Geum.ru

Владимир Гиляровский. Москва и москвичи

Вид материалаДокументы
Нарышкинский сквер
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   33

НАРЫШКИНСКИЙ СКВЕР




Нарышкинский сквер, этот лучший из бульваров Москвы, образовался в

половине прошлого столетия. Теперь он заключен между двумя проездами

Страстного бульвара, внутренним и внешним. Раньше проезд был только один,

внутренний, а там, где сквер, был большой сад во владении князя Гагарина, и

внутри этого сада был тот дворец, где с 1838 года помещается бывшая

Екатерининская больница.

Еще в 1926 году, когда перемащивали проезд против здания больницы, из

земли торчали уцелевшие столетние пни, остатки этого сада. Их снова засыпали

землей и замостили.

Продолжением этого сада до Путинковского проезда была в те времена

грязная Сенная площадь, на которую выходил ряд домов от Екатерининской

больницы до Малой Дмитровки, а на другом ее конце, рядом со Страстным

монастырем, был большой дом С. П. Нарышкиной. В шестидесятых годах Нарышкина

купила Сенную площадь, рассадила на ней сад и подарила его городу, который и

назвал это место Нарышкинским сквером.

Рядом с Екатерининской больницей стоял прекрасный старинный особняк. До

самой Октябрьской революции он принадлежал князю Волконскому, к которому

перешел еще в пятидесятых годах от князя Мещерского.

Говоря об этом особняке, нельзя не вспомнить, что через дом от него

стоял особняк, имевший романтическую историю. Ранее он принадлежал капитану

Кречет-

никову, у которого в 1849 году его купил титулярный советник А. В.

Сухово-Кобылин.

Этот титулярный советник был не кто иной, как драматург, автор "Свадьбы

Кречинского", Александр Васильевич Сухово-Кобылин, который и жил здесь до

1859 года...

В доме князя Волконского много лет жил его родственник, разбитый

параличом граф Шувалов, крупный вельможа. Его часто вывозили в колясочке на

Нарышкинский сквер.

После смерти Шувалова, в конце девяностых годов, Волконский сдал свой

дом в аренду кондитеру Завьялову. На роскошном барском особняке появилась

вывеска:

"Сдается под свадьбы, балы и поминовенные обеды".

Так до 1917 года и служил этот дом, переходя из рук в руки, от

кондитера к кондитеру: от Завьялова к Бур-дину, Феоктистову и другим.

То всю ночь сверкали окна огнями и дом гудел музыкой на свадьбах и

купеческих балах, привлекая публику с бульваров к своим окнам, то из него

доносились басы протодьяконов, возглашавших "вечную память".

Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около дома стояли чудные

запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль бульвара кареты, вроде

театральных, на клячах которых в обыкновенное время возили актеров

императорских театров на спектакли и репетиции. У этих карет иногда

проваливалось дно, и ехавшие бежали по мостовой, вопя о спасении... Впрочем,

это было безопасно, потому что заморенные лошади еле двигались... Такой

случай в восьмидесятых годах был на Петровке и закончился полицейским

протоколом.

Впереди всех стояла в дни свадебных балов белая, золоченая, вся в

стеклах свадебная карета, в которой привозили жениха и невесту из церкви на

свадебный пир: на паре крупных лошадей в белоснежной сбруе, под голубой,

если невеста блондинка, и под розовой, если невеста брюнетка, шелковой

сеткой. Жених во фраке и белом галстуке и невеста, вся в белом, с венком

флердоранжа и с вуалью на голове, были на виду прохожих.

Устраивали такие пиры кондитеры на всякую цену-- с холодными и с

горячими блюдами, с генералом штатским и генералом военным, с "кавалерией" и

"без кавалерии". Военные с обширной "кавалерией" на груди,

иногда вплоть до ленты через плечо, ценились очень дорого и являлись к

богатому купечеству, конечно, не "именитому", имевшему для пиров свои дворцы

и "своих" же генералов.

Лакеи ценились по важности вида. Были такие, с расчесанными седыми

баками, что за министра можно принять... только фрак засаленный и всегда с

чужого плеча. Лакеи приглашались по публике глядя. И вина подавались тоже

"по публике".

-- Чтоб вина были от Депре: коньяк No 184, портвейн No 211 и No 113...

С розовым ярлыком... Знаешь? -- заказывает бывалый купец, изучивший в

трактирах марки модных тогда вин.

-- Слушаю... только за эту цену пополам придется.

-- Ну ладно, пополам так пополам, на главный стол орла, а на задние

ворону...

Дошлые были купцы, а кондитеры еще чище... "Орел" и "ворона" -- и оба

Депре!

Были у водочника Петра Смирнова два приказчика-- Карзин и Богатырев.

Отошли от него и открыли свой винный погреб в Златоустинском переулке, стали

разливать свои вина,--конечно, мерзость. Вина эти не шли. Фирма собиралась

уже прогореть, но, на счастье, пришел к ним однажды оборванец и предложил

некоторый проект, а когда еще показал им свой паспорт, то оба в восторг

пришли: в паспорте значилось -- мещанин Цезарь Депре...

Портвейн 211-й и 113-й... Коньяк 184... Коньяк "финьшампань" 195...

Ярлык и розовый, и черный, и белый... Точно скопировано у Депре... Ну, кто

будет вглядываться, что Ц. Депре, а не К. Депре, кто разберет, что у К.

Депре орел на ярлыке, а у Ц. Депре ворона без короны, сразу и не

разглядишь...

И вот на балах и свадьбах и на поминовенных обедах, где народ был

"серый", шли вина с вороной...

Долго это продолжалось, но кончилось судом. Оказалось, что Ц. Депре,

компаньон фирмы под этим именем, лицо действительное и паспорт у него самый

настоящий.

На свадьбу из церкви первыми приезжают гости. Они входят парами:

толстые купчихи в шелках рядом с мужьями в долгополых сюртуках. На некоторых

красуются медали "За усердие". Молодежь и дамы -- под руку. Все

выстраиваются шеренгами возле стен. Когда все установятся, показывается в

ливрее, с жезлом вроде скипетра церемониймейстер, а вслед за ним, под руку с

женихом, невеста с букетом. Они становятся впереди гостей, а вслед за ними

идут пары: сначала -- родители жениха и становятся по правую руку от жениха,

потом родители невесты подходят к ним и становятся рядом с невестой,

предварительно расцеловавшись с детьми и между собой.

Лакеи вносят в тонких длинных бокалах шампанское:

"Редерер" или "Клико"--для почетных и ланинское-- для гостей попроще.

Поздравления и тосты. Иногда зазвенит о пол разбитый бокал, что

считается счастливым предзнаменованием. Оркестр играет туш. После

поздравления все усаживаются вокруг стола. Начинается чаепитие. Потом часть

гостей идет в соседние комнаты играть в карты. Тогда играли в стуколку по

крупной и по мелкой. Другие окружают буфет. Затем начинаются танцы и

свадебное веселье. Когда дотанцуются до усталости, идут к свадебному обеду,

который сразу делается шумным, потому что буфет уже сделал свое дело.

Свадебный генерал говорит поздравительную речь, потом идут тосты и речи, кто

во что горазд. Молодежь--барышни и кавалеры--перекидываются через стол

шариками хлеба, а потом и все принимают участие в этой игре, и летят через

столы головы селедок, корки хлеба, а иногда сверкнет и красный рак,

украшавший разварного осетра...

После отъезда "молодых" гости еще допивают остатки, а картежники,

пришедшие в азарт, иногда играют до следующего дня.

На окраинах существовал особый промысел. В дождливую погоду, особенно

осенью, немощеный переулок представлял собой вязкое болото, покрытое лужами,

и надо меж них уметь лавировать, знать фарватер улицы. Мальчишки всегда

дежурили на улице. Это лоцманы. Когда едет богатый экипаж -- тут ему и беда.

Был случай, когда свадебная карета -- этот стеклянный фонарь, где

сидели разодетые в пух и прах невеста с женихом,-- проезжала в одном из

переулков в Хапиловке.

Эта местность особенно славилась своими пиратами. "Молодые" ехали с

визитом к жившему в этом переулке богатому и скупому родственнику и поразили

местное население невиданным экипажем на дорогой паре лошадей под голубой

шелковой сеткой. Глаза у пиратов сразу разгорелись на добычу.

-- Коим тут местом проехать, ребята?

-- А вот сюды, полевей. Еще полевей!

Навели на скрытую водой глубокую рытвину: лошади сразу по брюхо, а

карета набок. Народ сбежался--началась торговля, и "молодые" заплатили

полсотни рублей за выгрузку кареты и по десять рублей за то, что перенесли

"молодых" на руках в дом дяди.

Теперь там асфальтовые мостовые, а о свадебных каретах, вероятно, и

памяти уж не осталось.

На поминовенных обедах в холодную зиму кондитер не топил помещение.

-- Народом нагреется, ко второму блюду всем жарко будет! -- утешал он

гостей.

-- Да ведь ноги замерзли!

-- А вы калошек не снимайте... Эй, свицар, принеси их степенству

калошки...

Так предложил и мне толстый кондитер Феоктистов, когда я раздевался в

промерзлой передней.

Еще за кутьей, этим поминовенным кушаньем, состоявшим из холодного риса

с изюмом, и за блинами со свежей икрой, которую лакеи накладывали полными

ложками на тарелки, слышался непрерывный топот вместе с постукиванием ножей.

Если закрыть глаза, представлялось, что сидишь в конюшне с деревянным полом.

Это гости согревали ноги.

Единственный наследник, которому поминаемый оставил большое наследство,

сидел на почетном месте, против духовенства, и усердно подливал "святым

отцам" и водку и вино, и сам тоже притопывал, согревая ноги.

-- Во благовремении и при такой низкой температуре вино на пользу

организму послужить должно,-- гулко басил огромный протодьякон перед каждым

лафитным стаканом водки, который он плескал в свой огромный

-- А вот покойничек рябиновочку обожал... Помянем душу усопшего

рябиновочкой... Отец Никодим, пожалуйте по единой,--подтягивал церковный

староста, друг покойного.

-- Нет, уж я лучше кагорцу. Я не любитель рябиновки. Кагорец, оно

лучше... крепит, а та послабляет.,. Я -- кагорцу.

-- А я вот рябиновочки...

Когда уже пар стоял над обедающими и топот прекратился, обносили

миндальным киселем с миндальным молоком.

Чоканье стаканов прорезало глухой шум трехсот голосов, иногда

покрываемых раскатистым хохотом.

И вдруг какой-то звериный рык. Это протодьякон встал, крякнул и

откашлялся... Задвигались стулья, воцарилось молчание, а протодьякон

рявкнул:

-- Вечная память... ве-ечная па-амять!..

И огромные стекла гудели в окнах, и звенели стеклянные висюльки на

старинной княжеской люстре, Поминальный обед кончился.