Хотя бы для небольшой части русской аудитории

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 24

II. ОБЩЕСТВО

ГЛАВА 6. КРЕСТЬЯНСТВО

Вряд ли есть смысл подробно объяснять, почему наш обзор общественных

классов старой России начинается с крестьянства. Еще в 1928 г. четыре пятых

населения страны составляли лица, официально причисленные к крестьянскому

званию (хотя и не все из них обязательно занимались земледелием). Даже

сегодня, когда переписи показывают, что большинство жителей России относятся

к горожанам, в стране сохраняются несомненные следы крестьянского прошлого

из-за того, что жители советских городов в большинстве своем были раньше

крестьянами или представляют собою ближайших потомков крестьян. Как будет

показано ниже, на протяжении всей русской истории городское население

сохраняло тесные связи с деревней и переносило свои деревенские привычки на

городскую почву. Революция показала, насколько непрочной была урбанизация

страны. Почти сразу же после ее начала городское население стало разбегаться

по деревням; с 1917 по 1920 г. Москва потеряла половину своих жителей, а

Петроград - две трети. Как ни парадоксально, хотя революция 1917 г.

совершилась во имя создания городской цивилизации и была направлена против

"идиотизма деревенской жизни", на самом деле она усилила влияние деревни на

русскую жизнь. После свержения и разгона старой европеизированной элиты

занявший ее место новый правящий класс в массе своей состоял из крестьян в

разных обличьях - земледельцев, лавочников и фабрично-заводских рабочих.

Поскольку настоящей буржуазии в качестве образца для подражания не было,

новая элита инстинктивно строила себя по образу и подобию деревенского

верховода - кулака. И по сей день ей не удалось избавиться от следов своего

деревенского происхождения.

В середине XVI в., во время поземельного прикрепления крестьян, они

начали переходить от подсечно-огневого земледелия к трехполью. При этой

системе пашня делилась на три части, одну из которых засевали весной

яровыми, другую в августе - озимыми, а третью держали под паром. На

следующий год поле, бывшее под озимыми, засевалось яровыми, пар - озимыми, а

яровое поле оставлялось под паром. Цикл этот завершался каждые три года.

Такой метод использования земли не был особенно экономным, хотя бы потому,

что треть земли при нем постоянно стояла без дела. Агрономы стали критически

высказываться о нем еще в XVIII в., и на крестьян оказывали немалое

давление, чтобы заставить их отказаться от трехполья. Однако, как показал на

примере Франции Марк Блох, чьи выводы были подтверждены на русском материале

Майклом Конфино (Michael Confino), сельскохозяйственные методы нельзя

отделить от всего, комплекса крестьянских институтов в целом. Мужик отчаянно

сопротивлялся попыткам заставить его отказаться от трехполья, которое

господствовало в русском земледелии и добрую часть двадцатого века.*1

*1 См. блестящее исследование Майкла Конфино [Michael Confine] по

данному предмету, Systemes agraires et progres agricole (Paris - The Hague

1969)

Исследователи русской деревни часто отмечают весьма резкий контраст

между ее жизненным ритмом в летние месяцы и в остальную часть года.

Краткость периода полевых работ вызывает необходимость предельного

напряжения сил в течение нескольких месяцев, за которыми наступает

длительная полоса безделья. В середине XIX в. в центральных губерниях страны

153 дня в году отводились под праздники, причем большая их часть приходилась

на период с ноября по февраль. Зато примерно с апреля по сентябрь времени не

оставалось ни на что, кроме работы. Историки позитивистского века, которым

полагалось отыскивать физическое объяснение для любого культурного или

психологического явления, усматривали причину несклонности россиян к

систематическому, дисциплинированному труду в климатических обстоятельствах:

В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим

днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого

труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным

нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить,

усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с

поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к

чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро,

лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и

зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению

труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в

Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и

размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.*2

*2 В. Ключевский, Курс русской истории, М., 1937, I, стр. 324-5.

Весна наступает в России внезапно. Разом ломается на реках лед, и

вызволенные из зимнего заточения воды гонят льдины вниз по течению, сметая

на своем пути все преграды и перехлестывая через берега. Белая пустыня

обращается в зеленое поле. Земля пробуждается к жизни. Такова русская

оттепель - природное явление настолько замечательное своей внезапностью, что

слово это с давних времен используют, чтобы описать пробуждение духа, мысли

или политической жизни. С началом оттепели для крестьянина наступает полоса

напряженнейшего физического труда; до появления машин работали и по 18 часов

в день. Проворство, с которым надо было завершить полевые работы,

оборачивалось одной из самых скверных сторон крепостничества: крепостной не

мог рассчитать время так, чтобы отработать положенное на хозяина, а потом

спокойно трудиться на себя. Иногда помещики заставляли крепостных сперва

возделать господскую землю и лишь потом позволяли им заняться своей. В таких

случаях крестьяне трудились круглые сутки, днем обрабатывая помещичью землю,

а ночью - свою собственную. Темп полевых работ достигал наивысшего

напряжения в августе месяце, когда надо было сжать яровые и посеять озимые.

Короткое время полевых работ оставляло так мало возможности для

экспериментирования, что нечего удивляться косности русского крестьянина,

когда речь заходила о каких-либо переменах в его привычной работе; один

ложный шаг, потеря нескольких дней - и ему предстоит голодовка.

Как только земля, твердая зимой, как камень, размягчалась,

крестьянская семья отправлялась в поле пахать и сеять яровые. В северных и

центральных областях главной яровой культурой был овес, а озимой - рожь. В

XIX в. крестьянин потреблял в среднем три фунта хлеба в день, а во время

урожая и до пяти фунтов. Пшеницу там сеяли меньше, отчасти потому, что она

хуже переносит местный климат, отчасти из-за того, что она требует больше

заботы, чем рожь. Дальше к югу и на восток рожь уступала место овсу и

пшенице, которую выращивали главным образом на вывоз в Западную Европу.

Картофель появился в России довольно поздно и не вошел в XIX в. в число

важнейших культур: под него отводилось лишь 1,5% посевной площади (1875 г.).

Поскольку по случайному совпадению за появлением в России картофеля в 1830-х

гг. последовала большая эпидемия холеры, вокруг него образовались всяческие

суеверия. На своих собственных огородах крестьяне выращивали главным образом

капусту и огурцы, которые были важнейшей частью их рациона после хлеба;

огурцы солили, капусту квасили. Овощи занимали в крестьянском рационе

первостепенное место, поскольку по предписаниям православной церкви по

средам и пятницам, а также во время четырех больших постов, длившихся по

несколько недель, верующим полагалось воздерживаться не только от мяса, но и

ото всякой еды животного происхождения, включая молоко и молочные продукты

Национальным напитком был квас; к чаю приобрели вкус лишь в XIX в. Пища была

острой и однообразной, но здоровой.

Жили крестьяне в бревенчатых избах, обставленных очень скудно: стол

да лавки, вот и почти вся мебель. Спали на глиняных печах, занимавших до

четверти избы. Труб, как правило, не делали и топили по-черному. В каждой

избе был "красный угол", где висела по меньшей мере одна икона

святого-покровителя, обыкновенно Николая Угодника. Приходивший гость прежде

всего бил перед иконой поклоны и крестился.*3 Санитария и гигиена были

совсем незатейливы; в каждой деревне была баня, скопированная с финской

сауны, где крестьяне мылись по субботам и переодевались в чистое. Будничная

одежда была непритязательна: крестьяне победнее носили платье,

представлявшее собою сочетание славянского и финского стилей - длинную

полотняную рубаху, перевязанную у пояса, полотняные штаны, лапти или

валенки,- все домашнего изготовления. Кто мог позволить себе покупную

одежду, предпочитал восточный покрой. Зимой крестьяне носили тулупы из

овчины. Женщины повязывали голову платком - вероятно, поздний отголосок

чадры.

*3 Интересно, как коммунистический режим воспользовался этими

крестьянскими символами в своих собственных целях. "Красный" - слово,

значившее для крестьянина также и "красивый", сделалось эмблемой режима и

любимейшим его прилагательным. Говорит сама за себя и аналогия между

"большаком" в "большевиком" - в обоих случаях это символ власти.

Великорусская деревня была выстроена в линейном плане: по бокам

широкой немощеной дороги стояли избы с огородами. Деревню окружали поля.

Стоявшие на отшибе среди полей отдельные хутора встречались в основном на

юге страны.

Теперь мы переходим к крепостному праву, которое вкупе со сложной

семьей и общиной являлось одним из трех важнейших крестьянских учреждений

при старом режиме. Для начала приведем кое-какие статистические данные.

Будет серьезной ошибкой полагать, что до 1861 г. крепостные составляли

большинство российского населения. Последняя ревизия до освобождения

крестьян (1858-1859 г.) показала, что в России было 60 миллионов жителей. Из

этого числа 12 миллионов являлись вольными людьми: дворяне, духовенство,

мещане, крестьяне-единоличники, казаки и т. д. Остальные 48 миллионов

разделялись примерно поровну на две категории сельских жителей:

государственных крестьян, хотя и прикрепленных к земле, но не считавшихся

крепостными, и помещичьих крестьян, сидевших на частной земле и лично

закрепощенных. Последние, крепостные в строгом смысле слова, составляли

37;7% населения империи (22.500 тысяч человек).*4 Самые крупные скопления

крепостных располагались в двух районах: в центральных губерниях, колыбели

Московского государства, где зародилось крепостничество, и в западных

губерниях, приобретенных с разделом Польши. В этих областях крепостные

составляли больше половины населения. В иных губерниях процент крепостных

достигал почти 70. По мере удаления от центральных и западных губерний их

число убывало. В большинстве пограничных областей, включая Сибирь,

крепостной неволи не знали. Государственные крестьяне разделялись на

несколько неоднородных групп. Костяк их состоял из обитателей царских земель

и остатков "черносошных" крестьян, большую часть которых монархия раздала

служилому люду. Обе эти группы были поземельно прикреплены во второй

половине XVI в. В XVIII в. к ним были добавлены крестьяне из

секуляризованных монастырских и церковных владений, инородцы, в том числе

татары, финские народности, населявшие центральную Россию, и кочевники

Сибири и Средней Азии, и самостоятельные землевладельцы, не входившие ни в

какое сословие, включая деклассированных дворян. Поскольку они не платили

аренды и не работали на помещику, с государственных крестьян взыскивалась

более высокая подушная подать, чем с владельческих. Им не разрешалось

бросать свою деревню без дозволения властей. В остальном они были вполне

свободны. Заплатив положенный взнос, они могли записаться в ряды городского

торгового люда, и из их числа вышла немалая часть русских купцов, равно как

и промышленников и фабричных рабочих. Хотя у них не имелось юридического

права на обрабатываемую ими землю, они могли распоряжаться ею, как хотели.

Деятельность крестьян - земельных спекулянтов заставила правительство издать

в середине XVIII в. указы, резко ограничившие куплю-продажу государственной

земли. Сомнительно, однако, чтоб эти указы возымели действие. В то же время

правительство также заставило государственных крестьян, доселе владевших

землей, дворами, вступить в общины. Больше всего жизнь государственных

крестьян отравляли вымогателичиновники, защиты от которых искать было негде.

Чтобы навести в этом деле порядок, Николай I учредил в конце 1830-х гг.

Министерство Государственных Имуществ, которому было вверено управление

государственными крестьянами. Одновременно государственные крестьяне

получили право собственности на свою землю и разрешение создавать органы

самоуправления. С тех пор они сделались фактически свободными людьми.

*4 А. Тройницкий, Крепостное население в России по десятой народной

переписи, СПб.. 1861

В категории владельческих крестьян, то есть собственно крепостных,

следует различать тех, кто рассчитывался с помещиком по большей части или

исключительно оброком, и тех, кто отрабатывал барщину. Географическое

расположение этих двух групп в основном совпадает с делением на лесную зону

(на севере) и черноземный пояс (на юге и юго-востоке).

До начала XIX в., когда основная область русского земледелия

решительно сдвинулась в черноземный пояс, она лежала в центральном районе

тайги. Выше отмечалось, что качество почвы и климатические условия позволяли

здесь населению не умереть с голоду, но не давали ему, как правило,

возможности произвести значительный избыток продовольствия. Именно по этой

причине множество крестьян в лесной зоне, особенно поблизости от Москвы,

были земледельцами лишь по названию. Они сохраняли связь с родной общиной и

продолжали платить подушную подать и свою долю оброка, однако уже больше не

работали на земле. Такие крестьяне бродили по стране в поисках заработка,

нанимались на фабрики и рудники, батрачили или делались коробейниками.

Например, многие извозчики и проститутки в городах были крепостными и

отдавали часть своего заработка помещику. Оброчные крестьяне часто

соединялись в артели, работавшие по заказам частных клиентов и делившие

прибыль между своими членами. Существовало множество артелей каменщиков и

плотников. К числу наиболее знаменитых относилась артель банковских

посыльных, гарантировавшая сохранность крупных денежных сумм, проходивших

через руки ее членов; очевидно, они делали свое дело вполне добросовестно. В

1840-х гг. от 25 до 32% всех крестьян мужского пола в северо-восточных

губерниях России жили вне своих деревень.5* В некоторых местностях

крепостные сдавали свою землю другим крепостным или бродячим батракам, а

сами полностью переключались на ремесленное производство. Так, в первой

половине XIX в. на Севере появилось множество деревень, Bсе крепостное

население которых занималось изготовлением разнообразнейших товаров, среди

которых на первом месте стояли хлопчатобумажные ткани,- эту отрасль

крепостные практически монополизировали. Поскольку на Севере земледелие

приносило скудную прибыль, тамошние помещики предпочитали сажать своих

крепостных на оброк. Опыт показывал, что если крестьян предоставить самим

себе, они прекрасно разберутся, где им лучше заработать, а с богатых

крестьян получался и более высокий оброк. .Хозяева зажиточных крепостных

купцов и промышленников (типа тех, которых мы опишем в главе, посвященной

среднему классу) облагали их под видом оброка неким частным подоходным

налогом, который мог достигать многих тысяч рублей в год. Накануне

освобождения 67,7% помещичьих крестьян в семи центральных губерниях сидели

на оброке. Здесь барщина существовала обыкновенно в поместьях меньшего

размера, где было сто или менее того крепостных душ мужского пола. На Севере

у крепостного было больше земли: поскольку эта земля была не так плодородна,

помещик меньше был в ней заинтересован. Помещики, за исключением самых

богатейших, обычно передавали свои имения крепостным за твердый оброк, а

сами перебирались в город или записывались на государственную службу. На

Севере площадь земельного участка на душу мужского пола в среднем составляла

4,7 гектара по сравнению с 3,5 гектара в черноземной полосе.

*5 И. Д. Ковальченко, Руское Крепостное крестьянство в первой

половине XIX в, М., 1967, стр. 86.

На Юге и Юго-Востоке помещичьи крестьяне находились в ином положении.

Здесь плодородие почвы давало помещикам побуждение жить в имениях и

самолично вести хозяйство. Такая тенденция пошла со второй половины XVIII

в., но проявилась полностью лишь в XIX в. Чем больше северные помещики

сворачивали сельскохозяйственное производство, тем больше был стимул

развивать его на юге, поскольку рынок на продовольственные продукты на

севере продолжал расширяться. Этот стимул сделался еще сильнее с открытием

внешних рынков. После того, как Россия нанесла решительное поражение

Оттоманской империи и установила свое господство над северными берегами

Черного моря, были выстроены Одесса и другие незамерзающие порты, через

которые зерно можно было вывозить в Западную Европу. Когда Англия отменила

хлебные законы (1846 г.), резко вырос экспорт пшеницы, выращенной на юге

России. В результате этих сдвигов образовалось областное разделение труда:

черноземная полоса сделалась в 1850-х гг. житницей России, производящей 70%

зерновых страны, а северные губернии поставляли три четверти всех

промышленных товаров.*6 Теперь южные помещики стали модернизировать свои

имения на английский и немецкий лад, начали выращивать клевер и турнепс и

экспериментировать с научными методами скотоводства. Этим помещикам была

больше нужна рабочая сила, чем оброк. В 1860 г. всего 23-32% крепостных на

юге сидели на оброке; остальные, составлявшие примерно две трети крепостного

населения, отрабатывали барщину. Теоретически, земля, на которой работали

барщину, разделялась на две половины, первую из которых крестьянин пахал на

помещика, а вторую - на себя. Однако законодательно эта норма установлена не

была. Существовало множество других вариантов, в том числе всяческие

сочетания оброка с барщиной. Наиболее тяжкой формой барщины была месячина

(см. выше, стр. #34).*7

*6 Ковальченко, цит. соч., стр. 68-9.

*7 В свете относительной прибыльности земледелия на юге нет ничего

удивительного в том, что процент больших поместий в южных областях был выше,

чем на севере. В 1859 г. в четырех типичных северных губерниях

(Владимирской, Тверской, Ярославской и Костромской) лишь 22% крепостных жили

на землях помещиков, владевших более чем тысячью душ. В черноземной полосе

(Воронежская. Курская, Саратовская Харьковская губернии) соответствующая

цифра составляла 37%.

<<страница 196>>

Каково же было положение русских крепостных? Это один из тех

предметов, о которых лучше не знать вовсе, чем знать мало. Мысль о том, что

люди могут владеть себе подобными, кажется современному человеку настолько

отвратительной, что он вряд ли может судить о таких вещах беспристрастно.

Лучшее руководство к анализу таких проблем содержится в словах великого

историка экономики Джона Клэпхема (John Clapham), подчеркивавшего важность

развития у себя "того, что можно назвать статистическим чувством, привычки

спрашивать о каждом учреждении, политической линии, группе или движении:

насколько велики? как долго длились? как часто имели место? насколько

репрезентативны?".*8 Применение этой мерки к социальным последствиям

Промышленной революции показало, что, вопреки укоренившимся мифам,

Промышленная революция в Англии с самого начала приводила к повышению

Blog

Хотя бы для небольшой части русской аудитории