Geum.ru

Илья Ильф, Евгений Петров. Фельетоны, статьи, речи

Вид материалаДокументы
Для полноты счастья
В уборной - как дома
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   57

1933




Техника на грани фантастики. - Впервые опубликован в журнале

"Крокодил", 1933, э 17. Фельетон не переиздавался.

Печатается по тексту журнала "Крокодил".


ДЛЯ ПОЛНОТЫ СЧАСТЬЯ




Для полноты счастья членам профсоюза, - тем самым членам профсоюза, о

духовных запросах которых пекутся столь многочисленные и многолюдные

организации, - иногда хочется сходить в клуб.

Как создается новый клуб?

О, это не так просто.

Объявляется конкурс. И пока молодые и немолодые архитекторы при свете

сильных ламп чертят свои кривые и производят расчеты, общественность

волнуется. Больше всех кипятятся врачи. Они требуют, чтобы новый клуб был

образцом санитарии и гигиены.

- Не забудьте, - предостерегают врачи, - что каждый кружковец, кроме

общественной нагрузки, несет еще нагрузку физиологическую - он вдыхает

кислород, выдыхает азот и прочий там ацетилен. Нужны обширные помещения,

полные света и воздуха.

Консультанты из ВСФК {1} требуют, чтобы был гимнастический зал, тоже

полный света и воздуха.

Автодоровская общественность настаивает на том, чтобы не были забыты

интересы автомобильного кружка, которому нужна для работы комната, конечно

полная воздуха и света. Волнуются осоавиахимовцы, мопровцы, друзья детей,

представители пролетарского туризма, нарпиговцы (комната, свет и воздух).

Артель гардеробщиков выступает с особой декларацией. Довольно уже

смотреть на гардероб как на конюшню. Гардероб должен помещаться в роскошном

помещении, полном света и воздуха, с особыми механизмами для автоматического

снимания калош и установления порядка в очереди, а также электрическим

счетчиком, указывающим количество пропавших пальто.

Центром всего является заметка в вечерней газете, - заметка

оптимистическая, полная света, воздуха и юношеского задора. Она называется:


В УБОРНОЙ - КАК ДОМА




Заметка начинается с академических нападок на царский режим. Покончив с

этой злободневной темой, "Вечерка" доказывает, что человечество проводит в

уборных значительную часть своей жизни. Поэтому надо уделить им особенное

внимание: надо добиться того, чтобы каждый, побывавший в уборной нового

клуба, вынес оттуда хоть небольшой, но все же культурный багаж.

В общем, кутерьма идет порядочная. Архитекторы выбиваются из сил, чтобы

наилучшим образом сочетать требования общественности.

Но вот проект выбран, клуб построен, флаг поднят, прогремели

приветственные речи, и в новое здание вступает заведующий клубом.

Нет слов, клуб хорош. Блистают светлые стены, в толстых стеклах

отражаются бюсты, по углам стучат листьями пальмы, а коричневый зрительный

зал почище, черт побери, любого филиала московского театра. Хороша и

циркуляция воздушных потоков. Есть, конечно, недочеты, но в основном

общественность добилась своего - клуб хорош.

Суровые будни начинаются с того, что главный вход наглухо

заколачивается бревнами и для верности опутывается колючей проволокой.

Почему это делается - никто не знает, но делается это всегда. Теперь в клуб

ходят со двора, в какую-то маленькую дверь. Во дворе, ясное дело, темно и

вырыты большие волчьи ямы. Главный вход, со всеми своими колоннами,

гранитными ступенями и статуей рабочего со сверхъестественно развитой

грудью, пропадает впустую.

Но это еще не магистральная беда.

Начинается переоборудование помещения. Оказывается, что нет комнаты для

фотокружка. То есть комнаты есть, но полные света и воздуха, а кружку для

лаборатории как раз нужна комната совершенно, если можно так выразиться,

обратного типа.

И заведующий бодро начинает свое дело не с организации его, а с

реорганизации. Кстати, к этому он привык еще в старом помещении.

Чудное окно фотографической комнаты замуровывается кирпичами, возникает

рубиновый свет, и кружковцы запираются на ключ, чтобы как можно скорей

приступить к любимому делу - проявлять пластинки, покачивать ванночки и

грустно улыбаться, глядя на ужасные результаты негативного процесса.

Впрочем, кружковцы тут же узнают, что покачивать ванночки покуда не придется

- деньги, ассигнованные на покупку фотоаппарата, уже израсходованы на

замуровывание окна и обнесение главного входа окопной проволокой.

Через три дня заведующий клубом случайно попадает в фотолабораторию.

Здесь его взору предстает странная картина: кружковцы при красном свете

играют в карты, в двадцать одно. Что им еще делать? Если в этой мрачной

комнате не развлечься чем-нибудь, то можно сойти с ума от страха!

Их выгоняют. Освободившееся помещение отдают кружку кройки и шитья,

которому больше всего нужен свет и воздух. Окно размуровывают. Комната

наполняется строительным мусором, и по всему клубу летает известь и красный

кирпичный порошок. Свет еще есть, но воздух уж не так чист. Делается грязно.

Посетители клуба с легким сердцем швыряют на пол окурки и яблочные огрызки.

И почему бы не бросать, если пол уже запятнан глиной и алебастром!

Заведующий немедленно начинает кампанию за чистоту. Но увеличивается не

число веников, швабр и пылесосов, а количество плакатов, воззваний и

увещеваний. Появляются различные сентенции в стихах и прозе. Чище от этого

не становится, просто становится скучнее.

К этому времени выясняется, что клубный делопроизводитель растратил

трамвайные талоны. Для такого случая снимают колючую проволоку и на один

день открывают главный вход. Мерзавца судят. Становится еще немножко

скучнее. А тут еще эта реорганизация никак не может окончиться.

Дело в том, что штат, обслуживающий клуб, никак не может выбрать себе

помещение по вкусу. Все время штат перетаскивает из этажа в этаж столы, и

когда бы член профсоюза ни пришел в свой клуб, на лестничной площадке стоит

бюст Максима Горького. Его куда-то несли, но не донесли. Гремят топоры, и в

комнатах, полных света и воздуха, вырастают зыбкие фанерные перегородки.

Появляется необходимость в новых проходах. Их прорубают. Одновременно

заделываются старые двери.

От замысла общественности, от трудов врачей, архитекторов и строителей

не остается и следа. Новый клуб напоминает увеличенный раз в десять старый

клуб. Новая грязь напоминает старую грязь.

Наблюдается гигантский рост плакатов. От всех проблем, от всех задач,

от всей жизни заведующий клубом с мужеством гладиатора отбивается ни к чему

не обязывающими надписями: