И. С. Шестакова Утопия и социальный идеал

Вид материала

Утопия

Содержание 1 Утопия и общественный идеал: соотношение познавательного и ценностного аспектов 1.2 Типологизация и социальные функции утопического 2 Генезис и социальные основы

Подобный материал:

• Аннотация Диалог «Утопия», 1615.51kb.
• Социальный идеал ф. Ницше и практика тоталитарных обществ, 275.34kb.
• История возникновения бюджета шестакова Н. Н., Шестакова, 58.6kb.
• Понятия «утопия» и«антиутопия» в литературе, 439.16kb.
• Доклад Фантастика: выбор жанра, выбор хронотопа, 742.49kb.
• Библиотека Альдебаран, 1643.14kb.
• Лекция 2 «Социальный статус, социальная роль и социальный контроль», 165.2kb.
• Формирование понятия «идеал» как ключ к воспитанию историко-культурного понимания произведений, 107.58kb.
• Осложнения сахарного диабета, 403.05kb.
• Социальный статус личности, социальные роли, 31.68kb.

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Алтайский государственный технический университет

имени И.И. Ползунова»


Бийский технологический институт (филиал)


И.С. Шестакова


Утопия и социальный идеал


Бийск

2007

УДК 101. 1: 316


Шестакова, И. С. Утопия и социальный идеал / И. С. Шестакова.


Алт. гос. техн. ун-т им. И.И. Ползунова, БТИ. – Бийск.

Изд-во Алт. гос. техн. ун-та, 2007. – 89 с.


В монографии рассматривается проблема социального утопизма как превращенной формы идеалополагания. Анализируются причины, источники, исторические условия утопического творчества, произво-дится его сопоставление с другими формами разработки социальных идеалов – идеологией, политической мыслью, мифологией, религией, философией. Предлагается вариант типологизации утопий на основе принципов историзма и социального детерминизма. Особое место уделяется анализу роли и места социального утопизма в современном обществе, критериям его продуктивности и безопасности для социальной практики.

Книга рассчитана на специалистов, преподавателей и студентов, изучающих социальную философию, историю, политологию и на всех читателей, интересующихся проблемами современного обществознания.


Рецензенты:


П. Н. Гуйван, доктор философских наук, АлтГТУ

С. Б. Орлов, доктор социологических наук, БТИ (филиал)


ISBN 978-5-9257-0103-4


 БТИ АлтГТУ, 2007

ВВЕДЕНИЕ


В кризисные, переломные моменты истории взгляд общества поневоле обращается на основы собственного бытия, происходит их переоценка и осмысление. Утопическое сознание – важный и неустранимый компонент этого процесса, поэтому его исследование представляется совершенно необходимым условием самосознания и самооценки общества, стремящегося быть на уровне современности. Мировоззренческие и идеологические проблемы, связанные с полаганием идеалов, постановкой целей и осмыслением средств их достижения, занимают первостепенное место: общество сопоставляет намеченные цели с полученными результатами, сверяет их с идеалами и получает возможность оценить настоящее сквозь призму прошлого и будущего.

Проблема исследования социального утопизма важна для оценки состояния наличного общественного сознания, а значит, и всего общества в целом: идет ли его изменение, перестройка или формы осмысления жизни остались прежними, – тогда бесполезны все другие элементы реформы. Утопические планы и проекты выступают как способ артикуляции общественных настроений, их изучение дает возможность подвергнуть рефлексии стихийно-иррациональные стороны менталитета. В нашем обществе происходит интенсивный поиск новых ценностных ориентиров. Возникающие новые группы идентификации (властные структуры, партии, движения) стремятся к созданию «идеальных образцов» для отождествления, типологизации и стандартизации индивидуальных ориентаций и устремлений. Необходима оценка программ и деятельности этих образований: насколько реальна оценка ими действительности, насколько жизненны выдвинутые ими задачи. Исходя из всего этого, мы можем говорить о возможности оценки соотношения сил в обществе.

Эти моменты все более остро осознаются в нашем обществе в настоящее время и актуальность проблем, связанных с утопическим сознанием, неуклонно нарастает. Тема из разряда отвлеченно-академических переходит в разряд публицистическо-полемических: она волнует не только научную общественность, но всех мыслящих людей, озабоченных проблемами своего времени и судьбами своего общества, народа. Как нашему обществу избавиться от «комплекса утопизма», при котором, открещиваясь от одних видов утопизма, мы впадаем в другие и не замечаем этого? Как поставить утопию на службу общественному развитию? Какие условия для этого необходимы? Эти вопросы уже не ждут, а требуют своего решения. Все вышеперечисленное, естественно, «опрокидывается» в будущее, вписываясь в сложнейшую теоретическую и практическую проблему: как сочетать неустранимость стихийности общественного развития со все возрастающей небезопасностью этой стихийности? Кризисность общецивилизационного характера, все острее ощущаемая современным мировоззрением, заставляет обращаться к поискам альтернативных возможностей развития общества. И утопические проекты при этом предстают одним из источников нового мышления, столь необхо-димого XXI веку.

Актуальность избранной темы обусловлена как ее социальной значимостью, так и внутринаучными потребностями, т.к. практическое решение обозначенных проблем должно опираться на теоретические разработки. Философское исследование не должно подменяться публицистической, эмоциональной позицией односторонне-негативного отношения к проявлениям утопического творчества в историческом прошлом нашей страны и на современном этапе. Необходимо до известной степени отрешиться от острополитического материала и взглянуть на проблему с широких, объективных позиций.

В европейской традиции следы социального утопизма мы можем проследить с античных времен: отдельные его элементы проявляются еще в творчестве Гомера, а великий философ Платон создал впечатляющий проект гармоничного общественного устройства. В произведениях классиков этого жанра – Т. Мора, Т. Кампанеллы, Э. Кабе, Сен-Симона, Фурье, Оуэна и многих других авторов – мы находим не просто яркие образцы желаемого устройства общества, но глубокие мысли о необходимости идеала для его развития, догадки о возможностях, заложенных в этом важном элементе мышления и деятельности.

Но теоретическое исследование социального утопизма стало возможным со времени разработки в немецкой классической философии проблемы общественного идеала: Кант и Гегель с разных позиций рассмотрели его как цель и норму, впервые сделав предметом философской рефлексии. Маркс и Энгельс связали общественный идеал с революционно-преобразующей деятельностью, подчеркивая, что идеал не внешняя по отношению к обществу данность, а компонент исторического движения, только в нем и возникающий. Утопическое сознание они оценивали как принципиально ненаучный и недиалекти-ческий способ выражения абсолютной истины, которая не зависит от времени, пространства и исторического развития человечества, возникший в условиях недостаточного развития производительных сил, незрелости пролетариата и отсутствия политического характера классовой борьбы. Они высоко оценивали деятельность предшествовавших утопистов, поскольку те гениально предвосхитили истины, доказываемые теперь научно, но современную им утопическую мысль третировали как нелепую, пошлую и реакционную, т.к. полагали, что с появлением материалистически-критического социализма утопизм сойдет с исторической арены. Эту позицию продолжали и развивали Г. В. Плеханов, В. И. Ленин. Со временем теоретические положения, обусловленные реалиями политической борьбы, устарели, но непреходящими остаются методологические основы исследования превращенных форм сознания.

Незаменим вклад в исследование утопического сознания русских мыслителей. Много дали для понимания сущности утопизма прозрения Ф. М. Достоевского, размышлявшего о неоднозначности стремления к счастью и опасности насильственного его навязывания. П. И. Новгородцев, исследуя историческую изменчивость общественных идеалов, предос-терегает от опасности абсолютизации одной из стадий этого процесса как источника утопизма. Работы Н. А. Бердяева и С. Н. Булгакова интересны в связи с анализом утопических аспектов марксизма, прежде всего в его русском варианте. Г. В. Флоровский и С. Л. Франк рассматривают причины существования, механизм образования утопизма как определенного направления мировоззрения. Он понимается как неизбежное логическое следствие натуралистического монизма и связанного с ним мироощущения органического всеединства, в рамках которого человек теряет перспективу свободы и творчества. Утопизм, по их мнению, – результат отпадения человека от бога.

В современной отечественной литературе явно недостаточно полновесных работ теоретического плана, посвященных анализу социального утопизма: можно назвать только произведения Э. Я. Баталова, Ч. С. Кирвеля и С. С. Сизова. Основываясь, в силу известных идеоло-гических обстоятельств, на обзоре утопий прошлого, эти философы произвели по возможности объективный, хотя и односторонний анализ. Утопии однозначно трактуются ими как пережитки, и ставится задача вытеснения их истинными типами или формами сознания – наукой, философией. Отдельные стороны утопического творчества рассматри-вают А. В. Барбасов, Н. И. Бочкарев, А. И. Володин, И. Н. Неманов, В. П. Шестаков. В исследование культурологических аспектов утопизма очень большой вклад внесла В. А. Чаликова.

В нашей литературе преобладают работы, анализирующие утопии отдельных регионов и временных периодов, а также творчество отдельных утопистов. М. К. Арипов, В. А. Гуторов, А. А. Игнатенко, О. Ф. Кудрявцев, Д. В. Панченко, Ю. Г. Чернышов, А. Э. Штекли, Л. С. Чиколини, А. М. Ушаков и другие исследователи много и плодо-творно работали и работают в этом направлении. Особо следует отме-тить авторов, посвятивших свои работы различным этапам русской утопической мысли: Р. А. Гальцеву, А. И. Клибанова, В. А. Малинина, К. В. Чистова и др.

Весьма популярными в нашей литературе всегда были исследова-ния такого направления утопической мысли, как домарксовский утопический социализм. Много было сделано в этой области учеными В. Г. Волгиным, Н. Г. Застенкером, С. В. Каном, И. К. Пантиным и др. При всех ценных открытиях и наблюдениях утопический социализм ими рассматривался только как стадия на пути к научному социализму, что чрезвычайно сужало эвристические возможности как самих авторов, так и предмета их научного интереса. Необходима большая работа по переосмыслению всего наработанного в этой области. Глубокий анализ различных аспектов проблемы «марксизм и утопизм» содержится в работах таких авторов, как В. М. Вильчек, Ю. Д. Гранин, С. Н. Некрасов, Т.И. Ойзерман, В. В. Скоробогацкий, В. С. Степин, Ю. Г. Соловьев, В. И. Толстых, В. Н. Межуев, Э. И. Файнбург и др. Исследование современного утопического сознания невозможно без обращения к публицистическим по своему жанру произведениям И. Клямкина, М. Капустина, Г. Лисичкина, А. Нуйкина, Г. Померанцева, А. Ципко, И. Шафаревича.

В работах отечественных ученых исследованы характерные черты утопического отношения к действительности, функции утопизма в обществе, произведено соотнесение утопии с другими компонентами общественного сознания, но серьезным их недостатком является недостаточная проработанность проблемы сущностной природы утопического сознания: его черты берутся как данные, поэтому анализ механизма формирования социального утопизма как специфического типа отношения к миру не имеет прочного основания. Уделено мало внимания проблеме сочетания рациональных и иррациональных сторон в утопическом творчестве. Недостаточно исследовано, какие изменения претерпевает одна и та же утопия в рамках одного и того же общества на разных этапах его развития. Только начато исследование характера современного отечественного утопизма. Настоятельно нуждаются в дальнейшей разработке проблемы сочетания различных видов утопизма, утопического и неутопического способов полагания общественного идеала, их проявления в различных конкретно-исторических ситуациях. Во многих моментах устарели существующие работы по анализу исторического развития утопического сознания, требуют пересмотра их теоретико-методологические основания.

При рассмотрении превращенных форм сознания и фетишизма автор обращался к работам К. Маркса. В трудах Н. Н. Козловой, В. И. Копалова, М. К. Мамардашвили, А. А. Хамидова и других оте-чественных авторов разрабатываются различные аспекты исследования социальных механизмов сознания, но надо отметить, что все эти авторы рассматривают данные явления в основном на экономическом, политическом и религиозном материале. Мысль о превращенном характере утопического сознания встречается в работах Э. Я. Баталова, С. С. Сизова, А. С. Попова, А. Л. Радугина, однако специально ими не исследуется.

Проблема идеала в отечественной философии интенсивно стала обсуждаться с начала 60-х гг. Э. В. Ильенков и Е. С. Громов стояли у истоков этого направления. Из последующих авторов, посвятивших свои работы исследованию общественного идеала (либо целиком, либо в качестве аспекта исследования), следует назвать В. Е. Давидовича, Л. М. Еремину, Е. В. Осичнюка, М. А. Рудницкую, С. В. Туманова и др. Теоретические исследования характера, природы общественных идеалов, принципов их классификации оказались весьма полезными для изучения утопического сознания, но общая нацеленность их работ на обоснование коммунистического идеала требует критического подхода.

В настоящее время на Западе поток работ, посвященных проблеме утопического сознания, настолько велик и разносторонен, что это позволяет исследователям говорить о возникновении целой отрасли знания – «утопиологии», вклад в которую сделали представители различных философских школ и направлений.

Не претендуя на полноту, можно попытаться выделить ряд направлений в этом многообразии. Большая группа философов едина в своем понимании утопии как того, что коренится в природе человека. Г. Кейтеб, Х. Ортега-и-Гассет, П. Тиллих, М. Шелер видят корни утопизма в присущем человеку стремлении сказать «нет» действительности, в стремлении не просто к лучшему, а к совершенному миру. Немецкий мыслитель Э. Блох, которого называли «философом утопии», понимал утопию как процесс реализации «принципа надежды», имеющего объективные основания в самой истории.

Немецкий социолог К. Манхейм, представитель «социологии знания», определяет сущность утопического сознания, исходя из характеристики той роли, которую оно играет в обществе. Для него утопия – это тип сознания, который не находится в соответствии с окружающим его бытием. Это трансцендентальное по отношению к бытию, чуждое действительности, неадекватное сознание. Оно критично и видит только те элементы действительности, которые способствуют подрыву существующего порядка. Утопии Манхейм противопоставляет идеологию, задачей которой является защита этого существующего порядка. И та и другая обусловлены спецификой социального бытия своих групп-носителей. Борьба идеологии и утопии оказывает воздействие на ход исторического процесса.

Американский философ Л. Мэмфорд видит назначение утопии в том, чтобы направить общественное развитие в «русло уготованного будущего», заставляя массы примириться с ним как якобы с неизбежностью, продиктованной «технологическим императивом». Утопия для него – «реализованный кошмар».

Следует отметить такое направление во французской философии, как «социология утопии», к которому относятся Ж. Эллюль, Л. Мулен, А. Глюксманн, А. Резлер и др. Во французском структурализме утопия рассматривается в рамках категории «социальное воображаемое», которая играет большую роль в осмыслении мировоззренческого основания социальной целостности.

Проблемы утопического сознания исследуются в работах

Х. А. Маравалля, Ф. А. Манюэля и Фр. П. Манюэля, Г. Маркузе, П. Рикера, Р. Рюйе, Ф. Полака, Е. Шацкого, М. Фрая и др. К сожалению, работы этих авторов малодоступны широкой научной общественности. Первыми из переведенных полновесных работ стали «Идеология и утопия» К. Манхейма и «Традиция и утопия» Е. Шацкого. Следует отметить и первую антологию «Утопия и утопическое мышление», составители которой попытались отобразить многообразие подходов к утопизму в западном обществознании.

Целью данной работы является исследование социальной утопии как превращенной формы общественного идеала с позиции гносеоло-гического и ценностного аспектов анализа. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- выявить порождающие основания социального утопизма как особого типа общественного сознания;

- проанализировать специфику идеалообразования в утопическом сознании и раскрыть механизм превращенности в процессе формирования утопических образов;

- определить место социального утопизма в контексте обществен-ного сознания;

- проследить внутреннюю логику исторической изменчивости утопического творчества и рассмотреть его связь с развитием общества и мировоззренческих оснований социального творчества;

- наметить принципы подхода к типологизации социальных утопий;

- определить основные тенденции эволюции социального утопизма и рефлексии по его поводу в современном обществе.

В своем исследовании автор опирался на теоретические положе-ния в области социальной философии, представленные в западной и русской философской традиции, в современной отечественной литера-туре, а также на исследования по проблемам утопии и утопического мышления и соответствующие публикации источников по истории русской утопии, утопического мышления на Западе.

Автор исходил из классических идей Н. А. Бердяева, Г. В. Ф. Гегеля, И. Канта, К. Маркса, Т. Мора, К. Манхейма, П. И. Новгородцева, К. Поппера.

Основными методологическими принципами работы являются: принцип восхождения от абстрактного к конкретному, единства логического и исторического, взаимосвязь познавательного и ценностного отношения, конкретно-исторический метод познания.


1 УТОПИЯ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ: СООТНОШЕНИЕ ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО И ЦЕННОСТНОГО АСПЕКТОВ


1.1 Социальная утопия в контексте общественного сознания


Термин «утопия» появился в 1516 году, когда вышла в свет книга Томаса Мора под названием «Золотая книга, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове «Утопия». С тех пор в арсенале философской рефлексии возникло понятие, которое отражает одну из важных сторон деятельности общественного сознания. Последовали производные понятия: «утопизм», «утопическое сознание», а со временем, несколько веков спустя, даже целый раздел социальных исследований под названием «утопиология».

Это слово изначально неоднозначно. Придумывая название своего воображаемого острова, Т. Мор к слову «топос» (место) присоединил приставку, которая в переводе с греческого на латынь может пониматься либо как «у» (нет), либо «ев» (благо), то есть толковать смысл образовавшегося термина можно двояко: либо как «прекрасное место», либо как «место, которого нет». Вполне вероятно, что Т. Мор сознательно поступил так, оставляя свободу трактовки за читателем, у которого напрашивается игра слов: место прекрасное, но (или: и поэтому) не существующее.

В нашей отечественной литературе, особенно последнего времени, понятие «утопия» используется очень широко, что вполне понятно в свете стремления осознать истоки и смысл нашей современной действительности. Но употребляется оно как интуитивно понятное и эта неотрефлектированность заметным образом сказывается на характере и уровне дискуссий об утопических сторонах общественного сознания.

Наиболее распространенная позиция понимает утопию как «изображение идеального общественного устройства, лишенное научного обоснования» [5, С. 295]. Данная идеологема выражает самоощущение мировоззрения, полагающего себя знающим объективные законы развития социальной реальности и ее движущие силы. Эта историцистская позиция подвергнута в современной философии развернутой и обоснованной критике, выявлена лежащая в ее основе имплицитная методологическая процедура: общество как объект исследования замыкается пространственно и временно и в таком качестве воспринимается как полностью понятное для исследователя.

Близкой к ней является понимание утопии как неадекватного, ненаучного отношения к будущему [81, С. 21]. Эта позиция верно выявляет проективный характер утопического творчества, его нацелен-ность на изменение общества. Но она не учитывает сущностную асим-метрию несуществования прошлого и будущего. С данной точки зрения и будущее, и прошлое можно понимать верно и неверно: история оценивает прошлое рационально, миф, легенда – иррационально, футурология о будущем судит правильно, утопия – неправильно. Открытость, альтернативность будущего делает противопоставление научных и утопических прогнозов недостаточно корректным.

Вообще, само по себе неадекватное отражение действительности, как и выдвижение общественных идеалов, присуще многим типам и формам общественного сознания, поэтому выдвигать эти черты в качестве сущностных оснований социального утопизма еще не означает выявления его действительной специфики. Необходим более глубокий анализ данного явления.

Автор полагает, что для выяснения порождающих оснований утопического сознания и присущего ему специфического набора черт, необходимо обратиться к марксовой методологии изучения «объектив-ных мыслительных форм» [130, С. 86]. Социальные идеальные формы, являющиеся способом движения общественного сознания в социальных системах, в условиях неполноты, раздробленности, частичности освоения социальной действительности, то есть в условиях отчуждения, приобретают превращенный характер и начинают играть роль самостоятельного механизма в социальных процессах. Они воспроизводятся самими социальными отношениями как объективно-мыслительные выражения реального процесса и не требуют, таким образом, для своего объяснения обращения к психической природе субъекта. Как необходимые механизмы жизнедеятельности они обладают определенной устойчивостью, структурностью. Это восполняющие и замещающие формы, ставящие некие символические образования на место реальных отношений. Сами по себе они в принципе нейтральны, но при определенных условиях оказывают на социальность разрушительное влияние.

Утопическое сознание является превращенной формой полагания общественного идеала. Играющий чрезвычайно важную роль в жизни общества процесс целеобразования, завершающийся в пределе выдвижением идеалов, во всей своей полноте скрыт от совершающих его отдельных социальных субъектов, он включает в себя очень большое число связей и опосредствований. На это накладывается узкий, ограниченный характер социального общения, все последствия отчужденного характера общественной жизни. Основные этапы этого процесса «выпадают» из поля зрения его субъектов и конечный результат – общественный идеал – начинает выступать как самостоятельное явление. Он видится не как результат истории, не как выработанный самими людьми, а как нечто внешне заданное, как внеположенная данность бытия. Например, руссоистское положение «человек рожден свободным» предполагает, что свобода – категория природы, а не истории и потому первична по отношению к последней.

Упорядоченность и последовательность элементов утопического идеала строится по логике, обратной действительному положению вещей. Если в реальном мире происходит отчуждение человека от общества, его атомизация, то в утопическом идеале – коллективизм, доходящий до отрицания индивидуальности. Если в действительности существует отчуждение от процесса труда и, как следствие, отношение к нему как к чему-то внешнему, навязанному, то в утопии труд – радость, игра, а в народной утопии труда и вовсе нет: все необходимое для жизни появляется само собой – молочные реки, кисельные берега, деревья, с растущими на них булками.

Противоречивость и саморазорванность действительности восполняется до системной полноты и связности, причем концептуаль-ная недостаточность возмещается мелочной регламентацией изобра-жаемого состояния. Утопический мир обретает самостоятельную жизнь. Он скрывает свои источники и создает видимость того, что он и есть подлинная единственная конкретность. А реальный мир выступает как нечто несовершенное, нарушающее эту гармонию вследствие неспособности людей удержаться на уровне утопических требований (нечто вроде утопического «грехопадения», не обязательно отнесенного в начало «истории»).

В утопическом сознании осуществляется фетишизация социаль-ной организации, общественных институтов, которые, в соответствии с общей логикой утопического подхода к действительности, вырыва-ются из многомерной общественной связи. Часто в качестве такового берется институт частной собственности. По мысли многих утопистов, стоит отменить, уничтожить его – и общественная жизнь коренным образом переменится, реализуются долгожданные принципы свободы, равенства и братства или, как сейчас, наоборот, стоит ввести частную собственность – и настанет процветание и изобилие.

Естественно, этот утопический мир не имеет источников развития в самом себе, хотя это не осознается творцами утопий. Действительный источник изменчивости утопического мира – сама действительность, в которой содержатся тенденции к изменению и преодолению различных стадий утопического сознания.

Итак, превращенный, восполненный внешний облик реального отношения не только отделяется от действительного движения, формой которого он является, но и становится его готовой исходной предпосылкой, независимым условием, встраивается в процесс жизнедеятельности в виде предваряющих «моделей», «программ». Именно превращенные формы действительных отношений являются содержанием мотивов побуждения к действию непосредственных агентов общественных отношений.

В гносеологическом аспекте роль социального утопизма во многом негативна: в нем возникают зародыши новых философских тенденций, но они не могут быть развиты в его рамках, поскольку утопические средства этого не позволяют, а, наоборот, подавляют это новое своими схемами и построениями. Однако в этом негативизме заключено и позитивное начало: утопическое мышление «расшатывает» старое мировоззрение, расчищает путь элементам нового.

Гносеологический момент безусловно подчинен аксиологическому: стержнем утопического сознания являются ценностные представления. Утопическое идеалополагание относится к ценностно-нормативной сфере освоения мира, но сам характер понимания ценностей здесь специфичен. Осуществляется «принципиальное приравнивание ценности и факта» [201, С. 84]. Причем теряется многомерный характер ценностного отношения: центральной идее (равенства справедливости и т.п.) придается характер наивысшей абсолютной ценности, что обесценивает все остальные человеческие ценности, они приносятся ей в жертву.

Таким образом, социальная утопия может быть определена как превращенная форма полагания общественного идеала, выявляющая в специфическом виде тенденции развития социальной действительности, характер и закономерности которой детерминированы подчинением и замещением гносеологических сторон отношения этой действительности ценностными.

Механизм этого процесса необходимо исследовать исходя из механизма целеобразования как процесса конструирования мысли-тельных моделей будущего. Проходя стадии необходимости, потреб-ности, интереса, утопическое сознание останавливается на стадии формирования абстрактной цели, т.к. в окружающей действительности пока нет оснований для реальных преобразований в желаемом направлении. Но при этом для сознания творца утопии процесс продолжается, и эта ступень предстает как задача и конкретная цель.

Складывающийся в этом процессе тип мироощущения представ-ляет собой диалектику рациональных и иррациональных сторон. Бессознательные моменты стихийно-отрицательного отношения к негативным явлениям действительности, предпочтения и желания людей концентрируются на разных уровнях утопического творчества – от ярких эмоционально-насыщенных образов народной утопии до альтернативных рациональных схем организации социума. При этом утопия стремится либо рационализировать иррациональность социальной жизни, поставить стихию под контроль разума, органи-зовать ее, либо каким-либо другим образом ввести в приемлемые рамки идеала.

Социальный утопизм проходит несколько стадий становления. На первой стадии он проявляется как утопическое настроение, возникающее сначала в эмоциональной сфере и развивающееся в сторону сферы рациональной умственной деятельности. Вторая стадия – умозрительное конструирование. Утопист от правильных частных умозаключений, основанных на наблюдении реальных фактов, стремится сразу к универсальным, однозначным и глобальным решениям, причем он констатирует «уклонение» общества от «законов мироздания», которые, по его мнению, не поняты или вообще не открыты, то есть, его не устраивает не только мир, но и система традиционных категорий, в которых он отражается («ничтожество ваших социальных наук», «бессилие политических наук» – часто говорил Ш. Фурье). Выдвигается задача «создать все заново» и начинается социальное изобретательство. На третьей стадии творчес-кие, новаторские черты утопизма, отражающие действительные тенденции развития общества, окончательно подавляются логикой построения утопического идеала, картина совершенного обществен-ного устройства застывает и превращается в абсолют.

Утопист ставит себя вне истории, выступает не как участник полисубъектного процесса социального познания и преобразования, а ощущает себя творцом, демиургом или правителем рисуемого идеаль-ного социума [См. подробнее: 152]. Этот взгляд извне предполагает, что целое (общество) важнее части (человека), поэтому благоденствие общества выше благоденствия его отдельных членов. Т.е. характерной чертой социального утопизма является социоцентризм.

Утопист всегда максималист: «в эпоху господства свечи он обдумывает всеобщую электрификацию, тогда как другие изобретают керосиновую лампу» [225, С. 35]. Методом формирования общественного идеала в данном случае является абсолютизация вырванных из действительности положительных, ценных и желаемых черт, доведенных до предела мыслимого совершенства. Антиисторизм этого способа полагания желаемого будущего приводит к статичности идеала. Будущее теряет открытость, приобретает черты неизбежной завершенности. То есть. утопическая философия истории тяготеет к провиденциализму.

Антидиалектическое отношение к действительности ведет к представлению о том, что не сам ход деятельности людей, а некий случай, внезапный переход могут способствовать претворению в жизнь этого идеала. Поэтому так велики надежды утопистов на монархов, филантропов и так часты идеи мессианства. Абсолютные истины разумного общественного устройства, по мнению утопистов, существуют сами по себе, вне реального развития общественного сознания, поэтому дело чистой случайности, когда они будут открыты.

Для завершения общей характеристики утопического сознания необходимо сопоставить его с другими элементами общественного сознания. Нужно выявить его место среди них, показать точки соприкосновения и моменты отличия. Какие же элементы общественного сознания необходимо взять для этой цели? Очевидно, те из них, которые, как и утопическое сознание, имеют отношение к рассматриваемому нами аспекту – разработке и выдвижению общественного идеала. Такими элементами в наибольшей степени представляются: идеология, мифология, религия, философия, политическое сознание, наука, искусство, мораль. Причем некоторые из этих элементов сами являются превращенными формами сознания, другие в той или иной степени испытывают влияние со стороны иллюзорных форм восприятия действительности. Анализ затрудняется тем, что в реальном процессе социальной жизнедеятельности все эти элементы общественного сознания «накладываются» друг на друга, происходит их взаимопроникновение и даже взаимозамещение.

Традиция сопоставления утопии и идеологии идет от К. Манхейма, чья известная книга, посвященная анализу сознания общества, так и называется «Идеология и утопия». Этот исследователь считает, что и утопия, и идеология не способны к правильному пониманию условий функционирования общества. Они отличаются не мерой истины, а ориентацией. Идеология выражает интересы господствующего класса, заинтересованного в сохранении и стабилизации наличной ситуации. А утопия служит для выражения интересов подавляемых групп, которые настолько заинтересованы в разрушении существующего общества, что видят только те элементы действительности, которые имеют тенденцию отрицать ее. Обеим Манхейм противопоставляет науку, которая, как он полагает, объективна по отношению к социальной действительности, пока не партийна.

Принимая утверждение о социальной ангажированности как утопии, так и идеологии, наверное, все-таки нельзя говорить об их резком противопоставлении. Утопию и идеологию сближает ценностно-целевая ориентация, воплощающая надежды и желания людей. Идеология задает обществу крупномасштабные цели, основополагающие идеи, неизбежно выражающиеся в форме идеалов. При этом любая общественная идеология дополняется целым сводом теорий и концепций «среднего» уровня, воплощающих дух, но отнюдь не букву идеала. Если же, при определенных условиях, эта грань стирается, начинается процесс утопизации идеологии, который может стать тотальным. А. К. Шевченко предлагает для такой ситуации термин «идеократия», понимая под ним «гипертрофированное разрастание какой-либо идеи в руководящий принцип социального устроения, обязательный для всех» [216, С. 42].

При сопоставлении утопического сознания и мифологии необходимо отметить, что речь идет о современном варианте последней, ибо первобытная, исходная форма мифологии исключает утопию (о причинах этого мы будем говорить позже). Но мы знаем, что, раз возникнув, крупные пласты общественного сознания затем не исчезают из него, а видоизменяются, приспосабливаются к новым условиям, появляются подчас в неожиданном виде, оказывая большое влияние на деятельность современного человека. Именно это произошло с мифосознанием. Если брать только область взаимодействия утопического сознания и мифа, то можно отметить, что последний оказывает большое влияние на сам характер утопий. Сакральное, вечно пребывающее время мифа, отрицающее развитие событий в каком-то определенном направлении, в утопических проектах проявляется как попытка порвать с историей, достичь раз и навсегда совершенного состояния. Равенство в этих проектах тоже зачастую трактуется в мифологическом духе как «растворенность» индивида в коллективе. То есть миф приобретает в утопии новое, превращенное существование. Влияние утопически абсолютизированных идей, в свою очередь, заметно в современных политизированных мифах. Так что нельзя согласиться с жестким разведением мифа и утопии в позиции французского анархо-синдикалиста начала XX века Ж. Сореля, который считал миф проявлением непосредственно народной мысли и революционной стихии, способствующим организации масс на борьбу, утопию же полагал оторванным от жизни умствованием теоретиков.

Основным моментом сходства между утопическим и религиозным сознанием является то, что оба эти элемента общественного сознания представляют собой порождение того этапа развития общества, когда возникла возможность выйти за пределы ранее нерасчлененной жизнедеятельности. Социальная практика приводит к тому, что индивид начинает выделяться из общества. Возникают социальные субъекты с разнонаправленными интересами и потребностями. Приходит конец и слитному, стадному сознанию. Появляется возможность критического подхода общества к собственному развитию, выделению и критике негативных его моментов. И религия, и утопия возникли первоначально как явления некоей духовной оппозиции. Их появление свидетельствует о саморазорванности, самопротиворечивости человеческого бытия и о стремлении преодолеть это состояние. Единственно возможной формой преодоления в то время могла быть иллюзия.

Еще один момент сходства: и религия, и утопия – результат творчества массового сознания, нуждающегося в утешении, надежде, хотя бы мысленной компенсации своих страданий. Обе имеют тенденцию переведения абстрактных представлений на язык образов; конкретно-чувственным и эмоционально-волевым моментам отдается предпочтение перед рационально-понятийной формой; в обеих преобладает вера.

То есть можно выделить сходство религии и утопии по причинам возникновения, времени появления, по субъекту-носителю, по выполняемым функциям. Но главное, что та и другая, отвергая мир, противопоставляют ему некий абсолютный и совершенный образ, то есть идеал, который всегда присутствует в сознании верующего человека и в сознании утописта. Полагание же идеала происходит в превращенной форме.

Но тут и начинаются весьма существенные различия. Они касаются внутреннего механизма постановки и развертывания этого идеала. Утопическое сознание полагает, что можно устранить все несовершенство мира, избавиться от него раз и навсегда и создать совершенные и идеальные в этом смысле общество и человека. Религия говорит о принципиальной неустранимости зла в мире, о вечно длящейся борьбе доброго и злого начал. Утопист убежден, что достижение идеала – дело рук самого человека. Религия считает, что совершенствование мира возможно только через бога. Утопия утверждает, что достижение совершенства, осуществление идеала возможно в этом, реальном мире. Религия осуществление идеала связывает только с выходом за пределы материального мира. Это потусторонний, неземной идеал.

Явившись продуктами распада мифосознания, утопия и религия как бы «поделили» между собой различные его стороны-тенденции. Религия восприняла представление о внешней по отношению к миру силе, связывающей, скрепляющей его воедино, о герое-спасителе. Утопия – представление о космичности человека, его возможности влиять на мир.

Утопия и религия не просто рядоположены в сознании общества. Они определенным образом взаимодействуют. Влияние религиозного мировоззрения на утопию несомненно. Многими исследователями отмечались эсхатологические и мессианские мотивы в различного типа утопиях (даже тех, которые отмежевываются от религии в своих проектах будущего). Многие утопические проекты включали в себя религию в качестве обязательного момента идеального общественного устройства и даже предлагали свой вариант культа (вспомним «Высший разум» Робеспьера), об этом же говорит личная религиозность многих утопистов-реформаторов. Но, бывает, утопия стремится вытеснить религию с тем, чтобы встать на ее место.

С проблемой влияния утопии на религию или проявления утопизма в религиозном мышлении сложнее. Религия, как правило, если и признает за утопизмом правду, то очень урезанную и искажен-ную, которая-де в религии дается в полном виде: «только чрез Церковь и в Церкви преодолевается утопический обман» [201, С. 98]. И в целом в представлениях самих религиозных мыслителей утопия оценивается негативно, она понимается как ересь, нечто враждебное подлинной религиозной вере (работы Г. В. Флоровского , С. Л. Франка и др.). Поэтому некоторые исследователи отрицают возможность существо-вания религиозной утопии [17, С. 52]. Но все же можно утверждать, что в реальной жизни утопический тип сознания может проявляться и в религиозной форме. Причем не только в направлении регресса религиозного сознания, как, например, утверждает А. К. Шевченко, трактуя утопию как вид неоязычества [228, С. 44], но и на современном ее уровне.

Очевидно здесь следует учесть неоднородность самого религиоз-ного сознания. В частности, нужно обратить внимание на существую-щие в нем различные концепции Царства божьего. Хилиастические концепции, допускающие установление справедливого мирового порядка в материально-чувственной форме, ближе к утопии. Трансцендентально-спиритуалистические, трактующие Царство божие как особое духовно-нравственное состояние человека, дальше от него.

Даже краткий обзор проблемы требует отметить и такое явление, как неортодоксальные религиозные концепции и существующие в их рамках утопические построения, какие мы можем найти у Вл. Соловьева, Ф. М. Достоевского, К. Н. Леонтьева, Н. Ф. Федорова и др. Это в области теории. А в практической области примерами могут служить многочисленные попытки создания религиозных общин, которые в этой земной жизни стремятся реализовать некоторые религиозные ценности [См. подробнее: 15, 85].

Таким образом, религия может выступать и как источник, подпитывающий утопию, и, с другой стороны, как ограничитель, как способ демистификации всех человеческих проектов.

Если при сопоставлении утопии и религии за основу были взяты ценностные моменты, то при сопоставлении ее с философией нужно обратиться к гносеологическому аспекту.

Первое, что их разделяет, – теоретичность философии и антитеоретичность утопического сознания, которое, как правило, создает наглядно-чувственные образы идеала, в то время как философия оперирует абстрактными понятиями. Для утопии же теоретические принципы всегда на втором плане, чаще всего они могут вообще не осознаваться творцами утопий.

Второй существенный момент: рефлексивность философии, включающая критическое осмысление всего, в том числе и собственных оснований, и нерефлексивность утопии, исключающая возможность критического анализа собственного содержания. Критичность утопии всегда направлена вовне, на окружающий мир и базируется не на теоретическом анализе, а на непосредственно эмоциональном отношении к миру.

Третье отличие касается отношения к полагаемому идеалу. Философия видит разницу между смыслом (истории или мироздания), который всегда неполон и который никогда не исполняется в виде какого-нибудь события или состояния, и бытием, их принципиальное несовпадение [См.: 113, С. 61]. Для утопии они совпадают.

Пересечение утопического сознания и философии наблюдается чаще всего в теоретико-методологической области, когда стихийно усвоенные философские принципы кладутся в основу утопического подхода к действительности: в первую очередь это натурализм, гипос-тазирование идей как подлинной реальности. Если же взять философию не в идеале, не в модусе долженствования, влияние утопизма в философских теориях может явно просматриваться. Например, утопический характер дискуссии по проблеме идеального в условиях несвободы философского мышления отмечает В. В. Скоробогацкий [179].

При сопоставлении утопического сознания и науки часто обращаются к Э. Маху, который первым указал на близость научного мысленного эксперимента и утопии. Эту линию сопоставления продолжил Макс Вебер, отметивший родство утопии и социальной теории. Социолог в некотором отношении похож на утописта, когда создает «идеальный тип» какого-либо явления, выделяет некоторые черты действительности, которые в таком «изолированном» виде не существуют, но для понимания данного явления имеют огромную роль [30, С. 389].

Утопия, действительно, может быть рассмотрена как своего рода мысленный эксперимент: утопист берет некий отвлеченный принцип и «прикидывает», что получится при его воплощении в жизнь. Правда, в отличие от ученого, утопист ответ знает заранее. Отличие утопического эксперимента от социально-научного состоит в подходе к самому эксперименту. Научный стремится проверить истинность или ложность выдвинутой гипотезы, а утопический преследует задачу доказать совершенство утопического проекта, который считается заведомо истинным.

Можно сопоставлять утопию и науку, но нельзя подходить к утопии с критериями научности. Она представляет собой принципиально вненаучный способ познания, который, однако, зачастую очень широко пользуется достижениями науки для своих целей. Можно найти этому множество примеров от «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона до современных сциентистских утопий. В таком случае научным и техническим достижениям приписывается роль механизма осуществления социального по своей сути идеала, то есть наука и техника фетишизируются, их развитие рассматривается как панацея от всех общественных зол. Но это внешний план взаимодействия.

Связь утопии и науки просматривается более глубоко – на уровне общетеоретических парадигм познания. Исследователи отмечают, например, влияние классической науки Нового времени на ту картину мира, которую в этот период разрабатывают утописты. Создаваемые ими утопии тоже можно назвать классическими (в ньютоновском духе): они тяготеют к механически упрощенному пониманию социального устройства, к однозначному и одномерному толкованию человека и его потребностей.

В рамках самой науки возможны ситуации проникновения в нее элементов утопического мышления, когда осуществляется отождествление построений науки с действительностью, что и вскрывается в ситуации кризиса философско-методологических ее оснований.

В целом же и философия, и наука как теоретическое сознание, которое должно отдавать себе отчет в смысле и происхождении своих абстракций и понятий, в границах и сферах их применения, есть постоянное «распредмечивание» превращенных форм.

Появившаяся в XX веке новая форма социального прогнозирования – футурология – не потеснила утопию с занимаемых ею позиций. Скорее, между ними возникли отношения своеобразной взаимодополнительности. Их отличие связано прежде всего с предметной разнородностью осваиваемой ими реальности, равно как и со способами освоения ее.

Футурология ориентируется на формирование реального образа будущего состояния предмета. Утопия – на формирование идеального образа, который по шкале времени может быть отнесен куда угодно. Футурология опирается на анализ объективных тенденций общественного развития. Утопия строит свой предмет произвольно, вне научных закономерностей. Футурология дает прогнозы фрагментарного характера, главным образом в области техники, технических и естественных наук и связанных с ними областей. Дальность этих прогнозов – ближайшие три-четыре десятилетия максимум. Утопия дает целостный образ грядущего, область ее интересов – главным образом социальная жизнь. Ее прогнозы долгосрочны. Футурология делает свой прогноз достовернее и объективнее, максимально освобождаясь от ценностных моментов. Утопия, напротив, рисует образ не возможного и вероятного, а желаемого мира.

Чтобы произвести сравнение между утопией и политическим сознанием, вспомним, что политика трактуется как «искусство возможного», а утопия выбор между двумя вариантами действительности заменяет выбором между действительностью и идеалом. Сущностью политики является компромисс, непрочная гармония различных голосов, «окончательное» решение в политике означает конец самой политики, чреватый для общества баррикадами и концентрационными лагерями. Но все же в политике, особенно на обыденном уровне политического мышления, роль утопизма всегда огромна: от политических акций всегда ждут коренных перемен. Подпитывает это мышление и мифология: миф о великом законодателе, правителе, миф о революции, которая разрешит все проблемы. Но и на теоретическом уровне границы между утопией и политикой не закрыты: утопия нередко «угадывает» тенденции развития общества. Марксизм в этом смысле был попыткой навести мосты между утопией и политикой: между утопией как образом идеального общества и политикой как искусством управлять силами, действующими в существующем обществе.

Утопическое сознание широко пользуется искусством для выражения своих творений, нередко выступающих в виде художественных произведений. Но результаты взаимодействия этих областей, каждая из которых исходит из «тоски по идеалу», как правило, бесцветны и неинтересны. Кьеркегор говорил, что нет ничего скучнее изображения вечного блаженства. Тем самым, средствами искусства вскрывается порочность утопического стремления остановить развитие: из картин совершенного человеческого общества исчезает жизнь. Другое дело антиутопии: в этой области созданы подлинные и неувядаемые шедевры литературы.

Поэтому в рамках самой утопии отношение к искусству утилитарно-настороженное. Оно не признается как область свободного проявления человеческих возможностей. Утописты стремятся поставить его на службу по-своему понимаемой ими общественной пользе, т.е. извне вносят в него заранее заданные цели. Еще Платон в своем «Государстве» ввел цензуру для поэтов и предлагал «обязывать их воплощать в своих творениях нравственные образы» [156, С. 185]. За несоответствие этому требованию мыслитель критикует творчество Гомера и предполагает допускать его в своем идеальном государстве только отдельными фрагментами.

Утопия и другие способы полагания общественного идеала не просто сосуществуют, а находятся в состоянии весьма подвижного взаимодействия. Мы наблюдаем их одновременное взаимопроникновение и взаимоограничение. Утопия «использует» политику, науку, религию и другие области общественного сознания для создания своих образов, проявляется в этих формах и через них. Утопические проекты нередко дают импульс для развития разных областей общественного сознания: в политике они могут служить источником возникновения плодотворных, устремленных в будущее идей (например, утопии «вечного мира» Э. Роттердамского), философию подталкивают к анализу насущных общественных потребностей (например, критикой частной собственности заставляют обращаться к проблеме причин ее возникновения и существования), раскрывают горизонты науке и технике (Бэконовские прозрения о том, что в будущем технические изобретения изменят жизнь общества).

В свою очередь, наука, философия, религия и другие формы общественного сознания не дают развернуться, чрезмерно распространиться утопическому максимализму, сдерживают утопи-ческие притязания. Когда же механизм движения общества дает сбой, это состояние динамического равновесия может нарушиться. Характер взаимодействия утопии со всеми этими образованиями меняется: она «оккупирует» идеологию, тесно смыкается с мифологией, теснит науку, подчиняет ее своим целям (вспомним отношение к кибернетике и генетике, деятельность «народного академика» Т. Лысенко, недавнюю судьбу общественных наук, когда они представляли собой не реальное социальное знание, а выражение массовых предрассудков, изложенное «научными» понятиями); религию ограничивает и подчиняет, футурологию подменяет собой (сценарий построения коммунизма к 80-м годам). При этом утопия усиливает моменты превращенности в этих формах и уровнях общественного сознания, возникает явление своеобразного резонанса, взаимоусиления иллюзорности и ложности отражения действительности симбиозно-утопическими образованиями. Вся духовная структура общества меняется, возникает новое, на какой-то период времени устойчивое образование – тоталитарная ментальность.

Превращенные формы разрушаются в процессе развития. По отношению к утопии мы можем наблюдать это еще до соприкосновения утопии с жизнью, в теоретическом плане. Можно назвать это «парадоксом завершенности утопии» (отметим, что относится он не к утопиям-образам, какими являются народные утопии, а к построениям теоретиков, поскольку только последние можно проанализировать, доводя до логического конца заложенные в них принципы).

Существо утопии – открытый способ мышления, заранее допускающий любую возможность изменения социальной действительности. Но если на основе исходно заданных принципов начинается – пусть теоретическое, мысленное – достижение изначально же поставленных целей, сроится целостная конструкция, в результате происходит утрата открытого характера утопического мышления.

При этом одно из самых существенных зол утопического подхода – неизбежность признания насилия средством достижения поставленной цели. Цель при этом должна признаваться неизменной, не зависящей от развития общества, а намеченные преобразования захватывать все общество, все его сферы одновременно.

К. Поппер назвал такой подход утопической инженерией и проследил на примере творчества «основоположника» данного вида инженерии Платона. Философ прослеживает связь между платоновским крайним радикализмом, требованием широкомасштабных мер и его эстетизмом. К обществу Платон-политик подходит как художник, который создает города во имя красоты. Но для этого он должен сначала «очистить доску», то есть изгнать или убить негодных для его целей людей, чтобы на пустом месте создать свое совершенное произведение. Образ «очистки холста», «доски» встречается и в «Государстве», и в «Политике». Получается, что «попытка создать рай на земле неизбежно приводит к созданию преисподней» [162, Т. 2, С. 274].

Итак, мысленно доводимая до логического конца утопия приводит к результату, противоположному прокламируемой цели. Не только философы понимали это. Еще в прошлом веке эту роковую диалектику констатировал Ф. М. Достоевский в романе «Бесы», где один из персонажей признается: «...мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя их безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом» [52, С. 311]. У современных исследователей появился даже термин «утопический закон оборотничества», выражающий эту закономерность.

Представление о том, что утопия является нереализуемой фантазией – предрассудок обыденного сознания. Практическое воплощение утопических проектов или их отдельных сторон нередко наблюдается в истории. В локальном плане утопические эксперименты могут быть очень ценными – и как опыт, и как образец, и как пример. Отцы-основатели Америки не скрывали, что в создании Конституции США их вдохновляла «Республика Океания» Дж. Харрингтона. Глобальные утопические эксперименты опасны. В XX веке, когда произошло «восстание масс», выход на арену истории массового человека, роль социального мифа и утопического проекта стала особенно велика, на что указывали Н. А. Бердяев и К. Поппер, рассматривая влияние социального утопизма на формирование тоталитарных режимов.

Проведенный анализ подводит нас к выводу, что именно понимание социального утопизма как превращенной формы полагания общественного идеала позволяет рассматривать многообразие черт этого явления как целостность, систему. Внутренняя логика социального утопизма, обусловленная его сущностными чертами, строит по своим законам все этапы проявления данной структуры в социальном целом – от формирования до воплощения.