Переводчики: Барабанов С. (гл. 18-19), Бурмистров К. (гл
| Вид материала | Реферат |
- Переводчики: Барабанов С. (гл. 18-19), 7264.52kb.
- Оптимальное проектирование валов барабанов, 306.59kb.
- Учебники, пособия, базисная научная литература Труды и разработки сотрудников кафедры, 255.01kb.
- Командиры полков разъезжались после встречи Нового года у командира дивизии. Последним, 8191.02kb.
- В. С. Катькало Переводчики: канд экон наук, 5051.04kb.
- Знание, богатство и сила на пороге XXI века, 8006.47kb.
- Шок будущего, 8203.82kb.
- Шок будущего, 6312.95kb.
- Шок будущего, 8057.84kb.
- Patterns of business organization, 3898.75kb.
законом "естественного отбора". Согласно подобным рассуждениям,
индустриализм был более высоким этапом эволюции, чем окружавшие его
неиндустриальные культуры. А это означало, что цивилизация Второй волны
превосходила все остальные.
Подобные воззрения давали рационалистическое объяснение как капитализма,
так и империализма. Развивавшийся индустриальный строй нуждался для своего
поддержания в дешевых ресурсах, а такая теория предоставляла моральное
оправдание их получения по пониженным ценам, даже если при том уничтожались
аграрные народы и первобытные общества. Идея социальной эволюции давала
интеллектуальную и моральную поддержку, позволяя обращаться с
непромышленными народами как с низшими и, следовательно, непригодными для
выживания.
Сам Дарвин хладнокровно писал об уничтожении местного населения Тасмании
и в порыве геноцидного энтузиазма пророчествовал: "В будущем...
цивилизованные расы наверняка уничтожат и заменят дикие расы по всему
миру"(2). Интеллектуальное обеспечение цивилизации Второй волны не оставляло
сомнений относительно того, кто заслуживал выживания.
Несмотря на то что Маркс резко критиковал капитализм и империализм, он
разделял точку зрения, что индустриализм - наиболее передовая модель
общества, этап, которого непременно достигнут все другие общества.
Третьей основополагающей идеей индуст-реальности, тесно связанной с
природой и эволюцией, был принцип прогресса, утверждавший, что история течет
неотвратимо к лучшей жизни для человечества. Эта идея также достаточно много
разрабатывалась в предындустриальное время. Однако же только с наступлением
Второй волны идея Прогресса с большой буквы расцвела пышным цветом.
Внезапно, когда Вторая волна катилась по Европе, зазвучали тысячи
голосов, прославлявших прогресс. Лейбниц*, Тюрго**, Кондорсе***, Кант,
Лессинг, Джон Стюарт Милль****, Гегель, Маркс, Дарвин и множество менее
знаменитых мыслителей нашли причины для всеобъемлющего оптимизма. Они
рассуждали о том, ---------------------------------------* Лейбниц Готфрид
(1646-1716) - немецкий философ.
** Тюрго Анн Робер Жак (1727-1781) - французский государственный деятель.
*** Кондорсе Жак Антуан Никола (1743-1794) - французский
философ-просветитель.
**** Милль Джон Стюарт (1806-1873) - английский философ, экономист и
общественный деятель. был ли прогресс поистине неизбежен и не нужна ли ему
рука помощи от человеческого рода, что включает в себя понятие лучшей жизни,
может ли прогресс продолжаться вечно. Среди них царило единомыслие в
отношении самого понятия прогресса(3).
Атеисты и богословы, студенты и профессора, политики и ученые
проповедовали новую веру. Бизнесмены и депутаты, говоря о новом заводе,
новом изделии, новом доме, шоссе или дамбе, неизменно подчеркивали, что это
продвижение вперед от плохого к хорошему или же от хорошего к лучшему.
Поэты, драматурги и живописцы считали прогресс само собой разумеющимся.
Прогресс оправдывал ухудшение природной среды и покорение "малоразвитых"
цивилизаций.
И снова одна и та же мысль была одновременно выражена в трудах Адама
Смита и Карла Маркса. Как отметил Роберт Хейлбронер*, "Смит был сторонником
прогресса... В "Исследованиях о природе и причинах богатства народов"
прогресс был не идеалистической целью человечества, а... предназначением, к
которому оно двигалось... побочным продуктом частных экономических
целей"(4). Разумеется, для Маркса такие частные цели устанавливал только
капитализм, и именно они привели его к разрушению. Но такой итог сам по себе
являлся частью долгого исторического процесса, ведущего человечество вперед
к социализму, коммунизму и еще лучшему будущему.
Эти три ключевых положения цивилизации Второй волны - война с природой,
значение эволюции и принцип прогресса - составляли боезапас агентов
инду---------------------------------------* Хейлбронер Роберт (род. 1919) -
американский философ и экономист, профессор Новой школы социальных
исследований в Нью-Йорке. стриализма, пускаемый теми в ход для объяснения
или оправдания такого строя.
Подобные взгляды проистекали из более глубоких представлений о реальности
- набора невысказанных мнений об истинных составляющих человеческого опыта.
Каждый человек имеет дело с этими составляющими, и каждая цивилизация
описывает их по-своему. Каждая цивилизация обучает своих детей справляться
со временем и пространством. Необходимо объяснить через миф ли, метафору или
научную теорию, как функционирует природа. И надо предложить некоторый ключ
к пониманию того, как все происходит в этом мире.
Цивилизация Второй волны создала полностью новый образ реальности,
базирующийся на своеобразных представлениях о времени и пространстве,
материи и причинности. Собирая обломки прошлого, по-новому комбинируя их
воедино, используя опыты и эмпирические исследования, она круто изменила
представления людей о мире вокруг себя и о себе в этом мире.
Податливость времени
В одной из предыдущих глав мы рассматривали, как распространение
индустриализма зависело от синхронизации человеческого поведения и ритма
машины. Синхронизация являлась одним из ведущих принципов цивилизации Второй
волны, и всюду люди эпохи индустриализма участвовали в гонке за временем,
желая не отстать, мельком нервно поглядывали на часы.
Чтобы осознать время и добиться синхронизации, люди должны были изменить
свои представления о времени, мысленный образ времени. А для этого была
необходима "податливость времени".
Земледельческие народы, которым нужно было знать, когда сажать и когда
собирать урожай, с замечательной точностью разработали систему измерения
длинных промежутков времени. Поскольку им не требовалась строгая
синхронизация труда, крестьяне редко определяли точные единицы для измерения
коротких промежутков. Они обычно делили время не на неизменные единицы,
подобные часам и минутам, а на неопределенные, неточные отрезки, исходя из
количества времени, необходимого для выполнения какого-либо будничного дела.
От фермера можно было услышать определение "время дойки одной коровы". На
Мадагаскаре получила распространение единица времени, названная "варка
риса", минута же обозначалась - "жарка одной саранчи". Англичане упоминали
об "отче наш", т. е. времени, требующемся для чтения молитвы.
Таким образом, поскольку обмен между общинами или селениями был
незначителен, а для работы этого не требовалось, единицы, запечатлевшие
мысленный образ времени, менялись от места к месту и от сезона к сезону.
Например, в средневековой Северной Европе световой день был поделен на
равные часы. Но так как продолжительность дня постоянно менялась, один "час"
в декабре был короче, чем "час" в марте или июне(5).
Вместо неопределенного промежутка "отче наш" индустриальным обществам
нужны были очень точные единицы, вроде часа, минуты или секунды. И эти
единицы должны были быть стандартными и не меняться в зависимости от времени
года или места.
Сейчас весь мир четко поделен на временные пояса.
Мы говорим о "стандарте" времени. Летчики на всем земном шаре соотносятся
со временем "зулу", т. е. средним временем по Гринвичу. По международному
соглашению Гринвич в Англии стал точкой всемирного времени, от которой
ведется остальной отсчет. Периодически, действуя одновременно и словно
подчиняясь чьей-то единой воле, миллионы людей ставят свои часы на час
вперед или назад, и что бы ни говорило нам наше внутреннее чувство о том,
что время тянется медленно или же, напротив, быстро пролетает, один час
теперь - это равнозначный, стандартизированный час(6).
Цивилизация Второй волны не просто поделила время на более точные и
стандартные части. Она разместила эти части в прямую бесконечную линию,
которая протянулась назад, в прошлое и вперед - в будущее.
В самом деле, представление о линейности времени так глубоко укоренилось
в нашем мышлении, что большинству из нас, выросших в обществах Второй волны,
трудно представить себе какую-либо альтернативу. Однако во многих
доиндустриальных обществах и некоторых обществах Первой волны даже сегодня
воспринимают время в форме круга, а не прямой линии. У майя, буддистов и
индусов время было круговым и вечно повторяющимся, история повторялась
нескончаемо, и даже жизни могли повторяться через реинкарнацию.
Идея о том, что время подобно большому кругу, отразилась в индуистском
понятии калъпы, мирового периода продолжительностью в четыре тысячи
миллионов лет или один день Брахмы, начинавшийся с создания и
заканчивавшийся исчезновением, с тем чтобы возродиться вновь(7). Понятие о
круговом времени встречается у Платона и Аристотеля, один из учеников
которого - Эудемус - описывал себя проживавшим тот же самый момент снова и
снова, как в кругообороте. То же утверждал и Пифагор. В книге "Время и
восточный человек" Джозеф Нидхэм писал: "Для индо-эллина... время циклично и
вечно". Поскольку в Китае преобладало представление о линейном времени,
Нидхэм отмечал: "Конечно же, циклическое время было известно среди ранних
философов даосизма"(8).
Также и в Европе до начала индустриализации существовала такая
альтернативная концепция времени. "На протяжении всего средневекового
периода, - писал математик Г. Д. Уитроу, - циклическая и линейная концепции
времени находились в столкновении. Линейное понятие подпитывали владельцы
частных торговых предприятий и рост денежной экономики. До тех пор пока
власть была сконцентрирована в земельных владениях, время ощущалось в
изобилии и было связано с неизменным циклом земледелия"(9).
Когда Вторая волна набрала силу, стародавний конфликт был улажен:
линейное время одержало верх. Эта идея стала доминирующей во всех
индустриальных обществах. На Востоке и на Западе время начали рассматривать
как прямой путь, простиравшийся из далекого прошлого через настоящее к
будущему, и подобная концепция, чуждая миллиардам людей, которые жили до
индустриальной цивилизации, стала базисной для экономического, научного и
политического планирования, будь то в исполнительных органах IBM, Японского
агентства экономического планирования (Japanese Economic Planning Agency)
или же в советской академии.
Линейное время - необходимая предпосылка для индуст-реальных воззрений на
эволюцию и прогресс. Такая концепция подтверждала возможность
поступательного движения. Ведь если время циркулярно, а не линейно, если
события движутся по кругу, а не вперед, то это наводит на мысль, что история
повторяется, а эволюция и прогресс - всего лишь тени на стене времени.
Синхронизация. Стандартизация. Линейность. Эти понятия перевернули
укоренившиеся представления и заставили простых людей совсем по-иному
обращаться со временем в повседневной жизни. Но если время подверглось
преобразованиям, то же должно было произойти и с пространством, чтобы и оно
соответствовало новой индуст-реальности.
Новая вместимость пространства
Задолго до начала цивилизации Первой волны, когда наши очень далекие
предки занимались в основном охотой и скотоводством, добывая пропитание,
необходимое, чтобы выжить, они постоянно находились в движении. Гонимые
голодом, холодом или экологическими бедами, следуя за погодой или дичью, они
действительно отличались "высокой мобильностью" - легко перемещались с места
на место, не стремились обзаводиться обременительным хозяйством и
странствовали по миру. Для того чтобы прокормиться, группе из 50 человек -
мужчин, женщин и детей - необходима была территория, в шесть раз превышавшая
площадь острова Манхэттен, или же они могли кочевать, проходя ежегодно с той
же целью сотни миль. Современные географы называют это
"пространственно-экстенсивным" образом жизни(10).
Цивилизация Второй волны, напротив, воспитала расу людей, "избегающих
перемещений". Земледелие постепенно вытеснило кочевой образ жизни, на смену
кочевым тропам пришли возделанные поля и оседлое население. Уже больше не
странствуя беспрестанно по бескрайним просторам, крестьянин с семьей жил на
одном месте, усердно обрабатывая свой небольшой участок земли.
К периоду, непосредственно предшествующему возникновению индустриальной
цивилизации, широко раскинувшиеся неогороженные поля окружали скопления
крестьянских хижин. За исключением купцов, ученых людей и солдат,
подавляющее большинство населения проводило всю свою жизнь на очень
ограниченном пространстве(11). На утренней заре люди выходили в поле, с
наступлением сумерек возвращались домой. Еще они знали дорогу в церковь.
Чрезвычайно редко они отправлялись в соседнее селение, расположенное за
шесть или семь миль. Конечно же, существовали различия, обусловленные
климатом и местностью, и все же, как писал историк Дж. Р. Хейл, "вероятно,
не будет большой ошибкой предположить, что большей частью люди за свою жизнь
не совершали поездки длиннее, чем в пятнадцать миль"(12). Земледелие
породило "пространственно ограниченную" цивилизацию.
Индустриальный ураган, пронесшийся над Европой в XVIII столетии, снова
создал "пространственно протяженную" культуру, но теперь уже почти на
мировом уровне. Товары, люди и идеи перемещались на тысячи миль,
многочисленные толпы мигрировали в поисках работы. Товарное производство,
рассеянное прежде по полям, теперь сосредоточилось в городах. Разросшееся
население теснилось в немногочисленных, плотно заполненных узловых пунктах.
Старые селения глохли и вымирали; возникали быстро развивающиеся
индустриальные центры, обрамленные дымовыми трубами и огненными печами.
Такой коренным образом переделанный ландшафт требовал гораздо более
сложной координации между городом и деревней. Города нуждались в притоке
продовольствия, энергоресурсов, рабочей силы и сырья, они же поставляли
вовне промышленные товары, моды, идеи и финансы. Два этих потока были
тщательным образом интегрированы и скоординированы во времени и
пространстве. Помимо того, в самих городах требовалось гораздо большее
разнообразие пространственных форм. В прежней земледельческой системе
основными материальными сооружениями были церковь, дворец дворянина,
некоторое количество жалких хижин, иногда таверна или монастырь. Из-за
усиления дифференциации трудовой деятельности для цивилизации Второй волны
нужна была значительно более сложно организованная материальная среда.
В связи с этим скоро появились архитекторы, проектировавшие, строившие
конторы, банки, полицейские участки, заводы, железнодорожные вокзалы,
универсальные магазины, тюрьмы, пожарные депо, психиатрические лечебницы и
театры. Эти самые разнообразные типы зданий и сооружений должны были строго
соответствовать своему назначению. Размещение фабрик, дорог, ведущих к
магазинам, железнодорожных путей, примыкавших к докам или грузовым складам,
местоположение школ, больниц, водопроводных сетей, электростанций,
трубопроводов, газовых сетей, телефонных станций - все надо было
пространственно скоординировать. Пространство должно было быть тщательно
организовано, как фуга Баха.
Такая четкая координация специализированных пространственных форм -
необходимость наличия нужного народа в нужном месте и в нужное время -
являлось точной пространственной аналогией временной синхронизации. По сути
это была синхронизация в пространстве. Для функционирования индустриального
общества внутреннее устройство и пространства, и времени нуждалось в более
четкой разработке.
Людям необходимы были как более точные и стандартизированные единицы
времени, так и более точные и равнозначные единицы пространства. До
промышленного переворота, когда время все еще измерялось достаточно
неопределенно, вроде, например, "пока прочтешь "Отче наш", в
пространственных измерениях тоже царила путаница. К примеру, в средневековой
Англии один род на практике мог составлять от 16, 5 до 24 футов. В XVI в.
наилучшим способом измерения рода считался следующий: из числа выходящих из
церкви наугад выбирали 16 мужчин, выстраивали их в ряд так, чтобы "левая
ступня каждого располагалась впереди, а все ступни, примыкая, составляли
одну линию", и отмеренное таким образом расстояние давало искомую величину.
Использовались еще более неопределенные понятия, как, например, "день езды
верхом", "час ходьбы", "полчаса легкого галопа"(13).
Когда Вторая волна начала менять характер трудовой деятельности, что
сопровождалось неуклонным разрастанием рынка, с подобным подходом уже нельзя
было мириться. Например, с увеличением объема торговли все большее значение
приобретала точность кораблевождения, и правительства предлагали огромные
вознаграждения тому, кто сможет придумать новые способы прокладывания
маршрутов торговых судов(14). На земле система мер также постепенно
совершенствовалась и вводились более точные единицы(15).
Трудные для понимания, противоречивые, очень различающиеся местные
таможенные пошлины, законы и правила торговли, возникшие в период
цивилизации Первой волны, необходимо было упорядочить, разумно обосновать.
Отсутствие точной стандартной системы мер было серьезной помехой для
производителей товаров и для растущего социального слоя, занимавшегося
торговлей. Этим и объясняется энтузиазм, с каким деятели Великой французской
революции на заре индустриальной эры сами занимались усовершенствованием
системы измерений и составлением нового календаря. Они считали данную
проблему настолько важной, что она вошла в круг первых вопросов,
рассматриваемых Национальным конвентом - высшим органом Первой французской
республики.
Перемены, которые принесла с собой Вторая волна, коснулись также
увеличения и уточнения пространственных границ. До XVIII в. границы империй
зачастую не были четко определены. Точность не была столь уж необходима,
поскольку обширные территории оставались незаселенными. В то время как
население увеличивалось, возрастала торговля и в Европе стали появляться
первые фабрики, многие правительства принялись методично наносить на карту
свои границы. Были более определенно обозначены таможенные зоны. Местная и
даже частная собственность была самым тщательным образом обозначена,
отмечена, огорожена и зарегистрирована. Карты стали более подробными,
содержательными и стандартизированными.
Возникло новое представление о пространстве, которое в полной мере