«Эндемик», 2006 К. В. Успенский

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

День второй

Вчера мы договорились, что подниматься будем в половине седьмого утра. Я проснулся на час раньше и решил искупаться (к слову сказать, этому ритуалу - утреннему купанию - я не изменял в течение всей экспедиции). Осторожно, чтобы не разбудить Константина Юрьевича, вылезаю из палатки. Несмотря на ранний час, в воздухе уже довольно тепло. От глади пруда поднимается густой туман.

Уже на берегу меня нагоняют двое также проснувшихся рано студентов. Втроем решаем искупаться поближе к лагерю, хотя место здесь и не очень удобное. По праву начальника экспедиции я потребовал, чтобы честь первого окунания была доверена мне.

Войти в воду оказалось делом довольно непростым. Поначалу пришлось продираться через стену прибрежных тростниковых зарослей. Когда это препятствие было, наконец, преодолено, моя нога вдруг резко ушла по колено в почти полуметровый придонный слой ила. Вдобавок я до крови исцарапал руку о стебель телореза. Все эти перипетии я не забывал ехидно-мазохистски комментировать. Потом студенты мне признались, что за это время их неоднократно посещала мысль спокойненько уйти в лагерь и оставить своего преподавателя погибать в коварных топях.

Наконец мне удалось выбраться на чистую воду. Вода была теплая. Я проплыл с полсотни метров и ради интереса решил проверить глубину. Результаты оказались неожиданными. Находясь почти посреди пруда, ваш покорный слуга спокойно встал на ноги (дно здесь оказалось более твердым), причем вода мне не доходила даже до груди.

Тем временем студенты успели преодолеть тростниково-телорезовый барьер. Однако только они собрались насладиться свободным плаванием по водной глади, как увидели своего руководителя идущим "по морю, яко по суху". В ещё не окончательно рассеявшемся тумане зрелище, очевидно, было настолько необычным, что один из "мучеников науки" споткнулся о подводную корягу и до крови рассадил себе большой палец на ноге.

Во избежание роста показателей травматизма в самом начале экспедиции приказываю прекратить омовение и возвращаться в лагерь. Правда, после купания нам ещё несколько минут пришлось отмывать ноги от прибрежной грязи.

В лагере мы застали уже полное оживление. На костре варится завтрак. Трое друзей - Вася, Паша и Андрей - отчаянно ругаются, укладывая рюкзаки и путаясь в своих и чужих вещах. Позднее Паша мне признался, что в этой экспедиции первый раз в жизни одел рюкзак на плечи.

Через несколько минут, съев завтрак и наслаждаясь утренним чаем, уточняем свой дальнейший маршрут. Нам предстоит двигаться в юго-восточном направлении по долине реки Федоровки. Следующий ночлег намечаем в районе слободы Гармашевки.

Поначалу дорога ведет нас по той же долине. Слева возвышаются поросшие злаками и дерезой склоны, справа - почти непроходимые прибрежные заросли. Бабочек здесь летает ещё больше. Помимо уже виденных ранее брюквенниц, сатиров и голубянок встречаем многочисленных пестрых репейниц и эффектных темных с мелкими красными пятнами шашечниц. Вдоль опушки зарослей летает довольно крупная бело-серая бабочка галатея. Передвигаемся в сопровождении почти непрерывного свиста сурков.

По настоянию Константина Юрьевича задерживаемся здесь, чтобы обследовать эти склоны более подробно. Студенты, оживленно перекликаясь и издавая то восхищенные, то изумленные возгласы, рассредоточиваются по склону. То и дело слышатся призывы "Константин Юрьевич! Кирилл Викторович!" с указаниями каких-нибудь симпатичных бабочек или ярких жуков.

Внезапно Константин Юрьевич издает какой-то придушенный возглас и, сбросив рюкзак, бросается в погоню за кем-то, отчаянно размахивая сачком. Студенты воззрились на руководителя с некоторым недоумением. В их лицах читался явный вопрос: "Уж не сошел ли наш руководитель с ума?"

А Константин Юрьевич, ударив сачком по кусту дерезы, резко остановился и поднес сачок к глазам. Затем, издав торжествующий вопль, устремился к нам. "Голубянка! Угольная! Римн!" - оживленно жестикулируя, кричит завзятый энтомолог.

Мне оставалось лишь развеять сомнения студентов относительно помрачения умственных способностей их руководителя. Голубянка угольная, или римн, является весьма редким, занесенным в Красную книгу, видом бабочек. На территории нашей области места её обитания можно пересчитать буквально по пальцам одной руки. Её гусеницы питаются листьями степного кустарника дерезы. Сокращение численности этой бабочки произошло вследствие постепенной деградации степей, вызванной распашкой и выпасом. Только на таких крутых склонах и возможно сохранение этого редкого вида. Забегая вперед, хочу заметить, что заросли дерезы нам ещё попадались во время экспедиции, но угольной голубянки мы больше нигде не нашли.

Наконец запыхавшийся Константин Юрьевич достиг места, где мы стояли, и показал нам свою добычу. Взору студентов предстала маленькая бабочка с крыльями почти черного цвета. На первой паре крыльев проступала неясная светлая рябь. В глазах студентов замечаю разочарование. Они ожидали увидеть что-то необыкновенно красивое и яркое, а тут какая-то черная мелочь.

По дороге до слободы Зайцевки угольные голубянки попадались нам ещё несколько раз. Константин Юрьевич с удовольствием сообщил нам, что даже если наша экспедиция больше не найдет ничего, то один результат уже налицо - найдена новая популяция редкого занесенного в Красную книгу вида.

Пройдя километров семь, вступаем в слободу Зайцевку (или, как её называют местные жители, Зайцовку с ударением на "о"). На самой околице студенты жадно бросаются к колодцу. Нет ещё и одиннадцати часов, а солнце уже припекает и фляги у всех пусты. Пьем вдоволь приятную колодезную воду, наполняем все емкости водой и двигаемся дальше.

Зайцевка - довольно большое село, имеющее школу и аж два магазина. Мы зашли в один из них, но кроме стены, заставленной хомутами, и набора бутылок со сладкой водой (цены в полтора раза выше, чем в городе) ничего там не увидели. Чьё-то предложение купить хомут, "чтобы потом его по очереди нести", почему-то не было воспринято всерьёз. Эти хомуты для меня до сих пор - неразрешимая загадка. За весь наш путь, пролегавший по сельским районам, мы не видели ни одной лошади.

Посреди села стоит церковь, являющаяся, как мы позднее выяснили, памятником архитектуры XVIII века. На наших глазах эту церковь реставрировали. Судя по виду, выделенных средств хватило только на штукатурку стен нижнего яруса, хотя реставрация длилась уже третий год.

Мы уже добрых километров пять топали по единственной улице слободы Зайцевки и уже начали сомневаться в правильности выбранного направления. Тем более, что дорогу нам преградил довольно обширный залитый водой луг. Сверившись в очередной раз с картой, определяем, что перед нами болотистая пойма реки Федоровки. Мы, оказывается, всё время шли вдоль её русла, хотя открытой воды ни разу не видели. Только кое-где берега некогда протекавшей здесь речки обозначали небольшие куртины тростника.

На преодолении заболоченной территории ушло порядочно времени. Посланная вперед разведка из двух студентов, вернувшись, сообщила, что справа от дороги обнаружен вполне приличный пруд с песчаным дном и пригодный для купания. Решаем свернуть к нему и искупаться, благо пот уже пропитал нашу одежду и начинает застилать глаза.

Пруд действительно оказался небольшим, но отличным. Песчаное дно, прозрачная вода. Над водой реют ласточки-береговушки и острокрылые черные крачки.

Из прибрежных зарослей тростника донесся крик болотной курочки камышницы. Эта птица действительно чем-то напоминает небольшую симпатичную курочку, но вместо гребешка у неё на лбу блестит ярко-красная лысинка. Вблизи камышница очень элегантна: иссиня-черные голова, шея и грудь, кофейного цвета спина и крылья. Эти птицы совершенно одинаково свободно чувствуют себя и на суше и на воде. Несмотря на внешний облик, действительно сходный с курицей, камышница является родственницей журавля, с которым сходна не только в анатомическом строении, но и по характеру межсемейных, межродительских и межптенцовых отношений. В этих птиц совершенно замечательные птенцы абсолютно черного цвета и рано становящиеся самостоятельными.

Мы с удовольствием погружаемся в прохладную воду. Кто-то из студентов, добравшись до противоположного берега, с восторгом кричит: "Тут раков полно!"

Студенты уговаривают меня задержаться здесь, отдохнуть и половить раков. Благо до слободы Гармашевки, если верить карте, осталось не больше пяти километров. Охотно соглашаюсь, после чего часть студентов блаженно растягивается на травке, вытянув изрядно утомившиеся ноги, а трое начинают с самозабвением нырять возле противоположного берега в поисках раков. А мы с Константином Юрьевичем, как всегда, пользуясь остановкой, решаем осмотреть ближайшие окрестности.

Берег пруда порос многолетними травами, среди которых выделяется люцерна и несколько видов клевера. Это место явно используют под выпас скота, так как земля здесь сильно истоптана копытами. Позади небольшого леска, растущего с южной стороны от пруда, простираются бескрайние поля. Разочарованные, мы уже собираемся вернуться к нашей стоянке, как вдруг Константин Юрьевич, вскрикнув, выхватывает сачок и бросается за кем-то в погоню.

Через минуту он возвращается с победоносным видом. На этот раз его добыча - белый сатир суворовка - вид, хотя и не занесенный в Красную книгу, но до этого обнаруженный в нашей области всего один раз в Прихоперье. По виду суворовка напоминает обычную капустницу, но темные пятна на крыльях у неё образуют красивый правильный узор, чем-то напоминающий шахматную доску.

Возвращаемся к нашей стоянке с победоносным видом. Большинство студентов уже вылезли из воды и лишь двое самых упорных продолжают истово нырять возле крутого противоположного берега. Всей добычей оказался всего один мелкий рак, которого из жалости отпустили.

Неохотно начинаем собираться. Уж больно понравился нам этот маленький, но симпатичный прудик. Но надо спешить. Солнце уже начинает клониться к закату, а нам нужно ещё найти место для стоянки и разбить лагерь.

Дорога проходит через довольно однообразную равнину, представляющую собой поля преимущественно многолетних культур (нам попадались по большей части различные кормосмеси, состоящие из клевера, люцерны и различных злаков), перемежающиеся однопородными тополиными лесополосами. Из бабочек вдоль лесополос летают галатеи. Правда, Константин Юрьевич замечал несколько раз суворовок, но поймать их не удалось.

Наконец по обоим сторонам дороги начинаются усадьбы и огороды Гармашевки. Это село (Конаков и Онисимова называют его, как и Зайцевку, слободой) также довольно вытянуто вдоль когда-то весело журчащей речки Федоровки и так же на её окраине имеется довольно большой пруд, куда мы и направляем свои стопы, рассчитывая найти подходящее место для ночевки.

Но... Внезапно посреди села нас останавливают два дюжих молодца в пограничной форме. Довольно грозно спросив старшего, они препровождают нас с Константином Юрьевичем в неказистую хату, над входом в которую красуется надпись "Штаб пограничного отряда".

Наличие пограничного отряда здесь, в центре России, кажется нам просто нелепым. Увы, уже тринадцать лет, как нет СССР, и между некогда братскими республиками пролегли настоящие государственные границы. Похоже, и сами пограничники понимали нелепость происходящего. После короткого разговора (кто мы, откуда и зачем здесь оказались) нам великодушно простили нарушение режима пограничной зоны и даже показали удобное для размещения лагеря место. При этом намекнули, что если мы вдруг захотим порыбачить, то "бредешки" они нам в момент обеспечат.

Пруд в Гармашевке довольно велик, хотя и несколько меньше того, на берегах которого мы останавливались на наш первый ночлег. Однако у него приятное песчаное дно и такие же берега. Место для лагеря мы выбрали прямо за плотиной. Здесь была довольно высокая трава и приятно пахло перепревшим сеном. Мы первым делом с удовольствием освежили свои "взопревшие" во время похода телеса, установили палатки и стали готовить ужин.

Студенты разложили перед костром свои коврики туриста, мы с Константином Юрьевичем сели на своих надувных матрасах, заполняя дневники и обсуждая итоги дня. В этот момент наша идиллия была нарушена появлением двух машин: новенькой тридцать первой "Волги" и шестой модели "Жигулей". Из машин вышли четверо несовершеннолетних особи мужского пола (старшему, как потом выяснилось, было всего четырнадцать лет). Они по-хозяйски подошли к нам. Как начальник экспедиции, я решил взять инициативу в свои руки.

- Здравствуйте, молодые люди! - произношу, как мне кажется, одновременно вежливо и властно. Мой тон, явно выдававший педагога, похоже, произвел на юнцов впечатление. Они вежливо ответили на приветствие и даже слегка поклонились.

Приглашаю гостей к палатке. Называю себя. Слова "доцент" и "педагогический университет" сражают визитеров окончательно. Они явно испытывают неловкость. Не упуская инициативу, открываю перед парнями полевой определитель птиц и прошу показать знакомых им представителей местной орнитофауны.

Далее разговор приобретает научный оттенок. Выясняю, что стрепетов в окрестностях уже давно не видели, а вот дроф один из парней встретил недели две назад на своем огороде. Гуси иногда прилетают на пруд, а трех лебедей застрелил этой весной местный браконьер. Филин живет прямо на окраине Гармашевки в заброшенной ферме. Фазанов кругом "полно" (с ударением на первый слог) в прибрежных ивах ("Да вы утром увидите"). Удовлетворив свою любознательность, прощаюсь с гостями, которые убираются восвояси, а мы вздыхаем с облегчением. Но регламент визитов на этот вечер, похоже, ещё не был исчерпан.

После ужина двое студентов отпросились искупаться на пруд. Не прошло и пяти минут, как они прибежали, запыхавшись, и сообщили, что на пруду плавают какие-то невиданные ранее крупные утки ("здоровые, как гуси"). Схватив бинокль, следую за неутомимыми натуралистами.

Как и следовало ожидать, посреди пруда плавает выводок ярко-рыжих уток огарей со светлыми головами. Свои гнезда огари устраивают в норах сурков и лис, за что их иногда называют земляными утками. Одновременно с сурками они почти исчезли в наших краях к середине сумасшедшего XX века, а сейчас их численность, одновременно с численностью сурков, восстановилась. Выглядят эти птицы, конечно, эффектно, но ничего необычного в них нет. Они нередко встречаются у нас по Дону южнее знаменитого "Дивногорья".

Разочарованный, я уже собираюсь вернуться к палаткам, но студенты настойчиво показывают в другую сторону. Там на поверхности пруда также плавает выводок уток чуть поменьше огарей с ярко-рыжими головами, черной шеей и белыми боками. Видеть таких ранее мне не приходилось.

Поспешно возвращаюсь в лагерь к своему определителю. Так и есть... Вот они, мои незнакомцы. Красноносый нырок - обитатель степных озер Южной Европы, Казахстана и Средней Азии. Этот вид является реликтом исчезнувшего океана Тетис, некогда простиравшегося от современного Средиземноморья до Монголии. Численность красноносого нырка за последние сто лет заметно сократилась. Ученые так до сих пор и не выяснили причину. Может быть, это явление связано с циклическими колебаниями земного климата и связанных с этим изменений растительности? Например, при очередном увлажнении климата и заполнении озерных чаш водой, тростники здесь вымокают и ныркам становится негде гнездиться. И наоборот, при усыхании водоемов на мелководьях появляются обширные прибрежные заросли, а в хорошо прогреваемой воде развивается масса различных водорослей, используемых красноносыми нырками в корм.

Красноносый нырок не встречался у нас уже лет пятьдесят, да и раньше вопрос о его гнездовании был далеко не бесспорным. И вот нам, кажется, удалось дать окончательный ответ на вопрос: гнездятся ли красноносые нырки в нашей области?

Пока я ещё переживаю увиденное, возле нашего лагеря останавливается явно битый жизнью и сельскими дорогами "Жигуль". Из него выходят двое незнакомых нам мужчин в пограничной форме. "Ну, началось! - думаю. - Не иначе. как кто-то донес о нас пограничному начальству, и оно пришло препроводить нас под белые руки куда следует за нарушение пограничного режима. Да ещё и нашим гостеприимным хозяевам достанется".

Ну пограничное начальство (а к нам прибыл сам начальник местного пограничного отряда) было настроено явно миролюбиво. Он со своим заместителем принесли нам целую трехлитровую банку молока и несколько копченых рыбин. Из разговоров выяснилось, что начальник отряда - мне ровесник, сам родом с Кургана, а здесь служит четвертый год ("А диалектизмы местные к тебе уже прилепились" - отмечаю про себя). Пограничники явно рады новым людям, да ещё и целой экспедиции. Они начинают бурно рассказывать о своих охотничьих подвигах. Начинают приглашать нас с Константином Юрьевичем к себе домой, выразительно щелкая по горлу. Из солидарности со студентами вежливо отказываемся.

Визит завершился, когда долгий июньский день сменился черной густой ночью. В прибрежных ивах запели кузнечики. С лугов послышался крик коростеля. Со стороны пруда донесся резкий крик, и над нами медленно, словно вылетевший на охоту за человеческой кровью вампир из голливудского фильма, проплыл силуэт цапли. Утомленные, мы расползаемся по палаткам и почти мгновенно засыпаем.

День третий

Приходилось ли вам, мирно напевая, сидя в ванне, какой-нибудь мотивчик, вдруг быть застигнутым врасплох всей мощью инструментов Ансамбля Советской Армии, вздумавшего подыграть вам? Именно в таком положении оказались мы на утро третьего дня путешествия.

Я, как всегда, проснулся раньше всех и уже собирался начать день уже ставшим традиционным омовением на пруду, как мне показалось, что земля задрожала и на секунду перестала вертеться. Прямо у меня над ухом раздался трехэтажный мат. Казалось, что цветистые выражения сейчас поднимут и унесут нашу палатку вместе с рюкзаками и нами.

Ещё плохо соображая спросонья, вылетаю из палатки, словно чертик из шкатулки с секретом. Из других палаток тоже показались заспанные физиономии. Крики явно доносятся со стороны плотины.

- Ах ты, ..... , .. .... мать!!! Я ж тебе, ..... , месяц назад говорил!! А теперь я, ..... , .. .... мать, не знаю, что делать...

Ответный голос звучал явно менее уверенно.

- Да где я, ..... , найду тебе эти ........., .. .... мать!!! Сейчас же лето, ..... , .. ..... .... мать! Их в январе на ростовском рынке было до, ........ , .. ...... матери! Где ты тогда, ...... , .. .... мать, был?!

В утреннем тумане нам не сразу удалось установить источники и причину переполоха. Картина начала проясняться, когда мы разглядели бивший из-под основания плотины фонтан высотой никак не меньше десяти метров и напоминавший по форме камчатские гейзеры. Возле него суетились двое мужчин лет сорока с небольшим. Они сотрясали воздух эффектными выражениями, которым бы, наверно, позавидовали боцманматы Балтийского флота времен Александра III.

Ситуация действительно была тревожной. Прорыв плотины явно застал врасплох сотрудников местного гидроузла, которым (как мы поняли из их разговора) в данный момент не хватало каких-то очень важных деталей, которых зимой было полно на ростовском рынке, чтобы ликвидировать аварию. Так мы, по крайней мере, перевели их речь с матерного языка на человеческий.

Впрочем, суетились местные гидрохозяйственники недолго. Спустив пары и излив запас необходимых выражений, они молча уселись в мотоцикл и уехали с горделивым видом, словно бы говоря: "Мы своё дело сделали, а теперь хоть трава не расти и ешьте нас мухи с комарами!"

Студенты с некоторой опаской подошли к вырывающейся из-под земли струе воды. У основания фонтана напор был такой, что запросто мог вывихнуть руку, зато метрах в пяти (струя била вертикально вверх) можно было принимать довольно приятный теплый душ. Этой возможностью студенты немедленно воспользовались.

В гармашевском Треви вода имела довольно странный железистый привкус и для питья её использовать было нельзя. Поэтому за водой для завтрака пришлось опять бежать в деревню. Во время утренней трапезы студенты поглядывали на плотину с известной опаской. Правда, поведение местных гидростроителей давало понять, что непосредственной угрозы смыва нашего лагеря (а вместе с ним и половины Гармашевки) ещё не было, что нас несколько успокоило.

Наконец, собравшись с некоторой поспешностью, выступаем. Теперь нам надлежит двигаться в восточном направлении вдоль границы с Ростовской областью. Сперва наш путь лежит вдоль неглубокой балки, а затем начинаются поля, перемежающиеся узкими тополевыми лесополосами. Из бабочек вдоль лесополос летает одна галатея. С полей доносится "стеганье" перепелов и пение жаворонков.

Дорога довольно утомительна своим однообразием. Ночью прошел небольшой дождь, и теперь воздух пропитан испарениями, создавая трудно переносимую духоту. Ситуация усугубляется ещё и тем, что Константин Юрьевич вчера обгорел, сегодня у него поднялась температура, идти ему тяжело, и мы постоянно отстаем от основной группы.

В монотонной местности ориентироваться тяжело. Мы уже несколько раз задерживались на пересечениях дорог. Начинались споры, и мне приходится принимать непростые решения о выборе направления дальнейшего следования.

Наконец, впереди замаячила бледно-зеленая махина крупного лесного массива. Это внушает нам некоторые надежды, так как за лесом, если верить карте, должен находиться хутор Сергеёвка, пункт очередной стоянки. Кроме того, возле Сергеёвки должен находиться пруд, а нам давно уже желательно освежиться.

Наконец, вступаем под благодатную сень леса. Здесь явно прохладнее, но идти труднее. Дорога здесь после дождя ещё не подсохла, кроме того она сильно разбита коровьими копытами и колесами мощных тракторов. То и дело приходится перебираться через кашеобразное месиво, окунаясь по щиколотку уже и без того мокрыми ногами. Впрочем, мы уже намокли и устали настолько, что нам уже на все наплевать.

Выходим из леса. Дорога начинает вести под уклон. Некоторые приметы говорят о приближении к воде. В небе парит болотный лунь. Из-за леса плавно поднялись три серые цапли. Дорога ведет через залежь, образовавшуюся, судя по характеру растительности, не раньше, чем три года назад. Такое впечатление, что ты Гулливер, попавший в страну великанов. Трава, на которую в обычных условиях и внимания не обратишь, здесь выросла значительно выше человеческого роста. Дикая морковь и желтый осот вымахали аж за два метра. Почти в человеческий рост выросли степной шалфей и колокольчик скученный. Данное обстоятельство не остается незамеченным студентами.

- Это ж надо, какая здесь земля плодородная! - восхитился один.

- А чего ж её, такую плодородную, забросили? - скептически заметил другой.

На последний вопрос никто из нас толкового ответа не нашел. Только один из наиболее эрудированных студентов, по совместительству ведущий институтского клуба "Что? Где? Когда?", высказал здравую мысль:

- А зачем её держать всю? Цены то сейчас на зерно какие?

Нам ничего не оставалось, как, вздохнув по поводу тяжелой судьбы российского сельского хозяйства, продолжить свой путь. Уже на подходе к Сергеёвскому пруду замечаем довольно странную картину. Над водной гладью парит несколько птиц. По разрезу хвоста легко узнаю в них коршунов. Но сколько их? Насчитываем в поле зрения одновременно восемнадцать птиц. Что их привело сюда?

Коршун - наверно едва ли не единственный вид хищных птиц, который не только не пострадал вследствие деятельности человека, но даже использовал её к своей выгоде. Этому способствовала большая приспособляемость (экологи говорят "адаптивность") коршуна. Это настоящий хищник-универсал. Он способен, паря в воздухе, высматривать добычу с большой высоты или караулить её из засады. Способен охотиться и на суше и на воде. Он одинаково успешно ловит грызунов, утят, слетков мелких птиц, подбирает снулую рыбешку, падаль. За последние годы численность коршуна заметно увеличилась, и он перестал быть редкостью даже в окрестностях больших городов. Но чтобы сразу до двух десятков и в одном месте! Да в этих, как считалось до сих пор, маловодных районах!

Когда наших глазам открывается вся поверхность пруда, картина становится ясной. Под противоположным берегом сбились в кучу четыре домашних гуся, явно прикрывающие своими телами не менее двух десятков совсем ещё маленьких гусят. Эти гусята и привлекли внимания столь необычно большого количества хищников, обычно старающихся держаться подальше друг от друга. Взрослый гусь им был явно не по зубам (правильнее было бы сказать, не по когтям), а вот гусенок как добыча вполне их устраивал. Гуси, подняв кверху клювы, неистово шипели, всем своим видом показывая, что готовы сражаться за жизнь потомства до конца.

А коршуны всё подлетали и подлетали. Их было уже не меньше тридцати. К ним присоединились несколько болотных луней, явно рассчитывающих на свою долю добычи. Некоторые коршуны летали уже в каких-нибудь полутора метрах над головами гусей, явно выбирая момент для решающего броска.

Наше приближение спугнуло хищников. Они с явной неохотой стали набирать высоту и постепенно над прудом не осталось ни одного коршуна или луня. Гуси, не обратив на нас никакого внимания и при этом возбужденно гогоча, удалились в другую часть пруда, где мы их потеряли из виду.

На берегу пруда студенты, на ходу сбрасывая с себя одежду, бросаются в воду. Но не успела сомкнуться вода над первыми погрузившимися в божественную прохладу, как сзади раздался треск мотоцикла. Своевременно оглянувшись, вижу сидящую на старом драндулете плотную загорелую фигуру мужчины лет шестидесяти. Следуя имеющемуся опыту, сразу стараюсь взять инициативу в свои руки.

- Что это за село? - спрашиваю, лишь бы иметь за собой первое слово. Вероятно, мой властный тог и уверенные манеры (я ещё в начале пути дал себе слово, что держать себя с местными жителями буду именно так) произвели впечатление на пожилого аборигена.

- Сергеёвка - даже несколько застенчиво ответил субъект.

Тут я счел нужным несколько сбавить обороты. Придав своему голосу просительные нотки, задаю явно запоздалый вопрос:

- Простите, а купаться здесь можно?

- Можно, можно - с явным облегчением ответил абориген. И тут же добавил:

- Только рыбу не ловите - с этими словами мужчина ткнул в малозаметную темную табличку, на которой ещё менее заметной краской были выведены слова: "Пруд на аренде". Затем дедушка развернул мотоцикл и с чувством исполненного долга укатил вверх в гору, где среди зелени деревьев виднелись крыши деревенских домов.

- Кирилл Викторович! Кирилл Викторович! - услышал я, едва выйдя из воды.

Ко мне подбежали два студента, искупавшихся первыми и теперь удалившихся под сень местной лесопосадки, дабы начать готовить место для очередного привала. Подбежавший ко мне первым держал впереди себя зажатый кулак. В кулаке оказался серый кузнечик - вид, занесенный в Красную книгу.

В отличие от всем хорошо известного зеленого кузнечика серый кузнечик имеет буровато-зеленоватую или серовато-зеленоватую окраску. Размером он чуть меньше зеленого кузнечика. Обитает он преимущественно на деревьях, но обязательно поблизости от открытых пространств: полей, степей, лесных опушек.

В отличие от зеленого кузнечика, охотно поселяющегося во дворах, парках, садах, серый кузнечик не любит близкого соседства человека. Позднее выяснилось, что организм серого кузнечика более чувствителен к ядохимикатам. Ученые обратили внимание на сокращение его численности при относительном благополучии зеленого собрата. Когда стали разбираться с причинами, вышли на несколько широко применяемых тогда в нашем сельском хозяйстве ядохимикатов. Тут невольно задумаешься, если бы не предупредил нас серый кузнечик, сколько мы бы ещё сыпали на наши поля и сады разной отравы и чем бы всё это кончилось! Забегая вперед, замечу, что во время похода мы ещё несколько раз встречали этого замечательного кузнечика. Отрадно, что вследствие прекращения применения ядохимикатов, численность его постепенно восстанавливается.

Выслушав мой рассказ, студенты вдруг замечают отсутствие Константина Юрьевича (которому они уже за глаза дали прозвище "кузен Бенедикт" в честь известного героя Жюля Верна). Впрочем, искать его долго не пришлось. Константин Юрьевич, как водится, ловил бабочек рядом с той самой посадкой, под сенью которой мы собрались расположиться на привал.

На этот раз улов знаменитого энтомолога составили: переливница тополевая - крупная темная бабочка с отливающими изумрудом, словно павлинье крыло, крыльями, перламутровка большая - крупная красновато-золотистая бабочка с мелкими темными пятнами на крыльях и более мелкая похожая на неё, но поменьше, перламутровка полевая. Тут же летало несколько мелких белянок, голубянок и желтушек, напоминающих мелкие медные монетки.

Наскоро перекусив, решаем двигаться дальше к хутору Осиковка. Наш путь лежит прямо через Сергеёвку. У околицы студенты погнались за какой-то мышью, но неудачно. В самой Сергеёвке нам ещё несколько раз приходилось преодолевать "хляби земные".

За Сергеёвкой окружающий пейзаж несколько изменился. Дороги, хоть и грунтовые, выглядели более наезженными. На всем протяжении до Осиковки мы шли полями ячменя. Кругом ячмень, ячмень, ячмень... Наибольшее впечатление на нас произвели несколько крутых "иномарок" с ростовскими номерами, внезапно обогнавшие нас и остановившиеся в нескольких сотнях метров впереди. Из машин вышли несколько уже немолодых мужчин. Они подошли к краю поля и принялись что-то оживленно обсуждать.

К слову сказать, эти иномарки были едва ли не единственными в своем роде встреченными нами на протяжении всего похода. На фоне разбитых дорог, чахлых лесополос и заросших сорняками обочин они смотрелись, мягко говоря, весьма экзотично. Позднее из разговоров с местными жителями мы выяснили, что встреченные нами люди были ростовскими фермерами, арендовавшими за бесценок поля местного напрочь развалившегося колхоза. На арендованных полях они уже несколько лет выращивают ячмень, которым снабжают воронежские и ростовские пивзаводы. Нам осталось лишь порадоваться за отечественную пивную промышленность и продолжить свой путь.

Осиковка располагалась по склонам большой балки. На окраине хутора рос довольно большой сад и лес площадью гектар в пятьдесят. Здесь же располагался довольно обширный пруд. Позднее мы установили, что расположение по балкам рядом с лесом и прудом является общим правилом для деревень юга нашей области.

Так как все уже изрядно подустали на марше, то стремились скорее расположиться на ночлег. Но в отношении места привала возникли споры. Кто-то советовал разместиться поближе к пруду, кто-то - поближе к лесу. Чтобы разрешить создавшуюся проблему, решено было спросить у встреченного нами на окраине хутора пастуха, гнавшего на закате стадо коров в деревню.

Встреченный нами пастух оказался весьма колоритной личностью. Звали его Виталий Дмитриевич Штепа. Его внешность чем-то напомнила мне Бригема Юнга - "короля" мормонов штата Юта. По крайней мере в том виде, в каком его описывают Конан Дойль и Марк Твен. Это был среднего роста крепкий седой "джентльмен" лет шестидесяти с подчеркнуто спокойными и приветливыми манерами. Вся его внушительная фигура выражала непринужденность и чувство собственного достоинства. В его серых глазах чувствовались одновременно доброжелательность и лукавство. На осиковском джентльмене были светлая рубашка, такие же светлые парусиновые брюки, на голове - эффектная соломенная шляпа. Картину дополняли седые брови и кнут, который Виталий Дмитриевич так же непринужденно держал на плече в той манере, в которой, наверно, помахивают плеткой выезжающие на лисью охоту английские лорды.

На мой вежливый вопрос об удобном месте для привала местный "король мормонов", предварительно прикрикнув на коров, проводил меня на удобную полянку на краю оврага, спрятавшуюся в лесу не более чем в тридцати шагах от того места, где мы с ним разговаривали.

После неизбежных хлопот, связанных с установкой палаток, разведением костра и приготовлением ужина мы решили ещё раз искупаться. Правда, первые же вернувшиеся с пруда студенты сообщили, что для купания пруд абсолютно непригоден. Берега его практически непроходимы, так что прежде чем доберешься до открытой воды, несколько раз провалишься по колено. Но даже если доберешься, вода в пруду на самом глубоком месте не поднимается выше пояса.

Такое сообщение нас изрядно расстроило. Я, тем не менее, кое-как поплескался у берега. После чего, правда, мне пришлось долго тереть ладонью обе ноги до колен, чтобы отмыть их от облепившей грязи.

После ужина, когда мы все расположились у костра, наслаждаясь приправленным степными травами чаем, на площадке, усиленно хрипя и фырча, появился видавший виды деревенский "ПАЗ"ик. В раскрытой двери маячила внушительная фигура Виталия Дмитриевича. Властно приосанившись, он отдавал указания:

- Выноси скатерть! Мясо вынимай! Да не забудь вон тот ящик! Вон тот ящик, говорю!

На поляне появился шустрый молодой человек лет тридцати, но уже с хорошо обозначившейся лысиной. Как потом выяснилось, это был сын Виталия Дмитриевича Андрей.

На поляне практически мгновенно был расстелен большой кусок целлофана. На нем, словно по мановению волшебной палочки, появились: алюминиевая миска с соленым салом, вяленые лещи, кастрюля с вареной картошкой, из которой ещё валил пар, подовый хлеб, большая бутыль холодного кваса, головки свежего лука. Ну, и конечно же, несколько бутылок "своего". А как же, ведь приезд таких гостей (ещё при знакомстве Виталий Дмитриевич, тряся мою руку, восхищенно приговаривал "Экспедиция! Из Воронежу! Да с университету! Эх, а мы тут - темень подзаборная!") необходимо "отметить"!

Компанию "местному олигарху" (как уже за глаза окрестили Виталия Дмитриевича студенты) составили, помимо его сына Андрея, какой-то странный заросший до глаз субъект цыганской наружности и неопределенного возраста (Виталий Дмитриевич называл его Сережей), маленький сгорбленный и какой-то пришибленный мужичок по возрасту ровесник нашего радушного хозяина, но во всем остальном полная ему противоположность и две довольно разбитные особы женского пола лет сорока. При этом одна была на костылях, а вторая прижимала к себе заключенную в гипс сломанную руку.

Верховодил за "столом", естественно, Виталий Дмитриевич. Он беспрестанно гонял сына в автобус за очередными закусками, заставлял его перед каждым тостом "обносить" всех гостей и зорко следил, чтобы он кого-нибудь не пропустил. Прибывшие к нам гости уже не были кристально трезвыми и поэтому уже после второй рюмки ("рюмки" были объемом не меньше ста граммов) стали потихоньку "вырубаться". Первым стал клевать носом мужичок - ровесник Виталия Дмитриевича, которого он называл "Палыч". Потом склонили голову особи женского пола. Следующим не выдержал Сережа. Виталий Дмитриевич начал было бранить их, употребляя непечатные выражения, но, посмотрев в мою сторону, почему-то смолк.

Выполнив свой долг, визитеры засобирались. Шофер (он всё время стоял скромно в сторонке) помог буквально вползти в автобус Палычу и женщинам. Последние за всё время этого сложного процесса постоянно норовили ущипнуть шофера за какое-нибудь пикантное место, отпуская по его адресу сальные шуточки. Наконец, автобус, тяжело фырча и обдав нас гарью (от этого запаха мы уже успели отвыкнуть), развернулся на довольно узкой тропе и затарахтел вниз к пруду.

Программа визитов на этот вечер ещё не была исчерпана. Не прошло и получаса с момента отъезда гостей, как перед нашими палатками лихо затормозил трещащий, как сотня взбесившихся сорок, мотоцикл с коляской. За рулем сидел Андрей, а позади него клевал носом Палыч. Андрей безаппеляционным тоном заявил, что папа велел показать нам заброшенный хутор Штеповка. "Наш фамильный хутор" - не без гордости добавил Андрей.

Мы решили не обижать великодушных хозяев, да и посмотреть новые места было интересно. Константин Юрьевич чувствовал себя ещё не вполне здоровым, поэтому мы решили его оставить в лагере. С собой я взял студента Сергея - опытного туриста, любителя бабочек и уже успевшего удивить краеведческую общественность своим вкладом в исследования донских пещер.

Меня, как почетного гостя, усадили в коляску мотоцикла, а Сергей, как вышколенный лакей, расположился позади меня прямо на кузове коляски. Ехали мы довольно лихо, мотоцикл выписывал крутые виражи и с разлета брал почти вертикальные подъемы.

Наконец, наш возница остановился возле небольшой, но довольно густо заросшей рощи. Как только мы сошли с мотоцикла, Андрей полез в углубление в задней части коляски и извлек оттуда початую бутылку самогона. "Ну, по сто грамм?" - были его первые слова. Мы с Сергеем вежливо отказались, а Палыч при этих словах наконец-то подал признаки жизни. Они с Андреем сделали по хорошему глотку прямо из горлышка.

Бывший хутор Штеповка ныне представлял собой довольно живописную балку, поросшую лесом, состоящим из ясеня, липы и клена. Опушка леса густо поросла чернокленом, что создавало существенные препятствия для тех, кто пожелал бы проникнуть под его полог. Посредине балки был расположен небольшой пруд с поросшими рогозом и тростником берегами и чистой водой. В тростниках был слышен неистовый треск дроздовидной камышевки. Это - самая крупная из наших камышевок. Если остальные не превышают своими размерами пеночку, то дроздовидная величиной немногим уступает дрозду.

По-моему, эта птица появляется везде, где есть хоть маленькая лужа с единственной куртиной тростника. Её интенсивному распространению по нашей области способствовало массовое строительство плотин на малых речках, в результате чего речки превращались в пруды, которые со временем зарастали и становились болотами. В звуках, издаваемых дроздовидной камышевкой, слышится и грубое карканье вороны, и дребезжанье разболтанного колхозного трактора, и громкое резкое "чррек" раскалывающейся под ударом тупого колуна дубового полена.

У дроздовидных камышевок интересно организована семейная жизнь. Бывают случаи, когда самец дроздовидной камышевки образует пары сразу с двумя или даже с тремя самками. При этом он принимает участие в выкармливании только одного выводка. Главная функция самца - охрана гнездового участка. Он необыкновенно отважен и бросается на любую оказавшуюся поблизости птицу, даже превосходящую его по размерам. Известен случай, произошедший в Воронежском заповеднике, когда пара дроздовидных камышевок сбила кукушку в воду со своего гнезда. С трудом поднявшись на крылья, кукушка улетела, преследуемая разъяренными птицами.

К сказанному следует добавить, что дроздовидная камышевка часто посещает сады, расположенные недалеко от водоемов, где активно собирает различных вредителей (гусениц листоверток, плодожерок, совок), принося тем самым немалую пользу.

Как и в Зайцовке над водой летают многочисленные ласточки-береговушки и черные крачки. Последние представляют из себя небольших стройных птиц аспидно-черного цвета с черным клювом и красными лапами. По своему изяществу они не уступают ласточкам. Черные крачки выбирают для своего гнездования самые непроходимые, поросшие белой лилией и телорезом, с минимумом открытой воды водоемы, где их кладки и птенцы находятся в полной безопасности. Их гнезда часто располагаются прямо на уровне воды, и яйца и птенцы часто лежат на сыром помосте. Птенцы появляются на свет чуть ли не в воде.

Прямо над прудом высится довольно высокий вертикальный глинистый откос. По словам нашего гида здесь был когда-то карьер. С течением времени окрестные хутора мирно вымирали, строиться стало некому, да и нечего, карьер постепенно забросили. Теперь в нем обитает колония ласточек-береговушек, оживляющих предзакатные часы своим щебетанием. Здесь же гнездится несколько пар золотистых щурок - птиц изумительной красоты и прямо-таки тропической раскраски. Верх головы, шея и передняя часть спины у них у них каштановые, поясница - золотистая. Подбородок ярко-желтый, ограниченный четкой черной полосой. Брюшная сторона и хвост - изумрудно-зеленые. Через глаз проходит черная полоса. Приятные звуки, издаваемые золотистыми щурками - довольно громкое "крю-крю-крю" - сопровождали нас на протяжении всего похода, хотя рассмотреть их вблизи удавалось далеко не всегда.

"А каких я тут карасей ловил! А какие тут лини!" - тяжело вздыхал Андрей, и на глазах его наворачивались вызванные воспоминаниями детства, перемешанными с алкоголем, слезы. Посередине пруда действительно периодически расходились круги, говорящие об обитании здесь довольно крупных рыб. Когда я обратил на это внимание Андрея, тот лишь горестно вздохнул: "А что толку? Всё равно ведь не возьмешь!" - и горестным жестом указал на заросли тростника.

Обратно возвращались также стремительно! В лучах фар картины степи казались какими-то нереальными, почти сюрреалистическими. Палыч, о котором мы за время экскурсии почти забыли, решил напомнить о себе весьма своеобразным способом. До нашего лагеря оставалось не более сотни метров, как наш спутник вывалился из заднего сиденья мотоцикла и растянулся посреди степной дороги. Мы не на шутку встревожились, но Андрей нас успокоил: "Ничего! Он привычный..." Стремясь выполнить долг гостеприимства до конца, Андрей ещё порывался довести нас до нашей стоянки, а Палыча подобрать на обратном пути. Дескать, пусть себе полежит немного на дороге, ничего ему не сделается. Однако мы напрочь отвергли такое предложение, помогли вернуть Палыча на место, распрощались и дальше пошли пешком.

В лагере мы застали следующую картину. Студенты мирно отдыхали возле костра, кто-то возился у палаток. С краю площадки стояла насквозь проржавленный, битый на сельских дорогах "Форд" мышиного цвета с подвязанными веревками бамперами и номером Приморского края. При виде очередного визитера я испытал чувство, равносильное тому, как если бы встретил на нашем центрально-черноземном пастбище в стаде обычных деревенских буренок мирно пасущегося африканского слона или парочку носорогов.

Картина стала несколько яснее, когда я заметил стоящего возле своей палатки Константина Юрьевича, разговаривающего с неким майором милиции. Впрочем, разговаривал - это будет громко сказано. На лице Константина Юрьевича было написано мученическое выражение, подобное тому, какое мы видим на картине Пьерра делла Франческа "Бичевание Христа". А толстый майор, оживленно жестикулируя, держал речь о красотах природы Приморья.

Мне ничего не оставалось, как идти на выручку. Константин Юрьевич взглянул на меня с благодарностью и завалился в палатку. А мне пришлось битый час выслушивать красочную речь местного участкового (это был именно он) о своей бурной биографии и тяготах милицейской службы. Его темпераментная речь буквально через каждые две - три фразы прерывалась предложением: "Давай по сто грамм!" Позднее я посчитал, что в тот день мы отвергли это соблазнительное предложение не менее десятка раз. Здесь я передаю слово Константину Юрьевичу.

- Я неважно себя чувствовал и решил лечь спать пораньше. Но как только вы уехали, вдруг слышу рев двигателя, скрип тормозов и дикий крик: "Где ... ЭТОТ?!! Где ...?" Дальше последовал звук, будто кто-то подавился. Почувствовав недоброе, выскакиваю из палатки. На самом краю площадки, почти повиснув колесами над оврагом, стоит "Форд" и из правого переднего окна (у этой машины руль с правой стороны) высовывается рука с оттопыренными большим пальцем и мизинцем. Затем вываливается (именно так, иначе не скажешь) из машины этот майор и с трудом выговаривает: "Где с... с... стр... страш... старший?" Ты, наверно, заметил - там ещё в машине какая-то девка была. Так она даже выползти из машины не смогла... Подхожу, называюсь. Дернул меня черт упомянуть в разговоре Приморье. Его и понесло! Кабы не ты, не знаю чем бы этот разговор кончился. Я уже на пределе был...

Прерву речь Константина Юрьевича и продолжу свой рассказ. Выпроводив последних визитеров мы наконец-то расположились у костра. Как раз поспел чай. К тому времени уже совсем стемнело.

Внезапно один из студентов, сидящих напротив меня, воскликнул:

- Ой, Кирилл Викторович, к вам какая-то собака подбирается.

При моем движении "собака" не торопясь и без всякого страха отошла метра на три.

- Лиса!

- Тихо, спугнешь!

Началась суматоха, однако, тут же прекратившаяся. Кто-то кинулся к палатке за фотоаппаратом. Кто-то рискнул направить на гостью луч фонарика. Молодая ладненькая лисочка (совсем как на иллюстрациях к русским народным сказкам) стояла не шелохнувшись, не выказывая страха и даже не моргая. Вероятно, она уже знала, что после подобных компаний на этом месте всегда остается что-нибудь съедобное.

Постояв несколько минут, лиса, не прячась, обогнула наш лагерь по дуге и, оглянувшись на прощание, не торопясь, направилась в сторону деревни. Сфотографировать её мы так и не успели. Кто-то из студентов предложил оставить нашей незваной (но, пожалуй, самой приятной!) гостье на ночь у костра сухариков. Появление лисы произвело возбуждающее действие на студентов. Уже засыпая, я слышал в палатках разговоры:

- Ишь ты, и не боится! Прямо как у себя дома!

- Она и есть у себя дома! Это мы к ней заперлись.

- Жалко, что угостить её было нечем!

Blog

«Эндемик», 2006 К. В. Успенский

День второй