Книга первая. За иорданом доколе Господь не даст покоя братьям вашим, как вам, и доколе и они не получат во владение землю, которую Господь, Бог ваш, дает им
| Вид материала | Книга |
- Сочинение Моя мама, 29.58kb.
- Сочинение по катехизису Молитва и святые таинства средства для стяжания, 164.3kb.
- Книга первая, 2854.91kb.
- Рождество Пресвятой Девы Марии. Первая заповедь закон, 90.66kb.
- «История свободомыслия», 32.07kb.
- Раджи Парикшита, объясняет, почему Верховный Господь Сверхдуша, друг и защитник каждого, 4625.6kb.
- На пороге нового мира два мира в любую эпоху, 856.49kb.
- Книга вторая посвящение королю, 864.62kb.
- Первая беспристрастный tексt, 8513.09kb.
- 10 заповедей Божиих, 46.3kb.
Вернувшись в Ган-Дафну, Китти ждала удобного момента, чтобы переговорить с Карен.
Когда пришло письмо от Дова Ландау, она решила, что откладывать больше нельзя.
...Китти прополоскала длинные, густые каштановые волосы Карен лимонной водой,
отжала их и вытерла насухо большим полотенцем.
- Фу! - фыркнула Карен, протирая кончиком полотенца глаза, куда попало мыло.
Вода в чайнике закипела. Карен встала, завязала полотенце тюрбаном и налила чаю.
Китти за кухонным столом делала маникюр. Пахло лаком.
- Ты о чем задумалась? - ласково спросила Карен.
- Нельзя уж и задуматься на минутку!
- Нет, что-то тебя беспокоит с тех самых пор, как ты вернулась с экскурсии к озеру.
Между тобой и Ари что-нибудь произошло?
- Между мной и Ари произошло много чего, но не это меня тревожит. Карен, нам с
тобой нужно поговорить о нас с тобой и нашем будущем.
- Не понимаю.
Китти помахала рукой в воздухе, чтобы лак скорее высох, затем встала и неторопливо
закурила сигарету.
- Ты, конечно, знаешь, как много ты для меня значишь и как я тебя люблю?
- Думаю, знаю, - ответила девушка шепотом.
- С того дня, когда я тебя впервые увидела в Караолосе, мне хочется, чтобы ты стала
моей дочкой.
- Мне тоже этого хочется, Китти.
- Значит, ты поверишь, что я тщательно все обдумала. Я ведь желаю тебе только добра.
Ты должна доверять мне во всем.
- А разве я не доверяю?
- Тебе будет непросто понять то, что я скажу сейчас. Мне и самой нелегко сказать это,
потому что мне очень дороги эти дети и я как-то срослась с Ган-Дафной... Карен, я хочу
забрать тебя домой, в Америку.
Девушка посмотрела на Китти, словно ее ударили. Она даже. не сразу поняла, о чем речь.
- Домой? Но ведь... я дома. У меня нет другого дома.
- Я хочу, чтобы твой дом был у меня - всегда.
- Я тоже хочу, Китти. Больше всего на свете... Это так странно.
- Что странно?
- То, что ты говоришь: домой, в Америку.
- Но ведь я американка, Карен, и мне хочется домой.
Карен прикусила губу, чтобы не заплакать.
- А ты говоришь - не странно! Я думала, все у нас останется как было. Ты останешься в
Ган-Дафне и...
- А ты отправишься в Пальмах, а потом... в какой-нибудь пограничный кибуц?
- Ты угадала.
- Я многое полюбила здесь, но это не моя страна и не мой народ.
- Какая же я эгоистка, - сказала Карен. - Ни разу даже не подумала, что тебе тоже
хочется домой, что ты вообще можешь хотеть чего-нибудь для себя.
- В жизни не слыхала такого комплимента.
Карен задумалась. Китти была для нее всем, но - уехать?
- Не знаю, как сказать, Китти, но, как только я научилась читать, это было в Дании, я все
время думала, что значит быть евреем? Я до сих пор не умею ответить на этот вопрос Знаю
только, что здесь, в этой стране, у меня есть что-то, чего у меня никто никогда не отнимет Не
знаю, как это называется, но для меня нет ничего важнее. Может быть, когда-нибудь я сумею
объяснить тебе лучше, но уехать из Палестины не могу.
- Никто ничего не собирается отнимать у тебя. Евреи, которые живут в Америке, да и,
думаю, повсюду, испытывают то же, что и ты. От того, что ты уедешь, ничего не изменится.
- Но ведь они живут на чужбине.
- Нет, дитя мое! Американские евреи любят Америку!
- Немецкие евреи тоже любили Германию!
- Перестань! - крикнула Китти. - Мы не такие, я и слушать не стану эту ложь, которой
тебя тут пичкают! - И, тут же спохватившись, добавила: - В Америке есть люди, которые так
любят свою страну, что скорее умрут, чем допустят, чтобы там произошло то же, что в
Германии.
Она подошла к девушке и дотронулась до ее плеча:
- Думаешь, я не знаю, как это трудно? Думаешь, я смогу когда-нибудь причинить тебе
боль?
- Нет, - тихо ответила Карен.
Китти опустилась перед девушкой на колени и посмотрела ей в глаза.
- Ах, Карен. Ты ведь даже не знаешь, что такое мир. Ты еще не жила без страха. Ты
думаешь, здесь когда-нибудь станет лучше? Я всей душой хочу, чтобы ты осталась еврейкой,
чтобы любила эту землю, но есть и другие вещи, которые я хочу сделать для тебя.
Карен отвела взгляд.
- Если ты останешься здесь, то проведешь всю жизнь с винтовкой в руке. Ты огрубеешь
и очерствеешь, как Ари с Иорданой.
- С моей стороны было нечестно рассчитывать на то, что ты останешься.
- Поехали со мной, Карен, мы обе достаточно настрадались. Давай поживем
по-человечески. Мы не можем друг без друга.
- Не знаю, смогу ли я уехать... Не знаю, и все тут, - сказала девушка срывающимся
голосом.
- Ах, Карен... Мне так хочется видеть тебя и в сапожках для верховой езды, и в бальном
платье, и в "форде", и на футбольном матче. Хочу, чтобы тебе звонили поклонники. Хочу,
чтобы твоя головка была занята прекрасными пустяками, а не контрабандой оружия и
боеприпасов. Сколько же на свете вещей, о которых ты понятия не имеешь! Тебе бы хоть
познакомиться с ними, прежде чем принимать окончательное решение. Пожалуйста, Карен,
прошу тебя.
Карен побледнела и отошла в сторону.
- А как же Дов?
Китти достала из кармана письмо и протянула его Карен:
- Я нашла это у себя на столе. Понятия не имею, как оно туда попало.
"Миссис Фремонт!
Эти строки написаны человеком, который владеет английским гораздо лучше, чем я, но я
переписываю его, чтобы вы по почерку убедились, что это я. По известным причинам письмо
будет вам доставлено несколько необычным образом. В эти дни я очень занят У меня тут много
друзей, первых моих друзей за много, много лет, и это настоящие друзья. Теперь, когда я
устроился окончательно, мне хочется сказать вам, как я рад, что мне не приходится больше
жить в Ган-Дафне, где решительно все мне смертельно надоело, не исключая и вас с Карен
Клемент. Я для того, собственно, и пишу вам, чтобы сказать, что мы с Карен больше не
увидимся, так как я слишком занят и нахожусь среди настоящих друзей. Пускай Карен не
думает, что я когда-нибудь вернусь к ней. Она же еще сущий ребенок. У меня тут настоящая
женщина, одних лет со мной, с ней я и живу. Кстати, почему вы не уезжаете с Карен в
Америку? Здесь ей делать нечего.
Дов Ландау".
Китти взяла письмо и разорвала на клочки.
- Я скажу доктору Либерману, что увольняюсь. Как только мы все здесь уладим, -
закажем билеты и уедем.
- Ладно, Китти. Я поеду с тобой, - ответила Карен.
ГЛАВА 14
Каждые несколько недель главный штаб маккавеев переезжал с места на место. После
"адской недели" и убийства Хэвн-Херста Бен Моше и Акива решили на время оставить
Иерусалим. Их организация была, в сущности, невелика: несколько сот бойцов, несколько
тысяч человек, вступающих в дело лишь время от времени, да несколько тысяч сочувствующих.
Из-за необходимости постоянно менять пристанище главный штаб состоял всего из шестерых
человек. Теперь, когда положение резко обострилось, в штабе осталось только четверо, и в
Тель-Авив отправились Акива, Бен Моше, Нахум Бен Ами и Маленький Гиора, то есть Дов
Ландау. Дов стал любимцем Акивы. Благодаря невероятной отваге и мастерству, с которым он
подделывал документы, Дов вошел в высший круг руководства маккавеев.
Они расположились в подвале, принадлежавшем человеку, который сочувствовал
маккавеям, на улице Бне-Брак, неподалеку от центральной автобусной станции и старого
базара, где всегда толпился народ. Вокруг дома расставили часовых, позаботились о запасном
выходе, словом, все устроили как следует.
Вот уже пятнадцать лет Акива сводил на нет все усилия Си-Ай-Ди. В годы мировой
войны англичане объявили амнистию, и Акива мог свободно ездить по стране. Все остальное
время за ним охотились. Ему всегда удавалось обходить расставленные ловушки. За его поимку
англичане объявили премию в несколько тысяч фунтов.
По чистой случайности Си-Ай-Ди установило слежку за помещением на улице Бне-Брак
- всего через три дома от штаба маккавеев. Там устроила склад товаров, доставленных в
яффский порт в обход таможни, шайка контрабандистов. Агенты Си-Ай-Ди, зорко наблюдая за
складом из здания напротив, заметили подозрительных людей у подвала, где находился штаб.
Их сфотографировали и, сверившись с досье, опознали двух маккавеев. Так, охотясь за
контрабандистами, англичане случайно наткнулись на добычу, которая была для них в тысячу
раз важнее. Многолетний опыт войны с маккавеями подсказал им, что необходимо действовать
без проволочек. Контрразведка быстро стянула силы, понятия не имея, что речь идет о самом
штабе.
Дов сидел в одной из трех комнат полуподвальной квартиры и подделывал сальвадорский
паспорт. Кроме него, на месте находился только Акива. Нахум и Бен Моше отправились на
свидание с Зеевом Гильбоа, связным Хаганы и Пальмаха. Акива вошел к Дову.
- Ну-ка, Маленький Гиора, - начал старик, - признавайся! Как тебе удалось сегодня
вывернуться? Ведь Бен Моше хотел взять тебя с собой?
- Мне нужно доделать этот паспорт, - буркнул Дов.
Акива взглянул на часы и лег на койку.
- Они вот-вот должны вернуться.
- Вы как хотите, а я не доверяю Хагане, - сказал Дов.
- Выбирать нам не из чего. Приходится пока доверять, - ответил старик.
Дов посмотрел страницы паспорта на свет, чтобы убедиться, не задеты ли водяной знак и
печать. Чистая работа. Даже эксперт не смог бы обнаружить подделку.
Дов снова склонился над документом и тщательно изобразил подпись неизвестного ему
сальвадорского чиновника. Потом он встал и беспокойно зашагал по комнате, то и дело
проверяя, высохли ли чернила.
- Не будь таким нетерпеливым, Маленький Гиора. Самое тяжелое в подполье - ждать.
Я частенько задаю себе вопрос: а чего, собственно, мы ждем?
- Мне уже приходилось жить в подполье, - живо ответил Дов.
- Я знаю. - Акива встал и потянулся. - Ждать, ждать и снова ждать. Ты еще очень
молод, сынок. Не будь таким серьезным и постоянно настроенным на работу. Это всегда было
одним из моих недостатков. Я тоже весь отдавался делу, день и ночь работал для дела.
- Странно слышать такое от Акивы.
- В мои годы начинают болтать всякое. Мы ждем. Чего? Возможности окунуться в новое
ожидание. Если мы попадемся, то в лучшем случае отделаемся ссылкой или пожизненным
заключением. Теперь англичане чаще вешают и пытают. Вот поэтому я и говорю - не надо
быть таким серьезным. Я думаю, немало девушек были бы рады познакомиться с Маленьким
Гиорой. Почему бы тебе не пожить, пока живется?
- Я к этому равнодушен, - твердо ответил Дов.
- Ишь ты, - засмеялся старик. - Может быть, у тебя уже есть девушка?
- У меня была девушка, - ответил Дов, - но теперь с этим покончено.
- Придется попросить Бен Моше, чтобы подобрал тебе другую подругу. Хоть будет с
кем выйти погулять.
- Мне никого не надо, и никуда я отсюда не уйду. У меня нет важнее дела, чем работать
в штабе.
Старик снова прилег и задумался, а затем сказал:
- Ты не прав, Гиора, ты очень, очень не прав. Самое важное дело на свете - это вставать
утром, отправляться в поле, работать там, затем возвращаться вечером и знать, что тебя ждут
дома те, кого ты любишь и кто любит тебя.
Снова старик ударился в сентиментальность, подумал Дов, Чернила высохли. Он
приклеил фотокарточку. Акива задремал на койке, а Дов снова зашагал по комнате. После того
как он отослал письмо миссис Фремонт, ему стадо еще хуже. Теперь он все время рвался в
рейды. Рейд, и еще рейд, и еще. Рано или поздно он попадется англичанам, те его повесят, и
тогда будет покончено со всем. Никто не подозревал, что Дов оттого так безрассудно храбр, что
ему на все наплевать. Он ничего не хотел - только погибнуть от вражеской пули. Ему снова
снились кошмары, и Карен больше не появлялась между ним и дверцей, ведущей в газовую
камеру. Теперь она уедет с миссис Фремонт в Америку. Это хорошо. А он будет ходить на
задания, пока не попадется, - зачем жить без Карен?
Полсотни переодетых полицейских подобрались к зданию, где расположился штаб. Они
быстро и бесшумно сняли часовых. Затем окружили плотным кольцом весь квартал.
Пятнадцать мужчин, вооруженных автоматами, гранатами со слезоточивым газом,
топорами и кувалдами, спустились в подвал и остановились у двери штаба.
Акива вздрогнул, когда раздался стук.
- Это, наверно, Бен Моше и Нахум. Поди открой.
Дов надел цепочку и приоткрыл дверь. В ту же секунду кувалда обрушилась на дверь и
сорвала ее с петель. -
- Англичане! - взвизгнул Дов.
...Акива и Гиора попадись!
Эта ошеломляющая весть была у всех на устах. Легендарный Акива, который больше
десяти лет водил англичан за нос, попал в руки врага.
"Измена!" - кричали маккавеи. Они обвиняли во всем Хагану. Ведь Бен Моше и Нахум
встречались с Зеевом Гильбоа. Значит, либо он сам, либо другой агент Хаганы выследили их и
установили, где расположен штаб. Как иначе его могли обнаружить? Обе организации снова
оказались на ножах.
Британский губернатор Палестины потребовал немедленного суда над задержанными в
надежде, что приговор деморализует маккавеев. Ему казалось, что, если быстро приговорить
Акиву, это в какой-то мере восстановит авторитет британских властей и положит конец
террору, вдохновителем которого старик был долгие годы.
Губернатор распорядился, чтобы суд был закрытым. Фамилию судьи ради его
безопасности держали в тайне. Акива и Маленький Гиора были приговорены к смертной казни
через повешение. Приговор собирались привести в исполнение через две недели.
Обоих посадили в тюрьму Акко, из которой еще никто не убегал.
В своей ретивости губернатор совершил ошибку: не пустил на суд журналистов. У
маккавеев всюду, особенно в США, были влиятельные друзья, которые оказывали им
всяческую, в том числе и финансовую, помощь. Они постарались, чтобы вопрос о виновности
или невиновности Акивы и Маленького Гиоры утонул во взрыве возмущения, последовавшем
за оглашением приговора. Как и в случае с "Исходом", приговор вызвал ожесточенные нападки
на англичан. Журналисты раскопали и опубликовали биографию Дова: все, что ему пришлось
вынести в варшавском гетто и в Освенциме. По Европе покатилась волна сочувствия к
осужденным. Особенно возмущало то, что суд был тайным. Фотографии старика Акивы и
восемнадцатилетнего Маленького Гиоры, пророка и его ученика, потрясали воображение
читательской публики. Журналисты требовали свидания с осужденными.
Сесиль Бредшоу находился в это время в Палестине в составе комиссии ООН. После
событий на "Исходе" он знал к каким последствиям может привести подобная шумиха.
Посоветовавшись с губернатором, Бредшоу тут же потребовал инструкций от министерства
колоний. Инцидент снова выставлял англичан в дурном свете, и как раз тогда, когда в
Палестину приехала комиссия ООН. К тому же он обещал спровоцировать новую волну
террора. Бредшоу и губернатор решили показать всему миру милосердие британского
правосудия. Ссылаясь на юный возраст Дова и глубокую старость Акивы, они объявили, что
осужденные могут просить о помиловании и спасти свои жизни. Это заявление притупило бурю
протеста.
Губернатор и Бредшоу съездили в Акко, чтобы лично переговорить с арестантами.
Осужденных привели в кабинет начальника тюрьмы, где двое сановников без обиняков
изложили им свое предложение.
- Мы люди рассудительные, - сказал губернатор. - Подпишите эти бумаги.
Официально - это ходатайства о помиловании, но, между нами, чистая формальность...
- Вы подпишете прошения, и мы заключим с вами договор, - сказал Бредшоу. - Мы
вывезем вас из страны в одну из африканских колоний, где вы отбудете небольшой срок, а
через несколько лет вся эта история забудется.
- Я вас не совсем понимаю, - ответил Акива. - Почему это мы должны отбывать
какой-то срок в Африке? Мы никакого преступления не совершали, а всего лишь боремся за
наши права. С каких это пор солдат, сражающийся за родину, - преступник? Мы
военнопленные, и вы не имеете права приговаривать нас к какому-либо сроку. Мы действуем в
стране, оккупированной врагом.
Лоб губернатора покрылся капельками пота. Было видно, что уговорить старика будет
нелегко. Он не раз слышал все это от фанатичных маккавеев.
- Послушайте, Акива. Мы приехали не для того, чтобы вести с вами политические
дискуссии. Речь идет о вашей жизни. Либо вы подписываете эти ходатайства о помиловании,
либо мы приведем приговор в исполнение.
На лицах сановников без труда читалось беспокойство. Акиве стало ясно, что англичане
ведут какую-то игру.
- Послушайте, юноша, - обратился Бредшоу к Дову. - Ведь вам не хочется болтаться
на веревке, не правда ли? Возьмите и подпишите, а за вами подпишет Акива.
Бредшоу придвинул к Дову ходатайство и достал авторучку. Дов оглядел документ, а
затем плюнул на него.
Акива посмотрел на оторопевших от неожиданности англичан.
- Своими же устами ты вынес себе приговор, - изрек он презрительно.
В газетах под аршинными заголовками появились сообщения о нежелании Акивы и
Маленького Гиоры просить о помиловании. Этот отказ был истолкован как протест против
политики англичан. Десятки тысяч евреев Палестины, которые до сих пор не питали особых
симпатий к маккавеям, почувствовали гордость за поступок осужденных. Старик и юноша
стали олицетворением героического духа сопротивления.
Вместо того чтобы нанести удар маккавеям, англичане ухитрились создать двух новых
мучеников. Им не осталось ничего другого, как назначить срок казни: ровно через десять дней.
С каждым днем напряжение возрастало. Рейды Хаганы и маккавеев, правда,
прекратились, но страна жила, как на пороховой бочке.
Город Акко, населенный арабами, находился на северном конце залива, южная часть
которого омывает Хайфу. Тюрьма помещалась в уродливом здании, построенном на развалинах
крепости крестоносцев. Ахмад эль-Джацар - Мясник - превратил это странное сооружение,
состоящее из башен, высохших рвов, внутренних дворов, непробиваемо толстых стен и
подземных ходов, в турецкую крепость, выстоявшую перед Наполеоном. Англичане устроили
здесь одну из худших тюрем страны.
Дова и Акиву поместили в сырые и вонючие соседние камеры северного флигеля. Стены,
потолок, пол здесь были каменные, наружная стена достигала толщины без малого пяти метров,
а решетчатые двери выходили в небольшое помещение со стальной дверью, в которой имелось
смотровое отверстие, закрывающееся снаружи. Была еще узкая щель, пробитая высоко в стене,
через которую в камеры попадала полоска дневного света. Сквозь нее Дов видел верхушки
деревьев и макушку холма, носившего имя Наполеона, - крайней точки, до которой дошел
французский император во время похода на Восток.
Акива чувствовал себя неважно. С потолка и стен текла вода; сырость действовала на его
ревматические суставы, и они невыносимо ныли.
Два-три раза в день приходили британские чиновники и уговаривали узников спасти свою
жизнь компромиссом. Дов не обращал на них внимания, а Акива прогонял, выкрикивая цитаты
из Библии, которые долго потом звенели в их ушах.
За шесть дней до казни Акиву и Дова перевели в другое крыло здания - в камеры
смертников, расположенные рядом с помещением, где находилась виселица. Место казни
окружали четыре бетонные стены, между ними было глубокое замаскированное отверстие, а с
потолка свисал стальной кронштейн, на котором укреплялась веревка. Надежность виселицы
предварительно испытывали: подвешивали мешок с песком примерно того же веса, что и
осужденный, надзиратель нажимал на рычаг, крышка опускалась, и мешок проваливался в
отверстие.
Акиве и Дову выдали рубашки и штаны кровавого цвета - традиционную одежду
английских висельников.