Geum.ru

"Винтовка рождает власть", гласит известный афоризм Мао Цзэдуна

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3


Гражданское сопротивление может ставить перед собой реформистские задачи: например, исправление беззакония или внесение поправки в закон. Примерами таких реформистских действий могут служить кампания, организованная Ганди в Южной Африке за права индийского населения страны, суфражистское движение в Великобритании начала ХХ века, борьба за гражданские права в США 1950-1960-х годов, кампания против подушного налога в Великобритании в начале 1990-х годов. Иногда подобные кампании обходятся только методами протеста и убеждения, столь широко распространившимися в современном мире. Порой оказывается необходимым и оправданным более мощное давление. Более того, реформистские поначалу требования могут повлечь за собой гораздо более масштабные последствия, например, отставку правительства, не принявшего во внимание эти требования.


Цели гражданского сопротивления могут быть изначально более далеко идущими и даже революционными. Гражданское сопротивление может ставить задачу смены данного правительства или отдельного правителя либо даже изменения всего политического и общественного строя. Массовые ненасильственные выступления в странах Восточной Европы в 1989 г. имели целью именно коренное изменение общественно-политической системы. Порой и там вначале звучали только требования гражданских прав или защиты окружающей среды, но вскоре они перерастали в полномасштабные протесты против режима. Для режимов же, налагающих запрет на всякое выражение несогласия, характерна быстрая утрата влияния при столкновении с открытым проявлением инакомыслия, даже если при этом не затрагивается вопрос правомочности их власти.


Методы гражданского сопротивления могут использоваться и в конфликтах между отдельными группами общества. Многие типичные способы гражданского сопротивления, такие как забастовки, бойкоты, сформировались и вышли на первый план в борьбе рабочих с предпринимателями в XIX веке, а также в столкновениях между землевладельцами и арендаторами. Если в такое столкновение вовлекается на одной из сторон государственная власть, то оно может перерасти в полномасштабный политический и социальный конфликт. Примером может служить всеобщая стачка в Великобритании 1926 г.


Возможности и ограничения гражданского сопротивления особенно ярко высвечиваются именно в тех ситуациях, когда оно направлено против всей государственной мощи. Поиск эффективных средств борьбы с крайними проявлениями государственного произвола является насущнейшей политической задачей современности.


Действующие лица гражданского сопротивления — это с одной стороны правительство или другая официальная высшая власть, с другой — движение либо организация гражданского общества. В гражданском сопротивлении также могут участвовать другие претенденты на государственную власть, например, в ситуации борьбы законного правительства с попыткой внутреннего переворота или иностранного вторжения. Так, Ельцин и парламент России возглавили сопротивление антигорбаческому путчу в Советском Союзе в 1991 г. Еще более демонстративным примером был отпор попытке капповского путча против Веймарской республики в Берлине в 1920 г., когда законное правительство Эберта переехало в Дрезден, затем в Штутгарт и возглавило успешную кампанию всеобщего несотрудничества с путчистами.


В противоборстве государственной власти и гражданских сил каждая из сторон стремится подорвать основы властной мощи другой стороны. Ибо, как отмечалось выше, властные отношения присущи не только государству и его органам. Они пронизывают все институты гражданского общества, будь то семья, профсоюзное движение, движение за мир, за гражданские права или защиту окружающей среды. Составные элементы власти, существующей в институтах гражданского общества, не отличаются принципиально от элементов государственной власти — с той лишь разницей, что компонент принуждения в первых может вовсе отсутствовать либо осуществляется через суды. Так, скажем, определяющим источником мощи движения за гражданские права является его сплоченность и приверженность общему делу. Власть и авторитет руководства движения — и по форме, и по существу — определяются тем, насколько это руководство легитимно и/или действенно. Его влиятельность усиливается также поддержкой третьих сил. Действительно, при конфронтации с государством успех или провал может зависеть от того, удастся ли обеспечить поддержку поначалу незаинтересованных сторон — политических групп, церкви, средств массовой информации, а при возможности также и международных организаций и иностранных государств. Конечно, в гражданских организациях может намеренно поддерживаться неформальное и неиерахическое их устройство с тем, чтобы обеспечить принятие важных решений всеми членами организации, а не руководящей элитой либо бюрократами. Вместе с тем, если организация количественно достаточно велика, делегирование полномочий для принятия решений в какой-то степени неизбежно, и это приобретает особую важность в ситуации конфликта, когда часто требуется быстророта решений. Кроме того, в любой организации присутствует неформальное лидерство лиц более опытных, знающих, преданных делу.


В той политической борьбе, которая связана с гражданским сопротивлением, ключевыми являются психологические и моральные факторы. Понятие “моральных факторов” здесь имеет двоякое значение: факторы, влияющие на моральный дух, и факторы, связанные с моральными и этическими проблемами. Драматическое крушение коммунистических режимов в Восточной Европе в значительной мере объясняется тем, что коммунистические партии и правительства утратили моральный дух и веру в собственные силы. Это в свою очередь во многом обусловлено эрозией того чувства исторической миссии, которое вдохновляло вождей российской октябрьской революции и некоторых коммунистических лидеров и правителей стран Восточной Европы после Второй мировой войны. Аналогично во время Второй мировой войны и в послевоенные годы на фоне гражданского и вооруженного сопротивления в колониях потеряли веру в свою “цивилизующую миссию” европейские колониальные власти.


Я вовсе не хочу сказать, что поборники справедливости всегда одерживают верх. Однако в политической и идеологической борьбе за поддержку третьих сил и за усиление и расширение собственной власти главные аргументы противоборствующих сторон неизменно выражаются в этических терминах. Та сторона, которая выигрывает в этической аргументации, тем самым значительно усиливает свои позиции. Этическими вопросами наполнены и дискуссии о средствах борьбы. Для тех, кто причастен к гражданскому сопротивлению, как и для власти, вопрос о средствах является ключевым и в моральном, и в стратегическом отношении. Это вопрос не только о правомерности применения насилия в отношении личности или собственности, но и о том, какие ненасильственные воздействия и допустимы, и целесообразны в данной ситуации. Так, хотя политика ненасильственной обструкции и гражданского неповиновения в каких-то ситуациях эффективна, в странах с парламентской демократией этими методами не следует злоупотреблять. Если такие действия применяются в обстоятельствах, когда они недостаточно оправданны и особенно если в обществе существует отрицательное к ним отношение, они скорее всего не дадут результата. Мало того: неодобрение общества даст повод властям усилить меры подавления своих противников.


Динамичную взаимосвязь силы, насилия и авторитета можно проиллюстрировать на примере событий в Таиланде весной 1992 г. Эти события стали поучительным примером гражданского сопротивления в действии.


В апреле-мае 1992 г. в Таиланде резко усилилось движение за демократию. Этому предшествовал государственный переворот в феврале 1991 г., когда армейский генерал Сучинда Капрайон провозгласил себя премьер-министром. Его незаконное премьерство сохранилось и в сформированном в результате выборов в марте 1992 г. коалиционном правительстве. Более глубокие предпосылки роста демократического движения сложились в результате многолетнего господства военщины в политической жизни Таиланда, даже в период гражданского правления, предшествовавший перевороту. Оппозиционеры требовали не только отставки Сучинды, но и внесения в конституцию изменений, которые гарантировали бы назначение премьер-министра только из числе избранных членов парламента и ограничивали бы полномочия контролируемого военными Сената.


Реакция властей на демонстрации была кровавой. Ночью в понедельник, 18 мая, когда со стороны части демонстрантов начались грабежи и беспорядки, армия открыла повальный огонь, продолжавшийся и на следующую ночь. Погибло не менее ста человек (по некоторым сведениям, гораздо больше), около семисот было ранено, более трех тысяч арестовано. Показ расстрела демонстраций и жестокого обращения солдат с задержанными по таиландскому телевидению вместо того, чтобы запугать население, лишь укрепил решимость свергнуть Сучинду.


После двух ночей кровопролития и массовых арестов и после того, как власти ввели чрезвычайное положение, комендантский час и запретили собрания численностью более десяти человек, можно было ожидать прекращения выступлений, хотя бы на время. Однако уже в среду вечером десятки тысяч демонстрантов вновь вышли на улицы и забаррикадировались в районе университета. В этот момент участие в событиях принял король Таиланда Бхумибол Адульядеж. Призвав к национальному примирению, он добился от Сучинды освобождения из тюрьмы лидера оппозиционеров Чамлонга Шримуанга и пригласил обоих деятелей на встречу. Телевидение страны показало премьера и лидера оппозиции коленопреклоненными перед королем. В тот же вечер Сучинда отдал приказ освободить более трех тысяч арестованных демонстрантов и согласился поддержать требования изменений в конституции. Чамлонг со своей стороны обратился к демонстрантам с призывом прекратить выражения протеста. Этого, однако, не произошло, и в воскресенье 24 мая Сучинда ушел в отставку. На следующий день парламент принял поправки к конституции, согласно которым премьер-министром мог стать только избранный член парламента, а полномочия Сената ограничивались. На период до всеобщих выборов парламент назначил премьер-министром гражданское лицо — Ананда Паньярагуна. Выборы прошли в назначенный срок 13 сентября.


Способность оппозиции вывести на улицы десятки тысяч жителей, в том числе представителей растущего среднего класса, ярко продемонстрировала ее силу. Ответом было неприкрытое насилие со стороны контролируемого военными правительства, предполагавшего молниеносно раздавить сопротивление. Но двухдневное кровопролитие и массовые аресты не отпугнули оппозицию. Жестокость подавления с одной стороны и смелость и упорство демонстрантов с другой подорвали авторитет властей. Некоторые министры кабинета выступили с заявлениями, отмежевываясь от репрессивных действий правительства, ходили также слухи, что воинские части из разных областей страны двинулись к столице, поддерживая требования выступавших. Наконец, король употребил свой исключительный в тайском обществе авторитет для разрешения кризиса.


Мощь народа, положившая конец — по крайней мере, на время — власти военщины, не родилась спонтанно. Как вспоминал Сулак Шивараска, один из ведущих активистов и теоретиков оппозиции, завершающим событиям предшествовали годы организационной работы и изучения способов ненасильственных действий. “Учась ненасильственному сопротивлению, мы объединялись с другими буддистами, с христианами и мусульманами разных стран. Я проходил такое обучение в Мехико и Филадельфии, другие наставники приезжали в Таиланд. Такая деятельность продолжалась в течение 15 лет. И когда в 1992 г. начались протесты, именно это обученное ядро взяло на себя лидерство — скромно, незаметно, используя такие методы, как голодовки, богослужения и т.п. Поэтому наши действия оказались столь эффективными — люди хорошо знали способы мирных действий. И поэтому так перепугались власти и военщина — пытались сломить нас и не знали, как. Они внедряли в ряды демонстрантов своих бандитов, швырявших камни, бутылки — что и спровоцировало начало насилия”.


Были ли грабежи и беспорядки со стороны демонстрантов действительно делом рук агентов-провокаторов, как утверждает Сулак, или нет — не они определили политический исход событий (хотя, конечно, и дали повод для кровавой бойни и арестов). Основную роль сыграли около ста тысяч человек, вышедших на улицы, парализовав столицу и другие крупные города, и не сдавшихся, пока не были выполнены их требования.


Конечно, события могли повернуться иначе, и в какой-то момент этот иной исход казался почти неизбежным. Напрашивается параллель между описанными событиями и теми, что произошли четырьмя годами ранее на площади Тяньаньмэнь. Нельзя также пренебрегать и печальными уроками прежних попыток установить в Таиланде прочную демократию. В 1973 г. мятеж, возглавленный студентами, положил конец военному дуумвирату, бывшему у власти около десяти лет. Однако спустя три года, на фоне новых студенческих выступлений один из свергнутых лидеров вновь пришел к власти и жестоко отплатил оппозиционерам. Вероятность повторения такого хода событий частично будет зависеть от того, удастся ли таиландской оппозиции сохранить свою способность мобилизовывать массы, а частично — от решимости международного сообщества применить жесткие меры в случае новой попытки военного переворота.


Ханна Арендт предсказывала, что при прямом столкновении насилия и настоящей силы исход бывает однозначным. “Если бы мощная и эффективная стратегия ненасильственного сопротивления Ганди имела противником не Англию, а сталинскую Россию, гитлеровскую Германию или даже довоенную Японию, исход был бы другим: не деколонизация, а кровопролитие и подавление”, — пишет она. Но тонко добавляет: “Заменив подлинную силу насилием, можно добиться победы, но цена такой победы непомерно высока: за нее расплачивается не только побежденный, но и победитель — своей собственной властью”.


События в Таиланде, как и свержение иранского шаха в 1979 г. являются примерами того, как при соответствующих условиях власть, прибегнувшая в неприкрытому насилию, утрачивает авторитет столь стремительно, что не в состоянии даже воспользоваться машиной государственного подавления. В таких ситуациях сила масс может побороть мощь государственного подавления даже в кратчайшие сроки. При еще более благоприятных обстоятельствах армия и полиция сразу отказываются выполнять приказы применить силу, как это было, например, на Филиппинах в 1986 г. Известно, что в бывшей ГДР Эрих Хонеккер собирался использовать армию для подавления растущих выступлений в ноябре 1989 г., но для этого ему уже не хватило авторитета.


Однако победа в кампании гражданского сопротивления не более окончательна и необратима, чем победа военная. Как и в любой войне, расстановка сил может измениться и определить исход. Также меняются оценки, организация и стратегия действия людей, участвующих в гражданском сопротивлении.


Гражданское сопротивление в 1990-е годы


Какой вклад могут внести гражданское сопротивление и/или общественная оборона в поддержание внутренней и международной безопасности, а также в социальную и политическую борьбу 1990-х годов? Задавая себе эти вопросы в начале 1993 г., мы поглощены масштабностью новых проблем и потрясений: война в бывшей Югославии, этнические в национальные конфликты в ряде бывших республик Советского Союза, возрождение расистских и даже фашистских группировок в Германии, Франции и некоторых других европейских государствах. Но эти события не должны заслонить положительных сдвигов, происшедших за последние три-четыре года, как и того факта, что ведущую роль в этих сдвигах сыграло гражданское сопротивление.


Поистине ошеломляющим стало свержение авторитарных коммунистических режимов и советской гегемонии в восточноевропейских странах бывшего Варшавского договора, происшедшее практически бескровно (за исключением Румынии). В середине 1980-х годов никто не мог предсказать такого развития событий. Даже те немногие, кто предвидел избавление Европы от советского господства лет через десять, полагали, что это может произойти только в результате кровопролитной борьбы с Советским Союзом. Даже в начале 1989 г., когда горбаческие реформы в Советском Союзе открыли новые перспективы, коренные преобразования в Восточной Европе все еще казались отдаленной мечтой. Процессы демократизации в Советском Союзе и последующий распад СССР как единого государства имели не меньшее значение. Распад Союза повлек за собой также нестабильность и кровопролитие в некоторых регионах, но вспомним, что это обычное следствие крушения империй и что в бывшем Советском Союзе эти события — пока, по крайней мере — все же не достигли такого масштаба, как в Индии и Пакистане в процессе деколонизации. Поистине исключительным явилось то, что дробление Советского Союза произошло без серьезных колониальных войн центра (Москвы) и республик. Уход России из республик оказался гораздо более спокойным и мирным, чем уход европейских государств из своих колоний в Африке и Азии после Второй мировой войны.


В конце 1980-х — начале 1990-х годов будущий ход событий был еще неопределенным. Как отмечали многие комментаторы, между Россией и Украиной или Россией и Белоруссией — отчасти благодаря территориальному единству Советского Союза — существовали куда более тесные политические связи и чувство национальной общности, чем например, между Великобританией и Индией, Францией и Алжиром. Поэтому были основания предполагать, что разрыв будет особенно болезненным, а возможно и кровавым. Действительно, ввод войск и подавление националистов в Тбилиси в 1989 г., в Баку в январе 1990 г., в Литве и Латвии в январе 1991 г. не предвещали последующего мирного перехода даже при руководстве Горбачева. Окончательный разрыв произошел при опять-таки сверхисключительных обстоятельствах. Попытка переворота, предпринятая ортодоксальными коммунистами при поддержке прежних руководящих деятелей партии, армии и КГБ, была приурочена к подписанию Союзного договора с тем, чтобы сорвать его, но народ отреагировал демонстрациями протеста, забастовками и другими формами гражданского сопротивления, и путч провалился. Увенчайся он успехом, мир скорее всего ожидали бы не только возврат к холодной войне, но и начало самой что ни на есть “горячей” на всей территории Советского Союза — аналогично войне в бывшей Югославии, но в более широких масштабах и с реальной угрозой использования ядерного оружия.


События в Восточной Европе и Советском Союзе шли параллельно с угасанием и в итоге окончанием холодной войны, что опять-таки наряду с новыми возможностями таило и определенную опасность. Положительные стороны налицо: открывается перспектива полного ядерного и обычного разоружения — и этот процесс, хотя и ограниченно, уже начался; отпадает основной стратегический мотив поддержки и Востоком, и Западом прогнивших диктаторских режимов Третьего мира; ООН получает новые возможности усилить свою роль в международной политике. Отрицательным же фактором является то, что распад Советского Союза делает США единственной мировой сверхдержавой — со всеми искушениями этого положения и возможностями удовлетворять свои интересы за счет других стран и международного сообщества в целом.


Гражданское сопротивление внесло значительный вклад в процессы демократизации и падение диктатур в конце 1980-х — начале 1990-х годов во всех частях света — от Чили до Филиппин и от Таиланда до Южной Африки. Кампания гражданского сопротивления развернулась в Бирме, где военщина отказалась признать результаты демократических выборов. Национально-культурное противостояние китайскому господству продолжается в Тибете. И в самом Китае после кровавого подавления демократического движения в 1989 г. сопротивление не прекратилось. Обозначив общую расстановку сил, попытаемся оценить, какой может быть роль гражданского сопротивления и общественной обороны в мире в ближайшие годы — последние годы XX века.


Гражданское сопротивление в защите государства

(общественная оборона)


Общественная оборона [защита страны посредством гражданского сопротивления] в узком смысле этого понятия — как признаваемый государством важный элемент зашиты от угрозы иностранного вторжения и оккупации — имеет весьма ограниченные перспективы развития, по крайней мере в странах Европы (включая Россию) и Северной Америки. Исключение могут составить страны Балтии, положительный опыт которых в завоевании и отстаивании независимости путем ненасильственных действий поддерживает интерес к этой стратегии. Если в этих странах концепция общественной обороны получит серьезное развитие и если, как планируется, будет создана Организация Балтийского договора об обороне на основе гражданского сопротивления, это может привести к лавинообразному росту значения общественной обороны и в других европейских государствах. Первыми кандидатами могли бы стать Чехия и Словакия, где гражданское сопротивление сыграло основополагающую роль в крушении прежнего режима; однако, до распада федеративного государства официально интереса к проблеме общественной обороны почти не проявлялось. С 1986 г. Швеция официально поддерживает концепцию “невоенной обороны” в случае войны — как вспомогательной стратегии, которая может быть использована в регионах, откуда придется вывести войска. Таким образом, общественная оборона — это часть, хотя и небольшая, стратегии “всеобщей обороны”. Более того: как было сказано, “невоенная оборона” включает в себя не только мирное гражданское сопротивление, но и “нерегулярную вооруженную оборону, осуществляемую организованными группами гражданских лиц”. Некоторые другие небольшие европейские государства, такие как Голландия, Дания, Финляндия, проявлявшие в прошлом заинтересованность в этом вопросе, при изменении обстоятельств могут вновь вернуться к его рассмотрению. В других регионах мира также есть малые страны с крайне ограниченным потенциалом военной обороны, такие, как Коста-Рика. Для них стратегия общественной обороны также может оказаться пригодной. В долгосрочной перспективе настоятельная потребность демилитаризации, устранения ядерной угрозы будет способствовать распространению концепции невооруженной общественной обороны.


Вместе с тем, роль общественной обороны в ближайшие годы мы оцениваем как весьма скромную, и это объясняется тем, что в изменившейся ситуации уменьшился интерес к самой идее общественной обороны при интервенции. Во-первых, для стран Северной и Западной Европы угроза внешней агрессии стала еще менее актуальной, чем в конце холодной войны. Практически непредставимо, чтобы они стали воевать между собой, да и угроза нападения извне после распада Советского Союза свелась к минимуму — по крайней мере, в сознании людей. Значительно померкла и угроза ядерной войны. Оба эти обстоятельства не дают оснований ожидать в обозримом будущем достаточно большого интереса к общественной обороне, чтобы считать ее серьезной составной частью государственной политики. Сказанное в той или иной степени относится и ко многим неевропейским государствам — США, Канаде, Японии, Новой Зеландии, Австралии.