Geum.ru

Темучин сидел на топчане в своей юрте. Рядом с ним в сундуке рылся слуга китаец. Наконец слуга вытащил серебряную кольчугу. Темучин облачился в неё

Вид материалаДокументы
Свободу мыши
Рай бесхвостого пони
Жизнь орла
Легенда о Фениксе
Подобный материал:
1   2   3

Свободу мыши


Мышь выглянула из норки. Вокруг была темнота, но у мыши работало ночное зрение. Она даже не почувствовала темноты. Для неё продолжался день. Направо мирно посапывал кот, а за ним был вход в амбар.

Мышь неспешно оценила обстановку. Через минуту она тихо пробежала по полу на остреньких коготках и замерла метрах в трёх от кота. До неё донёсся слабый запах зерна и сыра. За окном накрапывал дождик, и мышь руководствуясь больше рефлексами, чем чувствами, двинулась вперёд. Она пробежала около двух метров и замерла. Дверь в амбар была узенькая, а кот занимал весь порог. Мышь, на секунду остановившись, стала проворно карабкаться по занавеске, а потом скорее не спрыгнула, а упала в амбар. Кот засопел немного тревожней, но не проснулся и продолжал спать. Запах сыра усилился. Мышь почувствовала удовлетворение. Нет, не радость, а именно удовлетворение. Она уже не раз проделывала с глупым и сонливым котом такие штучки. Мышь осторожно побежала дальше. В чёрной-чёрной темноте тихонько стучали её коготки. Вдруг ей показалось, что в амбаре есть и другие звуки. Она остановилась и прислушалась. Нет, всё было как обычно, посторонних звуков не существовало. Успокоенная, она двинулась вперёд. Сначала направо, потом надо обойти ларь, теперь налево, там мешки с рожью. Мышь бежала, искусно минуя препятствия. Она была самая искусная из всех существующих на свете Воровок Зерна. Наконец Мышь добралась до мешка, спокойно и без страха быть обнаруженной вспорола острыми зубами мешок. Зёрна с треском посыпались на пол. Мешок продолжал рваться. Казалось, Мышь купалась в зерне. Кот у порога потянулся и зевнул, но так по-прежнему и не проснулся. Мышь удобно устроилась в зерне и захрустела. Зерна мололись под её крепкими зубами, словно проходили через мельничные жернова. Прошло полчаса. Одна тысячная или меньшая доля содержимого мешка находилась теперь в животе у Мыши. Она бесстрашно двинулась в обратный путь к норке, опять пробежала на коготках до порога и полезла по занавеске. На этот раз Мышь свалилась не через порог, а прямо на кота. Кот лениво и негромко мяукнул, вскочил и погнался за мышью. Мышь, однако, не теряла времени. Упав на кота, она тут же вскочила и побежала по направлению к норке. Проснись кот на секунду пораньше, Мышь была бы у него в когтях, но он опоздал, и Мышь нырнула в отверстие в стене.

Мышь не раз проделывала такие штучки с котом. Кота же за его сонливость и вялость всегда били, но он от этого умнее не становился. В один из дней Мышь так опостылела хозяевам, что они вызвали мышелова с его токсичными штучками против грызунов. Он ничего не сказал, просто положил перед норой брикет какого - то ядовитого порошка.

Мышь уловила неприятный запах - вроде запаха газа. Она долго не могла понять, откуда он идёт. Мышь последовательно обошла всю свою норку, но запах исходил откуда-то извне. Она подошла к выходу из норы и увидела, что выход весь загорожен. Мышь не могла понять, что это такое. Она ни разу в своей жизни не видела брикетов с ядом. Всё, что она увидела, - это огромный, цилиндрической формы, предмет. Мышь изогнулась и оценила противника. Он показался ей не таким уж опасным. Она разбежалась и хотела уже преодолеть препятствие, но, сделав один шаг, почувствовала на себе удар зловония и яда. Она изогнулась и упала на бок. Кое-как она смогла на боку отползти вглубь норы. Отдышавшись, она стала обдумывать положение. В ней не было страха. Она подошла к одной из стен своей норы. Эта стена была не надёжной стеной, а соломенной перегородкой, из которой торчала солома. Мышь стала ковыряться в ней. Лапы сначала двигались вяло, но потом всё быстрее и быстрее, пока наконец не удалось в стене пробурить дыру. Обычно привычные движения лапками стали сейчас для Мыши делом её жизни. Резкие движения передних лап, судорожное подёргивание головой, яростный бег на месте задних лапок - всё слилось в единый ритм подобно ритму сердцебиения. Мышь уже не была мышью. Она была существом, которое буравит стену, словно хорошо сделанный специально для этого механизм. Соломы и скрепляющей ее глины на полу норки становилось всё больше и больше. Яростный толчок - и стена поддалась. Мышь вырвалась из плена. Опять же, она почувствовала удовлетворение, а не радость. Ей было совершенно всё равно, когда она копалась в стене, умрёт она здесь или нет. Для нее важным было только дело и его результат. Она определила, где находится. Рядом с вновь образовавшейся дырой она сделала ещё одну, и сотворила себе новое жилище, вырыв новую норку.

Мышь снова почувствовала удовлетворение от сделанного. Она делала это, чтобы спасти себя, а не показать, что она умеет делать. В этом деле она поставила точку. Но главная точка поставлена еще не была; не было точки всей сегодняшней ночи. Мышь, почувствовав, что окрепла, вышла на «охоту». Она побежала по направлению к амбару, и утром ещё один мешок был найден разорванным.

… Мышь открыла глаза. Направо, как всегда, был выход в мир. Мышь вскочила на свои серенькие лапки, съёжилась и сделала несколько шагов. Впереди перед ней белело отверстие выхода. Чувствовался слабый запах зерна. Мышь осторожно высунула наружу голову, принюхалась и огляделась. Стояла неимоверная, но в тоже время естественная тишина. Казалось, что всё происходит во сне, и было ощущение, что Мыши и на этот раз никто не помешает. Один осторожный шаг, потом другой, третий, четвёртый... и вдруг провал. Мышь полетела в бездну. Она больно шлёпнулась на дно врытой в землю стеклянной банки, но промолчала. Она ещё не знал, что сулит ей эта банка. Мышь ударилась о ее стенку, попыталась грызть её зубами, но тщетно. Стекло было абсолютно прочно, гладко и неподатливо; пробить его мог только очень сильный человек, но никак не мышь. Мышь перевоплотилась. Она была подобна тарану, бьющемуся о железные ворота крепости. Всю ночь напролёт мышь пыталась выбраться из этой коварной ловушки, придуманной местным биологом. А утром пришёл человек и ужасно обрадовался, увидев в ловушке свою добычу. Мышь замерла. На неё надвигалась огромная лапа, голая и без когтей. Громадные подушечки, сплошь изрытые меленькими полосочками и канавками плавно надвигались на нее сверху. На одной из них полоски были тёмного цвета, как шерсть у мыши, но только другого оттенка, какого Мышь никогда не видела. Мышь собрала последние силы, обнажила свои зубы и бросилась на неведомого белесого спрута. Человек вскрикнул от боли и выдернул из банки руку.

- Ах, так! Ну, теперь ты у меня за всё расплатишься!

Мышь не понимала по - человечески. Она даже не поняла, что обладатель испачканных в чернилах пальцев очень злится. Ей хотелось лишь выбраться из банки. Мышь почувствовала, как затряслись стены её темницы. Стало намного светлее. Она увидела кота, вход в амбар, занавески и стол. Банку человек водворил именно на него. Мышь огляделась, напряглась и вдруг нагнув голову, помчалась вперёд, тараном в стенку темницы. Банка покачнулась, мир в глазах Мыши заходил ходуном, и прозрачная, но крепкая тюрьма полетела со стола. Раздался характерный этому случаю звон, и Мышь, ранясь об осколки метнулась к норе.

Обогнув яму, она залезла в самый дальний угол норы, и почувствовала удовлетворение. Она была снова свободна!


Рай бесхвостого пони


…Он родился без хвоста. В грязи, в этом грязном хлеву, где в воздухе витают стаи мух, родился он - бесхвостый сын матери-лошади. Он ещё не умел ходить и лежал в мягком и тёплом навозе. Мать посмотрела на него и отвернулась - до того он был жалок. Он попытался встать, но не смог и бухнулся в грязь. Он пытался выбраться из вонючей грязи целый день. Он устал. Но воля и достоинство не позволяли ему остановиться. До резкой боли в суставах он пытался подняться на ноги, посмотреть на окружающий его мир, но тщетно. Он был ещё слишком мал.

Через решётку окна смутно бледнела луна. Пони с интересом смотрел в проём окна, потом перевёл взор на мать. В его сердце было только любопытство. Глаза закрывались. Он заснул.

Проснулся он один. Матери не было. Пони встал. Теперь это казалось ему обычным делом, хотя ещё вчера было недосягаемой чертой уменья. Но он сумел научиться, сумел познать непознаваемое, спрятанное в его генах. В окно, на котором уже не было решётки, лились яркие солнечные лучи. Послышались легкий шум и ржание. Это его старую мать, у которой в силу её возраста, не оказалось молока, повели на живодёрню. Но пони не понимал этого. Он с любопытством снова посмотрел в окошко. Его взору открылась яркая панорама зелёного луга. Там качались красные, белые и жёлтые цветы, жужжали пчёлы. Ярко светило утреннее солнце. Весь калейдоскоп новых звуков, цветов и запахов навалился на него, и он почувствовал легкую мимолётную радость. Голова слегка кружилась от голода и жажды, но он не понимал почему. Вдалеке виднелся соседний дом. Направо от окна был забор, сквозь который виднелась крохотная пасека. Там цвели плодовые деревья и переливались красками от влетавших и вылетавших полосатых пчёл деревянные ульи. Налево находился высокий забор, из-за которого то и дело доносилось деловитое «кря-кря», а временами и злобное «ш-ш-ш-ш-ш-ш».

Видимо, его очень интересовал тот забор и ещё больше то, что было за ним.
Вдруг совсем недалеко раздались пока не знакомые ему звуки. Это в хлев шёл крестьянин. Дверь открылась, крестьянин по-хозяйски вошёл вовнутрь, заставив своим появлением вжаться пони в угол от страха. Это был первый человек, которого он видел в своей жизни, и пони не знал, что от него можно было ожидать. Крестьянин накинул ему на шею верёвку и силком вытащил из хлева. Пони было очень страшно. Ему не хотелось покидать гостеприимный хлев с тёплыми кучками навоза. Более того,- он почувствовал боль, а для него за тот крошечный кусочек своей жизни, который он успел прожить, такого чувства до этого момента не существовало. В первый день своей жизни он впервые познал то ничтожнейшее из всех ощущений, которое рушит красоту мира, отношения живых существ и вызывает предательства.

Крестьянин вывел пони в поле, которое тот видел незадолго до этого из своего окошка, привязал его к столбику и ушёл. Душа пони ушла в пятки. Он подумал, что это конец. Иначе для чего его так бесцеремонно выставили из хлева? По правде говоря, он не знал, что такое конец: в своей жизни он познал только два чувства - это страх и боль. Но шли минуты, и ничего не происходило. Страх понемногу отступал. Пони осмотрелся. Справа был уже знакомый забор, а перед собой он видел окошко, такое родное, но почему-то незнакомое. Ведь снаружи он видел его впервые. Послышался легкий шум шагов человека. Пони уже не боялся его. Крестьянин вышел не один, а с кем-то. И этот кто- то выглядел через чур странно: у него было блестящее ровное тело и тонкая, словно макоронина, длинная рука. Никаких признаков головы или ног, к полнейшему удивлению пони, не было. Когда пони посмотрел на него сверху, он увидел, что внутри этого существа нет ничего, кроме прозрачной переливающейся массы. И тут произошло неимоверное : крестьянин бесцеремонно схватил его (если это был он) за руку и нижнюю часть тела и окатил пони той жидкостью, которая была в звере. Не дав пони опомниться, стал быстро и несколько грубо растирать пони спину руками, а после лоскутом ткани.

Как пони оказался в хлеву, он не помнил. Но теперь там не было ни кучки навоза, ни лужи воняющей мочи. В кормушке было пусто, рядом с ней стояло ведро, наполовину наполненное белой жидкостью. Пони почувствовал себя спокойнее. Без навоза было, конечно, уютнее, но как-то непривычно. Пони нравился блестящий зверь. Он подарил ему совершенно новое ощущение свежести. Этот зверь спокойно стоял в углу и никого не трогал. Может быть , поэтому он и стал нравится пони.

Снова вошёл крестьянин . Теперь пони охотно вышел с ним, ожидая, что его снова окатят водой. Но ничего такого не произошло. Крестьянин привязал его к колышку, а сам скрылся в доме. Пони походил туда - сюда и, после недолгих раздумий, решил в первый день не отходить от своего родного окна. Так он простоял целый день. Вечером крестьянин загнал его обратно в идеально вычищенный хлев. Там всё было так же. Блестящий зверь все ещё стоял в углу.

Вдруг к пони неизвестно откуда пришла сила, толкнувшая его к вкусно пахнувшей жидкости в ведре. Она была ни тёплой и ни холодной; она была необыкновенно вкусной и родной. Пони выпил её всю. Он почувствовал удовлетворение, усталость и глубокую радость. Впервые за двое суток он был сыт.

Так потянулись дни унылого существования пони. Он ходил по зеленому лугу, щипал мягкими губами ароматную травяную поросль, пил молоко, спал, изредка мылся - все его занятия можно было пересчитать по пальцам. Но вот однажды он твёрдо решил исследовать окружающий мир.

В один прекрасный день, когда после утреннего пробуждения его вывели пастись (он к тому времени уже окончательно перешёл с молока на траву и воду), пони решительно направился к забору, что стоял слева от хлева. Из-за забора раздалось уже знакомое «кря-кря» и вдруг всё смолкло. Пони стал обходить забор. Перед его мордой появилась дыра неправильной формы. Он с несдерживаемым любопытством просунул в неё морду, и ... «ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш» почти пропел в его сторону огромный серый гусь, больно клюнув пони в морду. Прежде чем пони успел сообразить, что произошло, злобный зверь щипнул его ещё раз. С криком боли и ужаса юный пони рванулся прочь от страшного места.

Прошло около года. Пони прожил дождливую осень и холодную зиму. Наступила весна. Однажды утром крестьянин не вывел его пастись. Пони с неудовольствием выглянул в окно. Он увидел необычайную картину: массивный грациозный зверь с ветвистыми рогами изящными прыжками уходил от преследования двух огромных гончих, идущих по горячим следам. О, с какой мягкостью и величавым спокойствием спасал он свою жизнь. Он бежал, словно показывая всем свои способности. Пони заворожено смотрел на эту картину, пока зверь и его преследователи не скрылись за горизонтом. В его сердце появилось совсем новое чувство. Ему хотелось разбить все стены в мире и бежать, не зная куда. Долгое время пони колебался, вынашивая свой план и думая о проблемах внешнего мира.

И вот однажды утром крестьянин вывел его, как обычно, пастись. Мысли пони остановились. Намерение его было несгибаемым, а желание всепоглощающим. Либо сейчас, либо никогда. Исход был для него безразличен. Мощный рывок - и он, смеясь, помчался по степи, по Своему пути в Никуда. До этого он никогда не испытывал радости истинной свободы. И лишь теперь это чувство открылось ему безраздельно и полно! Открылось в противовес страху и боли, и пони каждой своей клеточкой ощутил, что Свобода есть единственная и настоящая радость этого мира. Свобода! Свобода - настоящий рай!

Рай даже для бесхвостого пони!


Жизнь орла


… Отец - орёл воспарил над долиной. Дети проводили его голодным писком. Их матери не было уже давно. Однажды утром она улетела с отцом на охоту и не вернулась. Отец же тогда еле-еле дотянул до гнезда, припадая на одно крыло и оставляя за собой кровавый след. Но он выжил, ибо не боялся умереть.

Птенцов было двое. Они уже успели опериться, но ещё не умели летать. Орёл же был совершенно зрелым: не каким-нибудь зелёным и ничего не умеющим, а настоящим охотником - опытным и безжалостным. Оперение его вполне сформировалось. Оно было красивым, даже прекрасным и в тоже время - не всегда заметным среди серых скал. Пока он обеспечивал жизнь птенцам, но знал, что в дальнейшем им самим придётся позаботиться о себе.

Орлиное гнездо было совсем небольшим, совершенно неприметным среди ветвей дуба. Оно было полностью сделано из сухих веток, которые в изобилии лежали около дерева. Это было очень уютное гнездо. Ещё до того, как его орлица снесла яйца, орёл выложил его высохшими шкурками мелких животных, которыми питались орлы. Дуб же был самым старым деревом в округе, одиноко растущим на склоне высокой горы. Само по себе дерево было странным явлением: возвышаясь над долиной, дуб одиноко стоял то под палящим солнцем, то под затяжными дождями - не сгнивая и не высыхая.

Внизу, под горой расстилалась долина. Безжизненные склоны гор вокруг были усеяны острыми камнями, без малейшего следа растительности. Зато растительный покров долины искупал скудость окружающих её склонов. Она так и кипела жизнью. Модно сказать, что в неё произрастал бескрайний тропический лес. В нём шумно гудела огромная река, киша водоворотами и подводными камнями. Она брала своё начало в высоких горах, а стекая вниз неприметным ручейком с ледяной водой, постепенно расширяла своё русло. Ближе к долине она текла всё быстрее и быстрее и уже полноводной рекой подходила к водопаду на равнине. Неожиданно низвергнувшись вниз с высоты, она опустошалась, разбиваясь вдребезги на миллионы капель, но, собирая эти капли воедино, постепенно вновь набирала силу и бежала дальше. За водопадом, внутри обрыва, с которого падала вниз река, было красивое озеро с голубоватой чистой водой. Песочный пологий берег чист. Он не покрыт ни илом, ни просто грязью. От водопада с прячущимся за ним озером река отходит прямо в лес, в котором хищные звери творят ужасные вещи, где слоны трубным голосом зовут своих собратьев на водопой, где в траве стрекочут гигантские насекомые, где охотится орёл...

В тихих заводях реки водятся кровожадные пираньи, на деревьях по берегам резвятся обезьянки, а по траве время от времени проползают изумрудные удавы. Про этот лес можно сказать одно: он - дикий.

Солнце стояло в зените. Небо помутилось от зноя. Ни единого дуновения ветра. Ни единого шелеста листа. Всё умирало от жажды. Гневно ревел водопад. Хорошо было лишь под тенью дуба, но птенцам всё равно очень хотелось пить. Вдалеке виднелись снежные пики гор. Там было чертовски холодно, а здесь, внизу животные гибли от жары. Но не орлы. Отец-орёл долетел до леса. Страшно рискуя задеть какую-нибудь ветку крылом и кувыркнуться в воздухе, он плавно влетел под полог леса. Он торопился. Его мучила жажда. С каждым взмахом красивых серых крыльев он слабел и слабел. Но вот река. Она блеснула перед ним серебряной полоской и одним своим видом прибавила сил. Вода перестала быть жидкостью без вкуса и запаха, но стала лучшим Утолителем жажды. Орёл досыта напился, на мелководье обмочил перья, обсох и, набрав в клюв воды для птенцов, устремился в обратный путь. Напоив их, он воспарил над долиной.

Сейчас он был предрасположен к охоте. Дети проводили его голодным писком. Когда серые крылья раскрылись полумесяцем, он начал плавно парить в чистом горном воздухе. Спускаясь кругами к земле, орёл у самой земли распустил крылья на всю их ширину и, сильно взмахнув, резко, почти вертикально взмыл к небу. Ещё взмах, ещё... Сделав лёгкий вираж, он снова плавно заскользил по воздуху к земле. Небесный хищник был настоящим сыном ветра и солнца. Он играл со своими братьями - ветрами, не боясь быть как закруженным и опустошённым ими, так и покинутым.

В действительности он не играл. Кружась, спускаясь и взмывая, он высматривал жертву для своей охоты за ней. В этом танце с вихрем его воля была безупречна и, будучи таковой, она привела с собой жертву. Зорким зрением орёл с огромной высоты заметил неприметного зверька в траве. Это был серый заяц. Орёл сделал резкий разворот, согнув, сложил крылья, оставив выпущенными лишь короткие их края, и ринулся вниз, к опушке на краю леса. Приближаясь к земле, он постепенно увеличивал размер крыла и замедлял свой полёт. Теперь заяц был хорошо виден ему. До него было несколько десятков метров. Орёл быстро пошел вверх, после чего прямо над зайцем сложил крылья и камнем ринулся вниз. Сейчас, с растрёпанными от резких поворотов перьями и растопыренными когтями, со сложенными крыльями и злобными блестящими глазами он выглядел поистине ужасно. Его клюв раскрылся и из орла непроизвольно вырвался крик-клёкот, отражающий весь ужас положения жертвы, и всю могущественность его положения. Это был резкий, леденящий душу звук, который сковывал сердца многих малых и не очень больших зверьков ужасом и страхом. Заяц инстинктивно рванулся с места, но было уже поздно. Крик орла исчез, заглушаемый его предсмертным визгом. Два удара клювом по черепу заставили зайца затихнуть навсегда. Орёл отпустил свою добычу и сел рядом. Он отдыхал. Потом он крепко взял свою добычу клювом и полетел с ней к гнезду. На обратном пути орёл уже не играл с солнцем и не гонял взапуски с ветром. Он закончил свою удачную охоту и с видом победителя летел к дому.

Птенцы смотрели на всё это из гнезда с искренним восторгом. Прекратив крики голода, они с самого начала следили за каждым движением отца. Опустившись в гнездо, орёл отдышался и начал раздирать шкурку зайца, пробираясь сквозь неё к теплому вкусному мясу. Непригодные для пищи кости он тут же выкидывал за пределы гнезда шакалам. Подав детям лучшие теплые и ароматные куски, орёл сам съел лишь хрящи, часть кожи и сухожилия. Птенцы наелись и затихли. Скоро стемнело. Отец накрыл их крыльями, и они уснули. Мир казался им добрым и приветливым, каким его видят многие с начала жизни, а некоторые - зачастую до самого конца, несмотря на все ужасы и окружающие их беды. Истинную же, настоящую сущность мира видят лишь немногие. Та же часть живых существ, которая видит и покорно смиряется с коварством, наглостью, ужасом и силой нашего мира, становится жертвой себе подобных: жизнь раздавливает их, как сапогом давят паука, или как мухобойкой убивают муху. Но есть другие - те , кто мир чувствует и воспринимает в том виде, каков он есть. Смиренно принимая его, они в то же время господствуют над ним, и в этом их превосходство как над самим миром, так и над прочей живой тварью. Они и есть настоящие воины, воины - охотники.

О, как хотел орёл того, чтобы его орлята поняли и проникли в сущность мира! Как желал он того, чтобы они приняли его таким, каков он есть, и жили без страха, без жалоб и ропота! Но одновременно орёл понимал и неимоверную трудность принятия того, что никакого другого мира никогда ни у кого не будет.

Если же это осознание случится, то случится и сила. И тогда однажды его малыши воссияют новыми звездами на чёрном-чёрном небосводе, наклонившемся над землей.

* * *

Птенцов разбудил резкий стук. Им было холодно. Отца рядом не было. Без отца-орла в гнезде было неуютно. Дерево начало содрогаться. На птенцов полетели капли воды - это была утренняя роса с листьев и веток. Дерево дрожало. Стук раздражал. Сердце сжимала смертная тревога. Казалось, что всё это длилось уже целую вечность. Наконец дуб содрогнулся в последний раз и рухнул под топором опытного дровосека. Гнездо развалилось на три части, и птенцы вывалились на землю. Дровосек представлял собой странное существо: у него вся спина была покрыты шерстью, а ноги, руки и живот - красной и блестящей кожей. На голове, в волосах торчали цветные перья, а лицо было ужаснейшей маской, нарисованной чёрной, белой и красной краской. В руке он держал топор, а неподалёку валялись его лук, стрелы и копьё.

Этим существом был не зверь, но человек. Он с победоносным криком бросился к развалившемуся гнезду, размахивая топором в правой руке. В другой руке у него бился в писке один из птенцов. Младший птенец, не помня себя от ужаса и не очень-то понимая, что он делает, рванулся прочь. Он напоролся на ветку, перекувыркнулся через голову, но продолжал нестись что есть духу от ужасного места. Позади слышались приглушённые крики его брата. На лапке у младшего была кровь. Все ужасы жаркого утра ослепили его, и он с новой силой ринулся вперёд, не разбирая дороги как раз туда, куда ему больше всего было не надо, - ведь на его пути стоял лес, полный земных хищников.

Птенец споткнулся о первую же кочку, кувыркнулся и попал клювом в мох. Долго он лежал в таком положении не в силах победить страх, пока наконец решился робко поднять голову. Он находился в совсем незнакомом месте. Вокруг шумели высокие ветвистые деревья, воздух наполняли незнакомые ароматы. Неизвестные птицы парили в небе, которое едва просматривалось сквозь кроны пальм и других деревьев. Весь этот мир здесь был чужд ему, хотя позади, всего в метрах пятистах всё было привычно и знакомо.

Птенцу стало неуютно. Отца рядом не было. Брат, видимо, погиб в руках человека. Птенец был никому не нужен в этом мире. Он робко запищал, но шум леса заглушил его крик. Тогда он собрался с силами и громко и раздельно издал крик голода, каким он провожал отца на охоту и которым его встречал. Разноцветные птицы сели на деревья и умолкли. Мартышки перестали дразниться. Воцарилась тишина. Птенец опять закричал. Лес продолжал враждебно молчать. Несколько птиц слетело на нижние ветви деревьев. Птенец больше не кричал. Страх сковал его сердце. Вдруг одна из птиц резко сорвалась с ветки и рванулась к птенцу. Её намерения были явно не дружественные. Птенец с криком рванулся в сторону. Птица промахнулась ровно на сантиметр и с клёкотом глубокого нетерпения взлетела для нового броска. Птенца как ветром сдуло с пригретого им места. Он в ужасе мчался вглубь леса, распустив в стороны ещё слабые крылья. Устав и задохнувшись, он замедлил бег и вскоре совсем остановился. В тоже самое мгновение куст слева зашуршал, и из него выбежала яркая ящерица. Она была втрое меньше птенца, но он в страхе шарахнулся от неё и упал в какую-то полуразрушенную и обвалившуюся нору суслика или какого-то другого зверька. Молодой орёл забился в самый конец глухого туннеля и затих. Над ним шуршала трава. Иногда топал слон или крался тигр. Птенцу было как страшно, так и любопытно одновременно. Он долго слушал, сидя в норе. Наконец всё затихло. Наверху наступила ночь. Птенец ещё долго бодрствовал. Но позже усталость взяла своё. Он засунул голову под крыло и уснул.

Ночь была неспокойной. Ему снились счастливые моменты прошлой жизни с отцом и братом. Но всё это нарушалось ужасом прошедшего дня. Стук топора. Отсутствие отца. Нестерпимый холод. Ужасный человек. И всё время нарастающий страх.

Птенец проснулся. Наверху пели птицы. Наступило утро. Утро новой жизни. Хотелось есть. Орлёнок с опаской выбрался наружу, но никто даже не обратил на него внимания. Нужно было где-то достать пищу. Он вспомнил, как добывал пищу его отец. Молодой орёл попробовал взлететь. Он замахал крыльями так быстро, как только смог, но взлет не получился. В его возрасте ни один орёл не умел летать. Птенец отчаялся и побрёл сам не зная куда. Он шёл около получаса или час, пока не набрёл на небольшой холмик. Одна сторона у него была отвесной, а другая пологой. Орлёнок забрался на холмик и глянул вниз с отвесного края. До земли было около полуметра. Мучил голод. Птенец подогнул ноги и опустившись на брюхо, лёг, свесив голову с отвесного края холмика.

Внизу что-то зашуршало. Птенец насторожился. В траве копошилась маленькая мышь. В мгновение ока птенец всё осознал и взвесил. Попробовать стоило. Мышь не замечала птенца. Он впился когтями в склон холма, весь напрягся и внезапно и резко оттолкнулся от холма, устремившись на мышь. Он попал прямо на неё. Схватить её когтями не удалось. Она вырывалась, и молодой орёл, собрав все свои силы, схватил её клювом за шею. Брызнула кровь. Мышь завизжала и задёргалась, но птенец держал её крепко. Вскоре мышь затихла.

Для птенца это был самый настоящий пир. Он съел всё - и жилы, и тонкие кости, и внутренности, и даже мягкую кожу с шелковистой шерстью. На смену голоду пришла жажда. Орлёнок побрёл неведомо куда, ища воду. И он нашёл её. Он приблизился к реке, вступил в её воды и напился досыта. Палило солнце. Молодой орёл отошёл в тень высоких трав - туда, где его нельзя было найти. Впервые он узнал, испытав, новое чувство: чувство своей перспективы, то есть возможности дальнейшего совершенствования. Так потянулись его дни вне гнезда в полной одинокости.

Однажды утром он проснулся со странным ощущением. Он выбрался из норы, не понимая, в чём дело. Странное ощущение переросло в неясное желание. Распустив в сторону еще слабые, но уже набирающие силу крылья, молодой орёл вдруг несколько раз с силой взмахнул ими, толкнувшись от земли ногами.

О чудо! - Земля качнулась и стала отдаляться.

Он махал крыльями снова и снова, не переставая. Его качало, бросало в стороны, он то начинал падать, то вдруг чувствовал, как струя встречного воздуха останавливает это падение и играет с ним. Он почти инстинктивно махал крыльями и впервые летел.

Освоившись в потоках ветра, он полумесяцем сложил красивые чёрные крылья и начал плавно парить в чистом горном воздухе, большими кругами приближаясь к земле. У самой травы он широко расправил крылья и, резко взмахивая ими, почти вертикально взмыл к небу. Сделал лёгкий вираж, молодой орёл снова заскользил по воздуху к земле. Он, как и его отец, был таким же самым настоящим сыном ветра и солнца. И он также играл с воздушными потоками, уже нисколько не боясь быть как закруженным и опустошённым ими, так и ими покинутым.

Птица поднялась над лесом и огляделась, затем направилась к старому срубленному несколько месяцев назад дубу. Кости брата белели в траве, кровь смыли дожди. От недавних событий почти не осталось никаких следов. На месте старого красавца-дуба пустило побег его семечко-жёлудь. Где и почему исчез отец, теперь было не важно. Нужно было выбирать и решать, где жить.

Расправив еще неокрепшие и слабые крылья, молодой орёл зацепил клювом пару небольших сухих веток, устремился из долины к каменным вершинам расположенных вокруг гор. Там он будет устраивать и устроит себе жилище.

Пройдет несколько дней, пока в укромном скалистом месте, куда не добраться ни зверю, ни человеку, появится большое гнездо, устланное шкурками мелких грызунов. Пробежит несколько недель, пока у молодого орла появится устойчивый навык охоты с воздуха. Пролетят месяцы, пока он окончательно не привыкнет к свежему прохладному ветру гор, одинокости и своему гнезду.

С того самого дня, когда пернатый хищник впервые поднялся в воздух, он никогда не спал ни земле, ни на дереве, ибо понял, что орлы могут и должны быть недосягаемыми и неуязвимыми.

Прошел год или более, и орёл нашёл себе спутницу жизни - орлицу. Она снесла ему два яйца, и из них вылупились птенцы. Однажды орёл и орлица улетели на охоту. Увидев внизу мышь, орлица бросилась на неё. Из зарослей свистнула стрела, и орлица упала на землю с пробитым сердцем. Орёл рванулся ей на помощь, но его тоже поразила стрела. Стрела попала не в сердце, а в крыло, и орёл долетел до гнезда и выжил. Он не боялся умереть, зная, что в новом жилище его никто не найдёт и не достанет. Пока крыло заживало, орёл ловил среди камней дремавших на солнце ящериц и змей. Теперь с утроенной бдительностью он один заботился о себе и о птенцах.

Окончательно поправившись, он охотился для них днём и согревал их ночью, и всегда помнил: хотя в детстве он и был беспомощен, но в зрелости стал могуч и безжалостен. Знай он заранее свою судьбу, орел не стал бы ждать дровосека, а сам бы выпрыгнул из гнезда.

Ведь как дубы не растут в теплицах, так и орлами становятся не на земле.


Легенда о Фениксе


"Пять условий для одинокой птицы:
Первое: до высшей точки она долетает.
Второе: по компании она не страдает,
даже таких птиц, как она.
Третье: клюв её всегда направлен в небо.
Четвёртое: нет у неё окраски определённой.
Пятое: и поёт она очень тихо."

 Сан Хуан де ла Крус
("Беседы о свете и любви")

В древние времена много легенд о Фениксе ходило по свету. Загадочные и романтические, они переходили из уст в уста, приукрашивались и постепенно меняли свой облик.

Об этой птице говорили разное: одни рассказчики показывали Феникса красивой грациозной птицей с гордой осанкой и сверкающим оперением, другие изображали Феникса невзрачным и серым. Поэтому мы сегодня не можем с достоверностью говорить о внешнем облике благородного Феникса и точно знаем лишь одно: он всю свою жизнь стремился к прекрасному. Вот одна из легенд об этом, дошедшая до наших дней.


* * *

« ... Прошёл однажды между птицами слух, будто есть на свете рай, и рай тот на солнце. И собрались они и стали говорить о нём. Была на том собрании также и птица Феникс.

И сказал Старейшина собравшимся: «Рай тот совершенен, и мы, птицы, можем быть там. Но труден путь туда, к нему!»

Не нашлось тогда смельчака, который решился бы достигнуть солнца, не опасаясь сгореть в его обжигающих лучах. И сказали хором все птицы: «Да, тот рай совершенен, но, видно, не для нас он создан.»

И вдруг крикнул Феникс: «Я достигну Солнца!»

И затихли птицы, удивлённо посмотрев на своего отважного собрата. И не поверили ему, ибо было оперение Феникса серо и невзрачно, и смеялись над ним, говоря: «Поистине, безумен тот, кто говорит, что солнце не убьёт его! Будто перья Феникса крепче наших… Или летает он выше нас? Отчего же тогда...»

И вновь твёрже камня и громче грома прозвучал голос, перекрыв насмешливый гомон. И был то голос гордой птицы Феникса: «Я достигну Солнца!»

Затем расправил он крылья, поднялся в голубой простор неба и полетел к светилу. Всё ближе и ближе подбирался он к своей цели. Все же остальные птицы остались на земле. И смотрели они на Феникса снизу вверх, но ни одна из них не решилась следовать за ним. А он поднимался всё выше и выше и вот уже почувствовал всем телом своим смертельный солнечный жар. Но не остановился.

И вспыхнуло вскоре оперение Феникса, и загорелось оно алым огнём.

Заклекотал он от боли неописуемой, но не прекратил полёт! Не испугался, не замедлил своего движения Феникс и продолжал лететь, усиленно взмахивая горящими крыльями. И видели птицы на земле, какая участь постигла смельчака, но ни одна из них не захотела помочь ему.

Внезапно ударил яркий солнечный луч прямо в сердце смелого Феникса, и рассыпалась гордая птица в прах, а прах тот упал на теплую бренную землю и смешался с пылью вековечной на её необозримых просторах. Так в своём стремлении к прекрасному у всех на глазах погиб Феникс.

И захохотали птицы, злорадствуя: «Посмотрите, что осталось от этого безумца! Поделом же ему за его глупость!!». И не знали они, что не погиб дух Феникса так же, как погибло тело его. Не ведали они, что вознесся дух Феникса к солнцу, чтобы через мгновение ринуться затем к земле.

И увидели птицы, как что-то сверкающее пронеслось в небесном просторе и остановилось над тем местом, где рассеялось облачко праха благородного Феникса. И вспыхнул сноп белого огня, и вылетела из огня того новая птица. Была она молода, сильна, красива, пурпурным задорным огнём сверкало её оперение. И был той птицей сгоревший Феникс...

Так восстал Феникс из праха своего, чтобы всегда продолжать стремиться к прекрасному. Обомлели и замерли на миг птицы, но вскоре вновь захохотали и закричали привычно:«Безумец! Мало ему одной смерти, хочет он себе и вторую!»

Было завидно тем птицам, что обрел Феникс свою вторую жизнь, а у них её не было. И понял Феникс тогда причину их криков, и глянул с грустью на собратьев своих, опечалившись безумием их и завистью.

Не вняв крикам их, направился он тогда в горы, чтобы жить одному.
С тех пор каждый год летит Феникс к солнцу в своём стремлении к прекрасному. Только не видим мы его, потому что не понимаем высокого стремления Феникса…»

* * *

«Глупый же этот Феникс!» - скажешь ты, мой читатель. Но ты окажешься не прав. В течение целого года гордая птица совершенствует свои полёты, и каждый год она становится на пядь ближе к своей цели.

И хотя солнце всегда сжигает его, Феникс снова и снова возрождается из пепла и вновь устремляется к своей цели, чтобы достичь прекрасного.

Важно верить, что однажды Феникс долетит до своего рая.