Темучин сидел на топчане в своей юрте. Рядом с ним в сундуке рылся слуга китаец. Наконец слуга вытащил серебряную кольчугу. Темучин облачился в неё
| Вид материала | Документы |
СодержаниеМилош Обилич Жанна д Арк Граф Роланд Генрих IV Огонь войны В душе деревянного солдата Свободу мыши Рай бесхвостого пони Жизнь орла Легенда о Фениксе |
- Послание к Римлянам, 2759.73kb.
- Клуб знакомств, 2386.36kb.
- Аллан и Барбара Пиз, 2404.81kb.
- Аллан и Барбара Пиз, 2458.97kb.
- Аллан и Барбара Пиз, 8651.35kb.
- Аллан и Барбара Пиз, 6665.57kb.
- Язык взаимоотношений (Мужчина и женщина), 2477.06kb.
- Олега Ермакова «Потерянный Рай: Мир в Луне», 675.8kb.
- Борьба народов Руси, Закавказья и Средней Азии с татаро-монгольским нашествием, 226.64kb.
- Аллан и Барбара Пиз. Язык взаимоотношений (Мужчина и женщина), 2614.93kb.
Темучин
Темучин сидел на топчане в своей юрте. Рядом с ним в сундуке рылся слуга - китаец. Наконец слуга вытащил серебряную кольчугу. Темучин облачился в неё. Китаец с укором посмотрел на него, но тут же потупил глаза, встретив прямой взор воителя. Темучин встал. Он снял со стены ножны и вытащил из них свой меч. Подставив лезвие под поток света, лившийся из отверстия в стене, Темучин прищурился от блеснувшей стали. Словно лаская её, он провёл рукой вдоль клинка. Слуга, широко раскрыв глаза, наблюдал за своим господином. Темучин вспомнил Ван - хана. Вспомнил, как тот вопил, задыхаясь в дыму. Вспомнил вопли меркитов и найманов.
... А тем временем на пространстве, огороженном поставленными в круг телегами, собирался курултай - совет монгольской знати. Темучин был обязан присутствовать там. После убийства Ван - хана и кровавой резни, которую он устроил в стане татар, все сторонились его. Совет мог осудить Темучина, мог изгнать, мог убить. Мог и назначить его новым ханом.
Темучин готовился к церемонии. Церемонии возвышения или церемонии уничижения - к какой именно, он пока не знал. «Скажи, о хозяин, - неожиданно спросил слуга. - Знаешь ли ты, что курултай может изгнать тебя из племени?». Последовал ответ: «Знаю!». «А знаешь ли ты, что он может убить тебя?» - «Да.» «Но почему же ты подвергаешь себя опасности? Почему ты собираешься идти туда?» - «Я пойду. Я не могу не пойти.» «Но почему? Ещё не поздно всё изменить!»
Темучин горько усмехнулся. Он вспомнил день своего освобождения из рабства. Он пришёл тогда, полуголый, голодный, грязный, точь-в-точь дервиш, который весь день выпрашивал милостыню на базаре. Такие речи говорил он тогда кереитскому хану: «Выслушай меня, о благородный! Едва я отлепился от груди матери, как был отравлен мой отец. Виной тому - татары. По их воле я десять лет был рабом. Я не ропщу и не жалуюсь, ибо это моя судьба, и я принял её. Но возмездие не обойдёт моих врагов! Я восстану из праха, и месть моя будет со мной. Помоги мне, о пресветлый Ван - хан! Вместе мы - сила! Сила - наша судьба. Мы должны принять её, ибо сила, которая правит нами, повелела так.»
После этого начались бесконечные походы. Горели татарские юрты, лошади с разорванными ноздрями и отсечёнными хвостами волокли на верёвке своих хозяев, колотя и трепля их о землю, кричали женщины, плакали дети...
Вспомнился Темучину и другой день. День, когда Ван - хан, связанный, валялся в деревянном срубе, подожженном с четырёх сторон. Тогда голос Темучина разрывал клубящийся дым: «Это твоя судьба, о хан - быть убитым мной. Я - часть твоей судьбы, а ты - часть моей. Так повелела сила, правящая нами, и ни ты, ни я, ни кто - либо ещё не можем с этим ничего поделать ! »
«Изменить? Ничего нельзя изменить, - ответил Темучин китайцу. - Моя судьба принадлежит не мне. Ею правит высшая сила, которая повелевает всеми людьми. После смерти Ван - хана уже ничего нельзя было изменить. И я проживу свою судьбу до конца. Мне все равно, умру я сегодня, или стану ханом. Это не зависит от меня. Знаешь ли ты легенду об одном древнем монгольском племени? Говорят, что если кто - то нарушал закон племени, и курултай признавал, что искуплением проступка будет только смерть, то преступнику давалась возможность получить прощение и сохранить жизнь. На вершине холма, у подножия которого рос лес, выстраивались воины племени, и у каждого из них было копьё. Совершивший проступок должен был спуститься с холма, и если ему удавалось достигнуть леса, он был свободен. Во время его спуска с холма любой воин имел право метнуть в него копьё. При всем этом спускаться с холма нужно было медленно и спокойно. Обычно преступник пугался и бросался бежать, и тут его настигала смерть. Но был один человек, который спас свою жизнь и достиг леса. Спускаясь, он мысленно вверил себя высшей силе и был готов принять свою судьбу, какой бы она ни была. И, глядя, как он спокойно и безмятежно, полный выдержки и достоинства спускается вниз, к лесу, ни один воин не посмел метнуть ему в спину своё копьё.»
... А совет, между тем, уже собрался в полном составе, и только Темучин ещё не занял своё место. Старейшина боялся начинать без него, опасаясь его воинственного нрава. Среди ханов разных родов проходили беседы, и все сходились к мысли, что Темучин должен быть изгнан за пределы земель монголов, слишком уж много разрушения он принёс. И вдруг все разговоры стихли. Темучин вышел на середину площадки.
Выпрямившись в полный рост, он окинул взглядом всех собравшихся. Его кольчуга переливалась на свету, густые чёрные волосы ниспадали на плечи. Глаза Темучина светились странным чёрным огнём из узких щелей между век. Темучин поклонился старейшине и занял своё место. Церемония началась, а он всё еще не знал какая. Его это не слишком интересовало. Ханы по очереди говорили что-то, что то говорил старейшина. Вдруг Темучин услышал: «Никто не удивится, если я назову Темучина самым лучшим из монголов. Он был рабом, но смыл с себя это позорное клеймо. Его отец был убит, но был и отмщён. Воистину, Темучин был и остаётся самым отважным воином из всех нас, и отныне он будет господином всем нам; я провозглашаю его великим каганом всех монголов и отныне нарекаю Чингисханом. Теперь он - наш господин, а мы его слуги. Если имеет кто - либо нечто, что воспрепятствует этому, то пусть предъявит это сейчас, или же не предъявляет никогда. »
Все молчали. Внезапно по площадке прокатился не то стон, не то общий глубокий вздох, сложенный из множества одиночных: «Мой хан ... »
Чингисхан встал и поклонился. Глаза его горели всё тем же чёрным огнём.
Милош Обилич
... Битва продолжалась. Косово поле дымилось. Конница османов теснила сербов, ломая их строй. Было видно сразу, что борьба идёт неравная. Сербы были обречены. Милош Обилич незаметно ушёл с поля боя. Он пробирался к лагерю турок, укрывшись под сенью леса, разросшегося неподалеку.
Милош не бежал. Он спокойно, даже слишком спокойно, шагал, переступая широкие узловатые корни гигантских карагачей. Без видимой на то причины он остановился и прислушался. Явственно доносился шум сражения. Милош шагнул в сторону и вышел из леса. Лес находился на некотором возвышении по отношению к полю, и битва отсюда была видна, как на ладони. Милош долго смотрел на сражение.
Он видел, как умирали его друзья. Он слышал их стоны, слышал скрежет стали о сталь, слышал ржание коней, обезумевших от усталости. Странной и даже нелепой показалась ему эта битва. Вот турок на лошади сразил пешего серба, и тут же ему в спину вонзилась стрела; Милош увидел стрелка, вновь натягивающего тетиву. Лучник выпустил несколько стрел и опустился на одно колено над раненым. Здесь его настигла смерть: османское копьё вонзилось в его грудь и прошло сквозь тело. Что-то гротескное было в этих сценах.
Милош вспомнил своё детство, отчий дом, игры с братьями... Вспомнил, как они скакали на палках, воображая себя храбрыми воинами, вставшими на защиту родной земли...
Однажды Милош остался один. Он сидел у ручья и вглядывался в его степенное течение. По каменистому бережку полз жук-навозник, катя перед собой свой шарик. То ли жук не слишком шустро перебирал лапками, то ли берег стал слишком пологим для него, но шарик вдруг скатился в воду и остался лежать на дне, омываемый водой. Ни секунды не медля, жук полез за ним в ручей. Течение мгновенно подхватило его и понесло. Милош с улыбкой смотрел на бултыхающегося в воде навозника. Неожиданно жук перестал шевелить лапками. Милош ту же вытащил его из воды и стал с тревогой рассматривать. Жук был мертв. Этого нельзя было определить по его внешнему виду. Но Милош чувствовал это, он чувствовал, что видел смерть, пусть в миниатюре, но смерть...
Издалека до него донеслись крики братьев. Он побежал на их зов и нашёл их на берегу озера, которое находилось неподалёку от дома. Тонул Гиви - их сосед, грузин. Отец Милоша поплыл ему на помощь. Через несколько напряжённых минут он вытащил Гиви на берег, но было уже поздно - тот не дышал. Милош ощутил тогда странное чувство. «В чём же разница? - подумал он. - Сначала я увидел, как утонул жук, потом я увидел, как утонул человек. Оба они одинаково подвержены смерти. Так в чём же разница между человеком и жуком?»
... Примерно то же он ощущал и сейчас, наблюдая за сражением. Милош повернулся и пошёл вглубь леса. Через четверть часа он увидел турецкие шатры. Он вышел на освещённую поляну, и турки заметили его. «Что тебе нужно? Ты серб?» - «Не трогайте меня! - Милош поспешно отцепил саблю, положил на землю перед собой и оттолкнул ногой. - Я пришёл с миром. У меня есть важное сообщение для пресветлого Османа.» «Какое сообщение?» - «Важное сообщение о состоянии сербских войск. Но я буду говорить только с султаном.»
Милоша провели между рядами палаток к большому расшитому серебром шатру. Откинув занавеску, Милоша втолкнули внутрь. Султан сидел на топчане в окружении своих слуг. На его голове была огромных размеров тяжёлая чалма, и Обилич едва удерживал улыбку, глядя на подчёркнуто торжественный вид турецкого правителя. За его спиной стоял наследник - сын Османа. Телохранители с саблями наголо сомкнулись кольцом по периметру шатра, один из них загородил выход. Милоша толкнули в спину, и он упал на ковёр перед султаном.
- Говори! - повелел тот.
- Я выдам вам сербские войска. Я знаю всё об их расположении и состоянии на настоящий момент.
- На что мне твоё предательство! Моя конница теснит ваши войска, и каждый час сулит мне победу.
- Да, но... - Милош снизил голос.- У сербов есть резерв. В селе неподалеку находится тысяча сербских воинов, свежих и хорошо вооруженных...
Милош не думал о том, что говорит. Его мысли неслись в совершенно ином направлении, словно он находился не в стане врага, а у себя в родном селе, в тени сада. «Мы равны, о пресветлый султан. Хоть ты и имеешь тысячи воинов, хоть ты и правишь великой империей, хоть о тебе и говорит весь мир, мы равны. Хоть я и простой солдат, хоть у меня почти ничего нет, мы равны. Мы одинаково подвержены смерти: как и я, ты умрёшь, если тебе отрубить голову, или если тебя погрузить в воду. Умру я - умрёшь и ты.»
- Так вот... Две с половиной тысячи воинов набросятся на твою конницу, сомнут и разнесут её, о пресветлый султан!
- Ты говорил - одна тысяча! Ты - обманщик!
«Пора!» - пронеслось в голове у Милоша.
Молниеносно он вытащил из-под одежды кинжал и вонзил султану в сердце. В то же мгновение в грудь Милоша вонзились три стрелы. Он упал на колени и свалился на ковёр рядом с убитым монархом.
«Перед смертью все равны, султан...» - прошептал Обилич и закрыл глаза.
Жанна д Арк
… Жанна плакала перед надгробием. За минувшие двенадцать лет с плиты стёрлись все надписи. Не было ни имени, ни дат рождения и смерти, не было ничего. Но в память Жанны глубоко врезалось то, что, вероятно, не помнил теперь ни один человек. Под тяжёлой каменной глыбой покоилась её мать. Жанна всё ещё помнила день её похорон. Помнила тело своей матери, небрежно обёрнутое грязной простынёй. Помнила, как его сбросили в глубокую яму. Помнила, как волна жалости к самой себе захлестнула её, когда могилу завалили землёй и заровняли.
Жанна осталась один на один с миром.
Она не чувствовала себя сиротой до тех пор, пока не появилась эта плита. Мать умерла, и было страшно чувствовать себя одинокой. Каждое утро, просыпаясь, Жанна не могла удержаться и выглядывала в окно. Первое что бросалось в глаза - это каменная плита в поле за домом. И мгновенно вспоминался тот день и тот Самый роковой час. Жанна шла к могиле матери и часами плакала над ней. "Мама, мамочка мне плохо одной, мне плохо без тебя", - произносила она снова и снова, но эти слова не помогали. Подняв глаза на тёмно - серую поверхность надгробия, Жанна ощущала себя жалкой и никому не нужной. Она видела на этой поверхности много всего. Видела, прежде всего, свою мать. Видела ненавистных англичан.
Она видела, как пылали соломенные кровли её деревни. Она видела обезумевших крестьян, выскакивавших из своих горящих домов. Она видела всадников в серебрящихся кольчугах. Маленькая Жанна с матерью укрылись в погребе, забившись в угол и боясь даже дышать. Сверху доносились приглушённые выстрелы и истошные вопли людей, расстающихся с жизнями. Жанна услышала, как кто - то бьёт посуду в доме. "Мама, наша посуда ..." - "Чшшшш...", - мать зажала ей рот ладонью. Наверху на мгновение всё затихло, а потом кто - то открыл дверь в погреб. Через секунду в отверстие вверху показались чьи - то ноги в металлических поножах. Это был английский рыцарь. Он сразу же заметил женщину и ребёнка, в страхе прижавшихся в углу друг к другу. Воин вытащил меч и шагнул в их сторону. С криком "Беги, дочка!" женщина бросилась на закованного в сталь англичанина. Жанна не помнила, что произошло дальше. Она успела выбраться из дома и помчалась прочь от деревни. Сзади до неё доносился хохот рыцаря. С тех пор она стала рабыней - рабыней собственных, гнетущих её чувств. Страх перед могучим безжалостным зверем, убившем её родителей, тяготел над Жанной. Тот крик "Беги, дочка!" оставил у неё на сердце глубокую рану, которая никогда не зарубцуется. Жалость к себе и страх перед рыцарем с каменным сердцем в металлических поножах слились воедино в надгробии матери и каждый день заставляли Жанну приходить к нему и изливать свою боль, которой, увы, не становилось меньше в её душе, в её сердце.
… Услышав сзади шорох, Жанна обернулась. Пред ней высилась фигура человека на лошади. "Так ты здесь, девчонка. Всё плачешь по своей мамаше?"
Жанна в страхе съёжилась на земле. Всадник насмешливо посмотрел на неё, словно на насекомое:
- Жалеешь себя, да? Ты ведь такая бедная! Осталась сироткой! Твоя мамочка на том свете, смотрит на тебя сверху. Ты, наверное, не раз задумывалась над тем, кто убил её. Так знай: это сделал я!
Жанна рванулась было на рыцаря, но его стальные доспехи, его длинный меч, его гигантский рост остановили её. Страх связал ей руки и ноги.
- Да, ты боишься. Я слишком страшен... - Всадник словно случайно вытащил из ножен меч. - Я убил её вот этим мечом. Проткнул насквозь, словно нанизал на вертел цыплёнка!
Скорчившись от невыразимой муки, Жанна со страхом смотрела на убийцу своей матери. Но постепенно иное чувство пробудилось в её душе. "Он глумится!", - подумала она. Подобно молнии пронеслась в её голове мысль: "Он глумится. Он заставляет меня быть слабой и чувствовать жалость и страх. Когда я чувствую их, я беззащитна. Этот всадник и это надгробие заставляют меня страдать!" В одно мгновение Жанна возненавидела свою мать, себя, свою жизнь и ненавистного убийцу. Ожесточение заполнило её всю до самой последней клеточки, запульсировало в висках. А рыцарь продолжал смеяться, ощущая свою беспредельную власть над девушкой: "Ты же любишь маму, деточка? А?"
- Я ненавижу её! - чуть слышно, но твёрдо сказала Жанна.
В следующую секунду она молниеносно, словно дикая кошка, метнулась к обидчику и, набросившись на своего истязателя, стащила его с лошади. Вскочив на грудь англичанину, она откинула забрало его шлема.
Лицо поверженного тирана было белым от страха. "Ах, теперь ты боишься меня?" - в воздухе сверкнул кинжал, и лицо Жанны окрасилось кровью, хлынувшей из разорванного горла рыцаря. Жанна встала и с трудом подняла тяжёлый меч. Она подошла к надгробью, над которым ещё четверть часа назад безудержно рыдала.
- Мама! Ты всегда заботилась обо мне, но с тех пор, как ты умерла, ты мешаешь мне жить. Ты причинила мне столько боли и страданий, что теперь жалость и страх отошли на второй план. Я чувствую только ненависть - ненависть к тебе!
С этими словами Жанна д` Арк подняла меч убитого и в несколько ударов разрушила надгробие своей матери. Освобождённая, она пошла прочь.
Война продолжалась…
Граф Роланд
Роланд приподнялся в седле и огляделся. Похоже, всё было спокойно. Две сотни легковооружённых воинов двигались на конях по долине на север. Где - то далеко впереди ехал Карл. Он с жалкими остатками своего войска, уцелевшими после похода в Испанию, был уже, наверное, недалеко от родных французских земель.
Солнце жарило нещадно. Наступил полдень, когда отряд Роланда пересёк долину и вступил в узкое горное ущелье. На утомлённых зноем всадников опустился желанный прохладный полумрак. Роланд взглянул вверх и увидел вершины скал, освещённые солнечным светом. Воздух вокруг был пропитан влагой, а невдалеке слышалось журчание воды. Отряд остановился у маленького родника, который бил из каменистой земли чуть в стороне от тропинки. Напившись и напоив коней, воины наполнили фляги и продолжили путь.
Отличившись в походе Карла на Италию, Роланд надеялся показать себя и в Пиренейских горах. Роланд вспомнил разговор с дядей перед началом похода. Король тогда говорил с племянником мягко, по-отечески. "Ты хороший воин, у тебя есть будущее, - говорил он. - Но будь осмотрителен, не позволяй чувствам вести тебя в бою. Ты должен хорошо знать себя и хорошо знать противника, иначе сражение закончится не в твою пользу. Помни об этом всегда". Карл помолчал. Роланд с уважением смотрел на своего дядю - друга. "И ещё. Если можешь, - всегда нападай. Если тебе придётся выбирать между боем и обороной, всегда выбирай бой. В ином случае ты будешь в опасности и не сможешь сделать выбор ещё раз". - " Что ты имеешь в виду?" - захотел уточнить Роланд. "Я хочу сказать, что у тебя есть лишь два решения: нападать или защищаться. И если ты выберешь последнее, то либо оборона твоя будет безупречна, либо ты погибнешь." - "Но ведь всегда можно отступить, не так ли?" Карл молчал. "Всегда можно отойти, отступить, сбежать, - ты это хочешь уточнить, ведь так? Ты считаешь, что всегда в запасе есть чёрный ход, по которому можно сбежать и уклониться как от боя, так и от обороны?" - Карл рассмеялся. Роланд, не понимая причины его смеха, засмеялся вместе с ним. "Нет, друг мой. Нельзя уйти ни от боя, ни от обороны. Когда-нибудь ты поймёшь это. Это случится перед началом сражения.
Как раз тогда, когда тебе нужно будет принять решение, нападать или защищаться, ты поймёшь, что тебе некуда бежать!"
... Ущелье расширилось и впереди, ярдах в двухстах, был виден выход из него. Далее начиналась долина. В этом месте скалы почти сомкнулись над головами всадников, и солнечные лучи совсем не проникали в этот мрачный зал, созданный самой природой. Предчувствуя жару, которую нещадное солнце обрушит на отряд на открытой местности, Роланд глотнул воды из наполненной фляжки. Его посетило новое воспоминание.
... Это было начало итальянской кампании. Роланд готовился к походу. Он почистил и наточил меч, вложил его в ножны, на которых затейливо вились руны, составляя имя меча: "Дюрандаль". Роланд приготовил также маленький кинжал в неприметных ножнах, спрятав его в сапоге. "На тот случай, если я буду в опасности", - подумал граф. Ему вспомнился недавний разговор с королём. "Почему он сказал, что невозможно отступить? Почему некуда бежать? Что бы там не случилось, я всегда сумею спасти собственную жизнь", - Роланд пристегнул ножны с мечом к поясу и надел шлем с гербом династии Каролингов. Он вышел на балкон дворца и встал рядом со своим дядей, который приветствовал войско.
... Между тем ущелье закончилось, и под ноги Роланда легла длинная и широкая долина, окаймлённая кольцом скал. На её противоположном конце начиналось другое ущелье. Граф вздохнул и выехал из-под каменного полога. Яркий солнечный свет хлынул ему в глаза, и он сощурился. Вскоре и весь отряд вновь оказался под жестоким гнётом полуденного зноя.
Вдруг сзади послышался гул, который перерос в грохот. Над долиной разнеслось конское ржание: испуганные лошади начали метаться из стороны в сторону. Воины тщетно пытались их успокоить. Из ущелья повалила пыль: Роланд понял, что там случился обвал. Вдруг в шею его коня вонзилась стрела. Падая, граф увидел на ближайшей скале стрелка в жёлтой тунике и с длинным луком в руках. Ещё несколько человек были выбиты из сёдел такими же стрелами с чёрним оперением и древком, окрашенным в жёлтый цвет.
Всё произошло так внезапно, что Роланд не успел опомниться, в считанные минуты половина его отряда была перебита. Остальные, бросив коней, устремились в ущелье, спасаясь от потока стрел, лившегося со скал. Роланд закричал, что нужно уходить в долину, ведь ущелье было перекрыто обрушившимися камнями. Он кричал до хрипоты, но его никто не слышал. И вдруг он осёкся. Со стороны долины наступал отряд воинов, всё тех же воинов в жёлтых туниках с луками в руках. Роланд почувствовал себя мышью, бьющейся в мышеловке. Запертый между отвесными скалами и могучими враждебно настроенными воителями, он вдруг понял, что имел в виду его дядя Карл. "Некуда бежать... Некуда бежать!" - эта мысль жгла его словно меч, пробивший сердце. Сжав зубы, он вытащил Дюрандаль из ножен и рванулся в бессмысленную битву - последнюю в его жизни.
* * *
Баски (это местные жители, которые напали на отряд племянника короля, узнав в нём не франка-друга, а франка-завоевателя) отступили. Граф Роланд собрал последние силы и приподнялся с земли.
Он умирал, будучи истерзанным множественными ранами. Печальное зрелище представилось его взгляду. Все его вассалы лежали мёртвыми, их кровь залила землю, которая потемнела, словно от скорби по погибшим. Роланд сделал несколько шагов, чтобы уйти в тень с палящего зноя. Он с трудом сел, прислонившись спиной к скале. Прохладный ветер обдувал его лицо. Бежать было некуда…