Geum.ru

Современные представления о целях психоанализа

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Скотт Даулинг

СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЦЕЛЯХ ПСИХОАНАЛИЗА

Сорок пять лет назад, в начале моего аналитического пути, психоаналитический мир был совсем не таким, в каком мы живем сегодня. В те времена психоанализ, - и теория, и терапия, и практикующие его психоаналитики, - казалось, достиг единства, согласия, целостности. Американский психоанализ был единодушен по поводу конечной цели психоанализа: разумеется, разрешение интрапсихического конфликта.

Мы жили в эпоху, когда на основе динамико-энергетических концепций выстраивались педантичные метапсихологические объяснения и формулировки. На своем как бы научном языке они описывали тяжеловесную предопределенность, не оставляющую места никаким неожиданностям. Сегодня легко, но не вполне справедливо высмеивать эти далекие от живого опыта рассуждения. Существовали, конечно же, многочисленные клинические истории и виньетки, в которых можно было ощутить полноту человеческого желания и страдания. Во многих работах можно было найти и другие, крайне полезные акценты, к которым я вернусь ниже.

Но вначале позвольте мне противопоставить эту схематическую характеристику прошлого столь же упрощенной картине сегодняшнего дня. Ограниченность и убежденность, распространенные в те прежние времена, не могли не сопровождаться глухотой к «другим теориям». В моем американском фрейдистском образовании под открытым запретом находились не только Кляйн, Бион и Лакан, но также Малер, Боулби, Кохут и Пиаже. Я хорошо помню смешанное чувство стыда и гнева, которое я испытал после презентации своей работы, описывавшей «миры детства», - мой термин для различных организаций детской реальности, соответствующих уровням когнитивного развития Пиаже. Я полагал, что паттерны защит, объектных отношений и доступность различным типам интерпретации соответствуют изменениям в когнитивной организации. После предварительной дискуссии аудитория замолчала, и все взоры обратились к главному гуру Института, где происходило данное действо. Его единствен­ный комментарий был: «Пиаже - не аналитик, и то, что Вы говорили, не имеет никакого отношения к анализу». Сегодня ни одна уважающая себя обучающая программа в США или где-либо еще не игнорирует ни этого, ни других значительных возмутителей фрейдистского спокойствия.

Более открытая, более восприимчивая позиция дала много нового, интересного, обогащающего. Теперь любой аналитик более свободен думать и взвешивать различные идеи, с меньшим опасением остракизма. Он может быть более внимателен к себе, не находясь в плену иллюзии разрешенности всех своих конфликтов. Сновидение о собственном пациенте не повергает его в чувства стыда и вины, - прежде такое считалось однозначным признаком бессознательных проблем, которые должны быть разрешены в тренинг-анализе, - а дает повод к открытому любопытству по поводу собственной и пациента динамик, результатом которых этот сон явился. Нам теперь «позволено» иметь контрперенос и в его проявлениях распознавать индикаторы внутренней жизни как наших анализантов, так и нашей собственной. Думаю, мы теперь меньше боимся, что, наши собственные идеи могут поставит под угрозу самую суть психоанализа. Правда, чтобы определить эту самую «суть психоанализа», мы должны быть объединены, чего уж никак не скажешь.

Интеллектуальная свобода, о которой я говорю, явилась одновременно причиной и следствием новых областей исследования. Здесь я сосредоточусь на следующем: акцент, сделанный Кляйн на психической жизни младенца; теория объектных отношений; теория привязанности; изучение мла­денцев; современное возвращение к фрейдовской ключевой роли травмы. Как мы убедимся, каждый из этих подходов поднимал свои, неизменно стимулирующие к дальнейшему поиску, вопросы о процессуальных целях (process goals) психоанализа. Наши ответы на них неразрывно связаны с нашими воззрениями на мотивацию, развитие личности и генез неврозов. Отличительные особенности этих пяти взаимосвязанных областей исследования проявились в нескольких формах. Я кратко их охарактеризую, а далее перейду к обсуждению различных предложенных ими формулировок целей психоанализа.

Наиболее мощное влияние на эти преобразования оказала Мелани Кляйн, которая центральное место отводила психологи­ческим событиям первого года жизни. Кляйн не считала реальные отношения младенца с родителями первостепенным фактором развития и почти не предъявляла данные действительного наблю­дения за младенцами. Главный акцент она делала на инстинкте смерти и его агрессивных проявлениях в первые несколько месяцев жизни. Этот период она называла «параноидно-шизоидной пози­цией». Разрушительная агрессия новорожденного, неизбежная объектно направленная жестокость (murderousness), порождаемая инстинктом смерти, предопределяет важные психологические события этих первых нескольких месяцев жизни, включая проекцию агрессии на других и расщепление мира на «плохой» и «хороший». Примерно с шести месяцев расщепление идет на убыль. Младенец начинает осознавать, что хороший, обеспечивающий существова­ние объект и плохой, разрушительный, - один и тот же человек. Он реагирует заботой, чувством вины и усилиями репарации. Это «депрессивная позиция». Как бы мы ни относились к этой a priori характеристике жизни младенца, невозможно отрицать, что работы Мелани Кляйн пробудили огромный интерес к совсем маленьким детям и к психологическому развитию в доэдипов период, особенно к диадным отношениям с материнской фигурой.

Объектные отношения впервые были рассмотрены как исходное основание человеческой психики в работах Рональда Фэйрберна. Фэйрберн не просто сместил инстинктивные побуждения с центральной позиции, - он их явным образом исключил из своей теории. Среди последователей Фэйрберна - сторонники интерперсональной теории, связанной с именами Роберта Столороу, Стефена Митчелла, Джея Гринберга и Томаса Огдена. Для этих аналитиков первичной движущей силой человеческого развития являются отношения с другими людьми, а не инстинктивные влечения.

Теория привязанности Боулби также оставляет в стороне инстинктивные потребности, но по другим причинам. Согласно Боулби, именно биология выживания определяет решающий фактор поведения младенца, физическую близость к матери. С его точки зрения, первичный стимул - не инстинкты и не объектные отношения, а физическое выживание через физическую присоединенность. Идеи Боулби обогащались и развивались многими другими, среди которых наиболее известны Марджори Мэйн (Marjorie Main), создатель Протокола Незнакомой Ситуации и Интервью Привязанности для Взрослых, а также Петер Фонаги и Мэри Таджит (Mary Target) - лидеры сильно изменившейся тории привязанности в рамках современного психоанализа.

Дальнейшее развитие этих трех направлений привело соответственно к современным кляйнианской теории, интер­субъективной теории и теории привязанности. Эти подходы постепенно стали ближе друг к другу, а также к современному фрейдистскому анализу. Их объединяет акцент на раннем, доэдиповом развитии. Только кляйнианцы остаются верны теории влечений или инстинктов.

«Изучение младенцев» - собирательное название для огромного массива исследований, использующих для изучения психологического развития младенцев эмпирические методы. Они продолжают традицию великих «наблюдателей младенцев», Фридриха Великого, Дарвина и Пиаже, но используют технологически изощренные методы, позволяющие им обнаруживать и фиксировать способности и интерактивные тонкости, недоступные обычному наблюдению. Наиболее влиятельные среди психоаналитиков этого направления - Питер Вольф, Дэниэл Стерн и Беатрис Биб. Взгляды Дэниэла Стерна касательно целей психоаналитической психотерапии имели большой резонанс.

Наконец, в центр внимания попали влияния окружения и, в особенности, влияние родителей на раннее психологическое развитие. С этой позиции, ключевой фактор психологической несостоятельности индивидуума, его страданий и невзгод - неудача родителей в обеспечении условий психологического здоровья. Психология самости (Self Psychology), таким образом, делает акцент на раннем нарушении развития, обусловленном родителями. С этим солидарны те, кто отводит травме ведущую роль в генезе невроза (как Фрейд на раннем этапе его пути и как, в меньшей степени, Винникотт и Боулби). Фокус на травматических средовых факторах направляет психоанализ на исправление ущерба, нанесенного психике родителями и окружением.

Бесспорно, именно благодаря повышенному вниманию на протяжении последних 15-20 лет к младенцам и начинающим ходить детям в наши дни мы видим младенца истинным виртуозом внима­ния, активности и взаимодействия с другими, - если сравнивать с тем неврологически ограниченным, дезорганизованным и в значительной степени пассивным фрейдовским младенцем, с которым меня познакомили 50 лет назад. Неудивительно, что мы теперь с благоговением взираем на психологические события первых 18 месяцев, когда еще нет речи и нет явственной психологической жизни, какую мы знаем у старших детей и взрослых. Ничего удивительного также в популярности идеи, которая, в частности, для кляйнианцев и исследователей младенцев, является основополагающей, - что психоаналитические цели должны быть сосредоточены на нарушениях того критического периода.

Прежде, чем продолжать, мы должны провести различи между двумя разновидностями «целей». К первой, более фундаментальной, относятся конечные цели (outcome goals) - желаемое итоговое состояние, к которому должен привести анализ. Они часто формулируются в общих понятиях. Например: «Где было Ид, тaм будет Эго». Вторая, более существенная для наших задач здесь разновидность объединяет процессуальные цели, описывающие, образно говоря, ступени лестницы, по которой можно добраться до конечной цели. Процессуальные цели более специфичны и более интересны, поскольку они характеризуют терапевтический подход. Примерами процессуальных целей для пациента являются свободная ассоциация и самонаблюдение. К процессуальным целям аналитика относятся вовлеченное «равноудаленное» (equidistant) слушание; своевременные интерпретации; поведение, оптимально способствующее развитию и выражению переноса.

Давайте вместе рассмотрим цели психоанализа, принятые американским психоанализом во второй половине 20-го столетия, - сформулированные на основе исходно предложенных Фрейдом и далее развитых его последователями. Затем мы обратимся к ревизиям, осуществленным в русле современного кляйнианского анализа, интерсубъективного анализа, психологии самости, изучения младенцев и теории привязанности. Посмотрим также, как выглядят цели психоанализа с точки зрения трех его современных характерных представителей. Наконец, взяв за точку отсчета ранние формулировки Фрейда, попытаемся оценить достигнутые приобре­тения и понесенные потери.

Согласно раннему опыту Фрейда с симптоматическими истериками, конечная цель психоанализа заключалась в освобожде­нии пациентов от их симптомов и в «трансформации истерического страдания в обычное несчастье». Процессуальные цели состояли в том, чтобы выявить вытесненную неосознаваемую и нашедшую выражение в симптомах сексуальную травму, затем проинформи­ровать о ней пациента и убедить его в реальности и влиянии травматических событий. Обдуманный и принятый рациональной, сознательной психикой взрослого пациента, инсайт по поводу сексуальной травмы должен был освободить его от симптомов.

Всем нам известно, как Фрейд боролся с фактами, противоре­чившими его гипотезе соблазнения и последующее признание им роли фантазии в генезе невротических симптомов. Но на стадии топографической теории, целью оставалось сделать бессознательное осознанным, освободив тем самым индивидуума от хронических блокирующих (inhibiting) или симптоматических следствий вытесненного бессознательного переживания или фантазии.

Структурная теория изменила это представление. Многообразные и изменчивые отношения между Эго ("Я" - "I"), Ид ("Оно" - "It"), Супер-Эго ("Сверх-Я" - "Over I") и внешней реальностью отдавали должное сложности психической жизни. Бессознательное было признано атрибутом всех трех аспектов личности, хотя только Эго рассматривалось как вместилище сознания. Теперь цели были выражены в структурных - «где было Ид, там будет Эго» -ив клинических терминах - «стать способным к любви и работе». Любопытно, что последнее, самое известное утверждение Фрейд о конечной цели анализа известно нам только как цитата по памяти, приведенная Эриком Эриксоном. Подобно многим другим общим формулировкам конечных целей, в ней остаются неясности: что подразумевается под «любовью» или «работой»? Принято понимать «любовь» как способность устанавливать отношения, сочетающие импульсы нежности и сексуальности, однако известны и другие интерпретации, как, например, Вильгельма Райха, для которого любовь означала генитальную потенцию, то есть способность «иметь оргазмы». Также трудно сказать, что в данном контексте значит «работа». Возможно, суть передается следующим определением: способность и успешность формирования и реализации страстного интереса, будь то в области воспитания детей, баскетбола, теоретической физики, сельского хозяйства или изготовления стеганой одежды. Хотя Эйнштейн зарабатывал на жизнь, служа клерком в патентной конторе, его «работой» (страстным увлечением) была физика. Относительно мало людей имеют возможность зарабатывать на жизнь удовлетворяющим трудом, но это не потому, что способность испытывать страстный интерес так уж социально детерминирована. Доступность «работы» в определенном выше смысле зависит также от обстоятельств реальности.

Структурная теория ярко выявляет роль конфликта как в нормальном развитии, так и в психопатологии, - как показывает приводимое Крисом определение: «Психоанализ - это исследо­вание человеческого поведения, рассматриваемого как конфликт». Влиятельный сторонник структурной теории Чарльз Бреннер утверждал: «Цель психоанализа состоит в том, чтобы изменить конфликт». Формулировка Арлоу, приложимая в равной мере к топографической и структурной организациям, также четка и лаконична: «Техническая и конечная цель психоанализа... заключается в понимании индивидуального прошлого и овладении им». Акцент делается на внутренней свободе от конфликта, а не на внутренней психологической свободе или на свободе души (psyche) во взаимодействиях с миром.

Таким образом, конечной целью психоанализа после реорга­низации психоаналитической теории в соответствии со структурной гипотезой стала свобода индивидуума от блокирующего психологи­ческого конфликта. Конечные цели не включают «нахождение своего места в социуме» или «оптимальный вклад в благополучие других, либо в благополучие своей семьи или общества в целом». Не относится к ним и «успешность». В непосредственный постфрейдовский период, когда крайний акцент делался на интрапсихи-ческом конфликте, а личности в обществе как бы не существовало, считалось, что освобождение от симптомов не слишком или совсем не существенно по сравнению с инсайтом, сопровождающимся аналитическим разрешением прежде бессознательных конфликтов. И это - безо всяких оговорок, сожалений или объяснений.

У современных авторов, придерживающихся фрейдовской традиции, взгляды более широки. Например, Сандер Абенд недавно заявил: «Цель психоанализа состоит в повышении свободы выбора... в том, чтобы расширяющаяся вселенная психологических возможностей заняла место ограниченного репертуара, которым индивидуум вынужден был довольствоваться до терапии». Теодор Джекобе подчеркивает «уменьшение симптомов и улучшение Функционирования в повседневной жизни, в любви и в работе». Эти новейшие формулировки - примечательные декларации индивидуальной свободы и автономии, социальной и интрапсихической. Они помещают в центр внимания не только уменьшение интрапсихического конфликта, но также - более фундаментально - свободу мыслить, чувствовать и действовать в мире на основе собственного разумения, а не под кнутом вины или стыда. О целях эти авторы говорят не на языке все или нечего, а в смысле расширения возможностей.

Для всех постфрейдистов важнейшие процессуальные цели - «инсайт» и «проработка». Под последней имеется в виду наполненное чувством интегрированное понимание. Главный путь к инсайту - ана­лиз сопротивления и переноса, особенно невроза переноса.

С аналитиками, твердо разделяющими взгляд Фрейда и Криса на психоанализ как на исследование человеческого конфликта, находятся в принципиальных разногласиях те, кто столь же горячо привержен пониманию психоанализ как исследования влияния человеческих отношений на формирование человеческой психики. Конечная цель у тех и других сходна - достижение индивидуальной свободы. Но у вторых речь идет о свободе не от структурного конфликта, а от блокирующих (disabling) и деформирующих (distorting) последствий травмы, острой или совокупной (cumulative). Здесь процессуальные цели - «исправление» нарушения развития путем воссоздания и оживления в переносе и коррекции трансферентных искажений и других последствий травмы. Наиболее характерным примером может служить психология самости с ее представлением о «патогномоничных переносах», обусловленных конкретными формами нарушений в отношениях с родителями. Сходные процессуальные цели ставятся аналитическими подходами, возникшими на основе теории привязанности, интерсубъективной теории и модели динамических систем Дэниэла Стерна, которая основываются на выводах, почерпнутых из исследований младенцев. Эти разновидности психоанализа явным образом отвергают теорию влечений и вместе с ней - всю концепцию1 межсистемного интрапсихического конфликта вместе с вытеснением, то есть конфликта между Эго и выражением влечений или между Эго и требованиями Супер-Эго. Никакого «где было Ид, там будет Эго». Вместо этого акцентируются влияния окружения. Как правило, это нарушенное родительство, приводящее к задержке развития и/или вертикальным процессам диссоциации (расщепле­нию) состояний самости друг от друга, например к расщеплению между состояниями «истинного Я» и «ложного Я». Именно эти «раны прошлого» (диссоциативные расщепления) могут быть исцелены в настоящем. Вместо горизонтального разделения личности вытесне­нием, здесь рассматриваются отставания развития, связанные с диссоциированными состояниями самости. Таким образом, хотя для обеих групп аналитиков желаемая конечная цель анализа заключается в освобождении индивидуума от внутренних ограничений, для последней группы процессуальная цель - не инсайт и проработка конфликта, а возобновленное или исправлен­ное развитие в контексте благоприятствующих, репаративных отношений переноса. Когда Стефен Митчелл в работе «Надежда и ужас психоанализа» утверждает: «Цель психоанализа... формиро­вание более богатого, подлинного ощущения идентичности... через конструкцию и интерпретацию опыта пациента», он говорит от имени одной из ветвей интерсубъективного анализа. Дэниэл Стерн, видный представитель направления изучения младенцев, описывает очень сходные процессуальные цели, сформулирован­ные с позиции модели отношений: «интерсубъективный диалог между двумя людьми... представляет собой... чрезвычайно интересный и продуктивный аспект психоаналитического лечения, основанного на модели динамических систем, процесс совместного творчества, ведущий к усилению интерсубъективной связности (coherence)».

Подход Мелани Кляйн непросто уместить в эту схему. Будучи последовательницей Фрейда, твердой основой ее терапевтической Цели (intent) и методов была приверженность теории влечений, прежде всего агрессивных манифестаций инстинкта смерти. Однако, поскольку Кляйн датирует главный интрапсихический конфликт периодом от рождения до двенадцати месяцев, так что все последующее развитие оказывается лишь комментарием и приложением к этой гипотетической борьбе, психосексуальная схема Фрейда становится для нее нерелевантной, как и вклад Анны Фрейд в психологию развития Эго и, в особенности, в анализ защит. Для Кляйн наиболее существенными являются примитивные защиты, то есть проекция, вертикальное расщепление и проективная идентификация. Хотя конечная цель кляйнианского анализа состоит в свободе от конфликта, процессуальная цель здесь видится совершенно иначе. Кляйн утверждает: «Завершение требует, чтобы персекуторная и депрессивная тревоги были существенно уменьшены... для удовлетворительного обращения с ситуацией горевания» (Klein, 1950). Психическое здоровье в дальнейшей жизни требует постоянного возвращения к работе над темами, восходя­щими к этим первым месяцам. (Недавнее обсуждение современной кляйнианской позиции см. Nasir Hani M. In Rothstein, A. & Abrams, S. (Eds.), 2005).

Огромный интерес представляют взгляды широкого «среднего сообщества» аналитиков, отвергающих выбор «или-или», то есть признающих в своих процессуальных целях как обусловленный влечениями конфликт, так и нарушения развития. Сочетают то и другое они по-разному. На мой взгляд, к их числу принадлежат наиболее креативные и интересные из современных аналитиков. Для объяснения терапевтического процесса они используют комбинацию представлений о конфликте влечений и о депривации или травме. Простейший из таких синтезов состоит в признании альтернативного типа патологии, но лишь в качестве вторичных явлений. Так, многие, опирающиеся главным образом на теорию конфликта, признают как врожденную вариабельность аппарата Эго (Hartmann, Kris, Loewenstein, 1946), так и то, что обусловленные конфликтом продолжительные торможения (inhibitions) могут приводить к недостатку опыта, необходимого для развития.] Сторонники теории задержки развития признают, что вторичные! конфликты вполне могут способствовать сохранению задержки.

Однако некоторые современные авторы идут дальше подобных малых уступок противоположной точке зрения. Их работы являются творческими, осмысленными и тонкими. Мой последую­щий краткий экскурс в труды троих из этих аналитиков, Отто Кернберга, Роя Шафера и Ханса Левальда, будет ограничен задачами настоящего доклада, то есть я сосредоточусь на их концепциях конечных и основных процессуальных целях анализа.

Отто Кернберг - автор выдающегося синтеза фрейдовской теории конфликта с теориями объектных отношений Кляйн и Фэйрберна и с теориями развития и Эго Эдит Якобсон. Он связал специфическую патологию с повреждением развития (developmental failure) на каждом из трех уровней. Самый ранний уровень касается различения себя и другого; нарушение на этом этапе развития приводит к психозу, вызванному недостаточным различением собственной психики (mind) от психики других. На следующей стадии развития должно быть преодолено нормальное расщепление «хорошего» и «плохого» образов себя и других. Провал на этом этапе приводит к пограничной симптоматике. На третьем уровне мощная амбивалентность, следующая за разрешением расщепления, выливается в интрапсихический конфликт между импульсами и другими потребностями, ведя к невротической симптоматике. Для каждого из этих уровней аналитическое лечение имеет свои конечные цели: достижение четкого различения себя и другого; разрешение вертикальных расщеплений, изолирующих хорошие качества от плохих как у себя, так и у других; наконец, разрешение интрапсихических конфликтов. Кернбергу принадлежит заслуга акцентирования важности процессуальных целей интерпретации и инсайта на всех трех уровнях: в отличие от психологов самости или интерперсональных аналитиков, он не придает особой ценности воссозданию или репарации через «новые отношения», то есть неинтерпретируемый перенос.

Психоаналитический путь Роя Шафера выделяется необычайной разносторонностью и креативностью, позволившими ему внести фундаментальный вклад в несколько различных психоаналитических эпох. Его «Аспекты интернализации» (Schafer, 1968) - классика традиционного фрейдистского анализа. «Новый язык психоанализа» (Schafer, 1976) - нечто совершенно иное, попытка преодолеть пассивность традиционного наукообразного аналитического языка безличных сил. Шафер выступил за «язык действия», язык личного действия, авторства (personal agency) и ответственности, в большей степени отражающий клиническую задачу психоанализа. От инсайта, подразумевающего видение «извне вовнутрь», Шафер меняет процессуальную цель на проницательное осознание (insightful awareness) и принятие личного авторства (individual agency) и ответственности за себя, включая собственные симптомы и характер. Никакого обвинения родителей. Хотя его «язык действия» оказался неудобен и не был воспринят, позже он развивал практически ту же идею в книге «Пересказывая жизнь: история и диалог в психоанализе» (Schafer, 1992). В этой и других работах Шафер смещает общую процессуальную цель от изолированного эмпирического познания к герменевтическому нарративному познанию, вновь фокусируясь на личной ответствен­ности. В последние годы он переформулировал и углубил свои идеи в русле современного кляйнианского мышления. Это отразилось в работах «Плохие чувства: избранные психоаналитические эссе» (Schafer, 2003) и «Современные кляйнианцы в Лондоне» (Schafer, 1992), где Шафер интегрирует влияния доэдипова развития в рамках своего расширенного фрейдисткого понимания. Интерпретация и инсайт остаются декларируемыми процессуальными целями, но уже в значительно расширенном и персонализированном контексте.

Наконец, о Хансе Левальде. У него была уникальное свойство привносить в психоанализ новаторские, даже шокирующие идеи, сохраняя при этом прочные связи с ценностями и ценностью традиции. Он стремился понять природу ранней доэдиповой жизни, выявить ее влияние на дальнейшие психологическое развитие и психопатологию. Подобно другим, он уделял пристальное внимание отношениям матери и младенца, но, в отличие от других, обнаруживал не опровержение, а воплощение многих основополагающих идей Фрейда, - хотя со значительным «отклонением». Если Фрейд и Кляйн видели во влечении конституциональную данность, то Левальд полагает, что влечение формируется в матрице отношений младенца с матерью и другими заботящимися о ребенке фигурами. Первичный процесс - не функция психической экономики, а необходимая форма коммуникации между младенцем и материн­ской фигурой до появления речи. Именно развитие речи позволяет ребенку вступить в социальный мир разделяемого понимания, - вторичного процесса. Доступность обоих модусов коммуникации и отношения (relating), тождественная нормальности на ранней стадии жизни, и сохранение этой доступности в дальнейшем создают условия для креативности, глубины отношений, гибкости при столкновении с трудностями, а также возможности сублимации в последующей жизни. Эта радикальная критика изнутри рамок фрейдистского мышления рассматривает всю психическую и тем самым внутреннюю жизнь, все отношения и активность как результат детско-родительского взаимодействия. Ничто из этого не является врожденным, заданным или автоматическим. Акцент делается на настоящем. Прошлому, каким оно было «там и тогда», не уделяется особого внимания; важно то, как его переживают или как к нему апеллируют в настоящем. Адаптация через взаимодействие с другими для Левальда играет много большую роль, чем для Фрейда.

Терапевтическая цель и процесс по Левальду внешне мало отличимы от фрейдовских. Способом терапевтического действия (mode of therapeutic action), для Шафера, как и у Фрейда, остаются инсайт и интерпретация. Но у Левальда они фокусируются на выражено взаимодействующих агрессивных и либидинальных отношениях анализанта с его соматическим и межличностным миром, а не на чисто интрапсихической работе врожденных либидинальных и агрессивных влечений, как у Фрейда и Кляйн. Всеохватность и интеграция процессуальных целей Левальда важны, на мой взгляд, по меньшей мере в трех отношениях.

1. Левальд проявляет глубокое уважение к взаимоотно­шениям младенца (ребенка) и взрослого с их телами и с другими людьми на протяжении всей жизни, а не только в ранние годы. Его подход позволяет достигать глубокого понимания этих отношений и их последствий для психической структуры и психопатологии.

2. С его точки зрения, прошлое обогащает будущее и взаимодействует с ним, но не детерминирует его. Такая позиция позволяет чрезвычайно расширить наше понимание переноса и всех взрослых отношений.

3. Левальд не основал собственную «школу» с соответственным обесцениванием достижений фрейдистского прошлого и исходил из теоретического контекста, который был, по существу, фрейдистским. Аналогичный путь выбрали Винникотт, Кернберг и некоторые из современных кляйнианцев, в отличие от самой Кляйн, Биона, Кохута, Лакана и Стерна.

КОММЕНТАРИЙ

В этом эссе на материале конечных и процессуальных целей ряд современных психоаналитических подходов сравнивался с воззрениями Фрейда и господствующей в Соединенных Штатах эго-психологии. Оно не было призвано дать исчерпывающее описание, а скорее послужить для представления некоторых очевидных и более тонких изменений представлений Фрейда в современном j психоанализе.

Конечная цель психоанализа, рассмотренная в эссе, по сути, оказывается либо структурно описываемой в духе «где было Ид, там будет Эго», либо, с более клинической точки зрения, формулируе­мой как «свобода выбора» или «расширение зоны Эго». Только в; последнее время появились определения конечной цели, где речь идет об определенных изменениях в действиях (action) пациента и облегчении симптомов. Социальные цели, такие, как сотрудничество с другими людьми, интеграция в семье или социуме, авторы, которых я здесь упоминал, не рассматривают. Правда, я не коснулся работ аналитиков, близко связанных с социальной психологией, таких, как Клара Томпсон и ее последователи; Эрих Фромм; Натан Аккерман, основатель семейной терапии. Наконец, я ничего не ска­зал об Эрике Эриксоне, самом влиятельном из аналитиков, которые занимались связями Я и социума.

Наиболее существенные различия проявляются в процессуальных целях. Самое разительное из них - дихотомия между разре­шением интрапсихического конфликта и преодолением расстрой­ства отношений. Акцент на конфликте в большинстве случаев, хотя не всегда, ассоциирован с теориями патогенеза, в которых уделяется основное внимание Эдипову конфликту и его раз­решению; фокус на исцелении посредством отношений - с теми теориями, в которых подчеркивается значение ранней травмы, инфантильных и доэдиповых нарушений. Главное средство для изменения конфликта - интерпретация бессознательных мотиваций с сопутствующим инсайтом. Для изменения и обогащения отношений индивидуума с другими, в свою очередь, требуется возобновление развития (renewed development) в переносе.

Мы убедились также, что «интерпретация» и «инсайт» - слова, имеющие различные значения. Общим в различных значениях является упор на коммуникации и языке как средствах достижения терапевтических целей. Уменьшение значимости инсайта обычно подразумевает придание большей ценности невербальной или довербальной коммуникации. Цели могут быть достигнуты без вербальной интерпретации и часто также без инсайта: тогда ключом к изменению становится возобновленное благодаря переносу или корректирующему опыту развитие.

Наверное, вы отметили, что эти два подхода совместимы друг с другом. Противоположными их делает абсолютизм, а отнюдь не метод или процессуальные цели. Нет никаких вразумительных оснований для того, чтобы и вербальная, и невербальная коммуникация не вносили свой вклад в успех анализа. И никакой причины для того, чтобы влияние раннего опыта на развитие не было источником или, по крайней мере, одним из источников эмоци­ональных проблем - наряду с влиянием интрапсихического конфликта. И на самом деле многие современные аналитики, включая таких отличающихся друг от друга, как Винникотт, Шафер и Левальд, предлагают именно комбинированные подходы.

Как мы можем распознать, что тот или иной подход некор­ректен, что он нуждается в пересмотре или изменении? Если ему противоречат эмпирические факты, то мы с уверенностью можем установить его несостоятельность. Дэниэл Стерн и другие предста­вители направления изучения младенцев успешно продемонстри­ровали, что гипотеза Малер об аутистической и симбиотической фазах развития младенца не соответствуют наблюдаемой реаль­ности. Тем самым Стерн также бросил тень сомнения на ее гипотезу сепарации-индивидуации. Аналогично эмпирическое опровержение получают широко используемые Фрейдом филогенетические обоснования развития ребенка (в отличие от его психологических объяснений). Эмпирические факты, по моему мнению, также противоречат утверждениям Кляйн касательно раннего младен­ческого опыта и организации личности. Будущее психоанализа - в совершенствовании и утончении представлений о развитии, патогенезе, результатах влияния различных терапевтических подходов.

Может быть, соперничество «школ» психоанализа приближа­ется к концу, уступая место направленности на более полное понимание. Надеюсь, что этот обзор явится полезным введением к сравнительному исследованию конечных результатов психоана­литической терапии.

Перевод Т. Драбкиной

Научная редакция К. Ягнюка


ЛИТЕРАТУРА


Hartmann, H., Kris, E., Loewenstein, R. (1946). Comments on the Formation of Psychic Structure. Psychoanalytic Study of Child, 2: pp. 11 -38.)

Mitchell S. (1993). Hope and Dread in Psychoanalysis. NewYork:Basic Books.

Klein M. (1950). On the Criteria for the Termination of an Analysis. International Journal of Psychoanalysis.

Rothstein.A. &Abrams,S., Eds. (2005). How Analytsts Think and Why They Think the Way They Do Madison: International University Press.

SchafferR. (1968). Aspects of Internalization. International University Press, New York.

Schaffer R. (1976). A New Language for Psychoanalysis. Yale University Press, NewHawen.

Schaffer R. (1992). Retelling a Life: Narration and Dialogue in Psychoanalysis. Basic Books, New York.

Schaffer R. (1997). The Contemporary Kleinians of London. International Uni­versity Press.

Schaffer R. (2003). Bad Feelings: Selected Psychoanalytic Essays. Karnac Books.