Спасибо большое, Андрей Николаевич. Мы переходим к дискуссии. Я заранее, чтобы перевести её сразу в высокий градус (тем более, что Андрей Николаевич скоро уйдет) скажу, что его доклад - это тот как раз случай, когда позиции автора доклада и таких его слушателей, как я, кардинально не сходятся, и тем самым мы получаем материал для дальнейших оживленных дебатов…. А сейчас я передаю слово Вячеславу Владимировичу Игрунову. Пожалуйста.
В.В. Игрунов (Институт Европы РАН): Честно говоря, я хотел бы больше слушать, чем говорить, поскольку я не являюсь исследователем этой темы. Я скорее здесь представляю как бы предмет исследования, потому что сам был участником того диссидентского движения, о котором вы говорили и, конечно же, тесно соприкасался с деятелями украинского национализма и, скорее, готов быть испытуемым, интервьюируемым, нежели докладчиком, человеком, выступающим с теоретическими обобщениями. Однако если отвечать на вопросы или более или менее близко говорить о заданных вопросах, я хотел бы сказать о том, какова была роль национализма на Украине и в СССР в целом. Удивительно, что у трех выступающих ни разу не прозвучали имя и фамилия Андрея Амальрика. А произведение Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года» было написано в 1969 году, то есть задолго до распада Советского Союза, и главным фактором распада Советского Союза, по мнению автора, был национализм. Можно достаточно скептически относиться к прогнозам Амальрика, и присутствующий здесь Дмитрий Ефимович Фурман как раз считает его неадекватно описывавшим ситуацию. Однако лично я с этим согласиться не могу, поскольку несмотря на то, что спусковой крючок распада Советского Союза был иным, чем предсказал Амальрик, распад Советского Союза прошел приблизительно по тому сценарию, который он описал. И действительно очень многие факторы, которые он описывает, действовали и действуют по сегодняшний день. Поэтому вне зависимости от того, что ощущалось нами на поверхности, я могу сказать, что национализм, в том числе на Украине, был очень важным и существенным фактором.
Я жил в русскоязычном городе Одессе, и столицей нашей родины была естественно Москва. Отнюдь не Киев, я никогда не идентифицировал себя с украинской культурой, хотя мой первый родной язык был украинский, который я люблю по сегодняшний день, хотя изрядно его забыл. Но я могу сказать, тем не менее, что наличие двух языков - украинского и российского - делало национализм практически неизбежным. Почему? На самом деле украинский язык - это язык деревни, язык крестьян, а при довольно активной урбанизации эти крестьяне становились горожанами. Приезжая в город, они оказывались как бы не своими – в Москве ведь мы можем заметить то же самое. Мы хорошо знаем, как некоторые коренные москвичи, или москвичи, которые прожили в этом городе 20 лет, относятся к людям только-только приехавшим в столицу. Это лимита и в советское время – это была тоже лимита. Это презрение, которое перехлестывает через край. Но ведь в украинских городах было аналогичное понятие – «роги». Презрение к тем, кто приехал из деревни, тем, кто не в совершенстве знает русский язык. Причем именно «роги»; не хохлы, не еще как-нибудь. Это слово не не относилось к этническим украинцам, которые уже обтесались, которые заняли определенную и достаточно высокую социальную нишу и которые также называли приехавших в города крестьян «рогами» и даже, пожалуй, еще более негативно относились к единоплеменникам, чем русские, у которых таких комплексов не было. Но вот те самые «роги» в 1970-е годы составили треть населения Одессы. Это были жители, прежде всего, Винницкой области и отчасти Одесской, хотя Одесская область была более или менее русскоязычная. Это были украиноязычные люди. Эти люди полагали, что их дискриминируют потому, что они говорят по-украински. На самом деле социальный конфликт переводился в национальный. Этот маркер очень легко заметить – «я украинец, поэтому ко мне так плохо относятся». Хотя на самом деле те отношения, которые индуцировали подобную оценку, были совершенно иными. Тем не менее, эта оценка приобретала этническую форму.
Часть моей семьи происходила из украинской деревни, поэтому я довольно много мог слышать в своей семье «доброе» отношение к русским людям. «Бежал хохол – наклал на стол», «бежал кацап – зубами цап». Ничего плохого здесь не было, однако, присутствие такого вот противопоставления, присутствие разных оценок качеств этих людей было на каждом уровне, оно было разлито в обществе. И поэтому достаточно было только демократизировать жизнь, как это противостояние мгновенно воплотилось бы в реальность и приобрело бы своих идеологов.
Теперь я должен немного сказать о диссидентском движении. Здесь говорили, что это было общесоветское сопротивление, сопротивление советской власти или социализму. Сразу хочу сказать, что это не так. Категорически не так. Я вам должен сказать, что, конечно же, на Украине, особенно в таких городах, как Харьков, или Одесса, особенно Одесса, было много общесоветских либералов, людей, которым просто не подходила организация советского общества. Однако на Украине они выглядели немножко чужими, выродками. Я могу даже назвать имена. Известный политический диссидент Украины Оксана Мешко мне говорила: «Игрунов, нет, с ним не надо иметь дело. Потому что он помогает только русским или евреям». Москалям или евреям помогать – неприемлемо. Это нехорошо. Я употребил слово «евреям», но в цитате были другие слова. Такое противопоставление было.
Владимир Маленкович - человек с украинской идентичностью, однако, он не был националистом. Он, скорее всего, придерживался общесоветских взглядов и стремлений и много сделал для того, чтобы той пропасти, которая в настоящее время разделяет Украину и Россию, не было. Но он был чужаком. Например, один из самых интернационально настроенных украинских диссидентов, Маринович, говорил: То, что делает Маленкович - это страшно опасно для Украины, и с такими людьми как Маленкович он не хочет иметь никакого дела. Я могу сказать, что львиная доля украинского диссидентства была настроена очень националистически. Опять-таки несколько примеров. Вячеслав Черновил - один из самых трезвых, самых разумных украинских диссидентов, один из наименее национально озабоченных, то есть как бы он националист, но это из тех националистов, с которыми можно иметь дело. Естественно, когда у него был повторный срок и его отправляли в ссылку, им занимались и его защищали русские адвокаты из Москвы. Москвичи помогали его семье, поддерживали и его самого, навещали в ссылке. Об одном из своих гостей Вячеслав Черновил пишет в письме львовской приятельнице. Я мог прочитать это письмо: «Хороший парень, все хорошо, но почему же вы прислали мне какого-то москаля и не могли прислать своего казака?!». Это поразило мою приятельницу Нину Петровну Лисовскую. Я часто у нее останавливался, она чрезвычайно гостеприимная женщина. Украинские диссиденты по пути в Мордовию или в Пермь также останавливались у нее очень часто, чаще, чем у кого-нибудь другого. И вот по какому-то случаю она с огорчением говорит: «Пусть хотя бы здесь помогут, а то всегда им помогают, а они никогда никому не помогут, кроме украинцев». Такое выделение украинских националистов из общедиссидентской среды, конечно же, было, При этом в Москве я такого негативного отношения не замечал, это негативное отношение было именно к москвичам. Вот, например, рассказ, кажется, жены Юрия Дашкевича, довольно известного львовского интеллектуала и диссидента. Она мне говорит, что к КГБ не имеет никаких претензий. Они делают свою работу. Она ненавидит российских диссидентов, потому что они находятся на службе у КГБ. «Вот возьмите в 1968 году, Павел Литвинов, Лариса Богораз, они подтолкнули украинскую интеллигенцию, чтобы она подняла голову. Им-то ничего не было, а всю украинскую интеллигенцию выкосили. Это кгбэшные провокаторы». Поэтому считать, что украинское диссидентское движение было просто одной из форм сопротивления Советской власти и социалистическом настоящему - это было бы большим упрощением. На самом деле национализм в этом движении играл чрезвычайно важную роль.
Картина будет неполной, если я не отмечу еще одну деталь. Да, но будет неполной, если я не отмечу другую вещь. В то время когда Черновил находился в ссылке, я был в гостях у его первой жены (тогда еще маленький Тарасик Черновил, помнит эту встречу, недавно мы об этом вспоминали). Алена Черновилова вышла замуж за одного из самых радикальных идеологов украинского национализма. В этом доме я естественно говорил по-украински, но украинский язык к тому времени уже давно не был моим родным языком. Это язык детства, в котором отсутствуют много понятий из тех, которые естественны для меня в русском языке. Поэтому я, пытаясь говорить по-украински, испытывал некоторые затруднения. Однако муж Алены мне говорит: «Послушайте, бросьте! Говорите по-русски. Мы ведь все прекрасно понимаем русский язык, а вы будете на голову умнее». И вот в этом самом ядре украинского национализма я, тем не менее, встретил такое совершенно лояльное отношение.
У меня были также прекрасные отношения с Надей Светличной. Я говорил: «Да вы говорите по-украински, мне гораздо приятнее с вами поговорить по-украински». «Нет, говорит, мне очень тяжело, когда я одна. Вот если будет среда, я буду говорить». Отношения были самые замечательные, поэтому я должен отметить, что ни в коем случае нельзя смотреть на украинское диссидентское националистическое движение в одной струе. Его составляли очень разные люди. Но, безусловно, нельзя считать это сопротивление исключительно, или даже по преимуществу общесоюзным, общесоветским, общедиссидентским, правозащитным. На самом деле, правозащитная идея в украинском национальном движении практически отсутствовала.
Это некоторые замечания, которые я могу сделать, но повторяю, без всяких теоретических обобщений.
В.И. Мироненко:
Вячеслав Владимирович, то, о чем вы говорите, прекрасно писал Лысяк-Рудницкий. Являясь человеком достаточно демократических взглядов, не приемлющим интегральный национализм и говоря о том, что платформу современного украинского движения сопротивления можно правильно характеризовать как демократический патриотизм, в конце допускает совершенно фантастическую оговорку: «в отличие от ксенофобского национализма ОУН страстный патриотизм современного диссидентства не означает враждебность к другим народам, даже к русскому».
М.В. Дмитриев:
Вячеслав Владимирович, Вы уже всё, что хотели, сказали, не правда ли? Спасибо. Тогда мы переходим к следующему пункту из того, что у нас запланировано. Отец Василий Секачев с выступлением на тему «Петр Ефимович Шелест. Националист или интернационалист?».
Отец Василий Секачев:
П.Е. Шелест: националист? интернационалист?
Я как раз хотел продолжить то, о чем говорил Вячеслав Владимирович и представить некоторое теоретическое обобщение.
Мне кажется, что начинать можно с Гражданской войны. Можно сказать, что на Украине не было т.н. украинских эксплуататорских классов, а было украинско-крестьянское общество, которое соответственно не разделялось по классовому признаку, а разделялось по признаку территориальности: жители одних территорий ратовали за национальное движение, других – в большей степени преследовали социальные задачи. Поэтому когда после окончания войны на Украине появились национал-коммунисты, соединившие в себе два вектора, национальный и социальный, то они привлекли к себе весьма большое количество сторонников. В национальной памяти это десятилетие национал-коммунизма сохранилось как время гармонии и действительно развития украинского народа, его консолидации и развития. И вместе с тем, эта народная память категорически не воспринимала или даже не знала бандеровщины. Память о С. Бандере, как лидере национально-освободительного движения, укоренилась в Галичине, Волыни и отчасти Закарпатье, то есть в Западной Украине. Соединение этой памяти, имеющей ярко выраженный антирусский и националистический характер, с памятью украинского народа, жившего в Восточной и Центральной Украине, начало происходить в 1960-е годы и продолжилось в 1980-х – 90-х гг.
Соединение двух исторических памятей произошло, в первую очередь, в диссидентском движении. В начале оттепели украинские интеллигенты, очень талантливые люди, о которых здесь уже упоминал Вячеслав Владимирович, занялись поиском своих национальных корней, обратились к деревне. Украинская деревня, в первую очередь, деревня Центральной Украины, была разрушена. За 15 лет после Сталина украинская деревня лишилась 60% своего населения. Крестьяне покидали деревню, становились рогами, крестами, выезжали на стройки коммунизма - в Сибирь или на Дальний Восток. И поэтому обнаружить в украинской деревне какую-то национальную традицию интеллигенты-шестидесятники не смогли. И тогда они обратились к Западной Украине, где они увидели культуру, которую сочли национальной нетронутой культурой. Они увидели, что в этой деревни есть какие-то традиции, национальная жизнь и.т.д.
Жизнь «западно-украинского» народа была иной, заметно отличалась от жизни Центральной Украины. Эти территории, которые вошли в состав УССР только в послевоенные годы, не знали национал-коммунистической консолидации УССР 1920-х годов, не знали многих других процессов. Но диссиденты восприняли западноукраинскую деревню как национальный резервуар. Надо учитывать, что в 60-е гг. в Западной Украине все еще были сильны националистические идеи, а националистическое сопротивление было еще не до конца подавлено. Когда приезжал П. Шелест приезжал во Львовскую область в середине 1960-х годов, там было порядка 30 тысяч участников ОУНовского движения. Поэтому неудивительно, что украинская интеллигенция, обратившаяся к галицийской западно-украинской деревне, восприняла антирусские настроения.
Мне кажется, что истоки идеологии современных украинских правых лежат в соединении диссидентства, шестидесятничества с освободительным движением Галичины, с ОУНовской идеологией. В лице центрально-украинских интеллигентов-шестидесятников, национальное движение получило новых вождей, придавших движению некий демократический и либеральный характер. При этом прежний интегральный национализм сохранялся. Национально-демократическое движение возглавили выходцы из Центральной Украины. Одним среди них был Черновил, у которого не было западно-украинского происхождения: он попал во Львов по распределению из Киева. Другой лидер этого движения был уроженец Черниговщины Левко Лукьяненко. В 1961 году он был осужден за организацию Украинского рабоче-крестьянского союза, в идеологии которого демократические требования переплетались с национальными. Это переплетение стало характерным для всего шестидесятничества, затем для «Руха» и, соответственно, современных национал-демократических партий 1990-х годов. Следует также сказать, что шестидесятники действовали тогда, когда на Украине национал-коммунистов уже не было. Они были все репрессированы, и каких-либо наследников не оставили. Поэтому эта национал-коммунистическая линия уже в тридцатые годы была заменена линией триединства украинского, белорусского и русского народов, а в будущей советской нации каких-либо особых национальных отличий не останется. Один из исследователей этого времени очень хорошо отмечал, что украинская культура сводилась к гопаку и галушкам или к каким-то гоголевским персонажам, которые имели явно сатирический или юмористический характер.
После такого вступления я хотел бы рассмотреть личность Петра Шелеста. Вначале напомню основные вехи его биографии. Петр Ефимович Шелест родился в Харьковской губернии, в Змиивском уезде, в селе Андреевка 1 февраля 1908 года. В этом году, мы, кстати, отмечаем столетие со дня его рождения, что было отмечено некоторыми украинскими газетами. Впрочем, на Украине его имя уже почти никому не известно, как и в России. Все знают телеведущую Ольгу Шелест, но о том, что она правнучка Петра Шелеста, никто не знает.
Из зала:
Я вот наоборот, Петра Шелеста знаю, а Ольгу Шелест не знаю.
Отец Василий:
Слава Богу. Ну, мы же в своей кампании. И даже в своей кампании считают, что Шелест - это деятель украинизации 1920-х годов, и то, что он все еще жил в 1960-е годы, - это не всем, к сожалению, известно. Но в этом я никого здесь не виню.
Интересно то, что отец Шелеста был полным георгиевским кавалером, ветераном турецкой войны. О себе он любил говорить: «Я запорожец. И мы с тобой запорожцы. Мы казаки». Хотя это была харьковская весьма русифицированная уже не совсем украинская губерния. С детства Шелест был на крестьянских работах, затем работал помощником машиниста, слесарем Харьковского паровозоремонтного завода. В пятнадцать лет он вступил в комсомол, а в 19 лет стал секретарем райкома комсомола. Он работал на заводах Харькова и Мариуполя. К 27 годам у него было три технических образования: два он получил в харьковских вузах, одно - в мариупольском. Шелест также служил в Красной армии. В 1940-м году он был направлен на партийную работу по курированию оборонной промышленности. Во время войны он находился в эвакуации, в Челябинске, где отвечал за производство танков. Позже в Саратове он отвечал за производство самолетов. После войны Шелест руководил авиационными заводами в Ленинграде и в Киеве. Под его руководством было налажено производство самолетов АН-2 и ИЛ-8. А в 1954 году Н. Хрущев, начав заниматься обновлением кадров, продвинул Шелеста в секретари Киевского горкома партии и ввел в состав ЦК КПУ. После XX съезда П. Шелест возглавлял комиссию Верховного Совета по реабилитации незаконно репрессированных граждан на территории Киевской и Винницкой областей. В 1957 году Шелест - уже первый секретарь киевского обкома, в ЦК КПУ продолжал заниматься вопросами оборонной промышленности. В 1963 года по прямому предложению Никиты Сергеевича Шелест был избран первым секретарем ЦК КПУ на место пошедшего на повышение Н.В. Подгорного. Под влиянием Н.В. Подгорного и Л.И. Брежнева (кстати, Брежнев – выходец из Восточной Украины, из Днепропетровской области, на заседании Политбюро подвергал сомнению существование украинского языка, о чем с негодованием писал Шелест в своих дневниках. Брежнев - это представитель номенклатуры сталинского времени, которая сменила национал-коммунистов и которая проводила линию на смешение нации в единый русифицированный советский народ) Шелест участвовал в смещении Н.С. Хрущева. На расширенном заседании ЦК КПСС в 1964 года Шелест первым выступил с критикой Никиты Сергеевича, в чем впоследствии по свидетельствам его родственников горько раскаивался. В качестве вознаграждения за эту антихрущевскую деятельность Шелест был введен в состав Политбюро и Президиум Верховного Совета СССР. Однако уже в 1971 году в состав Политбюро от УССР был введен председатель Совета министров УССР Владимир Щербицкий. Щербицкий был представителем брежневского днепропетровского клана. Было ясно, что представителем в Политбюро от Украины может быть только один человек и им остается Щербицкий. И в то же время еще в 1970 году председателем КГБ Украины был назначен Виталий Федорчук, которому от Политбюро было поручение задание собрать собирать компромат на Шелеста.
был снят с должности первого секретаря ЦК КПУ «в связи с переходом на должность заместителя ». В феврале 1973 года Политбюро ЦК КПУ обсудило письмо украинских академиков о серьезных идейных ошибках книги Шелеста ««Україна наша радянська», которая вышла еще в . Отмечалось, что ряд положений Шелеста «теоретически несостоятельны, политически вредны; вся книга отходит от партийных классовых позиций и наносит ущерб делу интернационального воспитания трудящихся». Шелест в своей книге об украинской истории гораздо больше внимания уделял досоветскому, нежели советскому периоду времени. В апреле 1973 года в журнале «Коммунист Украины» вышла разгромная статья «О серьезных недостатках одной книги», где озвучивались указанные обвинения: Шелест отошел от ленинской национальной политики, превозносил все украинское и забывал об интернационализме. Книгу изъяли из библиотек, часть стотысячного тиража была уничтожена. За Шелестом была закреплен образ националиста. Это был политический приговор. Развернулась шумная антишелестовская кампания, все соревновались в гневности в обличавших его антиленинскую политику выступлениях. Наконец, была проведена чистка: сняты некоторые секретари ЦК КПУ и первые секретари областных комитетов партии. В итоге Шелест был вынужден подать письмо об отставке и в 1973 его просьба была удовлетворена. 10 лет после этого он работал в Долгопрудном на авиационном заводе, а затем ушел на пенсию. В 1995 Шелест издал книгу воспоминаний «… Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС» (М., 1995). Это его дневниковые записи, которые он стал вести после смерти Сталина, когда он попал в высшие партийные круги. Эти записи, конечно, редактировались и как они редактировались - это до конца не понятно, какие-то изменения были внесены в 1990-е годы. Но это весьма интересный источник. очень интересный. Недавно вышла еще одна его книга «Справжній суд історіі ще попереду». Спогади. Щоденники. Документи. Матеріали» (Киев, 2003). Это дополненное издание его дневников. И вот здесь, конечно, интересен вопрос: был ли Шелест националистом, или он просто являлся оппортунистом, который использовал национальный фактор в своей партийной карьере? Надо сказать, что еще в 1965 году на заседании Политбюро Шелесту был поставлен упрек в том, что в УССР слишком много говорят по-украински. И как раз тогда Л. Брежнев, ряд некоторых днепропетровцев и их сторонников заметили, что такого языка вообще не существует. Шелест с горячностью отстаивал противоположную точку зрения. Шелесту было указано, что в республике непомерно развит культ Т. Шевченко, в партаппарате мало или совсем нет русских, а сам он уважает национал-предателя Миколу Скрыпника, руководителя национал-коммунистов, в 1933 г. застрелившегося в связи с репрессиями против национал-коммунистов. Но тогда на этом заседании Шелеста отстоял Подгорный. Он отстаивал, что «Скрыпник был настоящий коммунист, и хорошо бы Вам, товарищ Демичев, хотя бы немного быть похожим своими делами на него». Произошел серьезный конфликт, который, тем не менее, не имел продолжения. В том же в 1965 году Шелест подал записку в Политбюро о недопустимости игнорирования Украины на международной арене, о создании хотя бы украинской международной торговой палаты. Это вызвало отрицательные отзывы других членов высшего партийного органа.
П. Шелест установил Шевченковскую премию. У памятника Т. Шевченко в Киеве стали собираться шестидесятники, которых он не разгонял. П. Шелест также инициировал создание многотомной «Истории городов и сел УССР». Это беспрецедентное издание, не имевшее образцов в СССР. Даже сейчас в России выходят по отдельным областям подобного рода издания, тем не менее, они представляют собой, скорее, искусствоведческий анализ, нежели настоящий исторический очерк городов и сел. Вышло 26 томов. В статьях, конечно, рассказывалась история появления большевистских ячеек, тем не менее они содержали богатый материал по краеведению и прочее. Шелест стал инициатором создания заповедника в Хортице, Музея народной архитектуры и быта Украины в , дворца культуры «Україна» в Киеве и.т.д. Преподавателям вузов Шелест якобы давал негласную установку преподавать на украинском языке.
П. Шелест был сторонником концепции двух братских народов, выступал за сохранение за украинским народом национального лица и настоящей национальной самобытности подобно тому, как об этом прежде говорили национал-коммунисты. Потому неслучайно мы находим в Шелесте защитника М. Скрыпника. В 1967 году Шелест настоял на внесение в Украинский Энциклопедический Словарь развернутой справки о Хрущеве, который тогда был предан забвению, а когда-то был первым секретарем ЦК КПУ, а также статей о Косиоре, Скрыпнике, Чубаре, Петровском и Гончаре. Кстати, Шелест отстаивал Ивана Драча, которого хотели репрессировать. Шелест защищал Сергея Параджанова, произвел благоприятное впечатление на Виктора Некрасова (но критиковал «Бабий Яр, обвинив Евтушенко в еврейском национализме). Может быть, то, что я скажу - это апокриф, но, когда хотели арестовать Алеся Гончара, то П. Шелест и Н. Подгорный якобы стали защищать его. Собрания шестидесятников у памятника Т. Шевченко получили своего рода легальный статус. Наконец, при Шелесте на экраны вышел фильм «Белая птица с черной отметиной», в котором впервые с человеческим лицом были выведены националисты, те самые ОУНовцы. Фильм был встречен очень живо... Некоторые считают, что Шелест просто заигрывал с шестидесятниками, чтобы взять их на крючок, держать их под контролем или в русле своей политики, приручить их. Может быть и так. Но какой политики? Политики сохранения власти и, в связи с этим, угодности Москве? Мы видели, что Москве он уже несколько раз не угождал. Скорее всего, в лице Шелеста мы видим попытку продолжения национал-коммунистической линии, сильной Украины. Кстати, в «Нашей советской Украине» Шелест восхвалял советскую Украину как мощную индустриальную державу, которая по ряду показателей превосходила другие республики СССР. Мы видим такое смешение советского, социалистического и национального и это смешение, конечно, укладывается в рамки национал-коммунистической идеологии 20-х гг.
Безусловно, Шелест взирал на шестидесятников, именно как на выразителей несколько иной национальной линии. Именно линии, которая очень много заимствовала от галицийского, антисоветского, антирусского. Это ему очень претило, но он пытался найти какие-то общие точки соприкосновения, что, впрочем, ему не удалось. Однако нельзя сказать, что именно поэтому он содействовал репрессиям. При Шелесте против шестидесятников было две волны репрессий. Когда был арестован Черновил, Шелест не стал его так отстаивать, как отстаивал письменников, Драча и, может быть, Гончара. Известно, кстати, что он встречался с писателями и, на этих встречах говорили только по-украински, обсуждали даже такие темы, как «Была ли Украина колонией России?» Сам Шелест эту точку зрения не разделял. В этом контексте можно увидеть ряд соприкосновений между П. Шелестом и И. Дзюбой, с книгой «Интернационализм или русификация?» Шелесту в книге Дзюбы не нравилось то, что она льет воду на мельницу галицийски окрашенного шестидесятничества, что она не будет содействовать успеху дела.
Эта линия Шелеста в исторической перспективе могла бы стать плодотворной. То, что Шелеста сняли с постов, содействовало тому, что на рубеже 1980-х – 1990-х население Центральной Украины не имело уже таких эффективных лидеров и руководителей как Шелест и поэтому смогло попасть под влияние националистического «Руха». В итоге все это привело к отделению Украины от России в 1991 году.
