А. А. Батнер государственный обвинитель
| Вид материала | Документы |
- Ключевые слова: присяжные заседатели, правосудие, функция защиты, принцип состязательности,, 37.67kb.
- Урусовская средняя общеобразовательная школа Предметная неделя, 70.21kb.
- Допрос свидетелей уильям Бернэм1, 176.86kb.
- Урок суд над помещиками из поэмы «Мертвые души», 90.8kb.
- Большого белого журавля, который строит гнезда и выводит пценцов только в нашей стране., 39.86kb.
- Кубанский государственный аграрный университет кубанский государственный технологический, 51.16kb.
- Темы рефератов дисциплина «протокол», 27.15kb.
- Осрб 1-36 04 02-2008, 702.53kb.
- "Философские науки", 789.13kb.
- Р. Х. Колоев 2009 г. Реестровый номер торгов 091005/893143/1037 конкурс, 1101.53kb.
Розенгольц. Вы говорите о 1929 годе?
Вышинский. Да, я спрашиваю, была у вас в 1929 году переписка с Троцким или, может быть, вы получили через другое лицо или в письменной форме указание от Троцкого?
Розенгольц. Основным был приезд Крестинского, который передал устную директиву.
Вышинский. Значит, в 1929 году Крестинский привез вам директиву от Троцкого?
Розенгольц. Да.
Вышинский. Что вы скажете на этот счет, подсудимый Крестинский?
Крестинский. Тут имеется некоторая неточность. Я виделся с сыном Троцкого в конце 1929 года. Я работал тогда за границей и мог передать Розенгольцу эту директиву только в начале 1930 года.
Вышинский. Разница между концом 1929 года и началом 1930 года небольшая. Мне здесь важно установить, что вы действительно передали некую директиву Троцкого Розенгольцу. Значит, это было в конце 1929 года или начале 1930 года?
Розенгольц. Я об этом уже сказал.
Вышинский. Значит, в конце 1929 года, или вернее в начале 1930 года, вы получили от Троцкого через Крестинского некую директиву.
Розенгольц. Я об этом уже сказал.
Далее, в 1933 году Крестинским было получено письмо из-за границы. Затем, когда Крестинский сам был за границей, он имел свидание. В 1933 году я был за границей и в Фельдене в Австрии имел встречу с Седовым, имел с ним несколько продолжительных разговоров вблизи дома, где я жил. Затем я виделся с Седовым в 1934 году в Карлсбаде.
Вышинский. Содержание ваших разговоров?
Розенгольц. Седов передал следующие основные директивы Троцкого. Я здесь излагаю те директивы, которые я получал во время разговоров от Седова и которые сообщались через Крестинского, они были совпадающими в основном. Это — относительно связи с правыми. Рекомендовалось связаться с правыми, и работу вести в контакте с ними.
Вышинский. С кем конкретно?
Розенгольц. Мне это не говорилось. Крестинский мне об этом сообщал, но фамилии не назывались, кроме Тухачевского.
Вышинский. Но предполагалось?
Розенгольц. Крестинский сообщал, что он имел указания в отношении Рыкова и Рудзутака. Седов много говорил о необходимости максимальной, возможно более тесной связи с Тухачевским, поскольку, по мнению Троцкого, Тухачевский и военная группа должны были быть решающей силой контрреволюционных выступлений. В разговорах выявилось также имеющееся у Троцкого опасение в отношении бонапартистских тенденций Тухачевского. В одном разговоре Седов сообщил о том, что Троцкий даже высказывает опасение в том отношении, что если Тухачевский удачно совершил бы военный переворот, то он возможно бы не пустил Троцкого в Москву, и в этом отношении указывал на необходимость максимальной бдительности с нашей стороны. Во исполнение этих директив относительно связей...
Вышинский. В чем же должна была заключаться эта бдительность?
Розенгольц. Поэтому Троцкий предлагал во время переворота повсюду ставить своих людей, которые были бы верны троцкизму и на которых можно было бы положиться в отношении бдительности. Я уже не говорю о ряде технических мелочей, которые не имеют здесь значения.
Во исполнение этой директивы Крестинский был связан с Тухачевским. В течение всего этого периода времени, с 1933 по 1937 годы, у меня связь была с Рыковым и с Рудзутаком. Наиболее существенный момент в этих переговорах с Седовым — это вопрос относительно наметки состава правительства.
Вышинский. Ну, это может быть потом немножко. Пока по существу преступной деятельности расскажите.
Розенгольц. Я перечисляю главнейшие вопросы. Седов также передал директивы Троцкого по организации террора, указывая, что в тот период эти указания о терроре не должны иметь непосредственного практического отношения ко мне и к Крестинскому по конспиративным соображениям, так как по этому поводу даются специальные поручения имеющейся террористической организации Ивана Никитича Смирнова. В 1933 же году были директивы и указания в отношении вредительства в области внешней торговли. Поскольку Седов сообщил об имеющемся у Троцкого соглашении с соответствующими германскими кругами, вопрос вредительства имел, с этой точки зрения, очень существенное значение для Троцкого, для поддержания и его авторитета и поддержания соглашения. Основные линии вредительства шли в направлении возможной помощи в области внешней торговли интересам Германии и Японии. Затем был поставлен вопрос, и он несколько раз и очень настойчиво ставился со стороны Троцкого и Седова, вопрос о финансировании через каналы внешней торговли троцкистского движения. В течение 1935—1936 годов также был известный обмен письмами из-за границы в Москву и обратно по этим вопросам. Я остановлюсь на письме 1937 года, которое пришло на имя Крестинского уже после процесса над Пятаковым.
Вышинский. Это уже 1937 год?
Розенгольц. Да, да.
Вышинский. А несколько раньше? Я бы хотел остановиться, скажем, на 1935 или даже 1934 годе, вот на этой второй вашей встрече в Карлсбаде.
Розенгольц. Я об этом говорил.
Вышинский. Я понимаю, что вы говорили. Как тогда ставился вопрос о войне?
Розенгольц. В отношении войны линия у Троцкого была на поражение.
Вышинский. Предполагалось, что будет война? Когда?
Розенгольц. В 1935 или 1936 году.
Вышинский. Значит, Троцкий предполагал, что война должна возникнуть в 1935—1936 годах, и в этой связи?..
Розенгольц. Стоял вопрос о перевороте. Причем здесь произошло изменение в установках, потому что сначала шел вопрос о желательности и необходимости осуществления военного переворота применительно к срокам возможного начала войны. Тут разница могла быть в течение нескольких недель. А потом, ввиду выяснившейся оттяжки войны, стал вопрос о том, что желательно ускорить переворот, это было уже в 1937 году, не дожидаясь военных событий.
Вышинский. Хорошо. Значит, в 1934 году, во время беседы с Седовым, стоял вопрос о войне в 1935—1936 годах и о ставке на поражение.
Розенгольц. Да, да.
Вышинский. Не пришлось ли вам в 1934 году говорить с кем-либо из руководителей блока на эту же тему?
Розенгольц. Я так точно не вспоминаю в отношении 1934 года, трудно по отдельным датам вспомнить.
Вышинский. Но Рыкова в 1934 году не встречали?
Розенгольц. Несомненно, встречал. Во всяком случае после этих директив такой обмен и контакт был. Вышинский. Был?
Розенгольц. Да.
Вышинский. Дальше.
Розеигольц. В 1937 году...
Вышинский. До 1937 года еще один вопрос — не пришлось ли вам с Рыковым на эту тему говорить и в 1936 году?
Розенгольц. Об этом были разговоры в течение всего этого периода — и в 1934, и в 1935, и в 1936 годах. Вышинский. Шла подготовка?
Розенгольц. Да, да, причем у Рыкова была главная ставка и надежда на восстание в деревне.
Вышинский. Это до 1936 года, а в 1936 году на что была главная ставка?
Розенгольц. На военный переворот, на группу Тухачевского.
Вышинский. Вы не припоминаете, как вообще Рыков относился к оттяжке сроков контрреволюционного выступления?
Розенгольц. Он относился к оттяжке сроков выступления очень нежелательно.
Вышинский. Нервничал?
Розенгольц. Он, понятно, очень нервничал. У Рыкова и других было опасение, что оттяжка может вызвать целый ряд провалов.
Вышинский. Говорил ли вам Рыков, что Тухачевский обещает выступить, а не выступает?
Розенгольц. Да.
Вышинский. А кто еще говорил?
Розенгольц. Об этом говорил и Крестинский, и Седов передавал мнение Троцкого. Так что это был постоянный и основной мотив в разговорах.
Вышинский. Позвольте спросить обвиняемого Крестинского и Рыкова.
Подсудимый Крестинский, подтверждаете ли вы показания обвиняемого Розенгольца?
Крестинский. Да, но есть некоторые сравнительно незначительные неточности.
Вышинский. В основном?
Крестинский. В основном, да. Но неточность заключается в том, что в 1933 году, в начале, у меня не было письма от Троцкого, от него, видимо, имел письмо Радек.
Вышинский. А о письме на имя Радека вы знали?
Крестинский. От Радека я знал.
Вышинский. Он показывал?
Крестинский. Нет, он рассказывал.
Вышинский. Значит, вы знали?
Крестинский. Да, я знал. Но письма я начал получать после меран-ского свидания и разговаривал с Тухачевским не в 1933, а в 1934 году.
Вышинский. Подсудимый Крестинский, скажите, в 1936 году вы говорили Розенгольцу о том, что Тухачевский медлит с контрреволюционным выступлением?
Крестинский. Говорил, но тут по-моему иначе было.
Вышинский. Говорили на эту тему или нет?
Крестинский. Да. Дело в том, что в 1933 году Троцкий разговаривал со мной в Меране, он подробно развивал пораженческую теорию.
Вышинский. Вы об этом потом скажете, а вы скажите, в части показаний, которые суд слышал от обвиняемого Розенгольца, который говорил, что в 1936 году Рыков нервничал и говорил, что Тухачевский назначает срок осуществления своего преступного плана - восстания, и оттягивает. Об этом сказал Розенгольц, говорил и Крестинский. Я спрашиваю, правда это?
Крестинский. Это не так, потому что с самого начала с Тухачевским было обусловлено, по поручению Троцкого, что выступление будет увязываться с войной. В конце 1936 года вопрос был поставлен одновременно и Троцким за границей в письме Радеку, и Тухачевским самим о том, чтобы ускорить переворот и чтобы этого не увязывать с началом войны.
Вышинский. То есть, выступать, не дожидаясь войны?
Крестинский. Да.
Вышинский. То есть, ускорить войну, то есть поторопиться?
Крестинский. Да.
Вышинский. Значит, Тухачевский торопил?
Крестинский. В конце 1936 года Тухачевский стал торопить.
Вышинский. А вы в это время торопили его?
Крестинский. Я с ним согласился.
Вышинский. Торопили или нет?
Крестинскнй. Я не торопил, но соглашался.
Вышинский. Значит, вы считали, что надо ускорить контрреволюционное выступление, то есть поторопиться. Если держались такой точки зрения, значит, торопили?
Крестинский. Да, но в более поздний период.
Вышинский. В конце 1936 года? Мне важно знать, что вами овладевало нетерпение, нетерпеж, ускорения Тухачевским восстания и об этом вы заявили Розенгольцу.
Крестинский. Да, в 1936 году.
Вышинский. Значит, он правильно говорит?
Крестинский. Это было в ноябре месяце 1936 года.
Вышинский. Но ноябрь 1936 года, это 1936 год?
Крестинский. Да.
Вышинский. Позвольте спросить обвиняемого Рыкова.
Обвиняемый Рыков, правильно ли излагает вопрос обвиняемый Розенгольц?
Рыков. Относительно Тухачевского?
Вышинский. Вы с Тухачевским разговаривали?
Рыков. С Тухачевским? Нет.
Вышинский. С Розенгольцем разговаривали?
Рыков. С Розенгольцем я разговаривал раза два.
Вышинский. Относительно того, что вы торопили и говорили, что Тухачевского надо торопить?
Рыков. Нет, этого не было.
Вышинский. Обвиняемый Розенгольц, где у вас происходила встреча?
Розенгольц. Встреча с Алексеем Ивановичем Рыковым была в кулуарах Совнаркома, и я твердо помню, что такой разговор был.
Вышинский. Был?
Рыков. Я тоже твердо помню, что такого разговора не было.
Вышинский. А о выступлениях, предполагавшихся Тухачевским, вам было известно?
Рыков. Я вчера сообщал, что существовала военная группа, связанная с переворотом и заговором.
Вышинский. А сегодня это подтверждаете?
Рыков. Да.
Вышинский. Вы только не припомните такого разговора с Розенгольцем, но сам факт остается фактом?
Рыков. Да.
Вышинский. Но с существовавшей заговорщической группой вы были в связи?
Рыков. Я был в связи через Томского и Енукидзе.
Вышинский. Через Томского и Енукидзе?
Рыков. Совершенно правильно.
Вышинский (к Розенгольцу). Вы припоминаете, что Крестинский и Рыков говорили на эту тему?
Розенгольц. Да.
Вышинский. Как вы реагировали на арест Пятакова в этом плане?
Розенгольц. Уже после суда над Пятаковым пришло письмо от Троцкого, в котором ставился вопрос о необходимости максимального форсирования военного переворота Тухачевским. В связи с этим было совещание у меня на квартире.
Вышинский. А что это за письмо было, нельзя ли подробнее узнать?
Розенгольц. Там Троцким ставилось несколько вопросов. Прежде всего указывалось, что если будут медлить, то произойдет то, что по частям будут разгромлены все контрреволюционные силы. Поэтому, поскольку уже значительный разгром кадров произведен, необходимо ряд возможных акций максимально ускорить.
Вышинский. Например?
Розенгольц. Главным образом ставилось два вопроса: первый вопрос — относительно того, чтобы в ответ на приговор по делу Пятакова ответить террористическими актами.
Вышинский. То есть на приговор суда?
Розеигольц. В ответ на приговор суда о расстреле Пятакова ставился вопрос об организации террористических актов. Вышинский. В отношении кого?
Розенгольц. В отношении руководителей партии и правительства и вопрос в отношении максимального формирования военного переворота.
Вышинский. Больше ничего в этом письме не содержалось?
Розенгольц. Ставился вопрос о большей активности моей и Крестинского.
Вышинский. А не содержалось ли в этом письме мнения Троцкого о поведении на суде Пятакова? Не припоминаете ли вы, что в этом письме Троцкий давал оценку поведения на суде Пятакова, сознавшегося в своих преступлениях?
Розенгольц. Я точно не припоминаю этого момента. Здесь мне наиболее запомнились два момента, о которых я говорил: относительно активного момента в предложении Троцкого об ответе террористическими актами и вопрос относительно ускорения военного переворота.
Вышинский. Это два вопроса по существу о преступной деятельности, а третий вопрос по отношению тактики. (К суду). Разрешите спросить обвиняемого Крестинского.
Обвиняемый Крестинский, вы не припоминаете, что Троцкий писал в этом письме?
Крестииский. В одном из писем, полученных в первой четверти 1937 года по линии Аркадия Павловича...
Вышинский. Что значит по линии Аркадия Павловича?
Крестинский. Через его заграничную связь.
Вышинский. Через Розенгольца?
Крестинский. Да. У меня связь после отъезда Бессонова и его ареста оборвалась. В этом письме было негодование Троцкого по поводу поведения Пятакова. Было предложение о том, чтобы в дальнейшем, если такой случай будет, так себя не вести.
Вышинский. А как себя вести?
Крестинский. Не признавать свою вину.
Вышинский. Это еще тогда было указание Троцкого?
Крестинский. Было. Это была в письме как бы деталь, незначительная часть, это не рассматривалось как нечто актуальное, но этому было посвящено несколько предложений.
Вышинский. На предварительном следствии вы так показывали (т. 3, л. д. 72): “Второе письмо... В этом письме Троцкий резко критиковал позицию Пятакова на процессе и предлагал, в случае дальнейших арестов, не признавать себя виновными и не давать показания”. Правильно это?
Крестинский. Да.
Вышинский. Так и было?
Крестинский. Да.
Вышинский. Может быть ваше поведение на суде два дня тому назад тоже было продиктовано вот этой директивой?
Крестинский. Нет.
Вышинский. Но эту директиву Троцкого вы помнили?
Крестинский. Помнил, но не этим было продиктовано мое поведение. Это было увязано с теми моментами, о которых я указал вчера.
Вышинский. Вы когда были арестованы?
Крестинский. В конце мая.
Вышинский. А когда вы признали себя виновным на предварительном следствии?
Крестинский. В основном преступлении, которое мне было наиболее тяжело признать, именно о связи моей с немецкой разведкой и с генералом Сектом, я сделал через неделю, на первом допросе.
Вышинский. А неделю отрицали?
Крестинский. К концу первого допроса я признался.
Вышинский. Не потому ли отрицали свою вину, что хотели выполнить директиву Троцкого?
Крестинский. Нет, я просто надеялся, что мне поверят и что...
Вышинский. Что вам удастся обмануть.
Крестинский. Что мне удастся обмануть, что мне удастся тем самым спастись.
Вышинский. Но не удалось!
Крестинский. Не удалось.
Вышинский. Подсудимый Розенгольц, продолжайте.
Розенгольц. Момент, на котором я остановился, это совещание, которое было с Тухачевским. Оно было в конце марта. Крестинский на очной ставке внес поправку, что оно было в начале апреля, но это разногласие несущественное. Было совещание с Тухачевским,
Вышинский. Где было это совещание?
Розенгольц. У меня на квартире.
Вышинский. У вас на квартире совещание с кем?
Розенгольц. С Тухачевским и с Крестинским.
Вышинский. Когда было совещание, дайте точную дату.
Розенгольц. Это было в конце марта 1937 года.
Вышинский. Дальше.
Розенгольц. На этом совещании Тухачевский сообщил, что он твердо рассчитывает на возможность переворота, и указывал срок, полагая, что до 15 мая, в первой половине мая, ему удастся этот военный переворот осуществить.
Вышинский. В чем заключался план этого контрреволюционного выступления?
Розенгольц. Тут у Тухачевского был ряд вариантов. Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это — возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире по каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства.
Вышинский. Это был его план или был ваш общий план?
Розенгольц. Мы этот план его не обсуждали. Он просто сообщи нам его, как один из вариантов, на который он возлагает большие надежды.
Вышинский. А вы предоставляли уже ему действовать?
Розенгольц. Ну, понятно. Мы не могли входить в эти вопросы.
Вышинский. А почему он посвящал вас в этот план?
Розенгольц. Поскольку мы вообще ставили вопрос о военном пере вороте.
Вышинский. Как руководители этого выступления?
Розенгольц. Да, да.
Вышинский. Этого заговора?
Розенгольц. Да, да.
Вышинский. Позвольте Крестинского сейчас спросить (к Крестинскому). Вы подтверждаете это?
Крестинский. Да, подтверждаю. Совещание это было у Розенгольца Это было в начале апреля. Мы на этом совещании говорили уже о( аресте Ягоды и исходили из этого ареста, как из факта. Об арест! Ягоды я узнал 2—3 апреля. Значит, это было в апреле месяце.
Вышинский. Вы были также осведомлены об участии Ягоды в заговоре?
Крестинский. Да, я об этом уже говорил вчера.
Вышинский. Садитесь.
Обвиняемый Розенгольц, продолжайте.
Розенгольц. Тут же встал вопрос о террористическом акте. Мыс Крестинским обсуждали вопрос о возможном террористическом акте в отношении Председателя Совнаркома Молотова.
Вышинский. Обвиняемый Крестинский, обсуждали вы вопрос о террористическом акте против Вячеслава Михайловича Молотова?
Крестинский. Мы обсуждали с ним вопрос иначе — в более широком разрезе...
Вышинский. Этот вопрос стоял у вас?
Крестинский. Мы с ним говорили вообще о необходимости восстановить террористическую деятельность троцкистов, прервавшуюся после смерти Пятакова, и на эту тему мы говорили с Розенгольцем и Гамарником, говорили о необходимости террористических актов против руководителей партии и правительства. Вышинский. Против кого именно?
Крестинский. Имелись в виду Сталин, Молотов и Каганович, но специально террористического акта в отношении Молотова в деталях не обсуждали.
Вышинский. Меня не интересуют детали. Был у вас разговор о подготовлявшемся террористическом акте против товарища Молотова?
Крестинский. Не о подготовлявшемся, а о необходимости подготовить.