Этнографическое изучение финно-угорских народов россии в XVIII начале XX вв.: История, теория и практика
| Вид материала | Автореферат |
- Этнографическое изучение финно-угорских народов России в XVIII – начале XX вв.: история,, 3233.97kb.
- Информационно-аналитический отдел, 115.39kb.
- Заседание Ассоциации финно-угорских университетов г. Саранск, 209.13kb.
- Автор рассматривает этнические процессы, проходившие у финно-угорских народов в Уральском, 45.19kb.
- Список участников Всероссийской выставки-ярмарки народных художественных промыслов, 66.87kb.
- Учебный план по дополнительной образовательной программе «Материальная культура и хозяйство, 54.27kb.
- Учебный план по дополнительной образовательной программе «Аграрная история финно-угорских, 51.68kb.
- Положение о I международном этнофутуристическом финно-угорском фестивале моды, 44.09kb.
- Списо к журналистов, аккредитованных на освещение V всемирного конгресса финно-угорских, 1096.37kb.
- Организаторы Форума, 685.5kb.
В первом параграфе «Этнографическое финно-угроведение в Императорской Санкт-Петербургской Академии наук» показано, как рационализация различных отраслей знания, включая и народоведение, в эпоху Просвещения потребовала принятия новых институциональных форм, способных объединить потенциал ученого сообщества на решение насущных практических задач и далеко идущих фундаментальных проблем. Наиболее продуктивной в этом отношении виделась идея создания Академии наук. Европейский опыт свидетельствовал о том, что инкорпорация академических институтов в систему науки и образования позволяла ожидать значительного прогресса в деле освоения материальных и духовных ресурсов страны. Важной вехой стал XVIII в., когда был накоплен большой фактический материал и сделаны первые шаги по его теоретико-методологическому осмыслению.
Финно-угорская проблематика, включаемая в структуру академического интереса, постепенно приобретала регулярный характер, определяемый реализацией научных проектов и наличием оплаченного государством социального заказа. Возможность для теоретических конструкций и практических реконструкций находилась в прямой зависимости от способности академиков самостоятельно добывать опытный материал, тем более, что экспедиция создавала абсолютно новый тип исследовательских процедур, ныне известный как полевая работа. Финно-угорские народы неоднократно попадали в орбиту внимания участников «Великой Северной (2-ой Камчатской) экспедиции» (1733–1743 гг.) и Физической (академической) экспедиции (1768–1774 гг.), реализовавших планы по описанию пространств Восточной России, ранее известных как «Великая Та(р)тария». Несмотря на то, что на тот момент не удалось организовать специальной экспедиции к финно-угорским народам, стало ясно, что будущее исследований зависит не только от поиска и обработки полевых материалов, но и от своевременного появления новой генерации ученых, способных взять инициативу по решению выявленных проблем.
Следуя традиции исторических исследований, отечественную академическую науку XIX – начала XX вв. занимали вопросы межэтнического взаимодействия и синтеза культур. Так, в области славяно-финно-угорских отношений успешно работал академик А.Х. Лерберг, чьи работы часто стимулировали размышления первых профессиональных финно-угроведов. Изучение собственно финно-угорских материалов в Академии наук приняло системный характер после возвращения в 1829 г. А.И. Шёгрена из экспедиции по России. Принципиальная новизна шёгреновского подхода выразилась в его способности показать этническую историю финно-угорского Севера в качестве самостоятельного объекта исследования. Экспедиционные и, прежде всего, этнографические начинания академика Шёгрена в 1840-е гг. продолжил М.А. Кастрен, придавший финно-угорской тематике более широкое «уральское (урало-алтайское)» толкование. Развитие финно-угроведения в Санкт-Петербургской Академии наук в 1850–1880-х гг. преимущественно, было связано с деятельностью академика Ф.И. Видемана, что говорило о признании научным сообществом права преемственности данного научного направления. Наряду с проблемами этногенеза и исторической этнографии финно-угорских народов, в Академии наук осуществлялись этностатистические и картографические исследования, лидером которых в этот период был П.И. Кёппен. Кризис в российском академическом финно-угроведении обнаружился на рубеже XIX–XX вв., когда не нашлось ученого, способного занять вакантную кафедру языков и этнографии финских народов. Единичные проекты не могли более удовлетворять растущий общественный интерес к этнографии, следствием чего было создание сети добровольных научных обществ, имевших связи с университетской средой и местными любителями народоведения.
Во втором параграфе «Этнографическое финно-угроведение и научные общества» рассмотрен процесс профессионализации этнографической науки в России, связанный с расширением спектра гуманитарных университетских дисциплин и возникновением научных обществ, занятых проблемами истории и культуры русского и «инородческого» населения страны. Финно-угорская проблематика стала частью многих исследовательских инициатив отечественных научных обществ, приобретя для некоторых из них профильное значение, учитывая региональную специфику их деятельности.
В 1845 г. по инициативе видных представителей российской науки было создано Императорское Русское географическое общество (ИРГО). Возглавивший отделение этнографии ИРГО К.М. Бэр активно проводил в жизнь программу изучения неславянских народов империи, проводниками которой стали его единомышленники по «академическому кружку», среди них финно-угроведы – А.И. Шёгрен и Ф.И. Видеман. Во второй половине XIX в. происходит дальнейшая специализация этнографических исследований в ИРГО, имевшая одной из целей создание сводного описательного труда о населяющих Россию «инородцах». Сотрудниками и местными корреспондентами Общества был собран значительный материал по истории и культуре финно-угорских народов, немалая часть которого отложилась в архиве ИРГО и еще ждет своего введения в научный оборот.
В пореформенные годы своеобразная монополия ИРГО на этнографические исследования в России была несколько нарушена по причине создания при Московском университете Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (ИОЛЕАЭ). Одним из первых его начинаний была организация в 1867 г. Всероссийской этнографической выставки, поставившей цель собрать «все племена, населяющие Россию, под одну кровлю, с их домашним бытом и климатом». Из сотрудников этнографического отдела ИОЛЕАЭ к финно-угорской проблематике чаще других обращались Н.Н. Харузин, Н.С. Трубецкой и П.М. Богаевский, поддерживавшие личные контакты как с финскими и венгерскими учеными, так и с провинциальными энтузиастами отечественной этнографии. Стремление к рациональному познанию родного края было поддержано во многих областях страны путем создания местных научных обществ, так, например, немалый вклад в накопление сведений о финно-угорских народах внесли корреспонденты Уральского и Казанского обществ любителей естествознания.
Региональная научная мысль в России получила одно из своих ярких воплощений в 1878 г., когда было создано Общество археологии, истории и этнографии (ОАИЭ) при Казанском университете, поставившее главной задачей научное изучение Среднего Поволжья и Приуралья. Ведущую роль в организации ОАИЭ финно-угорский исследований сыграли профессора М.П. Веске, И.Н. Смирнов, Н.И. Андерсон, но основную нагрузку по поиску и фиксации сведений взяли на себя рядовые члены-сотрудники и корреспонденты – из числа студентов, земцев, учителей и священников. Тесные научные связи установились между ОАИЭ и состоявшими в Обществе финскими финно-угроведами. Инициативная, подвижническая деятельность членов ОАИЭ, наверное, раньше других отказавшихся от этноцентизма в пользу толерантного отношения к культурному наследию разных народов, способствовала созданию в региональном научном сообществе обстановки творческого диалога, приемлющего множественность точек зрения и интерпретаций.
Идея создания специального научного общества, ориентированного на проведение финно-угорских исследований и популяризацию их результатов, давно волновала финляндских интеллектуалов. В 1883 г. инициативная группа, возглавляемая профессором О. Доннером, взялась за создание нового научного общества, цели которого получили поддержку как в ученой среде, так и со стороны властей автономии. Вскоре деятельность Финно-Угорского Общества (ФУО) составила ему хорошую репутацию в российских и западноевропейских научных институтах. Так, из числа русских ученых членами ФУО были академики В.И. Ламанский, С.Ф. Ольденбург, П.П. Семенов-Тян-Шанский, А.А. Шахматов, В.В. Радлов, Вс.Ф. Миллер, Д.Н. Анучин, профессора Н.Н Харузин, Н.Ф. Катанов и др. Зарубежных членов ФУО представляли классики британской эволюционистской этнологии и ориенталистики – Дж.Дж. Фрэзер и Г.К.Ч. Масперо, немецкие мифологи – Ф.М. Мюллер и В. Вундт, шведские музеологи – О. Монтелиус, М.Г. Рециус и др. Таким образом, можно констатировать, что в конце XIX – начале XX вв. финно-угроведение в Финляндии оформилось в самостоятельное научное направление.
В третьем параграфе «Этнографическое финно-угроведение и институт «местных помощников» автор анализирует материалы, раскрывающие методические аспекты финно-угорских исследований. Этнографическая реальность часто становилась непростым испытанием для ученых, и в этой связи многократно повышалась роль местных жителей, заинтересованных в изучении родного края и способных помочь ученым в организации полевых исследований.
Первые попытки вовлечения местного населения в исследовательский процесс предпринимались уже в ходе академических экспедиций XVIII в., когда вырабатывались первичные навыки работы с информантами. Во время своей экспедиции к финноязычным народам Российской империи (1824–1829 гг.) А.И. Шёгрен старался привлечь к научным занятиям владевших местными языками священников и чиновников, а также грамотных крестьян и горожан. Работа с местными уроженцами была основой полевой методики М.А. Кастрена и А. Регули, сделавших своих ключевых информантов непосредственными участниками научного поиска. Вопрос о местных помощниках приобрел дополнительную актуальность во второй половине XIX – начале XX вв., когда финно-угроведы начали отходить от многолетних маршрутных экспедиций в пользу кратко- и среднесрочных этнографических исследований ареального характера.
Пореформенная либерализация общественной жизни позволила распространить профессиональное образование на отдельных представителей нерусского населения империи. Центром подготовки национальных педагогических кадров в Восточной России стала основанная в 1872 г. Казанская учительская «инородческая» семинария, в стенах которой было воспитано первое поколение марийской, мордовской, удмуртской и коми интеллигенции. При участии директора семинарии, видного ученого-ориенталиста Н.И. Ильминского более продвинувшиеся в научном отношении воспитанники становились участниками полевых финно-угорских исследований в качестве экспедиционных проводников и переводчиков. Некоторые из них со временем начинали самостоятельно изучать этнографию своих народов.
В 1908 г. правлением Финно-Угорского Общества были организованы специальные курсы для обучения местных помощников-корреспондентов навыкам самостоятельной исследовательской работы. Последовавшие вскоре военные и революционные события позволили лишь немногим стипендиатам из числа российских финно-угров пройти стажировку в Финляндии. Во многих чертах показательными для стипендиатов ФУО были судьбы основоположников марийской и коми этнографии Т.Е. Евсевьева и В.П. Налимова, ставших профессиональными учеными и популяризаторами финно-угорских исследований. В начале 1930-х гг. начинаются гонения на «буржуазных националистов» и последовавшая вскоре расправа над первым поколением национальной интеллигенции по сфабрикованному делу Союза освобождения финских народов (СОФИН).
Длительный процесс формирования финно-угорской этнографии в России на рубеже XIX–XX вв. достиг той стадии, когда ценность народной культуры и значимость ее научного изучения была осознана самими российскими финно-уграми, когда из среды вчерашних просвещаемых выделились собственные просветители, для которых этнография родного края стала тем средством, с помощью которого можно было заявить о себе научному миру.
Глава третья «Проблемы этнической идентификации финно-угорских народов в историографии XVIII – начала XX вв.» сопряжена с одной из сложных проблем современной этнологии, заключенной в вопросе: Как и когда этносы включаются в процесс позиционирования в историографическом пространстве и когда наука включается в процесс идентификации тех или иных этнических общностей?
В первом параграфе «Финно-угорские народы России в свете этнографических классификаций и описаний первой половины XVIII в.» показано, что накопление эмпирических материалов неизбежно приближало народоведение к необходимости классифицировать типологически сходные данные, придавая им вид строгой логической схемы, столь ценимой в эпоху Просвещения. Обнаруженная учеными множественность признаков этнической номенклатуры, включавшая произведения материальной и духовной культуры, тем не менее, опиралась на доминантный признак языка. Ключевым пунктом в методологии финно-угроведов XVIII в. был поиск языковых соответствий, чаще всего реализуемый при составлении сравнительных многоязычных словарей, поскольку, по мнению ученых, сопоставляя лексические формы, можно было приблизиться к пониманию существовавшего в древности языкового «универсума» и получить средство, приоткрывающее тайны прошлого народов.
Публикация в 1730 г. книги, сравнительно-лингвистической таблицы и карты Ф.И. Страленберга стало началом научной дискуссии о ранней истории народов Северо-Восточной Евразии. Одним из серьезных критиков шведского исследователя был В.Н. Татищев, составивший на его труд комментарии этногенетической направленности. Финно-угорская проблематика стала составной частью их заочной дискуссии, включая вопросы этнонимии, ономастики, культурно-антропологического зонирования и ранней политической истории. Так, восточно-финские и обско-угорские народы ассоциировали некий этнографический переход из Европы в Азию, когда образ жизни, религия и даже физический облик служили иллюстрацией движения цивилизации в ту или иную сторону. Западно-финские этносы империи привлекали к себе внимание ученых и политиков, учитывая их расположение на «столичном пограничье», где сохранялись традиции западного конкурирующего (шведского, лютеранского) просвещения. При этом отношение властей к финно-угорским народам складывалось как к православным, но недавно; понимающим по-русски, но с трудом; подданным, но все же инородным.
Г.Ф. Миллер не оставил специальных исследований, посвященных финно-угорским народам. Тем не менее, буквально рассыпанная в опубликованных трудах и рукописях «финно-угрия» занимает достойное место в его этнографических представлениях. Одним из удачных опытов такого рода стало его «Описание трех языческих народов в Казанской губернии …», включавшее этническую территорию марийцев, чувашей и удмуртов, и показавшее, что постижение этнической истории и культуры невозможно осуществить, руководствуясь лишь текстом хронографа или послания, без учета контекста живого разговорного языка, этнографического факта и артефакта. Данное убеждение прошло красной нитью по страницам миллеровского «Описания Сибирского царства …», не упуская из виду таких неоднозначно трактуемых событий, как вхождение обских угров в состав Российского государства. В любом случае, Миллеру удалось, не изменяя своей вере в универсальные блага просвещения, показать всю сложность процесса адаптации сибирских народов к государственным институтам.
Во втором параграфе «Финно-угорские народы в этнографическом компендиуме И.Г. Георги» рассмотрен научный феномен первой этнографической монографии «Описание всех в Российском государстве обитающих народов …». Первая сводная этнографическая работа о народах России была построена на солидной научной базе. Написанная академиком И.Г. Георги, она может считаться продуктом сотворчества многих ученых-путешественников XVIII века. Значимость этой работы состоит, кроме многих ее достоинств, в том, что автором была предложена система группировки этнокультурного материала, ставшая своеобразной вершиной ранних классификационных опытов в области народоведения. Отправным пунктом авторских поисков была мысль о древнейшем населении страны, носителях изначальной языковой и культурной идентичности, первенство среди которых он отдавал этносам финно-угорского происхождения. В целом, придерживаясь «концепции Миллера–Фишера» о возникновении отдельных «финских народов» путем выделения из материнского этноса, он показывает себя сторонником экологического миграционизма, предполагая постепенное распространение финнов с севера на юг. Так, представленная в тексте И.Г. Георги этнографическая карта Восточной Прибалтики смыкается в его представлении с этнографией Среднего Поволжья и Приуралья в силу родства местных жителей (принадлежащих к «породе Финской») и периферийности этих территорий по отношению к политическому центру империи.
В третьем параграфе «Проблемы определения финно-угорского родства в исследованиях этнографов первой половины XIX в.» прослеживаются основные этапы поисков родственных народов и культур учеными-финно-угроведами. Пример служения романтической идее представляет жизнь и научная работа А.И. Шёгрена, выведшего финно-угорские этнографические исследования в «российское поле». Экспедиция А.И. Шёгрена (1824–1829 гг.) в поисках родственных финнам народов, пройдя по северо-западным и северо-восточным областям империи, завершилась не только конкретными научными результатами, но и признанием «финнологии» как самостоятельного предмета академических исследований. Полевая работа в сочетании с источниковедением позволила получить более реалистическую картину расселения финно-угорских народов, рассмотреть их взаимоотношения с соседними народами в прошлом и настоящем.
В 1830–1840 гг. сведения о жизни и быте народов, поступавшие в распоряжение европейской науки преимущественно из колониальных территорий, были уравновешены трудами, выполненными в духе патриотического родиноведения. Так, в Финляндии поддержанные властями лидеры фенноманского движения заложили не только первые камни в основание финской нации, но и сформулировали идею финно-угорского родства, когда разделенные расстояниями, языковыми и хозяйственными особенностями этнические группы могут быть наделены общим происхождением и древней историей. Определяющую роль здесь сыграли экспедиционные материалы и личные качества М.А. Кастрена, чей научный радикализм воплотился в попытке доказательства факта этногенетического родства финно-угорских (уральских) и тюрко-монгольских (алтайских) народов. В любом случае, этнографичность истории финно-угров более не ставилась под сомнение в ученых кругах, обеспечивая будущее финно-угорской этнографии.
История венгерского финно-угроведения была самым тесным образом связана с проблемой самоидентификации венгров. Начальные компаративные опыты требовали продолжения в виде специальных исследований среди предполагаемых родственных народов. Плеяда венгерских ученых-путешественников посвятила себя этим поискам. Но лишь А. Регули, сам искренне поверивший в финно-угорскую идею, смог указать венграм путь в далекое прошлое, без которого не было бы настоящего и будущего. Опираясь на помощь Венгерской Академии наук, финляндских и русских ученых, он встал на нелегкий путь борьбы с устоявшимся мнением, своим примером утверждая приоритет научного знания перед мифологизированным сознанием общества.
Собирая фольклорно-этнографический материал среди саамов, финнов, води, поволжских и пермских народов и, прежде всего, обских угров в 1839–1846 гг., А. Регули задавался вопросом: Нашел ли он родственников? Утвердительный ответ на него дала кропотливая работа его многочисленных комментаторов и интерпретаторов, позволивших сделать достоянием науки собрания венгерского ученого.
Четвертый параграф «Проблемы прародины и ранней этнической истории финно-угорских народов в свете исследований XVIII– начала XX вв.» ориентирован на освещение одного из приоритетных моментов идентификационных поисков в области финно-угорской этнографии – проблемы прародины, призванную указать на некую «точку отсчета» современных этнических культур.
Начальным пунктом поисков документальных свидетельств о древней прародине финнов и угров стали скандинавские рунические сказания и раннесредневековые англосаксонские тексты, содержавшие упоминания о походах викингов в богатую страну Биармию, попытки отождествления населения которой с саамами, финнами, карелами и даже пермянами предпринимались учеными на протяжении XVIII–XX веков. Не менее остро дискутировался вопрос о возможности прямого соотношения понятий «югра» и «угры» в контексте поисков древневенгерской прародины.
Радикализация проблемы финно-угорской (уральской) прародины произошла после возвращения М.А. Кастрена из сибирской экспедиции 1844–1849 гг., когда сделанные им наблюдения позволили выдвинуть идею о непрерывности древнеуральского населения от Алтая до Скандинавии. Мысль об алтайской прародине получила во второй половине XIX в. довольно широкий резонанс в Финляндии, в связи с публикациями фольклориста З. Топелиуса и научно-организационной деятельностью профессора археологии И.Р. Аспелина. Одновременно не оставляли попыток найти алтайские (тюркские, кавказские) корни своих предков венгерские ученые. Согласно плану ученого-ориенталиста графа Е. Зичи, венграм следовало серьезно подумать о возможностях, открывающихся в связи с изучением обширного региона, включающего Сибирь, Центральную Азию, Монголию и Китай. Хотя постепенно стало ясно, что вряд ли возможно прямо связывать алтае-саянские находки с проблемой прародины финно-угров, был сделан большой шаг вперед в прояснении древней истории центральноазиатского региона, сыгравшего важную роль в этногенезе многих народов Евразии.
Несмотря на длительное доминирование идей об азиатском происхождении финно-угорских народов, попытки обоснования европейского месторасположения их прародины предпринимались еще со второй половины XVIII в., когда А.Л. Шлёцер указал на бассейн р. Волги и европейское Приуралье как на возможно изначальную территорию «финских народов». Обсуждение проблемы прародины получило новую динамику во второй половине XIX в., когда на второй план отошли реминисценции «алтайской гипотезы», и основная линия научной полемики пролегла между сторонниками «волго-камского/европейского» и «пограничного/евразийского» происхождения финно-угров. В 1916 г. была опубликована статья профессора Э.Н Сетяля под названием «Праистория финских народов», в которой автор в целом придерживался версии о Волго-Камском местонахождении финно-угорской прародины. В 1926 г. в первой книге трехтомника «Финский род» он уточнил, что изначальная территория финно-угров располагалась на Средней Волге с восточной границей по Каме и Уралу и западным пределом по Верхнему Поволжью. Оставаясь вплоть до середины 1960-х гг. «классической», гипотеза Э.Н. Сетяля вбирала в себя различные более ранние и поздние интерпретации. Нельзя исключать здесь и политико-идеологического влияния, поскольку крушение империй (Австро-Венгерской и Российской) заставило молодые независимые республики (Финляндскую, Венгерскую и Эстонскую) искать свой путь в Европе, одновременно не забывая о своих исторических корнях, общих предках и родственных народах.