Закон в структуре социально-гуманитарного знания

Вид материалаЗакон

Содержание


Официальные оппоненты
I. общая характеристика работы
Степень научно-теоретической проработанности проблемы.
Объект исследования – принципы концептуализации социально-гуманитарной, социально-исторической материи. Предмет
Цель и задачи
Теоретико-методологический базис поиска.
Информационная база исследования
Достоверность исследования
Структура и основное содержание диссертации.
Глава I – «Концептуальный статус закона
II. Научная новизна исследования и обоснование основных положений, выносимых на защиту
Теоретическая значимость диссертации
Практическая значимость диссертации
Апробация работы
Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах из перечня ВАК
Подобный материал:

На правах рукописи


Семенчук марина Александровна


закон в структуре

социально-гуманитарного знания


Специальность 09.00.11 – социальная философия


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата философских наук


Тверь - 2011

Диссертация выполнена на кафедре социально-гуманитарных дисциплин

Филиала МГУТУ им. К.Г. Разумовского в г. Мелеуз

Научный руководитель: доктор философских наук, профессор

Хазиев Валерий Семенович

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Томашов Валерий Васильевич

доктор философских наук, профессор

Нехамкин Валерий Аркадьевич

Ведущая организация: МСХА-РГАУ им. К.А. Тимирязева


Защита состоится «30» июня 2011 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета по философским наукам ДМ 212.263.07 при Тверском государственном университете по адресу: 170000, г. Тверь, ул. Желябова, 33.


С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета по адресу: 170000, г. Тверь, ул. Скорбященская, 44 а. Реферат диссертации представлен на сайте – http: //www.university,tversu.ru/aspirants/abstracts


Автореферат разослан «30» мая 2011 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат философских наук, доцент С.П. Бельчевичен

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования обусловлена рядом сопряженных факторов:

1. необходимостью оформления объемной эффективной методологии научного познания, опирающейся на сущностное единство науки и исключающей необоснованное противопоставление естество- и обществознания (Баденская школа неокантианства, экзистенциализм, персонализм, философия жизни);

2. необходимостью выработки адекватного толкования социально-исторической онтологии, сочетающей признаки объективной (каузальность) и субъективной (казуальность) выраженности (ограничимся приведением сетования А.С. Хомякова: прошлое превратилось в «бесконечное множество подробностей», где пропало «всякое единство»1);

3.необходимостью освобождения социально-исторического (гуманитарного) познания от рецидивов редукционизма, провиденциализма, телеологизма, волюнтаризма (линия Д. Петрушевского, Е. Топольского; Августина - Боссюэ - Гегеля; Лейбница; Шопенгауэра);

4. необходимостью придания философии гуманитарных наук статуса концептуально выверенной доктрины, освобождения дискурса от художественных, мифопоэтических картин и моделей (В. Шлегель, А. Шлейермахер, Б. Кроче).

Соответственные эвристические маневры в духе сказанного позволят провести идею внутренней целостности науки, не оставляющей простора теоретико-познавательному сепаратизму в духе

Виндельбанда: «...все, имеющее значение для человека, относится к единичному и однократному».2

Дильтея: «человечество, постигнутое в восприятии и (разумном) познании было бы для нас физическим фактом и, как таковое, было бы доступно только естественнонаучному познанию. Как предмет наук о духе оно существует лишь постольку, поскольку человеческие состояния переживаются и поскольку оно находит выражение в жизненных откровениях, а эти выражения понимаются».3

Зиммеля: «индивидуум должен познаваться только посредством некоторого рода интеллектуальной интуиции, поскольку это означает постижение целого посредством целостной функции».4

Бергсона: «как и обиходное познание, наука удерживает из вещей только одну сторону, повторение», «интеллект характеризуется естественным непониманием жизни»; «абсолютное может быть дано только в интуиции, тогда как все остальное открывается в анализе».5

Шпенглера: «причинность есть нечто рассудочное, законосообразное, выражаемое словами, форма внешнего интеллектуального опыта. Судьба есть слово для неподдающейся описанию внутренней достоверности. Можно сообщить сущность причинности физической системной или системной теории познания, числами, анализом понятий. Идею судьбы может сообщить только художник портретом, трагедией, музыкой… Настоящая история имеет судьбу, но никаких законов».6

Степень научно-теоретической проработанности проблемы. «История – самый опасный из всех продуктов, вырабатываемых в химической лаборатории нашего ума. Она побуждает к мечтаниям, она опьяняет народы, она порождает у них ложные воспоминания, преувеличивает их рефлексы, растравляет старые их раны, лишает их покоя и ввергает их в мании величия или преследования», – указывал Валери. Опасности истории таятся в нашем незнании, непонимании пружин ее тока.

Исторический закон есть начало, управляющее сменой исторических явлений,7 – отмечает Ключевский. Есть ли такие начала? Откуда их выводить? С чем связывать? Если принять, будто история творится лицом (она – плод персональных утверждений индивидов), истории придется сообщить психологическое толкование. (Психология – фундаментальное основание истории – линия Тэна.) Если принять, будто существуют исторические явления, не объяснимые исключительно и преимущественно процессами, замыкаемыми на отдельные лица, истории придется сообщить сверхличностное – социологическое, физиологическое (демографическое), физико-географическое толкование. Можно настаивать на комплексности исторических законов, являющихся сложением множества сил-факторов.

Сложность предметной сферы предопределила неоднозначность тематизаций ее в прошлом: наследие поставляет варианты от объективизма (географизм, космизм, техницизм) – Гиппократ, Монтескье, Ратцель, Леруа-Гуран; через субъективизм (история – процесс личностей, перипетий героев) – Верморель, Лампрехт, Михайловский; до синтетизма (история – сочетание действий человека и влияний среды) – Ключевский.

История как продукт гуманитарного зодчества есть мощный разветвленный континуум артеактов и артефактов. Покрывается ли она им полностью? Историческое бытие как «дело рук человека» самоконституируемо. Что заставляет человека в рукотворении исторической реальности выходить за пределы себя, осуществлять броски вперед, развиваться? Положивший начало философии истории Августин, прорабатывая проблему, выдвинул христианскую объяснительную платформу: история есть богочеловеческий процесс, устремленный к метаисторической цели, – воплощению в земном небесного града. В кильватере этих представлений шел Вико, в качестве направляющей силы исторического творчества введший Провидение. Сходным образом поступали Гегель, Данилевский.

Провиденциализм, телеологизм, фатализм как объяснительные схемы теории в том смысле, с каким мы привыкли связывать существо выработки в теории объяснительных схем, адекватными не являются. Понимание чего, однако, актуализирует исходную проблему подлинных лицедеев исторического процесса.

В такой плоскости рефлексию исторической материи проводили
  • Макиавелли, изучавший не этические, а державные функции правления, и выявлявший их морфогенетические предпосылки и последствия;
  • Вико, задумавший особую науку о производимых нами реалиях, правилах творения людьми гражданского мира (где мы, по его понятиям, – полные хозяева и господа).

Полученные ими ценные, но не исчерпывающие результаты (могут ли таковые здесь быть вообще?) однако, не устраняют неясности, в каком смысле, в каком отношении мы подлинные, полноценные авторы истории как единого, внутренне обусловленного морфогенетического поля.

Сказанное обостряет тематизацию номологических измерений социально-исторической деятельности, на что с применением разных методологических презумпций обращали внимание У. Дрей, К. Поппер, В. Трельч, Г.-Г. Гадамер, К. Гемпель, А.И. Ракитов, В.В. Ильин, И.А. Гобозов, Ю.И. Семенов и др.

Объект исследования – принципы концептуализации социально-гуманитарной, социально-исторической материи.

Предмет исследования – номологические комплексы социально-гуманитарного, социально-исторического знания.

Цель и задачи поиска. Цель работы – на основе анализа структуры социально-гуманитарного, социально-исторического знания подвергнуть рефлексии фигурирующие в нем законы. Согласно указанной цели формулировался перечень взаимосвязанных задач:

- уточнить сущность закона;

- выделить основания противопоставления естество- и обществознания по характеру используемых законов;

- сформулировать принципиальные предпосылки органического единства науки.

Теоретико-методологический базис поиска. Работа имеет характер социально-философского исследования. Изучение природы, динамики познавательной деятельности в гуманитаристике осуществлялось на основе использования аналитического арсенала философии, социологии истории. Непосредственную целеориентацию изысканий детерминировали общефилософские регулятивы историчности, реалистичности, объективности, конкретности, всесторонности рассмотрения. Теоретический базис рассуждений составили работы отечественных и зарубежных авторов о сущности, статусе законов в структуре науки.

Информационная база исследования – тексты классиков социальной философии, макросоциологии, политологии; данные, свидетельства, обзоры, фиксируемые специальными источниками, научной литературой.

Достоверность исследования обеспечена соответствием избранной методологии целям и задачам работы, надлежащим теоретико-логическим удостоверением результатов, их эмпирической верификацией. Диссертация удовлетворяет требованиям паспорта специальности 09.00.11 – социальная философия.

Структура и основное содержание диссертации. Структура исследования обусловлена целями, задачами, способом концептуального освоения предметной сферы. Диссертация состоит из введения, 2 глав, включающих 7 параграфов, заключения, списка цитируемых источников.

Во Введении уточняется актуальность поиска, оценивается степень научно-теоретической проработанности проблемы, фиксируется теоретико-методологическая база изыскания, указываются цели, вытекающие из них задачи анализа, определяется его объект, предмет, формулируется научная новизна, теоретическая, практическая значимость исследования.

Глава I – «Концептуальный статус закона» - посвящена экспликации теоретико-познавательной природы закона как ядра знания.

В параграфе 1.1. «Понятие закона» оконтуривается семантическое пространство исходного концепта.

В параграфе 1.2. «Дилемма «номотетическое идиографическое» в контексте проблемы закона» уточняются основания противопоставления основных родов знания.

Глава II«Номологические модели в методологии социально-гуманитарных наук» – подчинена задаче выяснения трактовок закона в обществознании Гемпелем (§2.1. «Модель Гемпеля»), Дреем (§2.2. «Модель Дрея»), Поппером (§2.3. «Модель Поппера»), Ильиным (§2.4. «Модель Ильина»), §2.5. «Единство науки» содержит авторскую трактовку пресуппозиций единства науки.

В Заключении подводятся итоги исследования, намечаются магистрали дальнейшего обсуждения поставленных проблем.


II. Научная новизна исследования и обоснование основных положений, выносимых на защиту

Научная новизна диссертации заключается в выявлении природы закона как центрального элемента обществоведческой теории.

Наиболее существенные результаты исследования, содержащие признаки научной новизны и являющиеся предметом защиты.

1. Уточнена сущность закона. Как демонстрируется в работе, закон представляет выражение вида x(P(x)Q(x)), которое не является сокращенной формой записи бесконечной конъюнкции предложений Р(а)  P(b) ... (это соответствует индуктивистской трактовке квантора всеобщности), ибо утверждает не об отдельных элементах класса, а о необходимом и универсальном свойстве этих элементов.

Тщательное формальнологическое изучение природы универсальных импликативных предложений типа законов науки выявило парадоксы, известные под именем парадоксов материальной импликации. Суть их вытекает из формальнологических установок анализа законов науки, интерпретирующих последние с точки зрения логической формы безотносительно к выражаемому ими содержанию.

С логической точки зрения закон представляет условное отношение, имеющее импликативную форму. Однако последняя оказывается формой выражения и фактически истинных общих предложений типа «все вороны черные», не имеющих статуса законов. Возникает проблема обособления из множества универсальных импликативных предложений подмножества законов – так называемая проблема Льюиса. Смысл проблемы Льюиса заключается в вопросе: может ли быть построено в системе логики высказываний импликативное отношение, идентичное содержательному отношению высказываний, связанных импликацией?

Сам Льюис пришел к обоснованному убеждению, что в системе логики высказываний подобное отношение построено быть не может.

В связи с этим интересны варианты неклассических логик, способных, по замыслу их создателей, решить проблему. Это – системы со «строгой импликацией» (Льюис), «сильной импликацией» (Аккерман), импликацией Нельсона, «каузальной импликацией» (Беркс) и т. д., однако несодержащие приемлемых рецептов решений проблемы.

Хотя в дальнейшем было показано, что критерием отличия законов (номологических утверждений) от случайных универсальных (акцидентальных) утверждений, имеющих импликативную форму, является выводимость из первых условных контрфактических предложений, демонстрирующих наличие истинных необходимых отношений, следует указать на трудности выявления номологичности через переформулировку универсальных импликативных предложений в контрфактические. Трудности состоят в том, что формальнологической процедуры обоснования контрфактических предложений не существует: их истинность устанавливается фактуально – путем анализа выполнимости материальных отношений, обеспечивающих номо-логический характер связи консеквента с антецедентом. Последнее, однако, и представляет трудность, т. к. проведение подобного анализа – вещь весьма нетривиальная.

Если принимать, что без законов науки нет самой науки, правильно утверждать: развернутой научной теории гуманитарного пока не существует. Сложности, препятствующие формулировке здесь точных законов, состоят в том, что онтология гуманитарного – внутренний мир человека, его духовная среда – субъективно выражена, неотделима от личности, а потому трудно генерализуема. По этой причине в рамках гуманитарного довольно редки номологические и часты фактофиксирующие утверждения.

Законами, которыми все же пользуются в сфере гуманитарного, как правило, являются законы, формулируемые в конкретных обществоведческих дисциплинах, – экономике, истории, социологии, философии. Имеется и свод фактуальных генерализаций, отражающих инвариантное в человеке, – они поставляются, с одной стороны, психологией, а с другой, – обыденным опытом, скажем, в виде общих максим «житейской мудрости», фиксируемых народным эпосом.

Между тем справедливо поставить вопрос о возможности сугубо гуманитарных законов. Такой постановке способствуют чисто логические диспозиции. Закон есть существенная, необходимая, повторяющаяся связь между явлениями, какая выражается универсальными номологическими предложениями. Онтологические параметры гуманитарного материала выдерживают испытание на соответствие закону: наличие стандартных духовных (этических, эстетических, поведенческих, аксиологических и т.д.) ориентиров, идеалов, образцов и т.д. позволяет констатировать здесь существенные, необходимые, повторяющиеся, инвариантные, т. е. законообразные связи и отношения. Верно, последние все-таки более подвижны, нежестки, переменчивы по сравнению с тем, что имеется в других областях, однако они есть.

В их основе – то, что актуализация реальных потенций, заложенных в каждом из нас соответственно нашему темпераменту и субъективным желаниям, укладывается в некие ключевые вполне стандартные начала, к которым еще Аристотель относил действие, язык, чувство жизни. В законах развития и функционирования действия (труд, а также прочие взаимодействия людей в обществе), языка (универсальное средство категоризации явлений), чувства жизни (стремление к самореализации, максимальному удовлетворению потребностей) возможно вычленить некую ось – общность практического, духовного, экзистенциального освоения мира, что выражается в общих правилах творения себя и друг друга. Она-то, эта общность, и позволяет наводить мосты между уникальными личностями, культурами, адекватно воссоздавать их интимные черты и признаки. Основные идеи гуманитарного исследования, собственно, и вращаются вокруг данных фундаментальных начал, которые задают единую канву оценки самопроявления человеческого.

Насколько надежны, точны, строги законы гуманитарных наук? Поскольку относительно обществоведческих законов, удовлетворяющих соответствующим стандартам, вопрос остро не встает, исследуем особенности экзистенциальных законов.

Причины неоднозначности подобных законов, как указывалось выше, определяются тем, что материя их – ценностно-смысловая, мотивационная формация – жестко не детерминирована. Однако это не влечет произвол, релятивизм, субъективизм исследования. Существуют вполне объективные основания, которые, вопреки убеждениям иррационалистов, конституируют непроблематизируемый базис гуманитарного познания. Мы имеем в виду:

а) Требование привязки структур внутреннего мира к объективным условиям, принципам жизнедеятельности человечества, которые выступают как их (структур) детерминанты. Хотя кажется человеку, что определения его внутреннего мира помимо внешнего мира взяты от него независимо, на деле они порождены внешним миром. Поэтому неправы те, кто апеллирует лишь к индивидуальному вживанию, эмпатии, сопереживанию как средству проникновения в мир другого «Я».

б) Требования историзма, конкретности, всесторонности, объективности подхода, отсекающие возможность предвзятых модернизаций и архаизаций и гарантирующие правдивость, глубину анализа. Инструмент познания гуманитарных наук – понимание – не произвольная исследовательская обработка и переработка оригинала. Как подчеркивает М.М. Бахтин, «нельзя понимать понимание как вчувствование и становление себя на чужое место (потеря своего места)... нельзя понимать понимание как перевод с чужого языка на свой язык». Понимать так, как понимал автор, и самообогащаться авторским пониманием – познавательное кредо гуманитария.

в) Индивидуализация, персонификация, идиографизация в гуманитарном знании не равны субъектавизации. Субъективизм – неглубокая, исторически неоправданная интерпретация гуманитарных явлений. Предел гуманитарного поиска – «не Я, а Я во взаимоотношениях с другими личностями, то есть Я и другой Я, Я и ТЫ».8

Учет авторского социально-исторического и духовно-экзистенциального измерения кладет предел субъективизму в виде преодоления чуждости чужого без превращения его в чисто свое (подмены всякого рода, модернизация, неузнавание чужого и т. п.).9

г) Апелляция к таким закономерностям (социально-исторического процесса) и принципам (межличностной коммуникации, труда и т.д.), которые обеспечивают идентификацию гуманитарного материала, его общезначимую рационализацию, теоретизацию. Такая апелляция возможна там, где, как, например, в социологии, уникальные индивиды идентифицируются по некоторым типологическим параметрам. Там, где она невозможна, как, скажем, в случае, когда один человек не может стать на место другого, когда требуется целостная и неповторимая личность человека, обращаются к традукции по принципу: если хочешь знать себя, изучай других, если хочешь знать других, изучай себя, а также к иноточнонаучным способам познания – гуманитарной интерпретации и реконструкции «индивидуальной каузальности», которая представляет форму понимания другого на базе понятия «своего другого» и «другого своего». В этих случаях также удается найти интерсубъективную основу рациональной идентификации гуманитарного материала.

Сказанное позволяет добиться адекватности, глубины понимания мира другого «Я», что в итоге способствует решению стратегических задач познания в сфере гуманитарных наук: 1) постичь природу, смысл человеческой деятельности; 2) вписать ее в современность.

2. Выявлены основания противопоставления естество- и обществознание по характеру формулируемых законов.

Показано: предпосылкой сталкивания двух типов наук является апелляция к онтологии – естествознание якобы осваивает объективно сущий мир «как таковой», тогда как обществознание восстанавливает мир несамотождественный, деятельностный, креативный. В эпицентре платформы – отношение рефлексии к субъективной деятельности. В одном случае деятельность под видом несамотождественности (объекта), историзма включается, в другом – не включается в теорию.

Разведение объектов двух типов наук по признаку внутренней историчности, несамотождественности, на наш взгляд, надумано. Набившие оскомину акцентации нестабильности, изменчивости и т.п. гуманитарных структур своим естественным завершением имеют общегносеологическую критику точного знания, негативное отношение к математизации, причинному объяснению, аналитическому рассечению явлений, якобы деформирующим первозданную бытийную целостность. Что стоит за такой критикой? Главным образом недопонимание, что теория (в том числе гуманитарная) не воспроизводит полностью действительного положения дел, что она является упрощенной схематизацией, в чем и заключается ее эвристичность. В то же время, не покидая почвы фактов, неправильно полагать, будто историко-эволюционные представления внутренне чужды естествознанию. Со знанием дела можно говорить только о том, что эти представления чужды классическому естествознанию. С упрочением же постклассических подходов (послефридмановская космология, синергетика, химия катализов, кинетические теории иерархических природных процессов и т. д.), сосредоточивающихся на анализе поведения не­линейных, нестационарных, самоиндуцируемых, когерентных, коо­перативных явлений, в естествознание проникает и закрепляется в полном смысле слова процессуальная, организмическая парадигма, центрирующая эффекты самоорганизации, конструктивной роли времени, динамической нестабильности систем и т. п. Соответственно очерчивается и обслуживающий эту картину новаторский концептуальный блок, составленный неустойчивостью, неравнавесностью, неаддитивностью, избирательностью, необратимостью, композиционностью, целеориентированностью и т.п. Поскольку взятая как целое с основания до вершины постклассическая наука буквально пронизана пафосом «становления», нужно очень хотеть, чтобы не замечать восприимчивости естествознания к историко-эволюционным принципам, идеям.

Следующий капитальный вопрос – тактика концептуализации «человеческой деятельности», пути включения субъекта в теорию. Оперируя типажами, теория выдворяет из рассмотрений неповторимую, уникальную личность. В той же политэкономии не предпринимается изучение конкретных капиталистов. Их персональность гасится логикой процесса возрастания стоимости, который, будучи субъективной целью, через растущее присвоение абстрактного богатства, выступающего единственным движущим мотивом капиталистических действий, подпадает под идентификацию и вырождается в «капитал». Потому капитал есть полномочный объективно-логический заместитель и представитель капиталиста. Аналогично метаморфозе работодателя партикулярный работоподучатель превращается в «товар». Проводя параллели, по сути те же вариации внедрения субъекта в теорию (под видом «наблюдателя», «экспериментатора») можно отслеживать в релятивистской и квантовой физике.

Теоретизация субъекта в гуманитаристике и натуралистике, следовательно, идет сходно по накатанной колее весьма жесткой, выхолащивающей личностное абстракции отождествления. Иных способов введения субъекта в теорию не дано. Сказанное важно, но тем не менее не исчерпывает сути дела. Дополнительная деликатность заключается в том, что теоретик сталкивается с пассажем, требующим учета жизнедействий не стандартизированного, а произвольно проявляющегося субъекта. Взять ситуацию «Иван Грозный убивает сына». Событие стихийное, катастрофическое, общими причинами не детерминированное. Именно из таких флуктуаций соткана поливариантная ткань истории. Однопорядковые проблемы самостийного личностного начала поставляет ультраинтуиционизм, вводящий не универсального, а уникального субъекта счета. Деяния Самодура-Самодержца трансформируют развертывание истории, деяния вычислителя-оригинала трансформи­руют развертывание математики. Перед нами штатные примеры «некорректных» задач, не поддающихся регуляризации.

Общее квалифицирующее суждение о возможностях концептуализации подобных пикантных мест состоит в следующем. Поскольку бывают теории типажей и не бывает теорий индивидов, индивид, может быть включен в теорию лишь в результате соответствующего изъятия из теории. Практически сие означает привле­чение нетеоретических хроникально-биографических аргументов в виде антропологических, психоаналитических повествований с «пуантой». Последние в избытке обнаруживаются в гуманитарных курсах, однако при желании ими можно наводнить и математику. Достаточно задаться рефлексией: почему Фарадей не признавал атомизма; почему Лоренц отвергал теорию относительности, почему для субъекта X будет такой ряд натуральных чисел, а для субъекта У – иной и т. д.

В завершение формулируется правило обратной зависимости теоретического и личностного в знании: чем значительнее удельный вес первого, тем незначительнее удельный вес второго. Преимущественно субъектный тип рефлексии гуманитарных наук, оставляющий простор для индивидуализирующих контекстов со ссылками на флуктуирующее поведение конкретных лиц, снижает порог их теоретичности. Напротив, преимущественно объектный тип рефлексии естественных наук, фактически исключающий описание индивидов, существенно подымает их планку теоретичности. На фоне изложенного призывы обретения естествознанием «истинного состояния», при котором оно включит «всестороннего человека в цельное представление о мире» (Тейяр де Шарден), кажутся избыточными: нельзя требовать от науки обращаться к решению либо уже решенных, либо вовсе не разрешимых проблем.

3. Сформулированы принципиальные причины практического единства науки. Единство естество- и обществознания обусловливает познавательный этос, или блок ценностных факторов, обеспечивающий способ формирования, удостоверения истины с опорой на идеалы рациональной обоснованности. Откуда вытекает, что естественные и общественные науки расходятся в материале, а не в средствах, в началах, а не в образе действия. Этот, несомненно, принципиальный тезис требует, однако, некоторых пояснений. Наличие сущностного подобия в исходных умственных интенциях, позволяющих объединить два типа наук в мир науки, не исключает оперативного различения познавательных систем в рамках дисциплинарного строения знания. Учитывая, что последнее характеризуется взаимосвязью способа отображения и доказательства, фиксация особенностей подобной взаимосвязи в разных случаях позволяет специфицировать секторы науки. Отправляясь от сказанного выше, будет справедливо утверждать, что различия естественных и гуманитарных наук кроются в природе теоретичности.

Теоретичность естествознания конституируется – выявлением существенно-необходимых связей в математизированных рассмотрениях при формально-аксиоматическом задании причинно-следственных цепей и их гипотетико-дедуктивном отслеживании. Теоретичность гуманитарного знания конституируется – выявлением существенно-необходимых связей в историко-диспозициональных рассмотрениях при содержательно-диахроническом задании причинно-следственных целей и их мотивационно-смысловом отслеживании. В первом случае интеллектуальные акты предусматривают типизацию реальности с радикальным устранением ситуативности, эпизодов «здесь-теперь» – очевидная неудовлетворенность специалистов вхождением в космологию сингулярности. Во втором случае типизация (без нее мысль утрачивает теоретичность) уравновешивается индивидуализацией, предполагающей прямую апелляцию к деиксису – экзистенциальному субъекту в «здесь-теперь» – очевидная неудовлетворенность специалистов деперсонализацией истории допускаемой экономизмом. Благодаря этому теоретические контексты естествознания свободны от сфер полаганий субъекта, – неразрешимые трудности ультраинтуиционизма, операционализма, остающихся не рабочими поисковыми программами, а изощренными эпистемологическими метаконструкциями. Гуманитарные же науки, будучи науками о духе, о культуре, о человеке, пускай в ущерб теории, но не уродуя человечности, не могут не вводить личностные модальности. Прокламируемая некоторыми (Маркс, Тейяр) перспектива включения «человека» в естествознание грозит его развалом по концептуальному вектору – впадение в вульгарный субъективизм; диаметрально противоположные, но глубоко родственные обозначенным директивы реорганизации обществознания по образу и подобию естественных наук (Гроций, Вольф, Спиноза, Вольней, Тюрго, Леммер, Ламеттри и др.)10 грозят развалом обществознания по теоретике-методологическому вектору – впадение в вульгарный объективизм. Естествознание не имеет шансов справиться с анизотропией личностного в случае его антропоморфизации; обществознание имеет все шансы быть низведенным до бытописи в случае его натурализации.

Внутреннее единство науки устанавливается на основе понятия рациональности, представляющего форму аттестации научной деятельности и знания и употребляемого для обозначения эталонов исследований в науке как особой сфере интеллектуального производства. К подобным эталонам, регулирующим научный поиск, относятся внутренняя непротиворечивость, опытная проверяемость, критикуемость, строгость, однозначность, эмоционально-экспрессивная нейтральность, свобода от субъективизма, предвзятости и т.п.

Учитывая реальную «многоликость», динамизм науки, обоснованно сомневаться в возможности исчерпывающего, всестороннего нормативно-логического описания «научности». Всякое реализованное описание такого рода относительно находящейся в перманентном движении науки рано или поздно оказалось бы априорным, чем и обнаруживало бы недостаточность при необходимости ассимилировать новый фактический материал: адекватно описывать возникающие по мере прогресса знания новые его формы, ассоциации.

Тем не менее рассмотреть науку как целое, а не как конгломерат качественно различных феноменов удается, принимая во внимание относительную инвариантность некоторых объективных познавательных координат, «точек отсчета», которые задаются ученому и науке той или иной эпохи обществом и пренебречь которыми в рамках серьезного эпистемологического анализа невозможно.

В самом общем смысле эти познавательные координаты, «точки отсчета», задающие общую основу различных наук, могут быть определены как описания-предписания внутренних структурных свойств знания; это та порождающая грамматика типичных научно-исследовательских процедур, актов, комплексов, которая, оставаясь неизменной на протяжении исторической эволюции науки, продуцирует все разнообразие меняющегося ее содержания.

Теоретическая значимость диссертации. Полученные автором результаты имеют важное концептуальное и методологическое значение, позволяют формировать адекватную картину статуса номологических утверждений в социально-историческом познании.

Практическая значимость диссертации. Положения, обобщения, выводы работы могут служить базой оптимизации поиска в социальном познании (процессы перспективной оценки, моделирования потенциальных социально-политических состояний). Данные диссертации могут быть использованы в высшей школе – при составлении учебных пособий, разработке, чтении общих лекционных и специальных курсов по социальной философии, эпистемологии.

Апробация работы. Диссертация обсуждена на кафедре социально-гуманитарных дисциплин филиала МГУТУ им. К.Г. Разумовского в г. Мелеуз и рекомендована к защите. Основные идеи работы излагались на проблемном семинаре кафедры, освещались на международных конференциях Рождественские чтения (Нижний Новгород, 2009), Бахтинские чтения (Саранск, 2009-2010). Содержание диссертации нашло отражение в 5 публикациях автора.

Основные результаты исследования апробированы в следующих научных работах:

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах из перечня ВАК:

1. Семенчук М.А. Гуманитарные основания социального созидания // Управление мегаполисом: Научно-теоретический и аналитический журнал. – М.: Изд-во НИК «Контент-Пресс», 2011. № 1. – 0,5 п.л.

Прочие научные публикации:

2. Семенчук М.А. Этос цивилизации // Философия. Наука. Культура. – М.: МГУ, 2010. Вып. 7. – 0,8 п.л.

3. Семенчук М.А. О модификации исторического процесса СНГ: размежевание ради воссоединения // Философия. Наука. Культура. – М.: МГУ, 2010. Вып. 7. – 0,8 п.л.

4. Семенчук М.А. О номологическом в историческом познании // Философия. Наука. Культура. – М.: МГУ, 2011. Вып. 1. – 0,5 п.л.

5. Семенчук М.А. Закон в структуре научного знания // Философия. Наука. Культура. – М.: МГУ, 2011. Вып. 1. – 0,5 п.л.



1 Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т.5. С. 42.

2 Windelband W. Geschicht und Naturwissenschaft. Strassburg, 1900. S. 22.

3 Dilthey W. Gesammelte schriften. Bd. VII. Stuttgart. 1961. S. 86.

4 Simmel G. Lebensanschauung und Chauung. 2 Aufl. Munchen und Zeipzig, 1922. S. 196.

5 Бергсон А. Введение в метафизику. Собр.соч. Т. 5. СПб., 1914. С. 13.

6 Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., Пг., 1923. С. 121-122.

7 См.: Ключевский В.О. Соч. в 9-ти т. Т. 6. М., 1989. С. 81.

8 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 370.

9 Там же. С. 371.

10 Для конкретизации мысли сошлемся на проекты Адамса – основанная на втором начале термодинамики и правиле фаз Гиббса динамическая теория истории (Adams H. A. Dynamic theory of history. The Education of H. Adams//Autobiography, 1927); Гиддингса – своеобразная космизация и физикализация социологии (см. Гиддингс Ф. иснования социологии. М., 1988); Н. Рашевского и Ш. Няколя – биологизация социологии и социальной философии (Rashevsky N. Outline of Mathematical Approach to History//Bull. Math. Biophysics. 1953. Vol. 10. № 2; Nicole Ch. La Nature, conception of morale biologiques. P., 1934); Мида – физиологизация социума (Mead G. H. Mind, Self and society. Chicago, 1934); Дарлингтона – подверстывание истории под генетику (Darlington С. D. The facts of Life. L., 1953); неофрейдизма – сексуализация общества (Brown N. Life against Death: the Psychoanalytic meaning of history. N. Y.. 1963).