависимости неолибералы обратились к выводам международной политэкономии (МПЭ), которая получила широкое распространение в 1980-е – 1990-е гг.

Представители этого научного направления (Р.Гилпин, Р.Стаббс, Дж.Андерхилл, С.Стрэндж и др.) изучают влияние экономических факторов (торговли, финансовой системы, транснациональных корпораций и т. д.) на мировую политику^⁵. К МПЭ обращались сторонники различных теоретических школ (неорелизма, неомарксизма), но неолибералы наиболее активно использовали экономические аргументы для доказательства формирования глобального общества.

Действительно, процесс глобализации значительно укрепил и расширил комплексную взаимозависимость государств^¹. По мнению Р.Кеохэйна и Дж.Ная, она предполагает объединение международного общества через множественные каналы (формальные и неформальные связи между правительственными и неправительственными элитами), исчезновение иерархии и ослабление военных факторов в мировой политике^². Кроме того, международные акторы становятся взаимозависимыми перед лицом глобальных проблем, которые невозможно решить в одиночку (экономические, ресурсные, демографические и др.).

Наиболее радикальные протагонисты комплексной взаимозависимости – сторонники «транснационализма» - полагают, что границы между государствами становятся прозрачными, формируются неконтролируемые правительствами экономические, культурные, информационные и другие связи^³. Между различными регионами устанавливаются транснациональные сетевые связи, участниками которых являются неправительственные организации и движения, фонды, СМИ, которые делают мир все более целостным и упорядоченным^⁴.

Исходя из вышесказанного, неолибералы делают вывод о наличии у международных субъектов общей заинтересованности в тесном сотрудничестве, которое позволяет им преодолевать глобальные угрозы, извлекать выгоду из экономической и культурной интеграции и т. д.^⁵ Таким образом, мир становится все более гомогенным, и, следовательно, упорядоченным не благодаря неким общим моральным ценностям, разделяемым человечеством, а на основе интереса, рационально рассчитанной выгоды, заставляющей акторов сотрудничать. Из этого можно сделать вывод о том, что неолиберальную парадигму отличают рационализм и утилитарный подход к проблемам международной политики.

Стремясь максимизировать выгоду от сотрудничества, международные субъекты создают определенные институты. Из-за того, что неолибералы особое внимание уделяют анализу роли институтов в мировой политике, их называют институционалистами. Неолибералы понимают под институтами «набор правил или соглашений (как формальных, так и неформальных), которые определяют социальную практику, предписывают роли индивидуальным акторам и руководят взаимодействиями носителей этих ролей»^¹. Институты также включают и организации, действующие в соответствии с определенными правилами и соглашениями^².

Международные институты выводят сотрудничество субъектов на качественно новый уровень. Они позволяют укрепить доверие между партнерами и снизить вероятность обмана в отношениях между ними. Институты, устанавливая прямые контакты между участниками соглашений, снижают «цену трансакций», обеспечивают акторов нужной информацией, тем самым делают их взаимодействие более транспарентным^³. По мнению неолибералов, субъекты, которые создают международные институты, ориентируются на получение абсолютной выгоды, не обращая внимание на то, какую выгоду получают при этом их партнеры^⁴. Неолибералы справедливо отмечают, что в мире растет число институтов и повышается их значение в мировой политике^⁵.

Важнейшей разновидностью институтов являются международные режимы. Создатели теории международных режимов (Дж.Рагги, С.Краснер и др.), возникшей в 1980-е гг., определяют их как явные или неявные принципы, нормы и процедуры принятия решений, которые относятся к конкретной сфере международной деятельности^¹. Режимы занимают промежуточное место между формальными институтами и системными факторами^². Они отличаются большей специализированностью, связанностью (режим нераспространения ядерного оружия, режим торговли и тарифов и др.).

С точки зрения неолиберализма именно институты и режимы являются важнейшим условием международного порядка. Они определяют поведение акторов^³, делая его более предсказуемым, подчиненным определенным правилам и нормам^⁴. Институты и режимы обладают инерционностью, поэтому многие из них продолжают существовать даже после того, как решаются вопросы, вызвавшие их к жизни. Таким образом, они делают международный порядок стабильнее. Собственно, для большинства неолибералов совокупность существующих в данный исторический период институтов и режимов – это и есть международный порядок.

Институционализация международных отношений значительно ослабляет мировую анархию^⁵. Создаются предпосылки для глобального управления, т. е. системы институтов, способных регулировать мировые процессы: «Если мы сумеем создать нравственный консенсус на общемировом уровне и какие-то новые, пусть даже с ограниченными полномочиями, органы глобальной власти, то человечество выиграет от важного обстоятельства: на Земле не останется территорий, где можно было бы спрятаться, то есть исчезнут неконтролируемые пространства»^⁶.

Неолибералы расходятся во мнениях о том, на какой стадии находится процесс становления глобального управления и какова его конфигурация^⁷, однако большинство из них считает, что оно вряд ли примет форму единого мирового правительства, а, скорее всего, будет децентрализованным («правление без правительства»)^¹.

Некоторые авторы высказывают сомнения в возможности эффективного глобального управления, по крайней мере, в настоящее время^². Другие, - указывают на то, что сейчас появились информационные и технологические возможности, облегчающие координацию мировых процессов если не на централизованном, то на сетевом уровне^³. Таким образом, появляется надежда на осуществление в будущем традиционной либеральной мечты о создании структуры, способной регулировать международные отношения и поддерживать мировой порядок.

Для неклассического либерализма характерен полицентрический подход к проблеме акторов международных отношений. Если их идейные предшественники рассматривали государство главным инструментом поддержания международного порядка, то неолибералы делают вывод об ослаблении государства и повышении роли негосударственных субъектов мировой политики^⁴. На международную арену вышли новые действующие лица – неправительственные организации и движения, ТНК, группы интересов, которые становятся все более влиятельными и все чаще решают разнообразные экономические, политические и социальные проблемы, минуя правительства^⁵. Дж.Розенау пишет о том, что в международной системе сосуществуют два мира, в одном из которых доминируют государства (государственно-центричный мир), а в другом, - действуют различные, относительно равноправные акторы (полицентричный мир)^⁶. Таким образом, обеспечение международного порядка в соответствии с неолиберальной парадигмой зависит уже не только от государства, но и от транснациональных субъектов.

Институционалисты придерживаются плюралистического подхода к рассмотрению механизмов международного порядка. Особую роль в этом отношении, как мы уже отмечали, они отводят институтам, но также подчеркивают важное значение правовых (международное право), экономических (глобальный рынок), культурных (общемировая культура) факторов порядка.

Как мы уже отмечали, неолибералы более трезво оценивают перспективы и условия становления зрелого международного порядка, чем традиционный либерализм. Так, они фиксируют существование неравенства между субъектами международных отношений (например, между богатыми и бедными государствами)^¹, отмечают элитарный характер управления институтами^², видят хаотические тенденции в международной системе, вызываемые неподконтрольностью трансграничных сетей, которая питает коррупцию, организованную преступность и т. д.^³ Однако, в целом, неолиберальные взгляды на перспективы международного порядка отличает оптимизм.

В России в начале 1990-х гг. в результате вестернизации политической науки неолиберальная парадигма получила широкое распространение^⁴. Как и их западные единомышленники, отечественные неолибералы уделяют значительное внимание институционализации международной системы, роли организаций, режимов и трансграничных акторов в формировании мирового порядка^⁵. Однако в начале XXI в. в российской международно-политической науке позиции институционалистов заметно ослабли.

Неолибералы сумели правильно отразить многие тенденции в современной международной политике. Однако их можно упрекнуть за излишний рационализм, некоторую недооценку идеационных факторов международных отношений (психологических, культурных и др.). Поведение международных акторов далеко не всегда можно объяснить стремлением к максимизации выгоды, калькуляцией соотношения затрат и прибыли. Хотя неолибералы не отрицают роль государства как инструмента международного порядка, они в то же время несколько переоценивают значение транснациональных акторов.

Наконец, неолиберализм не до конца избавился от утопических обоснованных надежд на скорое утверждение стабильного демократического порядка благодаря повсеместному распространению международных институтов и режимов. Вооруженные конфликты, террористические акты, совершаемые по всему миру, обострение противоречий между Севером и Югом и другие приметы XXI в. заставляют усомниться в появлении «прекрасного нового мира» в ближайшем будущем.

Учитывая вышесказанное, сторонники неореалистской парадигмы предлагают более скептический взгляд на проблему международного порядка. Она возникла на рубеже 1970-х – 1980-х гг. Наиболее известными представителями неореализма являются К.Уолц, Р.Гилпин, Д.Миршаймер, С.Уолт и др.

Неореализм разделяет многие постулаты традиционного реализма. Так, он рассматривает международные отношения как анархическую, конкурентную среду, в которой постоянно возникают конфликты между государствами. «Существование множества независимых государств, действующих в соответствии с собственными интересами или желаниями и нередко руководствующихся в своих поступках обидами и амбициями, а также отсутствие признаваемой или общей системы законов делают практически неизбежным возникновение конфликта, иногда приводящего к войне», - подчеркивает К.Уолц^¹.

Основной национальный интерес, которым руководствуются государства, состоит в получении власти: «Великие державы всегда стремятся получить власть над своими соперниками, имея в виду гегемонию в качестве конечной цели»^². При достижении своих целей субъекты опираются главным образом на силу: «В политике сила считается последним доводом. В мировой политике сила служит не только последним доводом, но в действительности первым и постоянным»^³. При этом неореалисты так же, как их предшественники делают акцент на военном аспекте силы: «Войны и их возможность… являются мотором международной политики»^⁴.

Неореалистский подход предполагает четкое разделение между внутренней и внешней политикой, в соответствии с которым первая включает возможность централизованного регулирования политических отношений, а во второй она отсутствует, следовательно, в ней царит анархия^⁵. Поскольку отсутствует мировое правительство, государства вынуждены прибегать к «самопомощи», чтобы собственными силами защитить суверенитет и территориальную целостность: «В международной политике бог помогает тем, кто помогает себе сам»^⁶. Из-за эгоистичной природы человека государства не доверяют друг другу, и никакие устойчивые союзы между ними невозможны^⁷.

Наряду с некоторыми общими чертами, реализм и неореализм имеют и ряд существенных различий. Прежде всего, неореалисты придерживаются системного подхода к анализу мировой политики, согласно которому международная среда рассматривается в качестве целостного единства элементов, находящихся в определенных отношениях^¹.

По мнению К.Уолца, система состоит из структуры и взаимодействующих элементов^². В отличие от реалистов главным предметом исследования у неореалистов являются не элементы системы (государства), а структура. Поэтому данное направление теории международных отношений получило название структурализм.

С точки зрения неореализма, структура международной системы – это принципы, в соответствии с которыми элементы располагаются в системе. Структура показывает, как и на основании чего ее элементы различаются, как они соотносятся между собой^³. Будучи набором условий и ограничений, которые детерминируют действия государств (поэтому эти действия не всегда дают нужный результат), структура характеризуется следующими принципами.

Во-первых, анархичность, которая, как мы уже отмечали, выражается в отсутствии наднациональной власти. Во-вторых, недифференцированность функций элементов (государств)^⁴. По мнению неореалистов, цели и роли государств идентичны (все стремятся к суверенитету, безопасности и т. д.). Это ослабляет единство международной системы, поскольку ее элементы не находятся в функциональной взаимозависимости в отличие от внутриполитических систем.

В-третьих, распределение возможностей элементов. Под ними понимается мощь того или иного государства, объем власти, которым оно располагает. Сила государства зависит от его ресурсов: численность населения и размер территории, экономический потенциал, военная мощь, политическая стабильность и т. д.^⁵ При этом ключевую роль имеет военный потенциал государства. Как подчеркивает К.Уолц, возражая либералам, войны сдерживаются не экономической взаимозависимостью, а ядерным оружием^¹.

Каждое государство стремится занять наиболее выгодное положение в структуре распределения возможностей. Этого можно достичь двумя способами. Первый состоит в максимизации власти и в конечном итоге установлении гегемонии в международной системе («наступательный реализм»)^². Второй заключается в максимизации безопасности, укреплении обороноспособности государства («оборонительный реализм»)^³.

Соотношение возможностей элементов системы, определяющее ее состояние, составляет, по мнению неореалистов, суть международного порядка. Конфигурация сил в структуре в разные исторические периоды меняется. Неореалисты типологизируют формы международной структуры в соответствии с количеством в ней центров силы (полюсов). Как правило, они выделяют однополярный, биполярный и многополярный типы международного порядка.

Сторонники структуралистского подхода много внимания уделяют анализу степени стабильности каждого из перечисленных типов порядка. Среди них есть авторы, которые придерживаются теории «гегемонистской стабильности». Она состоит в том, что наиболее мощная мировая держава способна обеспечить в течение длительного времени устойчивый международный порядок^⁴. Некоторые политологи полагают, что сейчас роль стабилизатора международного порядка играют США^⁵. Дж.Холл и Т.Пол занимают более осторожную позицию, называя нынешний международный порядок «полу-униполярностью», поскольку США не могут установить абсолютное господство над миром с учетом больших ядерных потенциалов России, Китая и Индии^¹.

Наиболее многочисленная группа неореалистов все же считает, что «униполь» аномален, т. к. противоречит балансу сил^². Поэтому лишь биполярный порядок способен быть стабильным и прочным. В нем интересы и сферы влияния полюсов четко определены, а ядерное устрашение делает мир безопасным. Исходя из этого эпоха «холодной войны» рассматривается как образец стабильности^³.

Вместе с тем ряд политологов небезосновательно высказывает сомнения в прочности биполярного порядка, поскольку он обеспечивает мир только между великими державами, являющимися лидерами противостоящих блоков^⁴. Исследования показывают, что для биполярного порядка характерны не ожесточенные мировые войны, как для многополярного, а частые войны малой интенсивности^⁵. Однако многополярный тип международного порядка значительно реже оценивается структуралистами как стабильный^⁶.

Неореалисты в отличие от реалистов полагают, что среди механизмов поддержания международного порядка доминируют стихийные: «Международные политические системы, как и экономические рынки, индивидуалистичны по своему происхождению, созданы спонтанно и непреднамеренно»^⁷. Эволюция порядка определяется логикой изменения властных отношений в структуре международной системы, которая далеко не всегда находится под контролем субъектов мировой политики.

В связи с этим неореализм апологизирует международную анархию, которая без всякого наднационального органа позволяет поддерживать порядок в системе. Более того, многие представители неореалистской парадигмы уверены, что анархическая структура с этой точки зрения более предпочтительна, чем иерархическая. Последняя, по их мнению, вызовет ожесточенную борьбу за контроль над мировым правительством, что в свою очередь станет источником хаоса^¹.

Как мы видим, неореалисты считают, что главным инструментом порядка является сама структура международной системы. Однако они признают существенную роль в этом и ее элементов – государств, через деятельность которых реализуются требования структуры. Структуралисты категорически не согласны с транснационализмом, который утверждает, что ведущим международным актором в настоящее время становятся негосударственные организации и движения: «Государства выполняют важнейшие политические, социальные и экономические функции и ни одна организация не может составить им конкуренцию в этом отношении»^². При этом решающую роль в становлении и функционировании международного порядка, безусловно, играют крупные, великие державы, обладающие значительной мощью.

Что же касается возможности установления устойчивого, зрелого международного порядка, то неореалисты не ожидают его появления в обозримом будущем. Они полагают, что система может быть упорядоченной более (биполярной) или менее (однополярная или многополярная) длительно, но не постоянно.

Как мы видим, международный порядок может быть только временным, поскольку, по мнению структуралистов, природа мировой политики конфликтна: «Вряд ли на международной арене достижима система всеобщего согласия»^³. Анархию и беспорядок можно ослабить, но не устранить^⁴.

Государства предпочитают действовать в одиночку, поскольку никому не доверяют: «Императив международной системы – «думай о себе!» Остальные императивы не работают»^¹. Серьезным препятствием для сотрудничества международных субъектов является их ориентация на относительные достижения, т. е. они боятся получить от объединения меньше, чем другие^².

Структуралисты справедливо подмечают противоречивый характер глобализации, которая с одной стороны, укрепляет взаимозависимость государств, а с другой, - обостряет международные конфликты^³. Активизация транснационального терроризма, апогеем которой стали события 11 сентября 2001 г., еще более укрепила неореалистов в убеждении, что прочный международный порядок невозможен^⁴. Не удивительно, что после кризиса начала 1990-х гг. неореализм обрел «второе дыхание» на рубеже столетий.

Определенную метаморфозу в современных условиях претерпела и геополитика. Во-первых, неогеополитика во многом отказалась от узкотерриториального детерминизма в понимании международного порядка, характерного для традиционного геополитического подхода. Некоторые геополитики в настоящее время включают в число объектов геостратегических устремлений не только территорию наземного пространства, но и воздушную среду, космос и т. д.^⁵

Само геополитическое пространство изменилось: «Современные телекоммуникации и технологии быстро меняют наши представления о пространстве и расстояниях и значительно влияют на экономические, военные и политические отношения в мире»^⁶. Поэтому к факторам геополитического могущества неогеополитики относят и информационно-технологические^¹.

Во-вторых, современная геополитика рассматривает международные отношения уже не как арену конфликта государств (например, «морских» и «сухопутных»), а как сферу противоборства цивилизаций. Так, С.Хантингтон выделил в современном мире ряд цивилизаций (западная, православная, исламская, конфуцианская и т. д.), между некоторыми из которых обостряются противоречия в борьбе за лидерство (западная, исламская, конфуцианская). Столкновение цивилизаций угрожают порядку. По мнению С.Хантингтона, на уровне цивилизаций порядок поддерживают «стержневые государства», которые являются гегемонами в рамках того или иного цивилизационного типа^².

Эти же государства играют ключевую роль в установлении мирового порядка, поскольку от имени своих цивилизаций ведут переговоры с другими «стержневыми странами». Поэтому С.Хантингтон называет их «центральными составляющими нового международного порядка, основанного на цивилизациях»^³. Он уверен, что прочный порядок в мире может быть только межцивилизационным, т. е. базироваться не на гегемонии какой-то цивилизации, а на культурном разнообразии.

Среди современных российских геополитиков также есть авторы, склонные считать цивилизационный конфликт основной линией разлома современного мира. Так, С.Переслегин пишет о столкновении «этно-культурных плит», т. е. цивилизаций в пространстве этнических групп, которое почти всегда сопровождается открытой вооруженной борьбой^⁴. А.С.Панарин рассматривает вестернизацию, т. е. глобальное распространение западной культуры как геополитический процесс, угрожающий международной стабильности^¹. Становление порядка в мире эти исследователи связывают с достижением геополитического баланса между цивилизациями. Следует, однако, признать, что государственно-центричный подход в современной геополитике далеко не исчерпал себя^².

В-третьих, появилось альтернативное направление геополитики – критическая геополитика, представители которой предлагают принципиально новый взгляд на мировую политику^³. По теоретическим и методологическим основаниям эта школа близка к постмодернизму. Она критикует традиционную геополитику за схематизм, упрощенчество и обслуживание интересов правящих классов. Необходимо отказаться от дихотомного подхода, искусственно разделяющего мир на категории «римленд - хартленд», «земная власть - морская власть» и т. п. Критические геополитики в своем анализе учитывают условия новой реальности, вызванные глобализацией, информатизацией, обществом риска, порождающие амбивалентность, неопределенность, бесформенность и безграничность современного мира, который уже не привязан к отделенной государственными границами территории^⁴.

Основная угроза международному порядку, по их мнению, исходит уже не от государств, а от транснациональных сил – организованной преступности, терроризма и т. д. Поэтому растущий хаос в глобальном трансграничном пространстве можно преодолеть лишь совместными усилиями государственных и негосударственных акторов, создав всемирную систему регулирования международных процессов^⁵.

Наконец, в рамках неореалистской парадигмы в конце 1980-х гг. появилась геэкономика^⁶. Представители этой школы убеждены, что современное международное соперничество определяется не военно-политическими, а экономическими факторами. Каждое государство стремится, прежде всего, укрепить свой экономический потенциал, а ведущие державы – доминировать в глобальной экономике^¹. В отличие от геополитики в сфере геоэкономики субъекты международных отношений нацелены не на ослабление конкурентов, а на усиление своих позиций^².

С учетом вышесказанного, международный порядок видится как «порядок экономический – Pax Oeconomicana»^³. Под ним понимается баланс между геоэкономическими полюсами или экономическая гегемония одного государства, обеспечивающие равновесие международной системы.

В России неореализм в настоящее время занимает весьма прочные позиции. Наиболее известными представителями структурализма являются А.Д.Богатуров, М.А.Чешков, А.Г.Володин, А.В.Виноградов^⁴. Специфику российского неореализма составляет критический анализ американской глобальной гегемонии и обоснование необходимости многополярного международного порядка.

Как мы уже отмечали, международная реальность подтверждает актуальность многих теоретических положений неореализма. С другой стороны, критики этой парадигмы справедливо отмечают ее статичность, неспособность учитывать изменения, происходящие в мировой политике, недооценку культурно-ценностных факторов становления и обеспечения международного порядка, излишний рационализм, искусственное разделение внутренней и внешней политики.

Кроме того, практика показала несостоятельность попыток укрепить собственную безопасность с помощью военно-политических средств, на которые делают акцент неореалисты. Стремление одного государства защитить себя путем укрепления обороноспособности заставляет другие думать, что оно готовится к войне, и предпринимать ответные меры. Возникает «дилемма безопасности» - меры по укреплению безопасности на самом деле ее ослабляют^¹.

Альтернативная традиционному марксизму левая парадигма теории мировой политики появилась еще в 1950-е – 1960-е гг. Она сформировалась на основе т. н. «франкфуртской школы» философии (Т.Адорно, М.Хоркхаймер, Г.Маркузе, Э.Фромм, Ю.Хабермас и др.) и движения «новых левых». Однако окончательное оформление неомарксистский подход к анализу международного порядка получил в 1970-е – 1980-е гг.

Неомарксизм включает различные направления и концепции (миросистемный подход, грамшизм, критическая теория и др.), которые объединяет с традиционным марксизмом, во-первых, конфронтационный взгляд на характер отношений международных акторов. Все они подчеркивают, что интересы субъектов мировой политики антагонистичны.

Во-вторых, критическое отношение к существующему международному порядку, который оценивается как несправедливый и эксплуататорский. В-третьих, рассмотрение порядка в мире через призму его классово-экономической природы. Вместе с тем, неомарксизм вносит немало нового в понимание международного порядка по сравнению с классическим марксизмом.

Наиболее известной и разработанной разновидностью неомарксизма является миросистемный подход, впервые обоснованный И.Валлерстайном^². Он опирается на «теорию зависимости», авторы которой (А.Франк, Р.Пребиш и др.) сделали вывод о том, что развивающиеся страны, составляющие периферию мировой экономики, находятся в полной зависимости от индустриально развитых государств, которые располагаются в центре международных экономических отношений. Именно в пользу центра происходит перераспределение прибавочного продукта, эксплуатируются природные богатства периферии^¹.

Само название – «миросистемный подход» - говорит о том, что его сторонники предлагают целостный взгляд на международные отношения. Для И.Валлерстайна единицей анализа являются не национальные государства, а мировая система^². При этом под миросистемой понимается «некоторое территориально-временное пространство, которое охватывает многие политические и культурные единицы, но в то же время является единым организмом, вся деятельность которого подчинена единым правилам»^³.

По мнению И.Валлерстайна, существуют две формы миросистемы: империя и экономика. Мироимперия – это большая бюрократическая структура с единым политическим центром и осевым разделением труда, но разными культурами»^⁴. Примерами мироимперий являются римская, империя Наполеона, завоевания Гитлера и др.

Мироэкономика возникла в XVI в. Она не связана единой политической структурой, а представляет собой обширную зону, внутри которой существует разделение труда, соответственно, происходит внутренний обмен основными важнейшими товарами, а также движутся потоки труда и капитала^⁵. Мироэкономика является капиталистической по своей социально-экономической сути^⁶. В структуре мироэкономики И.Валлерстайн выделяет ядро (развитые капиталистические страны, Север), периферию (развивающиеся страны, Юг) и полупериферию, которая занимает промежуточное положение между ними (Россия, Индия и другие страны).

Отношения между ядром и периферией носят асимметричный характер и предполагают эксплуатацию первым второй: «Капиталистическая мироэкономика представляет собой систему иерархического неравенства распределения, основанную на концентрации определенных типов производства (сравнительно монополизированного и потому высоко прибыльного производства) в определенных ограниченных зонах, которые именно в силу этого становятся центрами наиболее высокого накопления капитала»^¹. В силу этого отношения ядра и периферии носят антагонистический характер, при этом противоречия между ними обостряются, а поляризация миросистемы нарастает^².

Что же можно сказать о порядке в такой системе? И.Валлерстайн, понимающий под ним отсутствие катаклизмов, потрясений, кризисов, не верит в возможность прочного порядка в капиталистической мироэкономике, учитывая ее конфронтационную природу.

Относительный порядок обеспечивается не деятельностью государств, которые обладают ограниченным суверенитетом^³, а процессами, происходящими в самой мироэкономике. Последняя является пульсирующим организмом, в котором периоды (циклы) расширения, или подъема сменяются периодами сжатия, или спада^⁴. Соответственно, на стадии подъема острота противоречий между ядром и периферией ослабляется, кризисы на время преодолеваются и в системе устанавливается относительный порядок. Однако с наступлением стадии сжатия нестабильность отношений между ядром и периферией вновь обостряется, наступает период хаоса.

И.Валлерстайн сделал вывод о том, что со второй половины XX в. капиталистическая мироэкономика вступила в системный кризис, из которого она уже не может выйти, т. е. вернуться в состояние относительного порядка. Кризис охватил все сферы капитализма – экономику, социальные отношения, культуру. Либерализм как геокультура, обеспечивающая легитимность существующей системы, не в состоянии выполнять функцию манипулирования сознанием масс^¹.

Кризис поразил ведущее государство ядра мироэкономики – США, которые сталкиваются с мощными конкурентами в лице Европы, Китая и других стран^². Обостряется сопротивление стран Юга доминированию Севера, массовая эмиграция из развивающихся стран в развитые подрывает социальное единство западного общества и т. д.^³

Из всеобщего хаоса, по мнению сторонников миросистемного подхода, должны возникнуть альтернативная система и новый тип порядка. Их описание в работах И.Валлерстайна весьма туманно: «…Поскольку наша современная система не может дольше нормально существовать в нынешних рамках, то нам не уйти от вопроса о будущей системе или системах, которые нам предстоит создать. Но каков будет коллективный выбор, предсказать невозможно»^⁴.

Из отрывочных характеристик будущего международного порядка напрашивается вывод о том, что он может быть сформирован к 2025 - 2050 гг. и в его основе будут лежать принципы справедливого распределения благ и привилегий, демократии и равенства^⁵. Очевидно, что такой порядок приобретет, наконец, стабильный характер, поскольку будет покоиться на принципиально ином социально-экономическом фундаменте.

Следует отметить, что И.Валлерстайн проявляет сдержанный оптимизм по поводу перспективы формирования альтернативных миросистемы и миропорядка: «С уходом ныне существующей миросистемы мы на самом деле можем создать намного лучшую. Просто никоим образом не является исторически неизбежным то, что мы это сделаем»^⁶.

Миросистемная теория является наиболее фундаментальным вариантом неомарксизма, оказавшим значительное влияние на политическую мысль второй половины XX – начала XXI вв.,^¹ хотя и не бесспорным. Ее критики, в частности, отмечают недооценку роли национальных государств как инструментов международного порядка, противоречий между ними, в том числе внутри ядра миросистемы, излишний экономический детерминизм.

В рядах неомарксистов возникли альтернативные теоретические модели современной мировой системы. Так, М.Хардт и А.Негри в отличие от И.Валлерстайна считают, что пост-современный международный порядок имеет форму империи, которая предполагает наличие всемирной наднациональной власти^². Ее экономической основой является глобальный рынок, а организационной структурой – сети. Порядок в империи поддерживается с помощью различных механизмов, главными из которых, по мнению М.Хардта и А.Негри, являются вооруженное вмешательство во внутренние дела государств ради высших моральных принципов и манипулирование сознанием с помощью СМИ, религиозных и гуманитарных организаций и т. д.^³

Таким образом, авторы не рассматривают национальные государства в качестве инструмента обеспечения порядка. Эта функция переходит к наднациональным институтам (G-8, Парижский и Лондонский клубы и т. д.), власть которых, однако не имеет никакой реальной и локализуемой территории или центра, хотя США и занимают привилегированное положение в глобальной иерархии.

Имперский порядок М.Хардт и А.Негри считают несправедливым. Альтернативой ему они видят международный порядок, отвечающий интересам «социального рабочего как представителя аматериальной рабочей силы». Его победа будет означать победу абсолютной демократии с всемирным гражданством, социальной зарплатой, правом на репатриацию^⁴. Таким образом, авторы подходят к анализу будущего порядка в мире аксиологически, описывая его как некую высшую, но довольно абстрактную ценность. Признавая оригинальность подхода М.Хардта и А.Негри, считающихся представителями наиболее продвинутой версии неомарксизма,^¹ нельзя не отметить, что они, с одной стороны, явно преувеличивают роль и значение наднациональных институтов в регулировании международных процессов, а с другой, - преждевременно исключают суверенные государства из числа основных инструментов поддержания международного порядка.

Современные последователи итальянского марксиста А.Грамши (1891 – 1937 гг.) стремятся преодолеть экономический детерминизм, характерный для традиционного марксизма и некоторых неомарксистов (например, миросистемщиков). Так, Р.Кокс полагает, что в различные исторические эпохи самое мощное государство устанавливает свою гегемонию в мире и тем самым регулирует международный порядок^². В XIX в. это была Англия, сейчас – США. При этом гегемония поддерживается не только силой и экономическими инструментами, но и идеологическими средствами: идеология государства-гегемона становится господствующей в мире^³. Таким образом, для объяснения мировой политики необходимо рассматривать роль базиса и надстройки в единстве.

Гегемонистский порядок, установленный США, является капиталистическим по своей социально-экономической природе. Он несправедлив, но не вечен, поскольку раздирается антагонизмом между мировой буржуазией и антигегемонистскими силами. В результате мировой социальной революции возникнет пост-гегемонистский порядок, в который будет плюралистическим, т. к. в нем будут сосуществовать различные цивилизации, ценности и пути социального развития^⁴. Иходя из вышесказанного, можно сделать вывод о том, что грамшистские воззрения на международный порядок характеризуются государственно-центризмом, плюрализмом в понимании механизмов его поддержания, аксиологическим подходом к оценке порядка и оптимизмом по поводу перспектив становления справедливого порядка в мире.

Представители критической теории (А.Линклейтер, М.Хоффман, Дж.Маклин и др.)^¹ весьма негативно оценивают существующий международный порядок, поскольку он является инструментом классового господства^². Они исходят из того, что порядок имеет основание в социальных отношениях, а в наши дни он определяется конфликтом между трудом и капиталом^³. С помощью комбинации материальной власти, идеологии и институтов, которая составляет сущность мирового порядка, капитал осуществляет свою гегемонию.

Существующий порядок подвергается постоянной эрозии, поскольку несправедливость и неравенство, которые его отличают, обостряют противоречия между богатыми и бедными, способствуют росту социальной аномии и т. д.^⁴ Сторонники критической теории предъявляют особый счет государству, которое поддерживает отношения неравенства и создает искусственные границы между народами^⁵. К тому же в эпоху глобализации государство становится препятствием на пути интернационализации международного сообщества, не отвечает растущей сложности международных отношений.

Исходя из этого, ставится задача – формирование такого международного порядка, который способствовал бы эмансипации человечества от «ненужных социальных ограничений и искаженных социальных образцов культуры и коммуникации»^⁶. Этот порядок будет «пост-Вестфальским», т. е. основываться не на государственном суверенитете, а на космополитичной безгосударственной общности. В духе всех неомарксистов альтернативный гуманистический порядок описан в работах представителей критической теории весьма абстрактно.

В современной России неомарксизм приобрел характер причудливой комбинации сталинизма, традиционной геополитики и имперского национализма^¹. В целом, можно отметить, что крах СССР вызвал серьезный кризис российской левой альтернативы, из которого она пока еще не вышла^².

Постпозитивистская парадигма, возникшая на рубеже 1980-х – 1990-х гг., неоднородна, ее границы расплывчаты. П.А.Цыганков относит к ней постмодернизм, феминизм, а также неомарксизм и критическую теорию^³. С.Смит и К.Бус включают в нее критическую теорию, историческую социологию, феминизм, постмодернизм^⁴. М.Залевски и С.Энло – феминизм, постмодернизм и постструктурализм^⁵.

На наш взгляд, постпозитивизм объединяет теории мировой политики, для которых характерны:

Критика позитивистской методологии (отделения фактов от ценностей, материализма, приверженности объективной истине, законам и т. д.).
Акцент на изучение роли идеационных факторов в мировой политике (ценностей, норм, идентичности и т. д.).

С точки зрения этих критериев, по нашему мнению, основными разновидностями постпозитивизма являются конструктивизм, постмодернизм и феминизм. Критическая теория, как мы отмечали, относится к неомарксизму, а последний, в целом, разделяет главные установки позитивистской парадигмы.

Конструктивизм многими исследователями включается в социологический подход к анализу международных отношений^⁶. Как отмечает крупнейший представитель этой школы А.Вендт, конструктивизм исходит их того, что в основе международной политики лежат в первую очередь социальные причины^⁷.

Конструктивисты используют системный подход в изучении мировых процессов, но в отличие от неореалистов не сводят структуру международной системы к материальным возможностям, а включают в нее «общие идеи»^³. К ним относятся нормы, правила и ценности, которые определяют поведение международных субъектов^⁴.

Конструктивисты также по-иному, чем неореалисты анализируют отношения агент-структура. Если вторые исходят из того, что структура полностью определяет деятельность агентов, то первые подчеркивают автономность субъектов, их способность оказывать обратное влияние на структуру: они не просто реагируют на ограничения и нормы, а реализуют определенную стратегию^⁵.

Агенты (прежде всего, государства) не являются «биллиардными шарами», от которых ничего не зависит. Они обладают способностью формировать структуру, конструировать международную реальность, изменить природу мировой политики. В этом процессе ключевую роль играет идентичность – «относительно стабильные, специфические ролевые смыслы и ожидания»^⁶.

В отношении других субъектов государства действуют в соответствии со своими ожиданиями. Линия их поведения с союзниками отличается от линии поведения с противниками^⁷. Поэтому характер международной системы зависит от того, какая концепция лежит в основе конструирования мировой политики – конфронтационная или кооперативная: «Анархия – это то, что делается государствами»^¹.

Тезис о способности государств создавать международную реальность на основе идентичности предопределяет конструктивистскую концепцию порядка. Международный порядок, по мнению конструктивистов, - это рутинность, предсказуемость отношений субъектов^². Формирование прочного, стабильного международного порядка обусловлено становлением новой идентичности, сориентированной на сотрудничество, соблюдение структурных норм и правил^³. Этот процесс развивается двумя путями. Во-первых, путем интернализации международных стандартов поведения, во-вторых, через взаимодействие агентов^⁴.

Трансформация идентичности в сторону однородности подкрепляется изоморфизмом международных институтов, который делает мировое сообщество все более гомогенным^⁵. Требования эффективности, стремление обрести легитимность и интегрироваться в нормативную структуру, общие для всех субъектов, унифицируют институциональные формы, в которых действуют акторы^⁶.

В результате возникает зрелый международный порядок, основанный на позитивной коллективной идентичности^⁷, заставляющей государства отказываться от насилия по отношению друг к другу, рассматривать безопасность каждого предметом ответственности всех^⁸. Исследование конструктивистами малоизученных в теории мировой политики идеационных факторов деятельности акторов безусловно заслуживает позитивной оценки. Однако, как отмечают они сами, их подход носит «идеалистический характер»^¹. Ему не хватает глубины и конкретности в рассмотрении механизмов становления и поддержания порядка в мире.

Постмодернизм представляет собой наиболее экзотическое течение мировой политической мысли. Взгляды Ф.Лиотара, Дж. Дер Дериана, Р.Уокера, Р.Эшли и других постмодернистов по многим позициям различаются между собой^². Однако мы можем выявить некоторые общие черты, присущие подходам представителей этого направления теории мировой политики к проблеме международного порядка.

Прежде всего, постмодернисты исходят из того, что не существует никаких ясных и объективных представлений о мировой политике. Во-первых, международно-политическая теория не нейтральна, она отражает взгляды правящих элит^³, которые в свою очередь определяются властными отношениями^⁴. Постмодернисты убеждены, что власть создает знания. Например, теория глобального управления, по их мнению, является идеологическим проектом либералов^⁵. Поэтому международные отношения – это во многом продукт познания, присущих ему исследовательских средств, используемого языка.

Постмодернисты широко используют анализ текстов работ, посвященных мировой политике. Их деконструкция и двойное чтение позволяют выявить идейно-политические предпочтения автора и определить, как они влияют на конструирование международной реальности. По мнению Дж.Дерриды, мир – это тоже текст^⁶.

Постмодернизм весьма критически оценивает доминирующие в теории международных отношений подходы (неореализм, неолиберализм) за дихотомный, упрощенный анализ мировой политики, искусственное разделение понятий «внутренняя» и «внешняя» политика, «суверенитет» и «анархия», «пространство» и «время»^¹.

Во-вторых, в мире отсутствуют вечные законы, правят случайность и хаос^². Так, вопреки мнению конструктивистов, идентичность не обладает онтологическим статусом и не существует вне конкретных актов социального взаимодействия^³. «История – это ряд случайных альтернатив, обусловленных властью и интересами, - отмечает Д.Васкез^⁴. Постмодернизм отвергает линейную логику и воспевает смешение, неопределенность и мобильность.

Исторические формы упорядочения международных отношений, по мнению постмодернистов, представляют собой попытки реализовать социальное господство^⁵. Нынешний международный «порядок» не составляет исключения. Он основан на иерархических отношениях, которые предполагают гегемонию Запада над остальным миром^⁶. Для утверждения своего господства развитые страны периодически прибегают к насилию^⁷. Основанный на несправедливости современный международный порядок не в состоянии преодолеть хаос, поэтому его можно назвать порядком весьма условно.

Говоря об альтернативном международном порядке, постмодернисты не раскрывают конкретный механизм его становления. Можно лишь предположить, что это будет некий процесс стихийного творчества индивидов^⁸. Подлинный порядок в мире будет основываться на самоуправлении, не предполагающем наднациональных органов власти, поскольку они могут стать орудием глобальной гегемонии. Это позволяет создать глобальную демократию^¹.

Государства перестанут быть инструментом международного порядка. Постмодернисты весьма критически относятся к государству, считая его институтом угнетения, исключительности, разделения людей. Кроме того, в эпоху глобализации «абсолютные границы уничтожены», поэтому государственный суверенитет утрачивает всякий смысл^². Появляется «транснациональная политическая идентичность»^³.

Вследствие этого возникнет космополитичный «интернационал», в котором будут реализована универсальная этика, уничтожены насилие, неравенство, исключительность, экономическое угнетение и т. д.^⁴ Как мы видим, будущий порядок «универсального гуманизма» описывается постмодернистами с аксиологических позиций.

Следует признать обоснованность критики постмодернистами доминирующих подходов в теории международных отношений. Однако предельная абстрактность описания международного порядка, его механизмов и перспектив заставляют некоторых авторов говорить о том, что постмодернизм не является логически строгой концепцией. Многие отмечают слабый позитивный потенциал данной парадигмы. Трудно не согласиться с Й.Фергюссоном, который пишет: «Постмодернизм способствовал в основном прояснению проблем смысла и языка, а также появлению нормативной размерности и интеллектуального «истэблишмента», присутствующего во всех теориях. Однако там, где большинство постмодернистов проявляет свой крайний релятивизм, они показывают себя хорошими разрушителями, не способными, однако, к реконструкции»^⁵.

Виднейшими представителями феминистского подхода к изучению международной политики являются Э.Тикнер, С.Энло, М.Залевски. В последнее десятилетие это теоретическое направление приобрело большую популярность, хотя оно не отличается такой фундаментальностью, как неолиберализм или неореализм. Как и другие разновидности постпозитивизма, феминистское течение переносит акцент с объектов исследования в реальном мире политики на их частные характеристики, рассматривая международные отношения через призму пола. Представители феминизма убеждены, что международно-политическая теория проникнута гендерными предрассудками, отражает мужскую точку зрения на рассматриваемые проблемы^¹.

Так, в качестве универсальной модели объяснения поведения государств реалисты рассматривают аморальную, эгоистическую природу человека. Однако данная модель не является универсальной, она отражает мужской взгляд на мотивы поведения политических акторов^².

Поскольку международная политика – это маскулинный мир, господствующие теоретико-методологические подходы к его анализу (приоритет силы и максимизация власти, самопомощь, рациональный выбор и др.) демонстрируют особенности мужского, а не женского поведения^³. Доминирование маскулинности предопределяет агрессивность внешней политики государств, ориентацию на соперничество, милитаризацию международных отношений^⁴. Так, Э.Тикнер отмечает, что «война – это культурный конструкт, построенный на мифе о мужчинах – защитниках…»^⁵.

Феминисты утверждают, что ключевой социальной единицей являются не государства, а индивиды, которые биологически разделены на мужчин и женщин, но имеют равные права^⁶. Однако реально женщины исключены из политики, в том числе мировой. Они подвергаются тотальной дискриминации, являются главной жертвой войн и насилия.

С точки зрения феминизма, международный порядок – это состояние отношений между людьми и государствами^¹, характеризуемое аксиологически. Оно определяется пересечением расовых, классовых, гендерных и иных иерархических структур на глобальном уровне. Поэтому, если изменить положение женщин в обществе, учесть в политике их взгляды и модели поведения, можно гуманизировать международный порядок, сделать его воплощением не мужских, а подлинно универсальных ценностей: «…Уменьшение неравных гендерных иерархий может внести положительный вклад в дело мира и социальной справедливости»^².

Такой международный порядок будет воплощением эмансипации: ликвидация социальной иерархии, неравенства, ограничение всех форм насилия, включая физическое и структурное. Его основами будут такие ценности, как «мир, экономическое благосостояние, права человека и экологическое благополучие»^³.

При этом феминисты выражают скептическое отношение к возможности современного государства обеспечивать безопасность и международный порядок. По их мнению, роль основного инструмента упорядочения отношений в мире переходит к «демократическим транснациональным силам, международным и транснациональным функциональным институтам»^⁴. Как мы видим, феминистская парадигма характеризуется ценностным подходом к анализу сущности международного порядка, полицентричностью в определении его инструментов, плюрализмом в рассмотрении его механизмов и сдержанным оптимизмом в оценке перспектив достижения им зрелого состояния.

Постпозитивистский подход в международно-политической науке, безусловно, позволил по-иному взглянуть на некоторые аспекты международного порядка: выявить роль идеационных средств его становления и поддержания, новых инструментов упорядочения международных отношений. Феминистская теория привлекла внимание к гендерному господству как к фактору, оказывающему деструктивное влияние на международный порядок.

В России постпозитивистская парадигма пока не получила широкого распространения^¹. К отечественным постмодернистам в теории международных отношений можно отнести И.М.Бусыгина, Б.Г.Капустина, А.С.Макарычева, А.А.Сергунина и др.^²

Blog

Панченко Михаил Юрьевич основные парадигмы изучения международного порядка в современной политологии (Монография)

Содержание