Geum.ru

Концепт «Устойчивое развитие» в контексте теоретических исследований и социокультурной практики 09. 00. 11 Социальная философия

Вид материалаАвтореферат диссертации
Подобный материал:
1   2   3   4
Глава 1 «Теоретико-методологические основы социально-философского анализа устойчивого развития» посвящена раскрытию основных направлений использования понятия «устойчивое развитие» в современном социальном контексте, выявлению исторических и метафизических предпосылок онтологической концептуализации устойчивого развития и его основной категориальной систематики, исследованию социальных и теоретических оснований проблематизации устойчивого развития в европейской культурной практике Модерна, а также онтологических параметров социальной неустойчивости.

В параграфе 1.1 «Концепт “устойчивое развитие”: теоретические грани в социальном контексте» осуществляется анализ становления понятия «устойчивое развитие», который проводится в контексте трансформаций современного мышления как отражения соответствующего этапа социокультурной эволюции, связанной с формированием единого цивилизационного пространства, постиндустриального типа общественных связей и углублением экологического кризиса.

Устойчивое развитие, как объект теоретического вопрошания и как цель социальной практики, не сводится к простой констатации накопившихся сложных противоречий современной глобальной цивилизации. Активное отношение к природе изначально выступало базовой координатой исторического развития человека и в этом качестве отнюдь не является порождением Модерна. Поэтому не следует ограничивать саму тему «устойчивое развитие» и ее социально-онтологические грани только современностью.

Автор раскрывает историческую и методологическую значимость понимания фундаментального противоречия между устойчивым развитием как проблемой теоретической рефлексии (философского самосознания) и устойчивым развитием как проблемой, поднимаемой в современном социальном контексте. В последнем случае «устойчивое развитие» оборачивается стратегемой практического взаимодействия в системе «человек–природа–общество».

Далее автор рассматривает основные этапы исследования устойчивого развития в контексте изучения социально-экономического развития с учетом экологических факторов исторической динамики, представления самого общества как единого организма и т. д. Дается характеристика генезиса понятия «устойчивое развитие», связанного с исследованием американского ученого У. Офулса «Экология и политика дефицита»4, в котором он при описании «устойчивого общества» (steady state society) впервые начинает использовать термин «устойчивое развитие» («sustainable state society»).

Отдельно анализируется деятельность Римского клуба (создан в 1968 г.), направленная на изучение проблем развития человеческого сообщества как единого глобального целого в условиях стремительного научно-технического прогресса, а также различные доклады специальных Комиссий ООН по проблемам устойчивого развития5 и результаты работы саммита в Рио-де-Жанейро (1992)6, аккумулировавшего усилия мирового сообщества в направлении обоснования практической стратегии устойчивого развития.

Диссертант подчеркивает, что конструктивистское понимание устойчивого развития вполне адекватно для современного мира, в котором проблемы экономической (продовольственной, энергетической) безопасности, военной угрозы, экологической катастрофы и т. д. занимают первое место в рейтинге глобальных проблем. Вместе с тем практическое обсуждение данной проблемы пока больше содержит в себе пожеланий и намерений, нежели конкретных результатов.

Сегодня часто контекст употребления понятия «устойчивое развитие» – это рассмотрение проблем так называемого перехода к новому типу цивилизации, что связано с обнаружением объективных границ исторического процесса. В данном случае под устойчивым развитием понимается как раз тот воспроизводящийся баланс, который существовал тысячи лет во взаимоотношениях общества и природы. Причем это баланс сохраняется при поступательном движении общества и наращивании его экономической мощи. Он не нарушался до определенного исторического момента, в котором социальная, хозяйственная и демографическая активность человека стала порождать серьезные диспропорции в отношениях с природой.

Также автор рассматривает различные концептуальные модели современного социоэкологического взаимодействия, которые предлагают определенные принципы понимания устойчивого развития (теории В.И. Вернадского, Н. Олдака, Н.Н. Моисеева, В.А. Красилова и др.7). Анализируется эвристический потенциал использования в этом контексте понятий «коэволюция» и «ноосфера».

В параграфе 1.2 «"Устойчивое развитие" как концепт социальной онтологии» ставится центральная проблема всего исследования – определение онтологической сущности самого устойчивого развития как фундаментального измерения социальной реальности, решение которой реализуется последовательно через выявление исторических и метафизических предпосылок принятой автором социоонтологической концептуализации, а затем осуществляется категориальная аналитика онтологических параметров устойчивости социальной реальности.

Анализ устойчивого развития как историко-онтологической проблемы открывает возможность оценки бытия социальной реальности с позиций его собственной внутренней рефлексивности, без привлечения категорий естественнонаучного характера, – того, к чему нередко тяготеет современный теоретический дискурс. Сегодня «устойчивое развитие» расценивается как некий мегапроект, как цель цивилизационного развития. Это влечет за собой целый веер противоречий и тупиков в оценке современной ситуации мышления и культуры, остающихся в плену конструктивистского понимания смыслов и исторических образов философского самосознания. Для такого понимания любая онтология есть проект, который с той или иной степенью может воплотиться в реальности, либо просто остаться утопией, неким идеалом.

Фундаментальной предпосылкой социоонтологической концептуализации устойчивого развития выступает следующее культурно-историческое обстоятельство. «Устойчивое развитие», как предмет сознания и проблема практики, есть порождение именно западной культуры, западного мышления, рефлексирующего по поводу собственного сущностного основания. Традиционная восточная ментальность и мировоззренческие ориентиры не знают в явной форме феномена исторического прогресса, сопряженного с выработкой соответствующих культурных кодов вовлечения и признания нового как ценности, как основания целеполагания в структуре социальной деятельности.

Автор проводит анализ специфических граней конструктивистского понимания устойчивого развития, в рамках которого оно оценивается как противоречивое определение: 1) «устойчивость» как ставшее состояние предмета, и «развитие» как изменение, движение сущностных параметров предмета (или процесса); 2) «устойчивость» как некая норма социальности и «развитие» как отклонение от нормы. При этом отмечается, что критика идеи развития в Новейшее время как отличительная черта Модерна, апеллировавшая к содержанию классического прогрессизма просветительского типа, исторически не правомерна. Эти трудности отражают общую коллизию Модерна в оценке социального времени и классического социального опыта.

Исходный момент онтологической концептуализации устойчивого развития фиксирует категория «различие», которая выражает изначальную множественность и многомерность человеческой реальности. Онтологический смысл определения устойчивости через данную категорию состоит в самоподдержании целостности социального опыта, как противоречивого единства одного его субъекта и их бесконечного множества.

Автор опирается на разработанную Гегелем методологию, правомерность чего обусловлена тем, что именно в его философской системе получили четкое логическое выражение в наличном рефлексивном опыте сами структуры самополагания, самоутверждения социоантропологического опыта как основания классической западной традиции. Именно данная традиция в силу специфики и сущности связи в ней человека и общества на уровне своего социокультурного кодирования отрефлектировала механизм устойчивого развития, выявила его собственную бытийную форму. «Устойчивое развитие» как онтологический концепт раскрывает механизм закрепления единства в актуальном опыте уникального человеческого «я» и «родового» коллективного (что составляет тождество всех разных «я»).

Следующий – ключевой – этап выявления онтологической сущности устойчивости социальной реальности связан с вовлечением в анализ двух основных координат социальной реальности – социального пространства и социального времени. Автор дает характеристику основных образов социального времени, сложившихся в современной социальной философии. В частности, рассматриваются позиции Р. Мертона, П. Сорокина, Ж. Гурвича, М.М. Бахтина, Э. Дюркгейма8, особое внимание уделяется концепции Дж.Г. Мид9. Объяснение сущности устойчивого развития в координатах социального хронотопа реализуется посредством привлечения из гегелевской логики категории «мера». Устойчивое развитие есть мера взаимного опосредствования социального пространства и социального времени.

Социальное время находится в избирательном отношении к социальному пространству, к его сегментации. А именно: социальная реальность в своей нередуцируемой определенности всегда дана как некий опыт, актуальный в модальности настоящего времени, тогда как предметное содержание социальности генетически связано со временем прошедшим, которое через опыт не может быть дано. То есть приоритет социального целеполагания всегда принадлежит социальному времени, которому «подчиняется» структура пространства и деятельности. Осуществляется это всякий раз не линейно.

Данная специфика и является основанием устойчивого развития, точнее говоря, устойчивость обнаруживается в том, что это опосредствование всякий раз есть мера самого себя. Простая нить пространства-времени (как пустая длительность) в социальном мире превращается в сеть узлов, каждый раз завязываемых особенным образом, отличным от другого и никогда не совпадающим с другим в своей конкретности, но и тождественным с другим через это столь же индивидуальное несовпадение, или, говоря точнее, через противоречие разных узлов-хронотопов.

Для того чтобы понять, почему мерой задается устойчивость, т. е. почему именно мера конституирует актуальный бытийный опыт как принципиально самодостаточную целостность, имеющую основание в самой же себе, автор реконструирует логический синтез категории «мера» на базе гегелевской логики. При этом подчеркивается, что центральным пунктом в развертывании меры как логической формы является ее определение в качестве узловой линии отношения меры.

«Завязывание» временного узла – это актуализация в опыте, т. е. во времени настоящем времени прошлого или будущего. Если прошлого, то, соответственно, формируется традиционный тип социальной связи и устойчивость социальной реальности задается ретроспективно. Если будущего, то синхронизация социального пространства задается конструктивистски, – что свойственно именно Модерну, и сюда проникает момент открытости, неопределенности, неустойчивости.

Автор приходит к выводу, что, во-первых, устойчивость социума возможна только через его имманентно противоречивое развитие и, во-вторых, эта устойчивость вовсе не отрицает возможности усложнения социальной реальности. В заключение параграфа диссертант указывает на то, что формирование положения об «устойчивом развитии» как концепте социальной онтологии не следует отождествлять с опорой на онтологический потенциал современной социальной философии, ориентированной на неопределенность и хаосомность (социальная синергетика).

В параграфе 1.3 «Ситуация Модерна: проблематизация устойчивого развития и основания социальной неустойчивости» решается задача выявления социально-исторических и онтологических оснований проблематизации устойчивого развития в Новейшее время и параметров социальной неустойчивости.

Вначале проводится анализ традиционного типа социальной устойчивости, который потом трансформируется в Модерне. Устойчивость индивидуального социально-антропологического опыта в рамках традиционной культурной общности полагается через особенную связь всеобщего социального времени и времени единичного. Узловая линия отношения меры как устойчивая бытийность нигде не прерывается и образует собой единое целое. Множество индивидуальных хронотопов сопряжено в один «текст» (М.М. Бахтин), одну меру самой социальности. Как отмечает Н. Элиас, основание традиционной социальности – это «Мы-перспектива»10. В традиционном типе социальной конституции настоящее было возможно только через всеобщее различие/тождество с прошлым. Классическая западная цивилизационная форма представляла собой именно такой – ретроспективно заданный – масштаб социального хронотопа. Рефлексия этого масштаба нашла свое воплощение в истории классической метафизики. Социальное пространство содержало в себе трансцендентное измерение. Все предметное многообразие такой самотрансцендентной социальности имеет символическую легитимацию – прошлое социальное время всегда выступает на стороне всеобщего основания социального опыта («мы»). Любое внешнее воздействие на целостность самого опыта получает символическую интерпретацию, включается во внутреннее опосредствование меры, становится участником социального символического обмена.

Фундаментальное явление, характеризующее Модерн, – это беспрецедентное повышение ценности нового и, в плане социального времени, будущего, что составило в социокультурной и интеллектуальной ситуации Модерна онтологическое основание проблематизации устойчивого развития или, говоря в другой плоскости, основание онтологии неустойчивости социальности. Модерн – это девальвация и деструкция единого масштаба исторического времени. В этих условиях и рождается ощущение зыбкости бытия и необходимости его «заботливого» обустройства во имя его же прочности, устойчивости. Соприсутствие в одном социальном пространстве разнопорядковых мер как не опосредованных друг с другом единств формирует ситуацию вопрошания о возможности большей или меньшей прочности. В этой связи такая ситуация может быть охарактеризована с помощью различия освобождения и «практики свободы» (М. Фуко)11. Иллюзии выбора на самом деле подвергают фундаментальному забвению бытие человека как самодостаточное и тотальное образование.

Для более точного определения онтологических параметров социальной неустойчивости в Модерне диссертант прибегает к использованию введенного Н. Луманом понятия «временная контингенция»12. Временная контингенция выражает в социокультурном пространстве границу между временем настоящим и временем будущим. То есть это такой образ настоящего актуального социального опыта, который конструируется с точки зрения его возможных и еще не реализованных последствий в будущем, при условии, что этот образ может и не актуализироваться, а результаты последствий могут и не вписываться в запланированную стратегию. На этом основании в работе формулируется положение о социальной контингенции: зависимости настоящего актуального социального целеполагания от вероятностного характера будущего, его неопределенной потенциальности.

Формирование конструктивистской стратегии устойчивого развития проходило как соотнесение с неустойчивостью социальной реальности, ставшей фактом и для самой этой реальности, и для мысли о ней. Выработка соответствующей стратегии должна опираться на анализ причинно-следственных отношений социальных действий, при этом в саму социальную практику закладывается императив к устранению нежелательных последствий деятельности через модификацию связей и отношений между причинами и следствиями, целями, средствами и результатами деятельности. Устойчивое развитие трактуется как заданная параметрическая константа. Рациональность Модерна отмечена печатью неизбывной самоутвердительности: чем больше и выше ценится позитивное знание, логика фактов и прагматическая истинность, тем менее уверенности человека в его бытийной достоверности и экзистенциальной надежности, а следовательно, и устойчивости. Если в классической социальности устойчивость задавалась сложностью социума, то Модерн эту сложность превращает в препятствие для устойчивого развития. В этом контексте происходит когнитивизация проблемы устойчивого развития: всевозможные знаниевые структуры наделяются широким спектром культуросозидающих и идентифицирующих ресурсов и функций.

Причины такого изменения автор анализирует с учетом аргументации Н. Элиаса. Когнитивизация выразилась в возрастании степени калькулируемости негатива в оценке значения отношений каузального типа в самом обществе и в его взаимодействии с окружающим миром. Неопределенность и неустойчивость стали «новыми» социальными ценностями. В этих условиях концептуализация устойчивости/неустойчивости проходила по мере укрепления статуса научного прогнозирования как формы освоения будущего в сциентизированной культурной среде. Математические расчеты и социально-инженерные проекты вытесняют онтологическую рефлексию.

В восприятии традиционной социальной устойчивости и соответствующей рациональности Модерн опирается на принцип экстраполяции и принцип каузального объяснения. Экстраполяция и каузальное объяснение стали в глазах Модерна двумя орудиями поддержания социальной устойчивости. Как подчеркивает диссертант, их особенность заключается в том, что они не имеют никакого отношения к самой онтологии социальности и выполняют охранительную, консервативную функцию.

В заключение параграфа автор отмечает, что в свете обозначенных модернистских тенденций необходимо проводить строгое различие между концептом «устойчивое развитие» как понятием философской онтологии, и «устойчивым развитием» как моделируемой конструкцией, призванной стать социокультурной стратегией современной цивилизации.

В главе 2 «Устойчивое развитие как проблема современной цивилизации» исследуется устойчивое развитие в контексте постсовременных трансформаций социальности и мышления, а также дается освещение наличной «проектировочно-прогностической» модели обращения с концептом «устойчивого развития».

В параграфе 2.1 «Постсовременность: противоречия глобализации и механизм динамического роста» выявляются имманентные противоречия и лимит конструктивистской стратегии устойчивого развития, ставшие объективным препятствием его реализации в контексте глобализации цивилизационного пространства.

Автор характеризует укорененность постсовременной ситуации в модернистском метаморфозе классической онтологии смысла в смысл онтологичности, что, в частности, создает благодатную почву, в том числе для определенного пессимизма в оценке перспектив современной цивилизации. В этом ключе в работе рассматриваются прогнозы Ф. Фукуямы, С. Хантингтона, А. Гелена, Э. Фромма, М.К. Мамардашвили, В.В. Налимова и др.13

Важнейшие посылки рассмотрения возможности устойчивого развития человечества сегодня – это признание факта неизбежности противоречий цивилизационного взаимодействия на разных локальных и глобальных уровнях, а также естественного лимита ресурсов материального обеспечения общественной деятельности. Под устойчивым развитием сегодня, как правило, понимается последовательный рост, который должен учитывать оптимальное соотношение между удовлетворением растущих потребностей увеличивающегося количества населения Земли и природосберегающей деятельностью.

О недостатках когнитивизации проблемы устойчивого развития в Новейшее время свидетельствует такая коллизия: невозможность адекватных прогнозов будущего, и, вместе с тем, декларативное провозглашение возможности оптимального соотношения между удовлетворением возрастающих потребностей увеличивающегося количества населения и природосберегающей деятельностью в будущем.

В этой связи автор обращается к аргументации А.Д. Урсула, который понимает устойчивое развитие как системно-эволюционную стратегию реформирования общества. Можно согласиться с академиком Н.Н. Моисеевым, считающим, что, если состояние устойчивого развития понимать как выражение необходимости развития процесса, ведущего к реализации принципа коэволюции природы и человечества, или эпохе ноосферы, то следует честно признаться, что человечеству предстоит пройти долгий и тернистый путь, наполненный трагедиями планетарного масштаба. Далее автор анализирует предложенный Н.Л. Мальцевой проект устойчивого развития, основанный на принципе «инверсии обратной связи».

Диссертант характеризует перспективы наиболее типичных для постсовременности «моделей» становления устойчивого типа цивилизации, сложившихся в социальной мысли: «технократического оптимизма» и «индустриального общества» (А. Арон); «технологического общества» (Ж. Эллюль); «нового индустриального общества» (Дж. Гэлбрейт); «технотронного общества» (З. Бжезинский и др.); «постиндустриального общества» (Э. Белл); «супериндустриального общества» (О. Тоффлер), «информационного общества», теории «конвергенции» и др. При этом выявляется связь между технократизмом и экологизмом как двумя векторами социальной эволюции. На основе этого выделяются основные принципы, дающие возможность понять социально-конструктивистские основания устойчивого развития: принцип целостности мирового сообщества, принцип интегративности деятельности, принцип взаимодействия культур, принцип неограниченности пространственно-временного развития цивилизации.

Также автор анализирует наиболее значимые глобализационные тенденции XXI в. К их числу относятся: во-первых, осознание необходимости преодоления угрозы «ядерной зимы»; во-вторых, сохранение неравенства мирового развития в разных регионах; в-третьих, стабилизация демографических процессов (снизится темп как резкого прироста населения, так и его резкой убыли); в-четвертых, рост глобальной урбанизации; в-пятых, проблематизация продовольственной безопасности; в-шестых, рост борьбы за обладание энергетическими ресурсами. В этом контексте сегодня идет речь о выработке механизма «устойчивого развития» мирового цивилизационного сообщества, механизма его динамического роста. Это еще раз подтверждает вывод о конструктивистском основании современного и постсовременного сознания общества в целом. Данный механизм трактуется исключительно как система конкретных мер, направленных на совершенствование воспроизводственной деятельности человека в различных сферах (экономике, международной политике, культурном сотрудничестве и т. п.).

Очевидно, что главное противоречие глобализации как контекста устойчивого развития заключается в нежелании основных центров глобального влияния реализовывать принципы паритетного сотрудничества для всех участников взаимодействия. Это существенно ограничивает перспективы устойчивого развития как операциональной практической стратегии. Любая претензия на построение механизма устойчивого развития как динамического роста не может ныне рассматриваться в качестве самой культуры, как некоего живого актуального опыта. То обстоятельство, что современная культура, социум остро нуждается в разрешении назревших противоречий, в преодолении кризиса «человечности» и пр., еще не говорит о том, что сам социоантропологический опыт латентно готов к подобным метаморфозам. Да и сам факт того, что мы можем или позволяем себе судить о степени такой готовности, уже говорит не в пользу последнего и свидетельствует о тщетности попыток реального преодоления существующих противоречий.

В