Geum.ru

Сел за написание рассказа и сразу вспомнил слова американского командира подводной лодки из комедии "Убрать перископ": "Эх, люблю я эту работу

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
ВАХТЕННЫЙ ОФИЦЕР


Сел за написание рассказа и сразу вспомнил слова американского командира подводной лодки из комедии “Убрать перископ”: “Эх, люблю я эту работу!” Американские фильмы, правда, терпеть не могу, но свою работу (в смысле, службу, особенно, когда стоял вахтенным офицером) я действительно любил.

Вахтенного офицера из меня делали и в училище, и в учебных центрах. Конечно же, взял я на вооружение кое-что и из опыта своего отца, и своих старших товарищей.

Помню, какое чувство гордости я испытал, когда впервые поднялся на мостик атомной подводной лодки не в качестве курсанта или дублёра, а как офицер, который будет четыре часа подряд руководить своей боевой сменой. И не у пирса, не на бочке, а в море, на ходу!

Нас приучали к тому, что вахтенный офицер должен быть бдительным, внимательным, понимающим свою ответственность за целый корабль. Впрочем, чувствую, меня уже тянет к пересказу соответствующих статей Корабельного устава. А если говорить проще - я знал, что на 4 часа вахты вся лодка полностью моя. Командир или старпом, которые всегда находятся где-то рядом, не могут каждый день по много часов подряд быть в постоянном напряжении - так и с ума сойти недолго. Вахтенный то-офицер тогда зачем?

Впрочем, бывало, что я не раз при определённых обстоятельствах задавал себе такой вопрос и не находил ответа.

Видимо, из-за того, что в нашу базу, считавшуюся элитной, нередко приходили служить так называемые «блатные» офицеры - нередко безграмотные и безответственные балбесы, они нуждались в «няньке». В таких случаях, командир и старпом, а также старший на борту, по сути, брали на себя исполнение обязанностей вахтенного офицера, а опекаемый становился попугаем, ретранслятором чужих команд и докладов. Таким образом, сложилась порочная система. Вахтенный офицер превратился в «вахтцера». Кстати, подражая начальникам, вахтенных офицеров стали называть этим словом даже некоторые обнаглевшие мичманы.

Впрочем, были командиры, которые пытались эту систему поломать, заставляя вахтенных офицеров думать и отвечать за свои действия. Однажды командир и механик на выходе в море жестоко разыграли одного такого «попку-дурака», моего коллегу. Заметив, что вахтенный офицер на все доклады и запросы автоматически, бездумно отвечает «Есть!» или «Добро!», коварный командир спустился в центральный пост. Вскоре после этого у механика с вахтенным офицером состоялся странный диалог:
  • Мостик!
  • Есть мостик!
  • Прошу добро открыть кингстоны цистерн главного балласта концевых групп!
  • Добро!
  • Мостик, открыты кингстоны цистерн главного балласта концевых групп!
  • Есть!

Точно так же, без малейших колебаний, мостик разрешил последовательно открыть кингстоны средней группы, а потом и клапаны вентиляции всех цистерн главного балласта. Хорошо, что фактически никто не делал того, на что было получено разрешение…

Взбешенный командир поднялся на мостик и вежливо спросил вахтенного офицера:

- Минёр, ты что, совсем дятел? Когда думать начнёшь? Ты даже не понял, что сейчас ты разрешил заполнить ВСЕ ЦИСТЕРНЫ ГЛАВНОГО БАЛЛАСТА! Да хрен с тобой, что сам утонул бы, так ведь и лодка ушла бы под воду прямо с незадраенным люком!

Сегодня, спустя много лет, без ложной скромности могу заметить, что я вахтенным офицером был, пожалуй, неплохим. Всегда всё внимательно слушал и во всё вникал (возможно, даже чересчур въедливо). Старался думать и предлагать командиру готовые решения. В аварийных ситуациях сам подавал нужные команды (даже без оглядки на начальников, если это разрешалось руководящими документами). Старался показать, что я надёжный и зрелый вахтенный офицер, на меня можно положиться! (Так ведь оно, наверное, и было). Не скрою: бывало обидно, когда мое проявление «активной жизненной позиции» вызывало у начальства раздражение и желание видеть меня только в роли ретранслятора команд или контролёра с узкой специализацией, но не более того.

Однажды, когда мы были в Южной Атлантике, командир приказал мне перед всеми всплытиями на перископную глубину находиться не в центральном посту, где я мог бы принести пользу при сборе и анализе надводной обстановки, и даже не в своём отсеке, где были, среди прочего, своенравные «толстые» торпеды с перекисью водорода, а… в корме, возле холодильных машин! Обоснование было таким: температура забортной воды слишком высока, а трюмные, которые обслуживают эти машины, безответственные люди. Значит, если «холодилки» вдруг перестанут работать по-штатному, боевая задача будет сорвана.

Ну да ладно, возможно, я там действительно был нужнее…

Однажды, когда я уже считал, что хорошо знаю свои обязанности, оказалось, что меня в этой сфере всё ещё ждали маленькие открытия.

Меня всегда учили, что место вахтенного офицера при плавании в надводном положении на мостике, а в подводном - в центральном посту. Неожиданно выяснилось, что я ещё должен периодически обходить отсеки и проверять, как люди на всех боевых постах несут вахту. Возможно, так и надо, но сначала это требование вызывало у меня, скажем так, недоумение. Уходишь из центрального поста, а когда возвращаешься, зачастую обнаруживаешь, что обстановка существенно изменилась.

Лишь один раз я охотно и даже с благодарностью выполнил приказание пройти по отсекам и проверить несение вахты. Дело было зимой, мы шли в надводном положении. За 4 часа на мостике, на морозе и ветру, успеваешь серьёзно замёрзнуть. Конечно, если навигационная обстановка сложная, тогда не замечаешь физического дискомфорта, и время вахты стремительно летит. Если же вокруг всё спокойно, то кажется, что стрелки часов тоже замёрзли и еле-еле ползут. Тогда самый трудный период - это последние полчаса вахты. Именно в это время только что пообедавший старпом, поднявшись на мостик, отправил меня осматривать отсеки. Я расценил тогда его приказание исключительно как проявление гуманизма.

В подводном положении, особенно, в автономке, когда на лодке распорядок дня, как правило, устоявшийся и размеренный, стоять вахту проще. Тут главная задача - всё видеть и слышать, всех контролировать. Я превращал себя из вахтенного офицера в «вахтенного офицербера» (сам это слово в те годы придумал!) В автономке всем тем, у кого при несении вахты есть возможность не сидеть, а ходить, весьма желательно нагуливать определённый километраж. Вот я и шагал туда-сюда по центральному посту. Во-первых, так вокруг себя видишь всё и всех, а во-вторых, в сон не клонит.

У меня был свой алгоритм. Шаг - взгляд на маневренный планшет, какая у нас сейчас позиция относительно обнаруженный целей. Ещё шаг - наклон и тихие, чтоб не разбудить командира, слова: «Боцман, не спи!» Взгляд на шкалы приборов: ага, всё так, как задано: курс, глубина погружения. А как у нас с дифферентом и положением горизонтальных рулей? Пожалуй, перед сдачей вахты надо будет откачать воду из уравнительной цистерны, тяжеловата лодка… Ещё несколько шагов - зашёл к гидроакустикам: молодцы, не спят, прослушивают горизонт. Взгляд на индикаторы, на ленты самописцев. Так, а что это там появилось? Слышу через динамик повизгивание и чириканье: это биологический шум, киты или касатки резвятся. Ещё несколько шагов - смотрю, вычислитель деловито щёлкает клавишами, решает задачу. Молодец, не бездельничает! Захожу к штурману, чтобы в очередной раз посмотреть на карту и обменяться парой слов. Ещё несколько шагов - взгляд на пульт общекорабельных систем. Так, всё по-штатному. Шаг, шаг… Поднимаю взгляд - обороты именно те, что были заданы, и скорость хода по лагу соответствует им, хорошо! Вижу, мой вахтенный инженер-механик уронил голову - ничего, пусть он немного подремлет, сейчас будет доклад об осмотре отсеков, и его разбудят! Снова круг по центральному посту, снова гляжу на картушки, стрелки и мнемосхемы.

К штурману и акустикам можно заходить лишь изредка, чтобы понапрасну не отвлекать и не нервировать людей. А вот за всеми остальными надо присматривать. Монотонно жужжат своими четырёхсотгерцовыми голосами приборы, склоняются головы усталых подводников, борющихся со сном… Можно иногда взбодрить людей какой-нибудь неожиданной шуткой, это надолго прогоняет сон. Совсем не обязательно каждые три минуты делать им замечания. Но сейчас уже нельзя не вмешаться: боцман очнулся от дрёмы и теперь оживлённо болтает с планшетистом. Мужики, тихо, иначе сейчас командир проснётся, тогда никому из нас мало не покажется!

На лодке, бывает, очень сильно клонит в сон. Не только из-за того, что газовый состав воздуха в отсеках не всегда такой, как в атмосфере, а ещё и по другим причинам. Чаще всего, естественно, потому, что человек просто не выспался. Иногда это приводит к страшным последствиям, а иногда - к забавным.

Один мой коллега, чтобы не заснуть на вахте, стал ходить из угла в угол. Он был уставшим настолько, что ухитрялся засыпать даже на ходу. Падая, парень в последнюю секунду просыпался и хватался за тросы перископов или какое-нибудь оборудование. Со стороны казалось, что человек пляшет вприсядку.

Со мной однажды произошёл удивительный случай. Я за трое суток, предшествовавших выходу в автономку, спал, в общей сложности, полтора-два часа. Во время своей первой ходовой вахты спать не хотел (видимо, из-за нервного напряжения). А вот когда сменился и сел заполнять вахтенный журнал, мгновенно уснул прямо с отрытыми глазами. Мне тут же приснился сон, что мы с женой в театре, сидим в партере, и тут кто-то кому-то говорит: «Антракт!» Мой мозг спал, но глаза продолжали видеть, а рука - работать, поэтому я в верхней части страницы вместо слов «Баренцево море. 15 июня, среда» разборчиво написал «Антракт». Тут же проснулся от ужаса, понимая всю абсурдность произошедшего. Как я смогу объяснить такую запись? Бывало, командир и за меньшие чудачества отправлял офицеров к лодочному врачу: мол, пусть определит, псих ты или нет… Вахтенный журнал - секретный документ, страницу из него не вырвешь. Что делать? Сообразил быстро. Зашёл в штурманскую рубку, взял «Перечень условных обозначений на морских навигационных картах» и начал листать его. Нашел какое-то весьма «морское навигационное» слово, на которое можно было легко исправить злополучный «Антракт», что тут же и сделал. Получившееся слово я аккуратно зачеркнул и указал, что это записано ошибочно. Никто ничего странного так и не заметил...

В надводном положении совсем не так, как в подводном. На Севере, даже летом, в море, на мостике нужна зимняя одежда. А уж зимой там ещё холоднее, нужно ещё больше утепляться. Не раз, готовясь к выходу на мостик, вспоминал детскую загадку: «Сто одёжек - все без застёжек». Всё равно, ветер и холод пробивают все эти одёжки уже через 30-40 минут. А прятаться от ветра нельзя, надо смотреть и в нос, и в корму, и по бортам. Надо гордиться тем, что ты обеспечиваешь безопасность плавания. Только не надо забывать о клапане на капюшоне канадки. Если его не застегнуть, то он, свирепо вибрируя на ветру, будет весьма чувствительно хлестать по щеке и губам.

Есть, конечно, и свои маленькие хитрости. Плексигласовый козырёк полностью от ветра не спасает, но позади него есть зоны, где воздушный поток не такой сильный. Можно встать туда, но так, чтобы по-прежнему был виден весь горизонт. Чтобы меньше мёрзнуть, на мостике можно приплясывать, даже отбивать чечётку, а также отжиматься на руках. При этом, не надо даже на короткое время забывать о горизонте, ближнем и дальнем. Человеческий глаз до сих пор не может заменить никакая техника!

Хитрые и опытные люди берут с собой на мостик термос с обжигающе-горячим чаем. Когда промёрзнешь, он будет как раз такой температуры, при которой его можно пить. Но увлекаться этим процессом тоже не стоит: если выпьешь слишком много, то до конца вахты будешь приплясывать не только потому, что замёрз! Вместо горячего пить горячительное на мостике крайне нежелательно, и опасность не только в том, что с головой дружить перестанешь. Кровеносные сосуды от алкоголя расширятся, и на короткое время, действительно, станет жарко. Потом те же расширенные сосуды предательски быстро отдадут последнее тепло, наступит переохлаждение… Как раз по этой причине пьяные тонут в воде или замерзают насмерть в снегу.

Когда стоишь на мостике, дышишь свежим морским воздухом. К нему примешивается запах табачного дыма. В ограждении рубки почти постоянно толпятся курильщики, потому что в надводном положении курить можно только там.

Если подводная лодка недавно всплыла, от её надстройки исходит запах, как от ломтиков свежеразрезанного арбуза.

Штиль на Баренцевом море - явление редкое. В тихую погоду вахтой на мостике можно даже наслаждаться! Летом, когда солнце не заходит, можно бесконечно любоваться морем. В зависимости от освещения, оно постоянно меняет оттенки и цвет. Вода невероятно прозрачна. Если хода нет, брошенную за борт консервную банку можно видеть до большой глубины. Вот контуры жестянки становятся всё менее чёткими, а вот она уже превратилась в зелёный отблеск, который постепенно исчезает.

На Севере над морем нередко наблюдается такое любопытное явление, как рефракция. Над горизонтом вдруг возникает вид каких-нибудь дальних сопок, которые находятся за пределом видимости, или, внезапно, катер-торпедолов с таким знакомым силуэтом прямо на глазах расплывается и превращается то ли в стол, то ли в авианосец…

У подводника суровая служба, но, кто бы что ни говорил, в ней есть место не только подвигу, но и романтике! Надо только уметь её видеть и чувствовать. Правда, целиком превращаться в «юношу бледного со взором горящим» (даже если ты молод душой и не разучился мечтать) нельзя. Я на мостике никогда не забывал о своей ответственности за лодку, а ещё мне постоянно вспоминались слова из книги Германа Мелвилла «Моби Дик». Их старый моряк сказал молодому, чья задача была, сидя на марсе, не мечтать и грезить, а обнаруживать китовые фонтаны:

- Послушай, ты, обезьянка, что-то, когда ты стоишь на вахте, киты нам попадаются реже, чем зубы у курицы!

Мне очень не хотелось даже перед самим собой выглядеть такой вот «обезьянкой».

В тихую погоду хорошо стоять и зимой, даже во время полярной ночи. Особенно, когда нет облаков. По воде от луны тянется светящаяся дорожка, выдвижные устройства неспешно чертят дуги в звёздном небе. Когда молчит динамик, тишина нарушается только приглушенным шумом из системы вентиляции, негромким жужжанием антенны радиолокатора, плеском и шипением воды за бортом. Сияют ходовые огни, мигает оранжевый «пульсар». Слабые лучики света пробиваются наружу из ограждения рубки. Бывает, горизонт пустынен (собственно, и горизонта нет, всё вокруг черным-черно). Иногда появляются огоньки проходящего мимо судна, иногда - мерцающие золотые цепочки, если на недалёком берегу стоят какие-то дома и сооружения. Конечно же, о близости берега предупреждает и «охранительный свет маяков», о котором писал Николай Гумилёв.

Если только человек не страдает от горя, обиды или мучительно не пытается решить какую-нибудь проблему, он в такую ночь, когда видит и ощущает вокруг себя такую красоту, должен чувствовать себя богатым и счастливым!

Впрочем, гораздо чаще над морем дует крепкий ветер, волны с гулом и грохотом перекатываются через обтекаемый корпус лодки, в воздухе носится солёная водяная пыль. Однажды зимой, когда, в очередной раз отстояв свою вахту в такую погоду, я спустился вниз, то случайно поглядел на себя в зеркало. Картинка! Красно-синее лицо, а губы от воды, холода и ветра распухли, стали почти такими же, как у чернокожего. Промёрз и устал, зато чувствовал такое глубокое моральное удовлетворение! Я служу, я могу, это моя подводная лодка, я здесь нужен!


Служба подводника не каждому по плечу. Это работа для мужчин, которые могут переносить трудности и оставаться преданными своему делу, своему призванию.


Мечтал я, конечно, стать, со временем, и командиром подводной лодки, но так уж получилось, что не стал. Конечно, жалел об этом, но кто может сказать, что могло бы случиться, если бы моя мечта осуществилась?

Теперь, через много лет после ухода с подводных лодок, мне кажется, что я всё-таки счастливчик. И сам жив, и нет на моей совести ни одной погубленной карьеры, ни одного погибшего человека.