1812 год оглавление поход в россию 1812 г. Часть первая
| Вид материала | Обзор |
- Тема: отечественная война 1812 года, 113.63kb.
- Реферат по истории тема : война 1812 года в истории, 380.58kb.
- Вопросы интеллектуального марафона по истории для 8 – 11 классов Вопросы, оцениваемые, 179.88kb.
- Л. Л. Ивченко государь и армия, 313.12kb.
- Стойкость, мужество, героизм русского воина в войне 1812 года, 174.85kb.
- Лекция 13. Внешняя политика 1801 1812 гг. Отечественная война 1812, 1388.76kb.
- Положение о проведении регионального этапа историко-краеведческой викторины «Дорогами, 29.51kb.
- Русский Культурный Центр; Запорожская областная академия последиплом, 43.08kb.
- 2-й половины XVIII века под руководством полководцев, 36.23kb.
- 1812 год. Отечественная война. 1813 год. Освобождение Нидерландов, 2456.13kb.
ЗАМЕТКИ О КНИГЕ КЛАУЗЕВИЦА «1812 ГОД»
Мы находим в этой книге, кроме перевода «записок - истории» автора, еще и его краткую биографию и пояснительные примечания от редакции.
В некоторый упрек биографии можно поставить слишком уже панегирический ее тон. Несколько странно видеть в этом советском издании почтительно (без оговорок) помещенные в виде «концовки» полторы страницы фон Шлиффена, нашедшего в книге Клаузевица «О войне» «высокое этическое содержание», причем эта «этика» заключается именно «в настойчивом подчеркивании идеи уничтожения» (стр. 21). Для доброго бравого начальника штаба Вильгельма II это понятие об «этике» не нуждается в пояснениях, но для нашего читателя комментарии были бы тут совершенно необходимы.
Не все вполне ладно и в примечаниях. Аракчеев вовсе не был «инициатором военных поселений»: напротив, он сначала им противился. Инициатором был сам Александр I. О Барклае сказано: «Проводимый им в жизнь отход русской армии вызвал против Барклая негодование среди помещичье-феодальных кругов так называемой «русской партии». Это совершенно неуместно и только путающее тут всю проблему «социологизированье»: в Калуге карету Барклая забрасывали камнями, как мы знаем, вовсе не «помещичье-феодальные круги». Вопрос об оппозиции против Барклая посложнее и посерьезнее, и нельзя от этого вопроса отмахнуться одной-двумя фразами в подобном стиле.
О Даву говорится: «Среди маршалов Наполеона представлял резкое исключение по своему стратегическому дарованию». Не знающий истории читатель может подумать, что остальные маршалы были бездарностями, а это противоречит и исторической истине и... самому автору примечаний (Бернадот — «блестящий командир, конкурент самого Наполеона», стр. 223; Бессьер «отличился в сражениях при Асперне и Ваграме», стр. 224; Макдональд — «выдающийся» генерал, «руководил решительным ударом в центре сражения под Ваграмом», стр. 233; Ней — «один из лучших исполнителей в тактике замыслов Наполеона... в самые тяжелые минуты вел себя достойно, олицетворяя в глазах французов понятие военной чести», стр. 235; Себастьяни «отличился в сражении при Арколе», стр. 238; Сен-Сир «успешно сражался под Полоцком», стр. 238; Удино — «один из лучших генералов французской армии», стр. 240). А маршал Ланн, убитый в 1809 году? А Виктор? А Мюрат? У Наполеона был необычайно верный взгляд при выборе маршалов.
Но, в общем, эти замечания при всей лаконичности будут полезны читателю.
Что касается самого текста Клаузевица, то к его описанию 1812 года можно обратиться с тем же упреком, как и к другим его описательным работам: его внимание, а потому и внимание читателя, слишком легко отвлекается от главной линии изложения и теряется иногда в мелочах, так что лишь с некоторым усилием снова приходится ловить эту «главную линию». Вероятно, эта черта и заставила Энгельса поставить Жомини как историка наполеоновских войн выше Клаузевица. Но зато и огромные достоинства Клаузевица отличают также и этот его труд: реализм мышления, глубокий анализ, нелицеприятная и почти всегда доказательная критика как стратегических, так и тактических предприятий и планов и Наполеона, и русских полководцев.
Кутузова Клаузевиц, однако, явно недооценивает. Его поведение под Березиной при отступлении великой армии Клаузевиц склонен объяснять «ошибками» фельдмаршала. Дело было вовсе не в «ошибке», а в нежелании Кутузова принять бой под Березиной. Можно как угодно отнестись к этому, но нельзя сознательное нежелание подменять «ошибкой». Точно так же совсем ни к чему (и противоречит ряду других высказываний самого же Клаузевица) такая постановка вопроса о действиях Кутузова: «Мы не станем отрицать, что личное опасение понести вновь сильное поражение от Наполеона являлось одним из мотивов его деятельности; но если отбросить этот мотив, то разве не останется вполне достаточно причин для того, чтобы объяснить осторожность Кутузова?» На это читатель может справедливо заметить: но в таком случае незачем и повторять голословных инсинуаций Беннигсена. Прекрасно проанализирован первый период войны. Много уясняет для читателя краткий конспект событий, помещенный в конце книги под названием: «Общий обзор событий похода 1812 г. в Россию». Очень интересны также приложенные к тексту письма Клаузевица к жене, писанные из России во время похода 1812 года.
В общем, появление этой книги следует всецело приветствовать. Эта книга одновременно и опыт критического анализа военных событий, и исторический первоисточник, исходящий от вдумчивого и внимательного наблюдателя. Конечно, эти наблюдения историк обязан тоже не брать на веру, а сопоставлять с другими свидетельствами и критически проверять их. В виде примера укажу на совершенно неправильное утверждение автора (стр. 105), будто «в материальном отношении русская армия за все десять недель своего отступления чувствовала себя превосходно». И из показаний Ермолова и из положительно единодушных показаний других участников похода мы знаем, что это было далеко не так. Да, впрочем, читатель найдет у самого же Клаузевица блистательнейшее опровержение его оптимистического отзыва. Вот что пишет Клаузевиц в своем откровенном письме к своей жене из Дорогобужа 12 августа 1812 года (стр. 210): «Лишения, связанные с походом, исключительны. Девять недель подряд ежедневные переходы, пять недель не раздевались, жара, пыль, ужасная вода, а часто и очень чувствительный голод». Так категорически он себя опровергает.
Но таких ошибок и произвольных утверждений в этой превосходной книге немного.
Ф. В. РОСТОПЧИН
МОИ ЗАПИСКИ, НАПИСАННЫЕ В ДЕСЯТЬ МИНУТ, ИЛИ Я САМ БЕЗ ПРИКРАС
Записки написаны Ф.В. Ростопчиным в 1823 г. на французском языке. Впервые опубликованы С.Д. Полторацким в парижской газете «Temps» в 1839 г., и в том же году переведны на несколько европейских языков. Публикуются по переводу С.Д. Полторацкого: Ростопчина Л. Семейная хроника. (1812 г.). - М., б.г.
Глава I.
Мое рождение.
В 1765 г. 12 марта я вышел из тьмы и появился на Божий свет. Меня смерили, взвесили, окрестили. Я родился, не ведая зачем, а мои родители благодарили Бога, не зная за что.
Глава II.
Мое воспитание.
Меня учили всевозможным вещам и языкам. Будучи нахалом и шарлатаном, мне удавалось иногда прослыть за ученого. Моя голова обратилась в разрозненную библиотеку, от которой у меня сохранился ключ.
Глава III.
Мои страдания.
Меня мучили учителя, шившие мне узкое платье, женщины, честолюбие, бесполезные сожаления, государи и воспоминания.
Глава IV.
Лишения.
Я был лишен трех великих радостей рода человеческого: кражи, обжорства и гордости.
Глава V.
Памятные эпохи.
В тридцать лет я отказался от танцев, в сорок перестал нравиться прекрасному полу, в пятьдесят — общественному мнению, в шестьдесят перестал думать и обратился в истинного мудреца или эгоиста, что одно и то же.
Глава VI.
Духовный облик.
Я был упрям как мул, капризен как кокетка, весел как ребенок, ленив как сурок, деятелен как Бонапарт,— все как вздумается.
Глава VII.
Важное решение.
Никогда не обладая умением владеть своим лицом, я давал волю языку и усвоил дурную привычку думать вслух. Это доставило мне несколько приятных минут и много врагов.
Глава VIII.
Что из меня вышло и что могло выйти.
Я был очень признателен за дружбу, доверие, и, если бы родился в золотой век, из меня, может быть, вышел бы человек вполне хороший.
Глава IХ.
Почтенные правила.
Я никогда не вмешивался ни в какую свадьбу, ни в какую сплетню. Никому не рекомендовал ни поваров, ни докторов, следовательно, никогда не посягал ни на чью жизнь.
Глава X.
Мои вкусы.
Я любил тесный кружок, близких людей, прогулки по лесу. Питал к солнцу чувство невольного боготворения и часто огорчался его закатом. Из цветов больше любил голубой, из еды предпочитал говядину под хреном, из напитков — чистую воду, из зрелищ — комедию и фарс, в мужчинах и женщинах — лица открытые и выразительные. Горбатые обоего пола обладали в моих глазах привлекательностью, для меня самого необъяснимой.
Глава XI.
Антипатии.
Я не любил глупцов и негодяев, женщин — интриганок, разыгрывающих роль добродетели; на меня неприятно действовала неестественность, я чувствовал жалость к накрашенным мужчинам и напомазанным женщинам, отвращение к крысам, ликерам, метафизике, ревеню; ужас — перед правосудием и бешеными животными.
Глава XII.
Разбор моей жизни.
Я ожидаю смерти без боязни и без нетерпения. Моя жизнь была плохой мелодрамой с роскошной обстановкой, где я играл героев, тиранов, влюбленных, благородных отцов, но никогда лакеев.
Глава XIII.
Награды небесные.
Мое великое счастье заключается в независимости от трех лиц, властвующих над Европой. Так как я достаточно богат, не у дел и довольно равнодушен к музыке, то мне нечего делить с Ротшильдом, Меттернихом и Россини.
Глава XIV.
Моя эпитафия.
Здесь нашел себе покой,
С пресыщенной душой,
С сердцем истомленным,
С телом изнуренным,
Старик, переселившийся сюда.
До свиданья, господа!
Глава XV.
Посвящение публике.
Чертова публика! Нестройный орган страстей, ты, возносящая до небес и втаптывающая в грязь, восхваляющая и осуждающая, сама не зная почему; безрассудный тиран, бежавший из сумасшедшего дома, экстракт ядов, самых тонких ароматов, самых благоуханных, представитель дьявола при роде человеческом, фурия в образе христианского милосердия.
Публика, которую я боялся в молодости, уважал в зрелом возрасте и презираю в старости, тебе я посвящаю свои записки. Милая публика! Наконец-то я для тебя недосягаем, потому что умер и поэтому глух, слеп и нем. Да выпадут на твой удел эти блага, для успокоения твоего и всего рода человеческого.
Граф Ф. В. Ростопчин