Geum.ru

Сказка о человеке, который мечтал летать

Вид материалаСказка
Подобный материал:

СКАЗКА О ЧЕЛОВЕКЕ, КОТОРЫЙ МЕЧТАЛ ЛЕТАТЬ



Сказка родилась неожиданно совершенно после определенных событий...

Рассказана В.М. Овощниковым в Н.Новгороде



Жил-был один очень чадолюбивый человек. И, будучи в браке со своей любимой женой, занимался он обычным жизненным делом: зарабатывал на хлеб, держал дом, растил детей и любил и защищал свою жену – ну, нормальная, в общем-то, мужская работа. И вот среди детей появился у него удивительный сын, которому снились сны, и потом, утром, он всей семье о своих снах рассказывал. И для всех это было на только развлечение, но и радость, потому что сны у него были преинтереснейшие. И вот однажды, проснувшись утром, этот мальчик сказал, что ему приснилось, что он летает, и он так живо и интересно рассказывал о том, что и как с ним было, когда он летал, что это стало просто быть похожим на чистую правду. На следующую ночь ему опять приснилось, что он летает. На следующую ночь — опять приснилось, и так продолжалось до тех пор, пока он не задумался, почему он собственно днем не летает. И начал он думать, как ему и днем летать. Пока он сны свои рассказывал, всем было интересно; как только он днем начал пытаться это же делать, все встревожились, и встревожились очень сильно. Встревожилась мать, встревожился отец, встревожились братья и сестры, встревожились соседи, знакомые, родственники и начали уверять его, что лучше всего оставить эта все во сне. Но так ему запало это чувство, и так запало ему это желание, что он начал томиться — и так продолжалось много лет.

И вот однажды, перепробовав самые различные способы летать и ничего из этого не получив, прослыв странным, он рано утром тихонечко вылез из окна своей комнаты, взял скромные пожитки с собой и потопал по дороге, твердо решив найти человека или людей, которые либо умеют это делать, либо могут этому научить. Долго ли, коротко шел он и всех встречных без исключения расспрашивал, можно ли летать. И люди — некоторые удивлялись, некоторые пугались, некоторые ругались, некоторые смеялись над ним, а некоторые давали деловые советы. И вот те люди, которые давали ему деловые советы, привели его однажды в город, где был большой аэродром, на котором стояли самолеты, и сказали:

- Вот, зайди вовнутрь самолета - и полетишь.

Он так обрадовался, зашел в самолет, самолет взлетел, он не отрывался от окна, смотрел вниз на уходящую землю: леса, поля, реки, на маленькие домики, — и так радовался, и все-таки что-то его внутри забеспокоило. И когда самолет приземлился, и он вышел из него, то те люди, которые его туда привели,

спросили:

— Ну, полетал?

А он, крепко задумавшись, сказал:

— Нет. Это меня летали, а я — не летал.

— Ну-у-у, какой ты странный! — сказали люди.

— Вот, смотри: все люди летают и радуются, а тебе опять чего-то не хватает.

Он поблагодарил людей и сказал:

— Поймите, я летать хочу, а не чтобы меня летали.

Я. летать хочу!

— Ну-у, тогда это невозможно, - сказали люди.

— Довольствуйся тем, что тебя летают, и получи от этого радость и удовольствие. Это почти как если бы ты летал.

А он им отвечает:

— А я «почти» не хочу. Я сам летать хочу!

И эти люди от него отвернулись.

И он опять ушел. И опять расспрашивал, расспрашивал, расспрашивал... Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Как он все это время жил, чему он учился, что он видел, о чем думал — об этом сказка умалчивает. Но путешественником и бродягой стал он очень опытным: среди людей научился разных жить, разные ремесла освоил, кормить себя научился... Однажды, идя по дороге, встретил он пьяного, который шел, качался и орал песню. Сначала хотел он его обойти, а по­том подумал: «Все равно я каждого спрашиваю — почему бы и его не спросить?». И спросил:

— Как мне летать?

И вдруг ему пьяный говорит.

—Знаешь, — говорит, — сынок, я знаю как это делать... Но только это страшное колдовство. И если я тебе расскажу, что нужно сделать, то, может, быть, ты когда-нибудь и полетишь, а может быть и нет. Сколько выдержишь, столько и получишь.

И рассказал он ему страшное колдовство, которое давало возможность летать самому, и предупредил, что если колдовство это он применит, то обратной дороги уже нет. Выслушал он этого человека, поблагодарил, тот себе и ушел, а он пошел дальше, все раздумывая и прикидывая, применять ему это колдовство или нет, потому что уж очень смешно как-то получалось: серьезные, умные, различные люди ему все говорили, говорили, говорили, что этого нельзя сделать, а тут какой-то забулдыга пьяный, оказывается, вроде бы как знает...

Долго ли, коротко — пришел он в лес. Устал сильно. Сделал себе привычный ночлег, развел костер, поел нехитрый ужин и подумал: «Ну, почему бы не попробовать — все равно никто не видит, никто не слышит, вокруг один лес... Почему не попробовать? А вдруг это шутка?.. А может и нет...». И сделал то, что тот ему рассказал. И ничего не произошло. Совсем. Горько усмехнулся он по поводу того, что опять просто разговоры разговорами, и лег слать. Просыпается он утром оттого, что приснилось ему опять, что он летает. И прозвучали последние напутственные слова того пьяного: .

— Полетишь тогда, когда освободишься от того, что тебя держит.

Просыпается. Вот ручеек рядом. Он — к ручейку: умыться. Руки протягивает к воде, а смотрит: у него руки коростой покрыты — тонкой. Лицо трогает, а лицо тоже коростой покрыто. Он давай с себя одежду срывать. Сорвал одежду, а всё тело у него — в коросте, как будто ее изнутри из тела выпирает. Испугался он: давай скрести ее, мыть — не отдирается, не соскребается. Мало того — еще и воняет. Испугался он — тер водой, песком, травой, шишками, ногтями — ничего не получается: как прилипла она к нему. Понял он тогда, что колдовство-то началось оттого, что он применил — ох и испугался он: как теперь среди людей показываться, как теперь пищу себе добывать, как среди людей быть? Выругал он про себя свою дурашливость, и выругал он страшно того пьяного, который уж совсем как бы и ни при чем был, а совет ему всё-таки дал, чего делать.

Похныкал он, поплакал, подергался, поныл, поорал, опять поплакал, поскрипел зубами — смотрит, а солнышко к вечеру клонится, и есть хочется. Вышел он из леса, смотрит: деревенька рядом — он туда. А на дороге детишки играют, люди ходят — как раз самое время: к закату — коров обратно уводят с луга. Он бочком, бочком, бочком — к деревеньке. Может, думает, хлебушка где-то... ну, может, выпросит, а может работу какую выполнит — привычный он был... Детишки его как увидали, как закричат от страха — и в разные стороны. Люди начали выглядывать — кто из окон, кто из-за забора. Как увидят его: двери захлопывают, кричат; палки схватили, камни; гонят его, детей прячут, ставни на окнах закрывают. Коровы мычат, люди всполошены, детки плачут... В общем, прогнали его. Выскочил он за деревню и горько заплакал, потому что стало совсем ему невмоготу оттого, что теперь вообще действительно неизвестно, как теперь жить, когда страшным он стал: и люди его гонят, и подаяние неизвестно как теперь добыть, и хлебушек где взять. Добрался до озера, попил водички, голод слегка утолил, переночевал и с утра по ранней зорьке — ушел.

С тех пор, в основном, он по вечерам и ночам шел, а днем — отсыпался, где мог. Бывало на огородах морковку выдергивал, бывало где забытый кусок хлеба подбирал — по-разному было... Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Как он всё это время жил, что делал, о чем думал, что вспоминал — сказка об этом не рассказывает. Одно известно, что измаялся он страшно. Да еще одно: каждое утро короста на теле его утолщалась, как будто изнутри выпирало что-то. Всё толще и толще делалась, всё тверже, всё неприятнее, всё вонючее... Он уже, бедолага, несколько раз руки наложить на себя хотел. А короста такая толстая стала, что он повеситься хотел: не смог — короста не пустила веревку затянуться; камнем пытался себе голову пробить — камень как от резины отскакивал, только оглушил слегка; утопиться хотел, а его короста как пробка из воды выбрасывает — ничего не выходило. Устал он и жить, устал он и умирать хотеть — всё ему не мило стало, а одновременно вроде как и солнышко продолжало светить, птички — щебетать. И стал он к птицам прислушиваться, стал он деревья рассматривать, стал он часто на небо смотреть, стал он какой-то странный... Но люди продолжали его гнать, и сам себе он более и более немилым становился — ох и тяжко стало ему. Так бродил он, людей как бы избегая, а когда не избегал — то, видимо, сами гнали. И вот однажды подошел он к берегу громадного озера. А на берегу озера маленькая хибарка стояла, и в той хибарке, оказалось, жил старик, у которого лодка была, — на берегу стояла. Пришёл парень к этой хибарке озлобленный, запуганный, уродливый, страшный, вонючий и голодный. В это время из хибарки старик вышел, посмотрел на этого юношу и говорит:

— Я знаю, что ты ищешь. Я знаю, чего ты хочешь. Вот тебе мой совет: в лодке в этой, которая на берегу стоит, можно через озеро переплыть. Посреди озера — остров громадный есть, на острове на том — луг, на лугу — трава дивная, каждое утро на той траве роса выпадает. Если туда переплыть и пожить там, то, может быть, и свершится твоя мечта, если ты ее еще не потерял.

Поблагодарил он старика и говорит:

— Ну что ж, возьму я лодку, поплыву...

— Нет, — говорит, — тут дело другое. Один ты тут не переплывешь на этой лодке. На этой лодке нам только с тобой вдвоем переплыть можно. Но есть одна тайна: на той лодке можно переплыть только тогда, когда каждое мгновенье, будучи в лодке, ты меня будешь помнить. Как только меня забудешь — так сразу под ногами весь настил и разъедется, и станет он не настоящим. А пока ты обо мне будешь помнить, думать и благодарить внутренне — до тех пор настил в лодке будет прочным. Сколько тут выдержишь — столько и проплывем.

«Ладно, — подумал он, — попробую». Залез в лодку, старик подтолкнул, сам запрыгнул. Он решил испытать, и начал он думать о том, как эта лодка из себя оформлена — только начал об этом думать, чувствует: у него под ногами настил лодки разъезжается, нетвердым становится. Испугался он и сразу начал про старика думать — настил отвердел. Начал думать про старика как про старика — настил опять разъезжаться начал, а старик сидит, посмеивается... В общем, пробовал он по-разному: то тверже, то мягче, то тверже, то мягче, лодка болтается, страшно, а от берега всё дальше.

И тут вдруг до него дошло, что старик этот и тот пьяный: один и тот же — и разный — и один и тот же, — и что он того пьяного ни разу внутренне не поблагодарил, и старика ни разу внутренне не поблагодарил, хотя тот его в свою лодку посадил. И как до него это дошло, стал он про старика помнить — душой — и враз лодка отвердела и рыскать перестала и ходко пошла.

Долго они плыли, события там всякие были: и ветер налетал, и птицы кружились, и рыбы из воды выскакивали, и лодка на что-то натыкалась, но парень этот, раз встретившись душой со стариком, эту встречу уже не отпускал, потому и уцелел — и доплыли они. Вышли они на луг, обернулся он к старику, а старика — нет, и лодки нет, а луг — перед ним. Сел он на луг и давай ждать, пока мечта совершится. День сидел, второй, оголодал сильно — всё ждал, когда мечта совершится, когда мечта совершится, чувствовал, что что-то близко к этому, а ничего не происходит. Очень разозлился уже он, рассвирепел, по коросте своей колотить начал, а она всё вонючее, всё толще, всё вонючее, всё толще, и уж совсем невыносимый смрад от него начал идти, опять как в старое доброе время невыносимо ему стало: катался, рычал, орал, проклинал, смеялся, хохотал, плакал, царапался — ничего не происходит . И обессилено упал он и заснул.

Первую ночь ему ничего не снилось. Вообще ничего. А проснулся он оттого, что что-то с ним случилось. Вскочил он, смотрит — серо на небе, а по всему лугу на траве — роса. Как бриллиант сверкает в сером рассвете. И только над краешком горизонта солнышко появилось, вдруг, откуда ни возьмись, у него изнутри радость возникла. Поднял он руки к солнцу, и вдруг — хрусть! И короста как скорлупка ореха с него и спала. Взмахнул он руками — и полетел... И полетел... И полетел...

Ну, а дальше, как говорится, ежели кто эту сказку пересказывать будет, то уместно тому, кто пересказывать будет, сказать, что с рассказчиком сидел, и там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот пока — не попало.

Вот и сказке конец — а кто слушал — молодец.

Материал подготовил Константин Кауфман, г. Н. Новгород