Указ Президента РФ от 20 февраля 1995 г. N 176

Вид материала

Документы

Содержание Графы и дворяне Дело канцелярии СПБ гражданского губернатора Кавалеру Якову Сергеевичу Николеву Лист 23 октября 1841 г. Лист 3 11 октября 1841 г. Лист 413 октября 1841 г. Графское дело

Подобный материал:

• Указом Президента Российской Федерации от 20 февраля 1995 г. N 176 "Об утверждении, 1413.66kb.
• Указ Президента України, 136.66kb.
• Указ Президента Республики Беларусь от 30 декабря 2011 г. № 621 (Национальный реестр, 733.93kb.
• Указ президента україни №1001/2011, 137.12kb.
• Указ Президента Республики Беларусь от 14 марта 2011 г. № 109 (Национальный реестр, 694.39kb.
• Указ Президента України від 09., 362.86kb.
• Указ президента республики беларусь, 33.94kb.
• Указ Президента Республики Беларусь №116 от 27 февраля 2009, 16.15kb.
• Управлении Президента Российской Федерации по работе с обращениями граждан и организаций., 78.08kb.
• Указ Президента України від 16., 114.83kb.

Графы и дворяне


«По семейным легендам, предок рода Коновницыных выехал из ли­товской Пруссии к сыну Александра Ярославича Невского Дмитрию во второй половине XIII в., так как Пруссия была захвачена кресто­носцами и владетельному князю не оставалось иного выбора. Ис­торические документы говорят о московском боярине Андрее Ива­новиче по прозвищу Кобыла, посланном в Тверь сватать невесту для Симеона Гордого в 1347 г. Он дал начало нескольким известным фамилиям. Один его праправнук, Иван Семенович, получил прозва­ние Коновница. Родовой столбец представляет его потомков, кото­рых обозначим в горизонтальном ряду:


Иван Семенович Коновница — Василий Иванович Коновницын — Василий Васильевич — Василий Васильевич — Петр Васильевич (упо­минается в 1609 г.) — Иван Петрович (стряпчий в 1692 г.). Три его сына появились на свет в самом конце XVII в начале XVIII в. Это Сергей Иванович, женатый на Анастасии Кононовне Елагиной, его брат Петр Иванович и третий брат Григорий Иванович, строитель цер­кви Покрова Божьей Матери в своем поместье Кярово. Благодаря тому, что похоронен он был в этой церкви, возведенной в 70-е гг. XVIII в., сохранилась и беломрамор­ная плита в стене над.его погребением с датами жизни: 30.1.1710 — 7.1.1777. Тут же погребена и жена его Афимья (Евфимия) Кириллов­на, рожденная Гаряинова (1710 —5.XI.1781).


Все три брата не пошли в столбец, поданный в Разрядный приказ в 1682 г. и не зафиксиро­ваны печатными родословцами. У среднего брата, как и у двух дру­гих, тоже была жена и потомство, хотя имя жены не известно.


Назовем представителей следующего колена рода. Известен сын старшего брата Петр Сергеевич; женатый на Пелагее Васильевне Пущиной (1722 — 1771). У среднего — трое: два сына и незамужняя дочь Елизавета (1741 — 1791), погребенная,в той же церкви Покрова. Старший брат — Антипатр Петрович (1725 — 2.111.1786), живший в Москве и женатый на Феодосии Ивановне Мусиной-Пушкиной. Младший, Петр Петрович, генерал-поручик в конце жизни, в тече­ние семи лет (1786 — 1793) — губернатор Петербурга. Затем Екатери­на II отправила его управлять обширной Олонецкой губернией, где Петр Петрович и скончался в 1796 г. и был погребен в монастыре Александра Свирского, в тридцати шести верстах от Олонца. Женой его была Анна Еремеевна, рожденная Родзянко.

У младшего из детей Ивана Петровича, Григория Ивановича, был сын Никита, погибший двадцати лет (8.IX. 1749 — 10.11.1770) в память его скорее всего и возводилась Кяровская церковь.


Обширные вла­дения Григория Ивановича и его супруги перешли к единственной наследнице Агафии Григорьевне (1748 — 5.VIII. 1826), еще при жизни брата, в 1765 г., вышедшей замуж за псковского помещика Ивана Ивановича Корсакова (1735 — 1805). Супруги имели более 3000 кре­постных и множество поместий, среди которых майоратным было село Полонаи (Полонное) в Порховском уезде, где Корсаков и был погребен. Агафия же — в Кярове, рядом с братом и родителями. Суп­руги Корсаковы (в псковском произношении — Карсаковы) имели двух сыновей и двух дочерей. Это Алексей Иванович Корсаков (1767 — 1811) и Никита Иванович (1775 — 1857), через брак с дочерью кн. Дондука, последней в своем роде, приобретший и княжеский титул, и двойную фамилию Дондуков-Корсаков. В 1839 г. он стал почетным членом Академии художеств.


Дочерьми Агафии Григорьевны были Анна Ивановна (1769 — 29.1.1843), в 1801 г. ставшая женой своего троюродного брата Петра Петровича Коновницына, и Мария Ивановна (1777 — 26.11.1873), му­жем которой был брат декабриста Александр Иванович Лорер (19.IX.1779 — 17.Xl.1824), участник Аустерлица, Фридлянда и «ледово­го похода» на Аланские острова в войне со Швецией 1809 г., в том же году «за ранами» вышедший в отставку с чином полковника лейб-гвардии Уланского полка. Лореры были бездетны. Обширные владе­ния мужа Агафия Григорьевна передала сыновьям, а земли, наследованные ею от Коновницыных, — дочерям. Так, старшей Анне - досталось Кярово, а Марии — Гораи. Хотя Гораи находились в Опочецком уезде Псковской губернии и отстояли более чем на сто километров от Кярова, Александр Иванович погребен был в родо­вой коновницынской церкви Кярова. Пройдет почти пятьдесят лет, и когда скончается Мария Ивановна, то будет погребена не рядом с мужем, а примерно в четырех верстах от, Гораев, на Предтечевском древнем погосте, по другую сторону реки Великой, напротив почтовой станции Синское Устье, столь известной нам как место полу­чения писем ссыльным Пушкиным.


Мария Ивановна имела приемную дочь Елизавету Козлову (1818 — 1906), побочную дочь кою-то из Корсаковых. Ее мужем стал барон Розен, младший их сын — Георгий Владимирович Розен (18.IV.1849 — 20.XII.1908), мировой судья Опочецкого уезда, попечитель дома для престарелых писателей и учи­телей сельца Михайловского, — собственно основатель Пушкинского заповедника.

После смерти приемной бабушки Марии Ивановны в 1873 г. он делается владельцем Гораев, а в 1875 г. женится на Ольге Николаев­не Горожанской (1855 — 1916). Две их дочери — Елизавета (Вета, p. 6.VIII.1879) и Тамара (Мара, p. 3.V.1894) — последние владелицы великолепных Гораев, сожженных крестьянами в ноябре 1917 г. со всем их историческим убранством — картинами, портретами, альбомами... Девушкам удается перед пожаром бежать, добраться до Ревеля, где в 1923 г. младшая из них становится женой кн. Волконского. На этом сведения обрываются. То обстоятельство, что Мария Ивановна Лорер не передала имение ни племянникам, ни их детям Коновницыным, по-видимому, развело к концу XIX в. владельцев Гораев и Кярова.

В книге 1912 г. «Подвиги славных предков» внука Анны Иванов­ны ф. А.И. Коновницына само название Гораев упорно опускает­ся. К концу XX в. даже название поместья совершенно неизвестно наследнику рода Сергею Николаевичу».


«По-видимому, при поджоге большевиками Кирова погибли не только дом и уникальные документы, портреты, но и дневник Пет­ра Петровича 1813 — 1814 гг., опубликованный его внуком… Он писан большей частью по-французски, весьма ла­коничен, но записи есть и по-русски. (В апреле 1814 г.): «5 июля рас­считываю, если Бог поможет, быть в любезном своем Кярове». Но это не удалось — до сентября Коновницын в Париже. Так, он запи­сывает, что 13 августа «имянины короля французского. Все госуда­ри и принцы и мы все их сопровождали в 11 часов в Тюильри для поздравлений». Туг же скупая заметка: «Я все еще на костылях». И только 20 сентября: «выехали из Парижа через Фонтенбло» — по-прежнему с великими князьями, которых воспитателем фактически оказался Петр Петрович. Можно лишь воображать встречу с Росси­ей, Гдовом, Кяровым, женою и детьми, торжественный молебен в Покровском церкви...»


«Скончался Петр Петрович 28 августа 1822 г. в дороге, в поместье Ралль близ Петергофа. Отпевание происходило в церкви Кадетского корпуса. Погребение — в Кярове, где гроб несли сыновья и прибывший вос­питанник — Великий Князь Николай Павлович. Гроб опущен был в углуб­ление под полом церкви у левого клироса».


«Во время совета в Филях, при всем благоговении перед Кутузо­вым, Коновницын не мог с ним согласиться. «Я умру спокоен, по­тому что я не виноват в отдаче Наполеону Москвы», — скажет он позже».


«После сдачи Москвы Кутузов двенадцать суток «темнил», тихо пе­рестраивая и переводя войско на юго-запад и запирая французов на пространстве, уже ими пройденном, — выжженном и голодном. Ше­стого сентября Коновницын назначается дежурным генералом, то есть правой рукой главнокомандующего. Больной, в лихорадке, тай­ком от Кутузова он является на помощь Орлову-Денисову. Именно этот эпизод использует Л. Н. Толстой в «Войне и мире» (т. IV), ког­да весть о выступлении из Москвы французов означает начало дей­ствий под Тарутиным, а депеша об этом приходит ночью и вестовой будит больного: «На красивом, твердом лице Коновницына, с лихо­радочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выра­жение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно-спокойное и твердое выражение... Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскры­той дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, при­казывая каждому посланному будить себя, всегда во время сражения, был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посы­лать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шес­терен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существен­ную часть машины».


В.П. Старк.




В кяровском храме имеется настенная мраморная доска, на которой написано о захоронении на сем месте Ивана Петровича Коновницына и его супруги Марии Николаевны, урожденной Бахметевой (в некоторых материалах Бахметьевой – В.Б.). Надо отметить, что декабристы в просвященных кругах пользовались репутацией, что была у них до восстания. Многим откровенно сочувствовали. Были же и противники поддержания контактов с ними. В этом легко убедиться, проанализировав воспоминания Лорера, в части касательно мужа Елизаветы Петровны.


По приезде Ивана Петровича в отчий дом после многих лет скитаний, возникла секретная переписка между Гдовом и столицей, свидетельства которой удалось недавно найти в ахиве С.-Петербурга. Аналогичная суета провинциальных и столичных властей была поднята по поводу приезда мятежного, а просто, неординарного человека, в сельцо Михайловское – А.С. Пушкина. За поэтом осуществлял надзор настоятель Святогорского монастыря, а со специальной миссией приезжал некто Бошняк – сыскарь.


Дело канцелярии СПБ гражданского губернатора

о прибытии в Гдовский уезд на жительство отставного Поручика

графа Ивана Коновницына


«№ 265/42 секретного стола


началось 2 октября 1841

кончилось 14 октября 1841


Лист 1


Секретно


Его Высокородию

исправляющему должность СПБ гражданского

губернатора Господину Коллежскому Советнику и

Кавалеру Якову Сергеевичу Николеву


Гдовского земского исправника


Рапорт


Вашему Высокородию почтеннейше донести честь имею, что в Гдовском уезде в имение камер-юнкера графа Алексея Коновницына прибыл граф Иван Коновницын из Малороссии, которому как известно воспрещен въезд в обе столицы по случаю прикосновенности к заговору бывшего в 1825 году против правительств. По сие время не имею никакого отношения о имении наблюдения за вышеупомянутым Коновницыным, но известно мне, а посему считаю обязанностью донести Вашему Высокородию о прибытии Коновницына, который намерен прожить всю зиму в Гдовском уезде у матери его графини Анны Коновницыной.


Исправник барон Зальц.

21 сентября 1841 года. № 569.


Лист 2


3 октября 1841 г.

№ 463


Его Сиятельству

Господину СПБ военному генерал-губернатору


Гдовский земской исправник от 26 истекшего сентября за № 368 донес нам, что в имении камер-юнкера графа Алексея Коновницына, находящееся в Гдовском уезде, прибыл из Малороссии граф Иван Коновницын, которому как известно воспрещен въезд в обе столицы, по прикосновенности его к мятежу 14 декабря 1825 года и намерен прожить всю зиму у матери его Графини Анны Коновницыной


Не видя гражданского губернатора, чтобы означенному графу И К дозволено было поживать в СПБ губернии я счел долгом обстоятельство сие довести до сведения вашего Сиятельства и покорнейше просить почгейнейше начальническим предписанием Вашим может ли быть допущено временное пребывание в Гдовском уезде графу И.К., или же спедует выслать его оттуда безотлагательно.


Подпись. Гражданский губернатор Шереметьев.


Лист 3


11 октября 1841 г.

Секретно


СПБ Военный

Генерал Губернатор

канцелярия,

экспедиция

3.10 октября 1841 г.

№370 ответ на № 463


Господину СПБ Гражданскому

Губернатору


На представление от 3 октября о пребывании в Гдовском уезде из Малороссии отставного Порутчика Конно-Артеллерийской № 10 Батареи Графа Ивана Коновницына, которому по прикосновенности к происшествию 14 декабря 1825 года воспрещен въезд в обе столиць имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что о сем Коновницыне состоялись Высочайшие повеления:


1-ое в 1837 году о дозволении ему остаться в Гдовском уезде, в сельце Кярово с тем, чтобы за ним учрежден был строгий полицейский надзор с воспрещением въезда в Столицы и


2-ое в 1838-м о прекращении за ним надзора по снисхождению к просьбам матери его и по уважению отлично скромного его поведения разрешением ему жить где пожелает, за исключением однако же обоих столиц, о чем бывший Г Гражданский Губернатор уведомлен мною от 24 декабря 1837 года (№225) и января 1838 (№34)


СПБ Военный Генерал-

Губернатор. Граф.

Подпись.


Лист 4


13 октября 1841 г.

Г. Гдовскому земскому исправнику


В ответ рапорта вашего высокородия от 26 сентября за № 368-м даю знать, что к прибывшему ныне в Гдовский уезд на жительство отставном поручике графе И. К. собрались следующие высочайшие повеления: первое. В 1837 г. о дозволении остаться в Гдовском уезде в сельце Кярово с тем, чтобы за ним учрежден был строгий полицейский надзор с воспрещением въезда в обе столицы, и второе, - в 1838 году о прекращении за ним надзора по снисхождению к просьбам матери его и по уважению отличного скромного его поведения с разрешением ему жить где пожелает за исключением обоих столиц.


Гражданский губернатор Шереметьев. Подпись».


Н.Н. Наумова.





В одном из номеров Гдовской зари был размещен интересный материал о имении и о его судьбе в начальный советский период. Очень добросовестная студенческая работа, написана, очевидно, кем-то из студентов Пскова. К сожалению, авторство не указано. Статью, между тем, можно считать програмной в деле изучения Кярово. Приводим выдержки.


Кярово


«Сохранившийся план (автор не указывает местонахождение плана кяровского имения) дает пред­ставление о расположении основных построек усадьбы. Двухэтажный бар­ский дом общей площадью 70 квадратных метров; дом с мезонином, крытый лучиной; кирпичный дом для рабочих из 3-х комнат, построенный в 1910 году; конюшня на 4 стойла; ледник; водогрейня; баня; скотный двор каменный и деревянный; амбар, и другие хозяйственные постройки. Поместье было небольшим, в описи 1919 года отмечается, что пашня со­ставляла 40-50 десятин; покос - 27 деся­тин ; 40 десятин было под лесом и выгоном. Размер усадьбы с парком составлял 7,3 десятины.


С 1873 по 1879 год в Кярово су­ществовала «Ивановская» школа. Она была устроена Эммануилом Ивановичем Коновницыным в па­мять о своем отце. Обучаясь в шко­ле, ученики получали от графа пи­тание и жилье.


В 1918 году в имении жила гра­финя, которая вынуждена была про­давать мебель и другие предметы быта за продукты местным крестьянам. При усадьбе осталось всего два батрака, которые ухаживали за шестью коровами и двумя лошадь­ми, и небольшим количеством сельхозинвентаря.


Уездный земельный отдел пытался создать на базе имения молочную ферму, и с этой целью сюда перевели реквизированный у кулаков Громова и Любомудрова ( у жителей с. Скамья - Б.В.) скот. Какое-то время в имении стояла воинская часть, затем в декабре 1925 года здесь создается военсов-хоз, подчиненный Петроградскому продотделу. Попытки привлечь кре­стьян-единоличников ни к чему не привели. В мае 1922 года состоя­лась передача имения Кярово в ведение Гдовского военного комиссариата. К этому времени от имения практически ничего не осталось. Единственный сторож постоянно сообщает в уезд о том, что в доме с мезонином провалилась крыша, пришли в негодность полы и потол­ки в барском доме, нет окон, двер­ных рам и т.д. Сейчас о прекрасном имении напоминает только запущен­ный парк.


В марте 1922 года военсовхоз был ликвидирован, создан продсовхоз, но и он оказался недолговеч­ным, так как уже 27 января 1923 года началась его ликвидация. В этот период были распроданы и розданы оставшиеся от прежнего хозяйства животные. Сохранились акты о списании скота, который был реквизирован и роздан голодающим крестьянам и рабочим фабрики. С 1923 по 1925 год имение находи­лось в ведении уездного земельно­го отдела. Только в июне 1925 года имение было продано продолжав­шей работать фабрике, правда, под новым названием им. Демьяна Бед­ного. В документе отмечается, что «фабрике разрешается произво­дить ремонт всего большого дома, бывшего дворца имения Чернево, охрана парка, приведение его в по­рядок, но не разрешается восста­новление хозяйственных построек». На сегодняшний день из постро­ек имения Чернево продолжают су­ществовать дом управляющего и ко­нюшня. Длительное отсутствие над­лежащего ухода привело к распаду некоторых парковых композиций, разрастанию самосева, утрате ча­сти прогулочных дорог, видовой пло­щадки и перспектив».


Из зборника студенческих работ под редакцией М.Т. Марковой.


Очень безрадостная картина о состоянии имения к 1918 году. Эти пресловутые 2 батрака, 4 стойла, 2 коня и дом 70 квадратных метров, в то время, как у кулаков не редкость были дома в 200 – 300 метров жилой площади. Угодья иных богатеев исчислялись сотнями и тысячами десятин земли. Все говорит об упадке экономической деятельности представителей рода в предреволюционную пору.


В начальные годы ХХ столетия в уезде немногие землевладельцы из дворян могли составить серьезную конкуренцию новым богатеям из крестьян, таким, например, как Громов из Скамьи. После реформы 1861 года серьезным фактором экономической конкуренции стал раскрепощенный крестьянин. «Он не давал спуску ни своим, ни барам». Все и вся скупалось представителями крестьянства и мигрантами-хуторянами из Прибалтики. В Добручинской волости, например, перед революцией дворяне из угодий практически ничего не приобрели. Наоборот, мельницы, кузницы, корчмы, производства, ломки, ловли, лесные и земельные угодья сдавались в аренду, распродавались, закладывались и перезакладывалось в банки и опеки.


Политика обезземеливания дворян, реально поддерживавших монархию, была навязана в условиях царствования слабого государя на государственном уровне. Заинтересованные круги активно готовили бунт, дабы свергнуть в России монархию и установить такое правление, которое приведет страну к краху, ослабит этого экономического исполина. В случае неустроения смуты перспективы России были фантастичны. В кагальных же планах банкиров и биржевиков запада был большевистский переворот. Он не был случайностью. Последствия его легко можно было просчитать, чем и занимались международные экономические круги. Совместно с Германией они тайно финансировали антиправительственные силы. Работать против России стало профессией экстремалов от Ленина до Керенского. Деньги стали питательной средой смуты.





Графское дело


«Бывшего графа Алексея Коновницына и его сына Николая Коновницына, бывшего поручика – расстрелять».

(Из постановления Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией при Гдовском уездном Совдепе от 5 января 1919 года». Архивное уголовное дело C-5820).


Отец и сын


Алексей Иванович Коновницын родился в 1866 году и приходился внуком легендарному герою Боро­динского сражения.

После окончания морского училища служил на Черном море, участво­вал во многих сражениях с турками, совершил на военном корабле кругосветное путеше­ствие. Выйдя в отставку, трудился на государ­ственном поприще, и потом с женой Софьей Макаровной и семейством обосновался в Кярово. В 1914 году, как истинный патриот и воин, принял участие в войне с Германией. Коновницыны не тянулись к богатству, это можно видеть из того, что они продали свою землю местным крестьянам на весьма льготных усло­виях, построили сельскуйю школу, материаль­но помогали семьям фронтовиков, организо­вали сбор пожертвова­ний в пользу действую­щей армии. Преданность Родине, доброту к людям Алек­сей Иванов воспитал и в своем сыне Николае, окончившем в 1916 году во­енное учили­ще и отпра­вившемся на фронт. Авто­рам этих строк уда­лось отыс­кать в архиве послужной список моло­дого Коновницына, под­писанный командиром лейб-гвардии драгунского полка. Начав со звания ун­тер-офицера, Николай быс­тро продви­гался по службе и уже в начале 1917 года стал поручиком. В документе перечислены на­селенные пункты, где в боях отли­чался Коновницын младший и за что был награжден орденами «Святой Анны» 4-й степени с надписью «За храбрость» и «Святого Станисла­ва» 3-ей степени с мечами и бан­том. После развала русской армии 22-летний поручик приехал к роди­телям в Кярово, где находился... пока не грянул гром.


«Так ты и есть граф?»


А гром грянул уже в конце ноября 1918 года. Времена наступили суро­вые, страшные — в Гдовском уезде, как и повсюду в России, правил бал «красный террор», вовсю свирепствовала «чрезвычайка» (ЧК). Одна­ко хозяйственные заботы застави­ли Николая отправиться в Гдов, где он тут же был арестован. «А-а, так ты и есть граф?— нагло улыбнулся главный из чекистов. — А мы было со­брались за вами ехать...»


В тот же день в имении был про­изведен повальный обыск, который, к великой радости чекистов, дал результат: были изъяты маузер, браунинг, сабля, кинжал и бинокль. Кстати, о наличии в доме этого ору­жия Николай и не скрывал. Напрас­но будут потом объяснять Коновницыны, что, как бывшие военные, имели пристрастие к оружию и не­сколько задержались (согласно большевистскому декрету) со сда­чей его властям. Было уже невоз­можно доказать, что каждый офи­цер, да что там офицер — каждый солдат после войны имел при себе оружие. Потом солдаты и матросы из этого оружия стреляли в спины офицерам — и это считалось в по­рядке вещей, а кадровый офицер, лишь хранивший как память писто­лет,— тут же оказывался государ­ственным преступником... Из поме­стья в гдовскую тюрьму увезли и старшего Коновницына.


Топор наметил жертву...


Дворянское благородство и жи­тейская наивность — говорить только правду! — дорого отцу и сыну обошлись. На первом же допросе Алексей Иванович рассказал (а чекисты такими сведениями и не располагали), что во время своего пребывания в Одессе был в «Союзе русского народа», разочаровался и быстро порвал с ним до 1917 года. Но этого оказывается достаточно: граф, офицер, да еще и «черносо­тенец»... Впустую было теперь оп­равдываться, что присутствовал лишь на нескольким заседаниях «Союза», ни в каких погромах не участвовал. Toпор уже наметил свою жертву...

Уже в наши дни настоятель Гдовского собора о. Михаил Женочин сообщил нам прелюбо­пытные факты. Оказывается, местными жителями из поколе­ния в поколение передается рас­сказ, как бежав­шие от Булак-Балаховича большевики на простынях выволокли из гдовской больницы старшего графа Коновницына и тут же расстре­ляли, бросив тело в придо­рожную канаву.

Вступившие в город отряды Балаховича с почестями похоронили дворянина на территории городской крепости... Иная судьба постигла Коновницына-младшего.


И заочное судилище


На допросах Николай держался с офицерским достоинством, подроб­но рассказывал о своей короткой жизни, боевом пути, заверил, что и не помышлял ничего против нового режима и дал честное слово (как оно много значило для дворянина), что если его освободят, то не поки­нет Советской республики и будет трудиться в обновленных условиях. Весьма показательно, что ни од­ного свидетеля по этому делу доп­рошено не было. К чему формаль­ности? В ЧК действовали свои за­коны и принципы: арест-допрос-«расход». И 11 декабря 1918 года принимается предварительное ре­шение: бывшего графа Алексея Иванова (так в тексте) Коновницына за участии в «Союзе русского народа» и хранение с контрреволю­ционной целью оружия — расстре­лять. «Бывшего графа Николая Алексеевича Коновницына за хра­нение opужия и как явно неблагонадежного — расстрелять». Плюс неподдающаяся логике нормально­го человека приписка к так называемому приговору: «Дабы этим обезвредить его как человека, в высшей степени неблагонадежного, кото­рый не может быть терпим в близ­ком соседстве с белогвардейской Эстляндией».

Но формальность превыше все­го: еще требовалась санкция на расстрел губернской ЧК. И такая санкция не заставила себя долго ждать: «расстрел бывших графов санкционируем. Скороходов, Лобов, Ратнер, Леонов». Была соблюдена и еще одна процедура: дело отда­ли для вынесения заключения инс­пектору вышестоящей инстанции. Постарайтесь уловить издеватель­ский тонн итогового заключения: «Коновницыны хранили оружие из любви к нему, что на пролетарском языке означает, что ждали удобно­го случая, чтобы выступить с ним в защиту своих «братьев». К тому же имеется и большая заслуга Алексея Коновницына: состоял в «Союзе русского народа» — а посему при­говорены к расстрелу правильно».


Неожиданная помощь…


Проходит месяц, другой, а Нико­лай Коновницын продолжает пребы­вать в камере смертников. 26.03.1919 года он пишет в ЧК за­явление: «Истекло 4 месяца после моего ареста и последующего за­очного приговора к смертной каз­ни, я же пребываю по-прежнему в тюрьме. Прошу ускорить разреше­ние моего дела и представить мне свободу для служения Родине». Как не поразиться мужеству и хладнок ровию юноши, пишуще­го эти строки и ежеми­нутно ожидающего лязг тюремных засовов и ко­манды: «Выходи на рас­ход!»

А тем временем на воле происходили важ­ные и не менее стран­ные события. Мечуща­яся в горе и неведении графиня Софья Макаровна Коновницына буквально забросала письменными заявлени­ями, ходатайствами и просьбами органы вла­сти. «Мой муж и сын ни в чем не повинны! Про­шу разобраться в их деле и освободить» Уже не ведая, чем про­нять мучителей ее се­мьи, одно из заявлений она начинает обраще­нием: «Товарищи комму­нисты! и заканчивает «гражданка Коновницы­на». На этот крик моль­бы и отчаяния отзыва не последовало. Но появляются и другие за­явления. В деле подшито несколько ходатайств в ЧК, ко­торые невозможно читать без удив­ления и восхищения. Сразу четыре деревни (!) Ужово, Копылово, Миково и Петровское потребовали пере­смотра дела Коновницыных и их освобождения. Десятки крестьян ут­верждали, что графы никакой аги­тацией против советской власти не занимались, были всегда добры к крестьянам (вот когда она, графс­кая доброта откликнулась в душах), что они, крестьяне, берут графов на поруки и берут на себя ответствен­ность представить их органам след­ствия и суда по первому их требо­ванию. Можно только гадать, как от­неслись к этим ходатайствам в ЧК, но ведь четыре деревни не переса­жаешь?!

Но решающим было все же дру­гое.


Заложник


«Протокол заседания бюро Гдовского райкома партии РКП (больше­виков) от 27.01. 1919 года. Слуша­ли: заявление тов. Никитина об от­мене приговора в отношении быв­шего подпоручика (так в тексте) Николая Коновницына, т.к. он не принимал участия против существу­ющего строя (так в тексте). Поста­новили: предложить уездной ЦК войти с ходатайством в областную ЧК об отмене приговора на Николая Коновницына и до решения вопро­са содержать его в тюрьме в каче­стве заложника».

Кто же был этот неожиданный хо­датай за молодого графа. Не пове­рите, «тов. Никитиным» оказал­ся следователь, работник той же уездной ЧК, принимавший участие в расследовании дела на графов. Видимо, чувство совестливости не покинуло этого чекиста. Зная по опыту, что их «собратья по оружию»— чекисты могут по-попросту плюнуть на партийное решение, райкома партии тут же шлет в ЧК строгое предписаие: «Приведение приговора до получения указания из области приостановить. В случае неисполнения настоящего предписания вся ответственность за это ложит­ся на ЧК». Подействовало. На пред­писании чья-то начальственная ре­золюция: «Приостановить!»

Жернова карательной машины забуксовали на месте. Полетели бумаги в областные организации: «Ввиду ходатайства райкома партии приведение в исполнение приговора приостановлено. Ждем дальнейших указаний о судьбе Ни­колая Коновницына».


Эпилог


Всего этого юный граф в своей камере смертников не знал и не мог знать. Дальнейшая судьба Николая Алексеевича Коновницына по уго­ловному делу не просматривается. Но о том, что он не был расстре­лян, доподлинно известно. По име­ющимся у нас данным, молодой граф оказался за границей, где и доживал свои дни.


20 января 1999 года прокурату­ра Псковской области вынесла зак­лючение, по которому решения в ЧК в отношении Алексея Иванови­ча и Николая Алексеевича Коновницыных отменены как незакон­ные, и они оба полностью реаби­литированы. Основным мотивом заключения прозвучало то, что эти русские дворяне никогда не совер­шали политических преступлений и не занимались деятельностью, на­правленной против интересов их Родины, России...


И. Панчишин, А. Пузанов,


Авторы статьи приносят глубокую благодарность профес­сору Псковского педагогического института доктору историчес­ких наук Е.П. Иванову

и работни­кам архива УФСБ области за ока­занную помощь в подборе

и пре­доставлении архивных и справоч­ных материалов».




Сведения о представительнице российской ветви Коновницыных, чудом выживших в большевистской России. Анастасия Петровна Коновницына – бабушка актрисы Людмилы Константиновны Илларио­новой по отцу – была правнучкой героя войны 1812 года.