А. А. Батнер государственный обвинитель

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 63

Бухарин. План — я не сказал бы. Может быть, это и был план, но в разговоре очень беглом...

Вышинский. А Тухачевский входил в эту группу?

Бухарин. Я же изложил...

Вышинский. Я спрашиваю: входили Тухачевский и военная группа заговорщиков в ваш “блок”?

Бухарин. Входили.

Вышинский. И они разговаривали с членами блока?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. Когда члены блока разговаривают о таких вещах, то можно говорить, что это — план.

Бухарин. Становится планом, когда ставится точка над “и”.

Вышинский. Можно ли сказать, что Томский поставил точки над “и”?

Бухарин. Совершенно правильно.

Вышинский. Значит, это установлено. А вы были против этого?

Бухарин. Да, я был против.

Вышинский. А ваше мнение, подсудимый Рыков? Можно сказать, что Бухарин стоял на точке зрения поражения СССР?

Рыков. Я только хочу изложить факт, который был в моем присутствии (обращаясь к Бухарину). Я от тебя услыхал в первый раз термин “открытие фронта”.

Вышинский. А что вы именно услыхали?

Рыков. Я и хочу сказать. Может быть, это было продолжением предыдущей дискуссии или обсуждения с Томским, — я это отнюдь не исключаю, но мы были втроем — я, ты и Томский, и тогда ты высказал такого рода мысль, что в случае открытия фронта необходимо, во избежание захвата власти военными, принять определенные меры против военной диктатуры.

Вышинский (обращаясь к Бухарину). Правильно это?

Бухарин. Это правильно.

Рыков. То есть Бухарин тогда в моем присутствии дискутировал вопрос о том, как при открытии фронта избегнуть...

Вышинский. С кем дискутировал?

Рыков. Я говорю, что были я, Томский и Бухарин, никого больше не было. Дискутировал, как в случае открытия фронта избегнуть опасности наполеоновщины, военной диктатуры.

Вышинский. А кого подозревали в этой наполеоновщине?

Рыков. Я не помню. Вопрос стоял вообще. Главарем военных был Тухачевский. Я не могу сказать, названо было его имя или нет.

Вышинский. Словом, вы опасались, что Тухачевский возомнит себя Наполеоном?

Рыков. Я излагал то, что сказал Бухарин. Вот это я в первый раз тогда услыхал термин “открытие фронта”. Я говорю: услыхал его в этом изложении Бухарина и поэтому в своих показаниях сказал: до этого я не слыхал, я не встречался с этой идеей и не говорил об этом с Томским. Я говорил, что Бухарин занимал крайнюю позицию в этом отношении, потому что впервые я услыхал слова “открытие фронта” от Бухарина и именно в той концепции, которую я изложил сейчас. Когда он излагал, он вовсе не говорил, что есть какие-то мерзавцы, которые хотят открыть фронт, и прочие такие вещи, этого не было.

Вышинский. А как, Бухарин был за это?

Рыков. Он излагал это спокойно: в случае открытия фронта, то есть во избежание такой опасности, нужно то-то и то-то. Но если человек ставит вопрос, что нужно предпринять для избежания определенной опасности какие-то меры, то он об этом говорит только в том случае, если осуществление самой меры считает возможным.

Вышинский. Правильно.

Рыков. Поэтому я вынес впечатление, что Бухарин относится, во всяком случае, допустимо к этому.

Вышинский. Правильно.

Рыков. По-моему, иначе понимать и толковать это нельзя.

Вышинский. Можно вас так спросить: была ли в этом вопросе у Бухарина пораженческая линия?

Рыков. Это слишком элементарно.

Вышинский. Бывают элементарные вещи, которые не плохо повторить. Да или нет?

Рыков. Конечно, да.

Вышинский. Можно сказать, что Бухарин стоял на точке зрения поражения СССР?

Рыков. Зная Бухарина, я бы сказал, что возможно он не считал это единственным, но считал это то, что называется, дискутабельным, в определенных условиях осуществимым.

Вышинский. Я не говорю — единственно возможным, а одним из средств — открытие ворот врагу. Правильно?

Рыков. Да, но как возможное, но необязательное.

Вышинский. Понятно, как возможное, но необязательное, то есть не только этим путем шел к своей цели. Это и есть измена?

Рыков. Да.

Вышинский. Считаете вы Бухарина изменником?

Рыков. Таким же изменником, как и себя.

Вышинский. Вы подтверждаете показания, которые вы дали Прокурору СССР (читает): “что касается нашей пораженческой позиции, то и ее Бухарин полностью разделял”.

Рыков. Я должен поправку внести: первое, в моем присутствии...

Вышинский. Ясно, не в отсутствии.

Рыков. Но вообще до меня с кем-то обсуждал.

Вышинский. Если рассматривать вас, Бухарина и Томского как Центр правой части “право-троцкистского блока”, то в этом центре о необходимости предварительного соглашения вашей организации с иностранными государствами вы впервые услышали от кого?

Рыков. Я был таким же членом центра, как и он, и если при мне говорят такие вещи и я не веду человека к вам, я уже отвечаю.

Вышинский. Вы хотите здесь по-благородному рассуждать, а как было в действительности: он вам говорил или вы ему говорили?

Рыков. Я писал об этом, я не думал, что это будет так.

Вышинский. Вы же говорили, что в моем присутствии первый он сказал, значит, не вы ему говорили, а он вам. Правильно?

Рыков. Да.

Вышинский. Но вы одинаково за это отвечаете. Он вам сказал. Инициатива была у вас или у Бухарина?

Рыков. Инициатива взятия слова?

Вышинский. Да.

Рыков. Это так.

Вышинский. Дальше: “Он крайне положительно отнесся к информации о переговорах с германскими фашистскими кругами”. Это подтверждаете?

Рыков. Да, да.

Вышинский. Подтверждаете это?

Рыков. Да. Разрешите внести точность. Положительность заключалась в том, что когда мы обсуждали вопрос о сближении с немцами, об избежании войны с ними, Бухарин сделал предложение о ряде уступок.

Вышинский. Дальше: “что же касается нашей пораженческой позиции, то и ее Бухарин полностью разделял”. Подтверждаете это?

Рыков. Да.

Вышинский. “И высказывался за эту позицию еще более резко, чем мы”. Кто это мы?

Рыков. Я имел в виду себя и Томского. Я имею в виду вопрос об открытии фронта. Детально, как избежать того, другого или третьего, мы не рассматривали.

Вышинский. Дальше: “...и как пораженец, он высказывался даже более резко, чем мы”.

Рыков. Тут может быть лучше изменить формулировку. Я не хочу в этом отношении ставить себя лучшим, чем он. Мы одинаковы.

Вышинский. Это ваши мотивы, а факты?

Рыков. Они были такие же, как и мотивы, потому что я совершенно...

Вышинский. Факты не могут быть такими, как мотивы. Факты остаются фактами. Вы хотите положение Бухарина в этом вопросе облегчить.

Рыков. Не то, чтобы облегчить, но я не хочу себя облегчать за счет Бухарина.

Вышинский. На предварительном следствии вы показывали правду или неправду?

Рыков. Конечно, я показывал правду, я думаю, что все понимают, что я человек достаточно взрослый, опытный и могу делать такого рода отличия. Допустим, я сказал то и другое. Я старше его, и моя ответственность не уменьшается и не смягчается.

Вышинский. Могу ли я поставить вам иначе вопрос? Высказывался ли Бухарин за эту позицию, за пораженческую позицию, как вы говорите, достаточно резко, столь же резко, как и вы?

Рыков. Да.

Вышинский. И дальше: “...он внес предложение и формулировал идею открытия фронта немцам в случае войны”.

Рыков. Вот здесь я должен добавить, что он формулировал в моем присутствии так вопрос об опасности захвата власти.

Вышинский. Это вы подтверждаете?

Рыков. Да.

Вышинский. Таким образом, если Бухарин говорит, что он против пораженческой позиции, прав он или не прав?

Рыков. Тут я Бухарина не понял и не понимаю. Главное, политический деятель отвечает за свои действия и за результаты своих политических действий. Это единственно, что должно требовать и от меня, и от себя, а вовсе не так, что он себе думает. Тогда это будет иметь интерес.

Вышинский. У меня к подсудимому Рыкову вопросов больше нет.

Председательствующий. Подсудимый Рыков, в ваших показаниях о работе организации правых в Белоруссии вы отметили, что фактически ваша организация правых в Белоруссии превратилась в экспозитуру польского генерального штаба. Это правильно?

Рыков. Да.

Председательствующий. И дальше в этом же показании вы говорили, что ваша организация правых на территории Белоруссии получала директивы однородные от польского генерального штаба, с одной стороны, и, с другой стороны, — от центра правых. Как это понимать?

Рыков. В каком смысле однородные?

Председательствующий. По вредительской работе, о том, что необходимо уменьшение поголовья скота.

Рыков. Даже больше. Эта директива, как говорил Голодед, была получена своевременно от поляков. Я не помню, чтобы он говорил, что эта директива получена от центра.

Председательствующий. Но задания от поляков, которые получала ваша организация по Белоруссии, совпадали с теми заданиями, которые давал ваш центр?

Рыков. Я не помню, какие давались задания, во всяком случае я не давал.

Председательствующий. Вредительские задания давал ваш центр в области сельского хозяйства, в области животноводства?

Рыков. Нет, задания в этой области не давались.

Председательствующий. Но, если организации, вам подчиненные, получают задания от польской разведки—заниматься вредительством в области животноводства, в частности, в области конского поголовья, и делать другие диверсионные акты, если вы об этом знаете, как это понять?

Рыков. Как понять? Это есть один из моментов измены. Я получал информацию, когда это было сделано. Я виновен в том, что я покрывал. Во всяком случае, эти организации такого типа — это крупные организации, они решают на свой риск и страх.

Председательствующий. В том же вашем показании говорится, что “по Белоруссии организации правых поставили задачу: превратить Белоруссию в плацдарм для наступления поляков, для отторжения Белоруссии от СССР в интересах Польши. Эта наша директива совпадала с идентичной директивой, полученной белорусскими организациями от польского генерального штаба”.

Рыков. Это неудачное выражение.

Председательствующий. Как неудачное, это в вашем протоколе точно сказано: “...директивы наши совпадали с директивами польского генерального штаба”. Так вытекало из ваших показаний и таков вывод. В момент показаний вы ответили: “...в результате, организации правых в Белоруссии фактически стали экспозитурой польского генерального штаба”.

Рыков. Это правильно, но здесь есть известная часть, которая заключается в том, что кроме правого центра, кроме фашистской Польши были белорусские националистические организации.

Председательствующий. Вы говорите об организации правых?

Рыков. Эти националистические организации имели свое мнение, свои установки, свои тезисы, свои решения.

Председательствующий. Вы в своих показаниях отметили: “...наши директивы совпадают с директивами польского генерального штаба”. Здесь надо понимать директивы центра — Бухарина, Рыкова, Томского?

Рыков. Когда я это писал, я преследовал цель охарактеризовать окончательно политический результат.

Председательствующий. Результат таков, что ваши организации в Белоруссии превратились в экспозитуру польского генерального штаба.

Рыков. Это есть формулировка политического результата, а не определеннейших организационных отношений.

Председательствующий. Ваши организации правых в Белоруссии развертывали вредительскую работу в сельском хозяйстве, в строительстве дорог по заданию польского генерального штаба?

Рыков. Мне известно два случая со слов Голодеда — это относительно конского поголовья и второе — относительно коров.

Председательствующий. Почему понадобилось польской разведке давать задания—проводить вредительскую работу в строительстве дорог?

Рыков. Это, очевидно, для затруднения продвижения наших войск на защиту границ Советского государства.

Председательствующий. Как вы понимали роль вашей организации правых на территории Белоруссии в отношении разложения революционного движения в Западной Белоруссии?

Рыков. Я это уже изложил. Я говорил, что между нашей белорусской организацией и фашистами был обмен услугами. По просьбе поляков белорусы-контрреволюционеры посылали в Польшу людей для работы в духе белорусской организации в составе польской коммунистической организации.

Председательствующий. Для какой цели посылались люди? Для провокационной работы или для какой-нибудь другой?

Рыков. В провокационных целях поляки, конечно, их использовали, но едва ли это была непосредственная задача.

Одновременно они хотели среди белорусов разложить революционное движение, разложить там Коммунистическую партию и вместо нее создать такую белорусскую организацию, которая ставила бы себе цель не только и не столько шпионаж, сколько определенные политические цели.

Председательствующий. Факт это или нет, что организация правых на территории Западной Белоруссии насаждала провокаторов в зарубежные коммунистические организации?

Рыков. Это верно.

Председательствующий. Если вы заявили, что организация правых на территории Белоруссии была, как вы выражаетесь, экспозитурой польского генерального штаба, то что можно сказать об организации правых на территории Украины? Чьей она была экспозитурой или органом какого генерального штаба?

Рыков. Я не знаю точно отношений там. Я не имел об этом подробных разговоров. Но, по-моему, там должно быть положение, аналогичное тому, что было в Белоруссии, то есть — экспозитура немецко-польского фашизма.

Председательствующий. Таким образом, ваша организация на территории Украины была фактически организацией германского и польского фашизма?

Рыков. Да.

Председательствующий. Ваша организация правых на территории Северного края была агентурой разведывательных органов также одного из иностранных государств?

Рыков (молчит).

Председательствующий. Вы слышали показания Иванова?

Рыков. Относительно его шпионской работы?

Председательствующий. Да и относительно возможных уступок леса и лесопильных заводов английским капиталистам?

Рыков. Это я слыхал.

Председательствующий. Вы с этим согласны? Так это было? По крайней мере, такие планы от вашего центра Иванов имел.

Рыков. Я об этом не знал и таких директив не давал, по крайней мере...

Председательствующий. Скажите, какой у вас был разговор с Енукидзе о необходимости убийства Максима Горького?

Рыков. Я...

Вышинский. Разрешите просить отложить это на тот момент, когда мы будем весь этот эпизод выяснять, ибо здесь отдельный вопрос едва ли что-нибудь даст, поскольку этот вопрос связан с целым рядом Других вопросов. Я бы ходатайствовал отложить это до выяснения всего вопроса в целом.

Рыков. Я поэтому и не касался...

Председательствующий. Скажите, подсудимый Рыков, когда вы давали показания о работе организации правых на Северном Кавказе, вы упоминали, что вы имели дело с белогвардейской организацией казачества?

Рыков. Я здесь упустил, наряду с второстепенными вещами, одну существенную часть — вопрос о казаках, о казачьей организации правых, которая была там создана. Приступили к ее созданию в период 1930—1931 годов. В дальнейшем об организации работы в казацкой организации меня информировал Пивоваров.

Она окончательно оформилась приблизительно в 1934 году, когда она возглавлялась Лариным...

Председательствующий. Меня интересует характер связей этой организации.

Рыков. Из всех организаций — это едва ли не самая крайняя правая. Туда входили, кроме казаков, реэмигранты, которые, как говорил Пивоваров, сохранили связь с оставшимися за границей остатками казацких армий и в своей работе получали помощь от этих казацких белых армий. Через них и с ними были разговоры о том, что если дойдет до восстания в Средней Азии, то эти самые остатки казачьих организаций за границей обещали даже помощь при помощи десанта. Вот что я знал от Пивоварова относительно казачьих организаций.

Председательствующий. А десант предполагался в каком составе, белоэмигрантский?

Рыков. Я сказал — остатки казачьих белых армий за границей.

Вышинский (обращаясь к суду). У меня, если позволите, два вопроса в связи с показаниями обвиняемого Рыкова к Крестинскому.

Обвиняемый Крестинский, скажите, пожалуйста, что вам известно об участии группы Тухачевского в “право-троцкистском блоке”?

Крестинский. Мне об участии Тухачевского известно следующее. Когда я в октябре 1933 года виделся с Троцким в Меране, он обратил мое внимание на то, что, ориентируясь на государственный переворот, мы ни в коем случае не должны опираться только на свои троцкистские силы, потому что они недостаточны для этого, а что нужно договориться и с правыми, и с военными. Он обратил особое внимание на Тухачевского, человека авантюристического, претендующего на то, чтобы занять первое место в армии и который, вероятно, пойдет на многое. Он просил меня передать об этом Пятакову и переговорить, самому с Тухачевским.

Вышинский. Вам пришлось разговаривать с Тухачевским?

Крестинский. Я разговаривал с ним в начале 1934 года уже после того, как с ним говорил Пятаков, передал ему о своем разговоре с Троцким. Тухачевский сказал, что он принципиально относится вообще положительно не только к объединению сил, но и к постановке перед собой этой задачи. Но вопрос, сказал он, требует обсуждения, выяснения возможностей и после этого он будет договариваться на эту тему с Пятаковым. О состоявшейся договоренности я узнал от Пятакова в феврале 1935 года, причем я не спрашивал Пятакова, когда эта договоренность была закончена и когда именно возник этот самый центр. В дальнейшем мне приходилось несколько раз разговаривать с Тухачевским на эти темы. Это было во второй половине 1935 года, в 1936 и 1937 годах. Мне приходилось неоднократно вести такие разговоры. В одном из разговоров в 1935 году он назвал мне несколько человек, на которых он, между прочим, опирается. Он назвал Якира, Уборевича, Корка и Эйдемана. Затем, в другом разговоре, очень существенном разговоре, который происходил на Чрезвычайном VIII Съезде Советов, Тухачевский поставил передо мной вопрос о необходимости ускорения переворота. Дело заключалось в том, что переворот увязывался с нашей пораженческой ориентацией и приурочивался к началу войны, к нападению Германии на Советский Союз, и поскольку это нападение откладывалось, постольку откладывалось и практическое осуществление переворота. В этот период начался постепенный разгром контрреволюционных сил. Были арестованы Пятаков и Радек, начался арест троцкистов, и Тухачевский начал бояться, что если дело будет оттягиваться, то оно вообще сорвется. Поэтому он поставил вопрос об ускорении контрреволюционного выступления. Мы обсудили этот вопрос с Гамарником и Рудзутаком и пришли к общему выводу, что Тухачевский прав. После этого я запросил письменно через Бессонова мнение Троцкого и получил от него ответ положительного характера. Все эти вопросы, связанные с Тухачевским, с Троцким и прочими, стоит ли их вырывать здесь?

Вышинский. Я удовлетворен вашим ответом.

Подсудимый Розенгольц, вы в этой части подтверждаете показания Крестинского?

Розенгольц. Да, подтверждаю.

Вышинский. Вам приходилось разговаривать с Тухачевским и Крестинским?

Розенгольц. У меня был в конце марта 1937 года разговор с Крестинским по вопросу об ускорении организации переворота.

Вышинский. Подробно вы будете об этом говорить тогда, когда вас будут допрашивать. Больше у меня к вам вопросов сейчас нет.

У меня есть один вопрос к обвиняемому Чернову. Обвиняемый Чернов, я хочу остановиться на вашей связи с корреспондентом газеты “Берлинер-Тагеблат” Паулем Шефером. Вы вчера говорили об этом. При каких обстоятельствах вы с ним связались: он к вам явился или вы его нашли?

Чернов. Я вчера по этому поводу говорил. Повторяю, ко мне позвонили из информационного бюро Наркоминдела и сообщили о том, что я должен принять корреспондента газеты “Берлинер-Тагеблат” Пауля Шефера и дать ему информацию по вопросам несекретного порядка для использования в печати. Это было весной 1929 года.

Вышинский. А не 1930 года?

Чернов. Нет, 1929 года.

Вышинский. Вы вчера, как будто, сказали в 1930 году?

Чернов. Это недоразумение. Если я сказал, что это было в 1930 году, — это оговорка.

Вышинский. Вы с ним виделись один раз или несколько раз?

Чернов. Несколько раз на протяжении 1929 года, пока не прервалась с ним связь.

Вышинский. А в результате чего эта связь прервалась?

Чернов. Он сказал, что боится провала и уезжает из Советского Союза. Точно я не могу сказать, когда это было — или в конце 1929 года, или в 1930 году, скорее это было в 1929 году.

Blog

А. А. Батнер государственный обвинитель