По просьбе Иосифа Виссарионовича 5 октября, глубокой ночью, я выехал на юг, в сторону фронта
| Вид материала | Документы |
- А это был особый план спасение Израиля от грядущего голода, б так Бог формировал характер, 353.73kb.
- По эту сторону фронта, 6100.17kb.
- Реферат любаньская операция, 183.78kb.
- То, что развитие как физическое, так и умственное тесно связано с возрастом, понимали, 135.68kb.
- Военно-политическая обстановка в западной сахаре, 168.92kb.
- Махотин Абрам Артемович. Из рассказ, 20.33kb.
- Советского Союза Иосифа Романовича Бумагина предоставляется председателю закон, 25.98kb.
- Герой Советского Союза Евдокимов Григорий Петрович 300 вылетов за линию фронта Проект, 1863.7kb.
- Климов Глава 13 божий народ, 793.69kb.
- Новости день в истории Латвии 24 октября, 65.39kb.
Иосиф Виссарионович никогда не имел двойников, никого не подставлял под удары вместо себя. Он и замечателен-то тем, что не уклонялся от ответственности, сам решал все и отвечал за свои деяния. И, если хотите, в истории самого знаменитого парада на Красной площади есть одна подробность, которую мало кто знает, но которая, на мой взгляд, давно уже не представляет никакой тайны. Все хорошо было на том параде, и все же я, стоявший возле Мавзолея, ощущал некую пустоту, что ли, во всяком случае неполноту. Вероятно, потому, что Мавзолей был пуст, в нем не было Владимира Ильича Ленина. Да, Мавзолей оставался святым местом, он охранялся, ему воздавался почет, но Ленина в нем не было, и уже давно...
9
Не устану говорить о дальновидности, о предусмотрительности Иосифа Виссарионовича. Через неделю после начала войны, когда никто и предположить-то не мог, что немцы приблизятся к Москве, Сталин дал секретное распоряжение готовить саркофаг с телом Владимира Ильича Ленина для эвакуации в глубь страны. На всякий случай. Подальше от вражеской авиации. Для сокрытия от возможных диверсий. Знал об этом, естественно, весьма ограниченный круг лиц, а возглавлял работу Борис Ильич Збарский - создатель и руководитель специальной лаборатории при Мавзолее. Мне доводилось встречаться и беседовать с ним, ощущая чувство взаимной симпатии. Он был представителем замечательной российской интеллигенции, глубоко эрудированной, готовой на самоотречение ради народного блага, той интеллигенции, которая во всем, в том числе по скромности и по мастерству, значительно превосходила своих западных коллег, чрезмерно меркантильных, специализированных, лишенных душевной широты и душевной щедрости. Там были интеллигенты по профессии, а у нас - по призванию, по самой сути своей. В том числе и Збарский.
Борис Ильич окончил два университета: в Петербурге и в Женеве. Хорошо разбирался в медицине, химии, биохимии. К тому же обладал организаторскими способностями. И внешность имел примечательную и привлекательную. Высокий, до старости сохранивший статность, одевался он не броско, но элегантно, держался с чувством собственного достоинства, отнюдь не перераставшим в зазнайство и чванство. Сразу после Октябрьской революции Збарский вместе с А. Н. Бахом создал Московский химический институт, а в 1920 году - Биохимический институт Наркомздрава РСФСР. Имелись у него и другие заслуги - не случайно удостоен был звания Героя Социалистического Труда. Но нас-то особо интересует лишь одна, самая главная сторона его деятельности, забота многих лет его жизни.
Как известно, после смерти Ильича в Москву пришли сотни писем и телеграмм с просьбой, с требованием сохранить облик вождя. Писали не только так называемые трудящиеся, но и купцы-нэпманы, дети, старики. Просил и требовал народ. Телеграммы поступали даже из-за границы, особенно от коммунистов и социалистов. Только лишь Надежда Константиновна Крупская с непонятным упорством добивалась того, чтобы тело Ленина было предано земле.
Однако мнение народа было весомей. А на капризы и на доводы Крупской Иосиф Виссарионович не обращал внимания. После скандала, поднятого из-за его грубости с Надеждой Константиновной (а она и сама была виновата, вопреки запрету ЦК приобщая больного Ленина к делам) Сталин просто терпел ее как жену глубокоуважаемого человека. Категоричность требований Крупской похоронить мужа только лишь подтолкнула упрямого Сталина к принятию другого решения, хотя он понимал, как трудно и хлопотно будет сберечь тело Ленина. Но ведь это символ революции, в этом символе огромная притягательная и объединяющая сила.
Задача была не просто трудная, а по тем временам невероятная, фантастическая. Надо было найти совершенно новый способ бальзамирования, чтобы не исказить облик вождя, сохранить на долгие годы открытым для постоянного посещения народных масс. Ничего похожего в мировой практике не было, учиться не у кого и не на чем. Впрочем, такие люди, как Збарский, предпочитают самостоятельно прокладывать путь, не перенимать чужой опыт, а делиться собственным. Вместе с профессором В. П. Воробьевым Борис Ильич в очень короткий срок разработал и применил свой метод бальзамирования, оказавшийся, как показало время, весьма эффективным. "Нет таких крепостей, которые наука не может взять", - говаривал Збарский. Он ли перефразировал известную фразу "Нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики", или его формулировку перефразировали - этого я не знаю.
Подготовка поезда для эвакуации саркофага с телом Ленина в безопасное место заняла больше недели. Специальный вагон был оборудован установками для обеспечения необходимого микроклимата. Смонтированы амортизаторы, оберегавшие саркофаг от толчков и тряски. В других вагонах разместились оборудование лаборатории и ее сотрудники с семьями. Охрана. Запас продовольствия.
В ночь на 7 июля 1941 года Иосиф Виссарионович спустился в Мавзолей. Сопровождали комендант Кремля и Збарский. Глубокая стояла тишина. Неярко горели светильники. Несколько минут всматривался Иосиф Виссарионович в восковое лицо Ленина, произнес почти шепотом:
- Как тогда в Горках... Совсем такой же... Прощай, дорогой Ильич, - И сразу поправился: - До свидания, дорогой Ильич!
Когда вышли из Мавзолея, спросил Збарского:
- У вас все готово?
- Можем отправиться хоть сегодня.
- Нынче же и отправляйтесь. Ваши пожелания, просьбы?
- Спасибо. Пусть Поскребышев сообщит на место время прибытия.
- Не беспокойтесь. Мы будем контролировать ваше движение.
С Ярославского вокзала поезд отправился незадолго до сумерек, в 21 час. Это был один из немногих составов, которые шли на восток по "зеленой улице". Пропускали вне всякой очереди. Останавливался поезд только для смены паровоза и на самое короткое время. 10 июля он был уже в намеченном пункте, в Тюмени. Этот город выбрал сам Збарский, прежде бывавший в Сибири. Но почему именно Тюмень? Место безопасное, Зауралье, и в то же время не слишком далеко от центра страны, это все же не Красноярск, не Иркутск, до которого надо трястись еще трое суток. Железная дорога. Надежная связь с Москвой. Городок старинный, первый русский город в Сибири, о котором говорили: Тюмень - мать сибирских деревень. Имел он перед войной около восьмидесяти тысяч жителей, известностью не пользовался, вражеского внимания не привлекал. Провинция, оживившаяся лишь с прибытием заводов, вывозимых с запада.
Довольно долго искали подходящее помещение - Збарский был осмотрителен и требователен, по разным причинам отвергал один дом за другим. Не устроило его даже четырехэтажное здание городского комитета партии, которое горком готов был освободить для временного Мавзолея. Волновался секретарь горкома Дмитрий Семенович Купцов, коему поручено было из Москвы выполнять все, что потребует Збарский. Наконец выбор был сделан - здание сельскохозяйственного техникума. Он хоть и находился в центре города, но обнесен был массивной оградой. Помещений - классов - хватало для того, чтобы разместить оборудование, семьи сотрудников, воинов поста № 1 и охрану. Сразу же начали монтировать привезенные термальные установки рядом с траурной комнатой. Подтянули отдельный электрокабель, чтобы обезопаситься от всяких случайностей. В общем, устроились надежно, полностью сохранив секретность. Иосиф Виссарионович порой интересовался, как там, в Тюмени, звонил Збарскому и Купцову: все было в порядке.
Война была уже на переломе, шел сорок третий год, когда возникла ситуация, которая могла обернуться трагедией для хранителей временного Мавзолея. Берия доложил Сталину: по Тюмени ползут упорные слухи о том, что в городе находится саркофаг Владимира Ильича, и даже называют дом. Допущена утечка информации, разглашена государственная тайна, и, вероятно, самим Збарским. Что предпринять? Кому поручить расследование?
Дело, конечно, было серьезное, упущения такого рода обычно никому не прощались. Но Сталин давно знал Збарского и верил ему. Да и не имелось у нас тогда другого специалиста, которому можно было без колебаний, с полной верой в успех доверить хранение тела Владимира Ильича. Более того, Иосиф Виссарионович, не строя иллюзий насчет своего возраста, подумывал о том, что и его после смерти столь же надежно, как и Ленина, забальзамирует Збарский. [Борис Ильич Збарский скончался вскоре после смерти Сталина, в 1954 году. (Примеч. Н. Лукашова.)]
Поразмыслив, Сталин попросил меня съездить в Тюмень и на месте выяснить объективно, как и что произошло. "Не надо спешить с выводами, не надо нервировать людей", - напутствовал Иосиф Виссарионович, и я понял, что ему не хочется менять отношение к Збарскому, что он будет доволен, если убедится: произошло недоразумение, но отнюдь не преступление.
В Тюмени провел я пять дней. Встретился за чашкой чая, приятно провел несколько часов в обществе Бориса Ильича Збарского и уже от него, несколько смущенного случившимся, узнал некоторые подробности происшествия. Побеседовал с начальником городско го отдела НКВД Козловым (имени не помню). А также с секретарем горкома партии Дмитрием Семеновичем Купцовым и с его женой Ниной Ефимовной, директором одной из школ. Эти хорошие, честные люди, сами того не подозревая, оказались замешанными в деле опасном и подсудном - с точки зрения Берии. А с моей точки зрения - жертвами случайности, которую невозможно было предусмотреть.
Штат лаборатории при временном Мавзолее был не очень большой, но состоял из людей образованных, энергичных. А делать им после того, как все устроилось, было почти нечего. Только контроль за техническими условиями. Ленина никто не посещал. Сотрудники томились, хотели приносить больше пользы. И сам Борис Ильич то же. С его разрешения сотрудники, имевшие медицинское образование, работали в госпиталях, в городских больницах. А Збарский обратился к Купцову: есть, мол, свободное время, есть знания, которые пропадают втуне. В Тюмени острая нехватка преподавателей, он мог бы давать уроки в старших классах. Купцов, в свою очередь, поговорил с женой, ничего, кстати, не знавшей, как и другие тюменцы, о траурных комнатах в бывшем сельхозтехникуме. Сказал Купцов жене: "К тебе придет человек по фамилии Збарский. Не требуй с него никаких документов, не задавай вопросов. Пусть преподает в девятых-десятых классах". А Нина Ефимовна и рада была. Тем более что новый преподаватель оказался универсалом, мог вести математику, химию, биологию, даже физику. Куда уж лучше-то!
Борис Ильич старался держаться в тени, поменьше общаться с коллегами в школе, ему казалось, что он ничем не выделяется, не привлекает внимания. Но увы. Увлекаясь, он вел уроки так интересно, знания его были столь обширны и разнообразны, что это сразу выделило его из среды других учителей. Эрудицию трудно втиснуть в какие-то рамки, она прорывается, дает себя знать. К тому же мужчин-преподавателей было тогда очень мало, а этот пожилой, седеющий человек был настолько элегантен, имел столь хорошие манеры, что произвел впечатление не только на учительниц, но и на учениц старших классов, особенно склонных к созданию кумиров и поклонению оным. Одна из поклонниц, вероятно, случайно, листая энциклопедию, наткнулась на фамилию Збарский. Имя-отчество как у любимого учителя. Возраст примерно тот же. А в тексте сказано было, что он и Воробьев бальзамировали Ленина, приводились другие сведения из биографии Бориса Ильича. Об этом узнал класс, узнала школа, узнали родители, узнал город. Строились соответствующие предположения, Збарский, если можно так выразиться, ушел в глубокое подполье, перестал преподавать, почти не появлялся на улицах днем, но было уже поздно. Жители "вычислили" даже дом, где находился Ленин. Случись это годом раньше, в самое напряженное военное время, последствия могли быть тяжкими для Бориса Ильича и его сотрудников. Но в сорок третьем было полегче, я представил Иосифу Виссарионовичу эту историю как курьез, с легким юмором: вот, мол, какие казусы, совершенно непредвиденные, могут происходить с привлекательными мужчинами. Сталин оценил шутку, весело блеснули глаза. Развивая достигнутый успех, я сказал о предложении Збарского открыть во временном Мавзолее доступ к саркофагу Ленина. С технической точки зрения это вполне возможно. Однако у Иосифа Виссарионовича было другое мнение: "Не нужно официально раскрывать местонахождение Ильича. Тюмень город маленький, а неподтвержденные слухи так и остаются слухами, вы сами мне так говорили. Для советских людей Москва, Кремль, Мавзолей Ленина - это сердце нашей страны, главный источник боевого настроения и патриотизма. Не будем ослаблять этот источник. Наоборот, будем укреплять и усиливать этот источник". Считаю, что Сталин был прав. Для большого государства стабильность, последовательность, соблюдение традиций важны всегда, но особенно в трудные времена, в период войны, смут, раскола. Люди на фронте и в тылу спокойней, уверенней чувствовали себя, зная, что руководители партии и народа по-прежнему находятся в Кремле, что, как всегда, под перезвон курантов чеканят двести десять шагов от Спасских ворот до Мавзолея часовые ленинского поста. Хорошо это было, полезно. Ведь даже я, человек много переживший, далеко не сентиментальный, и то ощущал некоторую сиротливость, что ли, зная, что Мавзолей пуст. На других это могло подействовать гораздо сильнее.
Саркофаг с телом Владимира Ильича был возвращен в столицу, когда миновала всякая опасность, когда ни один вражеский самолет не мог уже появиться над Красной площадью. Свершилось это победной весной, в апреле бои шли не на подступах к Москве, а на окраинах Берлина. В первую же ночь после того, как саркофаг был установлен на прежнем месте, к нему пришел Иосиф Виссарионович. Долго стоял, как изваяние, у изголовья Ильича. Редкие крупные слезы скатывались по щекам Сталина, но он, наверное, не замечал их. Это были слезы радости, это была разрядка после долгого и огромного напряжения.
10
Успех ноябрьского парада очень приободрил всех нас, в том числе и Иосифа Виссарионовича, укрепил веру в наши силы и возможности. Через двое суток, вечером, я пришел к Сталину, чтобы сообщить о состоянии кавкорпуса генерала Белова. Иосиф Виссарионович был в хорошем расположении духа, не пыхал своей пресловутой трубкой, как паровоз, а, поглядывая на карту, напевал, несколько даже игриво (вообще-то пел Сталин редко, хотя голос и слух были хорошими). Повторял одну и ту же фразу:
"Уж полночь близится,
А Германа все нету"...
- Он и не появится сегодня, как не появился вчера, - сказал я. - Немцам нужно еще несколько суток, чтобы завершить подготовку массированных ударов и на земле, и с воздуха.
- Может, у Германа Геринга очень велики потери и он опасается нас?
- Не думаю. Я говорил по телефону с майором Кикнадзе, со штабом шестого авиакорпуса, с командным пунктом ПВО. Все отмечают, что вчерашней ночью и особенно нынче днем активность вражеской авиаразведки резко возросла. Были попытки бомбардировщиков прорваться к Москве. Характерно вот что: увеличилось количество истребителей прикрытия; кроме авиации дальнего действия, в налетах принимают участие машины фронтовой авиации, пикирующие бомбардировщики "Юнкерс-87" иистребители "Мессершмитт-110".
- Значит, немцы перебазировали свои самолеты на аэродромы ближе к передовой, - посерьезнел Сталин. - Мы предполагали это. Так сколько, Николай Алексеевич, по вашему мнению, потребуется времени германскому командованию, чтобы завершить подготовку к новому наступлению?
- Трое или четверо суток. Причем на разных направлениях они могут начать раньше или позже.
- Борис Михайлович тоже назвал такие сроки. А Жуков пока молчит.. . - Сталин нахмурился. - А что у нас с контрударом, что с кавалерийским корпусом? У Шапошникова нет полной ясности, а Жуков молчит, - повторил Иосиф Виссарионович, начиная раздражаться. Чтобы успокоить его, я доложил об успешной переброске известной нам "пожарной команды", 2-го кавалерийского корпуса. Основные силы его, до 8 тысяч бойцов и командиров, вместе с лошадьми перевезены были эшелонами на станцию Михнево и скрытно сосредоточены в лесистой местности. В основном это сабельные и пулеметные эскадроны. Часть артиллерии, обозы, автомашины завязли на раскисших дорогах между Корочей и Новым Осколом. Они постепенно подтягивались к железной дороге и грузились в вагоны.
- Еще только грузятся, неизвестно, когда прибудут и сколько прибудет, - недовольно произнес Иосиф Виссарионович. - Мы с вами говорим о кавалерийском корпусе, считаем артиллерию побатарейно, а немцы, как утверждает наш Генеральный штаб, нацелили на Москву больше половины всех своих бронетанковых сил.
- Да. В сороковом году, сражаясь с французскими и английскими войсками на территории Франции, фашисты имели там на всем фронте одиннадцать танковых и моторизованных дивизий. А теперь под Москвой сосредоточили вдвое больше.
- Танки против клинков, - невесело усмехнулся Сталин. - Или наоборот: клинки против танков.
- Но и патриотизм, опыт, мастерство командиров!
- Мало! Мало! Мало! - Каждое слово Сталин подчеркивал резким жестом правой руки. - Надо использовать все средства, чтобы укрепить корпус Белова. Впрочем... - Он на несколько секунд задумался. - Впрочем, завтра я поговорю с ним. Надо же мне увидеть генерала, о котором вы, Николай Алексеевич, отзываетесь так лестно. И Буденный хвалит, и Шапошников, а я не знаком... Пусть явится сюда с товарищем Жуковым. Время согласует Поскребышев.
Встреча состоялась 10 ноября в Кремле, в 16.00, продолжалась около часа и различное впечатление произвела на ее участников. Вероятно, мы слишком перехвалили Белова перед Сталиным, он ожидал увидеть этакого бравого генерала, грозу для фашистских вояк, а перед ним предстал человек, ничем не выделявшимся внешне. Эффекта не было. Позволю себе такое сравнение. Как среднерусская наша природа, скромная и неброская, раскрывает свою глубину, красоту, силу и величавость лишь тем, кто пристально вглядывается в нее, так и многие россияне не поражают при первом взгляде своей внешностью, не выказывают себя, свой характер, в отличие от представителей некоторых других народов. Это не скрытность. И необязательно застенчивость. Это обычная скромность, которая частенько вводит в заблуждение поверхностных экспансивных собеседников.
В такие лица, как у Белова, надо всматриваться внимательно. Не очень-то похож он на бравого командира-кавалериста. Никакой лихости, ничего эффектного. Простота, сдержанность. Короткий зачес, чуть оттопыренные уши. Напоминал он мне этакого аккуратного, справедливо-строгого преподавателя гимназии. Разве что подтянутость, собранность, энергичность, выдавали в нем военного, завзятого конника. И только при третьей или четвертой встрече проявились для меня черты, определявшие и внешность, и характер Белова. У него был довольно большой рот, всегда плотно сжатые ровные губы: прямая линия, будто нанесенная ударом клинка. Углубления от крыльев носа к уголкам рта. тоже вроде бы высеченные клинком, образовывали вместе с линией губ резко проступающий треугольник. Но этого природе показалось мало, был еще один штрих, для симметрии что ли, было еще одно узкое углубление, узкая щель над переносицей, между бровями, почти до половины лба. Такое лицо могло быть твердым и жестким, но преобладало все же другое начало: мягкий овал, оттопыренные уши и спокойный взгляд незлого умного человека.
А что увидел Сталин, когда Павел Алексеевич вслед за Жуковым вошел в кабинет? Генерал-майор среднего роста, отнюдь не косая сажень в плечах, исхудавший, с серым от усталости, от недосыпа лицом, на котором выделялись небольшие, двумя вертикальными полосками усики, совсем не буденновские, не генеральские, а скорее интеллигентские. Угадывалось напряжение: еще бы, первый раз у Сталина, у Верховного Главнокомандующего. Особенно проигрывал Павел Алексеевич рядом с осанистым, уверенным в себе Жуковым, который говорил громко, с этакими категорическими нотками. Рисовался Георгий Константинович перед давним другом-приятелем, желая того или нет, подчеркивал, что здесь, в этом кабинете, он как дома. У Жукова лакированные сапоги, китель, брюки - все с иголочки. А Белов, срочно вызванный в Наркомат обороны, явился в Москву в повседневной одежде (другой, как выяснилось, у него при себе и не было). Китель поношенный, выцветший на солнце и под дождями, к тому же грубо заштопанный на спине явно мужской рукой (садануло осколком авиабомбы еще на Днепре). А на ногах-то у генерала охотничьи резиновые сапоги с отворотами. Это вместо того, чтобы хромовые да со шпорами. Павел Алексеевич и сам, вероятно, испытывал неловкость.
Сталин удивлен был внешностью Белова, но вида не показывал. Впервые, пожалуй, перед ним был фронтовой генерал этой войны, который сражался с самого первого дня без отдыха, водил свой корпус из боя в бой, бил немцев, а сам не был битым. Другого такого соединения и не назовешь. Сталин осознал все это, с любопытством глянул несколько раз на Белова и, давая ему освоиться, заговорил с Жуковым. Точнее, продолжил начатый еще до праздника очень серьезный разговор, и не случайно в присутствии Белова. Учитывая важность дела, имевшего существенные последствия, и разнотолки по этому поводу, я, стремясь к объективности, приведу сперва мнение Жукова, изложенное в его "Воспоминаниях".
"В начале ноября у меня состоялся не совсем приятный разговор по телефону с Верховным.
- Как ведет себя противник? - спросил И. В. Сталин.
- Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок, и, видимо, скоро перейдет в наступление.
- Где вы ожидаете главный удар?
- Из района Волоколамска. Танковая группа Гудериана, видимо, ударит в обход Тулы.
- Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами. Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой - из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить на Москву.
- Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только дли обороны
- В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.