Stanislaw Lem. Astronauci (1951)

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27

- Дыхание... - невольно шепнул я.

Движение воздуха в ту и другую сторону повторялось регулярно. Арсеньев

постоял, соображая, что делать, потом тихо проговорил:

- Ружье в руку...

Я спустил плечевой ремень, обвил его вокруг кисти. Арсеньев шел так

близко, что я мог бы дотронуться до его спины. Вдруг в коридоре потемнело.

- Наклонитесь, - донесся до меня его приглушенный голос. - Тут тесно.

Вокруг нас все громче шумел струящийся воздух. Сейчас он как раз делал

медленный теплый выдох. Арсеньев зацепился рюкзаком за стены, повозился

чуть-чуть, потом попятился и загородил плечами весь проход. Я протянул

руку. Он что-то делал с ремнями.

- Снимите мой рюкзак, - сказал он, - возьмите его у меня, иначе я не

пройду. - И я почувствовал тяжесть в руке.

Стало светлее. Я сделал шаг вперед. Глухой мягкий шум усиливался. В

двух метрах от меня зияло широкое пространство, озаренное фиолетовым

светом. Мы стояли высоко в углублении, обрывающемся отвесной стеной.

Это была внутренность огромного шара. Ровными кольцеобразными рядами,

словно ложи необыкновенного театра, чернели круглые углубления, а от них к

верхней точке шара шли стеклянные колонны. Эти колонны светились

фиолетовым пульсирующим светом, переходившим от слабого блеска к самому

яркому сиянию. Едва взглянув вниз, я невольно ухватился за плечо

Арсеньева, так как едва не потерял равновесия. Обычно на меня не действует

притяжение глубины, но здесь дна не было. Внизу копошились какие-то

темные, мокрые, блестящие тела с серебристыми бликами, словно тысячи

тюленей в бассейне, из которого выпущена вода. Это была густая, вязкая

жидкость, покрытая черноватой пленкой. Жидкость вылезала из отверстий,

лежавших ниже нашего, и вливалась в резервуар на дне. Иногда она

образовывала что-то вроде отростков, цеплявшихся за края отверстия. Когда

ее уровень опускался, отростки, или струи, утончались, даже рвались; но

потом вся масса набухала, вздувалась, в воздух взлетали брызги,

восстанавливались оборванные перемычки.

Мы долго стояли на краю. Воздух струился то вверх, то вниз, подчиняясь

движению черной массы. В том же ритме изменялся и фиолетовый свет.

- Плазма... - прошептал я. - Плазма Живой Реки...

- Да, - ответил астроном, - та самая. Но это только орудие...

- Что вы хотите сказать?

- Наше представление о получении электричества мы связываем всегда с

металлическими машинами - динамо или атомными котлами. Но его можно

получать и иначе... В клетках этой плазмы образуются электрические заряды;

передаваемые на расстояние, они действуют на основу Белого Шара...

- Профессор, вы... вы искали это место? Вы надеялись, что здесь?.. Вы

знали?

- Да, вы помните, что я говорил о бессмысленных токах? Вот их источник:

источник электрической и гравитационной энергии.

- А они? Почему они погибли?

Астроном молчал, глядя в глубину, волновавшуюся черными приливами и

отливами.

- Профессор!

- Вы видите, теперь это движение свободно. Оно никому не служит. Плазма

будет волноваться вот так, пока хватит накопленных запасов: быть может -

сто, быть может - двести лет, быть может - пятьсот...

Голос у него сделался хриплым. Я уже не спрашивал ни о чем и,

последовав его примеру, наклонился над самым краем. Черная, блестящая

масса заливала ряды отверстий один за другим, мягко скользила по стенам,

окутывала их непроницаемую поверхность, напрягалась, как тысячетонный

мускул, и начинала опадать.

- Здесь для нас нет ничего интересного. Вернемся, - сказал Арсеньев.

Включив фонарь, мы тем же путем двинулись обратно и через десять минут

очутились в большом зале. Проходя мимо планетария, где все еще двигались

светящиеся шары, я невольно взглянул на черный знак двойного кольца,

вырезанный на камне, и остановился на полушаге. В голове мелькнуло

воспоминание. Такой же рисунок я видел в горной пещере... Венера и Земля,

вращающиеся вокруг Солнца... Но эта сплошная линия не соединяла их, она

начиналась на поверхности Венеры, устремлялась сквозь пространство к Земле

и проходила через нее, словно зачеркивая планету.

- Профессор! - крикнул я. Мысли неслись, как в водовороте.

- Профессор! - окликнул я еще раз. Астроном уже вышел из зала, и в

глубине коридора раздавались его удалявшиеся шаги.

ПЕТР АРСЕНЬЕВ

Когда автомобиль вернулся, мы попробовали проникнуть вглубь одного из

наиболее сохранившихся зданий. Поиски какого-либо входа оказались

безрезультатными, тогда мы заложили в нишу бокового крыла хороший заряд

фульгурита. Взрыв развалил часть стены, и через образовавшийся пролом

можно было войти внутрь. Но ни здесь, ни в других зданиях, толстые стены

которых нам удалось проломать, мы не нашли ничего, что хоть немного

напоминало бы внутренность жилища на Земле. Здания были похожи на наши

только по внешнему виду. Голубоватый отсвет не проникал внутрь домов: там

стоял почти полный мрак, лишь кое-где разорванный тонкими лучиками,

просачивающимися сквозь трещины в стенах. В свете фонарей перед нами

вставали ряды погнутых труб, тоннели, плоскости, обширные покосившиеся

залы, усыпанные металлическим и стеклянным щебнем. Много раз мы натыкались

на конструкции, назначение которых было для нас совершенной загадкой.

Большие залы были разделены перегородками на секции, у потолка широкие,

внизу сузившиеся настолько, что человек едва мог туда влезть. В этих нишах

находилось множество наклонных выступов, похожих на полки.

Под поверхностью улиц раскинулась сеть замкнутых артерий. Они шли ярус

за ярусом, одни погруженные в темноту, другие озаренные зеленоватым

свечением потолков, кое-где соединяясь по пяти и шести и образуя площадки,

напоминающие огромные барабаны, разделенные на два этажа. От верхнего

этажа отходили круглые тоннели. Осмотрев их, мы убедились, что они ведут

внутрь различных зданий. Многие проходы были загромождены грудами

обломков, к которым мы не прикасались, опасаясь, как бы висящие над нами

десятки этажей не рухнули от сотрясения. Кое-где остались обломки

вертикальных рельсов, по которым, наверное, когда-то двигались какие-то

поезда. Но теперь только груды оплавленного металла висели между

закопченными стенами.

В одном из самых крупных зданий, вершина которого растрескалась и

поднималась в небо разорванными арками конструкции, в нескольких десятках

метров под поверхностью улицы мы нашли зал, огромный, как соборный неф, а

в нем маленькие камеры с окошками из прозрачной массы. Многие окна

потрескались. Все здесь было покрыто густой серебристой пылью. Лучи

фонарей увязали в ее клубах, поднимавшихся при каждом шаге, окутывавших

нас мерцающим облаком и оседавших на шлемах и скафандрах. Далее

открывалось воронкообразное углубление, похожее на направленную вниз

раковину, словно открытый колодец шахтного вентилятора. Несколькими

этажами ниже, посреди поваленных друг на друга кронштейнов и лебедок, на

каменных плитах лежали обуглившиеся корпуса машин. Их было несколько

десятков; расположенные по прямой линии друг за другом, они чернели, как

позвонки какого-нибудь чудовища. Сверху и по бокам у них выступали

оплавленные сегменты, похожие на поломанные крылья.

Мы медленно двигались от одного здания к другому, пока не пришли к

пустырю, окружавшему кратер. Здесь ученые принялись исследовать радиацию с

помощью ионизационных камер и счетчиков Гейгера. От кратера отходило

несколько глубоких рвов, загроможденных грудами шлака и металлических

натеков. Удаляясь все больше от центра взрыва, мы дошли до первых частично

уцелевших зданий.

Здесь, очевидно, когда-то была температура, равная температуре Солнца.

Всю поверхность отлогого склона покрывали мелкие пузыри стекловидной

массы, застывшей в момент кипения. Мы обратили внимание, что в двух местах

стена была гладкой и слегка вогнутой. В лучах мощного фонаря,

направленного так, чтобы свет падал почти параллельно поверхности, на

шершавом фоне проступали два стертых силуэта, заостренных кверху, словно

тени в высоких капюшонах. Один сильно наклонялся вперед, словно падая,

другой скорчился, как бы присев и втянув голову в плечи. Ростом обе тени

были чуть выше метра. Сравнение с человеческими существами было вызвано,

очевидно, больше игрой воображения, чем тем, что мы видели на поверхности

откоса: попросту там было два пятна, которые могли вовсе и не быть

чьими-либо тенями, но ученые занялись их подробным исследованием. Они

фотографировали пятна в различном освещении, измеряли радиоактивность в

пределах их контуров и вокруг них; Арсеньев даже послал Солтыка на ракету

за пластичным материалом для оттисков, но и после пятичасового ожидания мы

не получили никаких результатов. Возможно, что в момент взрыва перед

откосом стояли два существа: перед тем как испариться в температуре

миллион градусов, их тела заслонили часть стены от непосредственного

действия жара. Но так как мы не могли представить себе даже очертаний или

роста этих существ и не знали, на какой высоте произошел взрыв, в нашем

распоряжении не было никаких данных для решения этой загадки.

Чтобы не слишком затягивать наше пребывание в мертвом городе, мы

разбились по двое, и каждая двойка должна была подробно исследовать хотя

бы один район.

Арсеньеву и мне досталась большая площадь, покрытая лесом

потрескавшихся колонн, стоящих дыбом плит, опор, исковерканных мостовых

конструкций, с путаницей узких, засыпанных грудами песка дорог,

проложенных в выемках среди крутых гладких куполов. Все это светилось

слепым блеском и было погружено в полное безмолвие, только в огнях наших

фонарей в полумраке у самой земли оживали клубки теней.

Взобравшись на высокую насыпь, покрытую волнами застывшего металла, мы

увидели что-то, похожее на огромные грибы с плоскими шляпками, -

несомненно, остатки каких-то машин. В глубине на освещенном фоне темным

силуэтом выделялось высокое здание. Оно привлекло наше внимание, так как,

в противоположность всему вокруг, было погружено во мрак. Мы обошли его и,

не найдя никакого входа, высверлили в фундаменте шпуры, чтобы заложить

заряды фульгурита. От взрыва получился звездообразный пролом, через

который мы проникли внутрь. Поднявшись по обломкам разбитой колонны, мы

очутились в обширном зале. Он был усыпан металлическими черепками,

смешанными с чем-то, похожим на куски меха. Это были перегоревшие остатки,

которые при первом же прикосновении превращались в пепел. Посреди зала

стояла четырехгранная колонна с двумя круглыми отверстиями: внутри она

была пустая и напоминала что-то вроде шахты. На стенах торчали короткие,

загнутые книзу крючки. Мы спустились по этой шахте на несколько метров и,

пробившись сквозь груды обломков, очутились в настоящем лабиринте низких и

узких коридоров: одни шли лучеобразно, другие спиралью, пересекаясь с

первыми под углом. Здесь было совершенно темно. При свете фонарей мы

увидели на стенах вертикальные ниши. В них торчали наклонные треугольные

полки с частыми мелкими отверстиями. В этих отверстиях, на перегородках

ниш и под ними лежали груды серебристых зернышек, таких же, как и те,

которые я когда-то принял за металлических насекомых. Арсеньев

предположил, что это помещение что-то вроде архива или библиотеки. Следуя

его примеру, я тоже наполнил себе карманы металлическими зернышками, и мы

пошли дальше.

Мы не боялись заблудиться, так как гирокомпасы безошибочно отмечали

каждый поворот, каждое изменение в направлении пути. Некоторые коридоры

были настолько узки, что мы не могли пройти по ним, другие расширялись

куполообразно, образуя шарообразные камеры, напоминающие выдутые из

металла пузыри. Проблуждав по подземелью почти час, мы возвращались на

поверхность сначала по крутому коридору, потом по просторному залу. Пол

его был выложен гладкими черными плитками, покрытыми тонким слоем пыли.

Случайно направив свет в сторону, я увидел на серой поверхности полоску

темных пятен, и мы тотчас же свернули туда.

На запыленных плитах виднелись эллиптические отпечатки диаметром

сантиметра по четыре. Они были похожи на отпечатки ходуль, заканчивавшихся

овальными подковами. Арсеньев измерил расстояние между двумя следами: оно

равнялось шести сантиметрам. Мы пошли за ними по длинной, спускавшейся

вниз галерее, которая постепенно суживалась, пока не превратилась во

что-то вроде коридора с наклонными друг к другу стенками. Пыль иногда

исчезала, след терялся, но другой дороги не было, и мы шли дальше. Вдруг

коридор круто повернул. Гладкие стены упирались в скалу. Внизу, среди ее

складок, открывался черный зев; перед самым зевом грунт был покрыт слоем

затвердевшего серо-коричневого ила. Следы, отмеченные овальными

углублениями, вели вглубь темного отверстия. Мы решили идти дальше, пока

это будет возможно.

Пришлось двигаться на четвереньках. Стены естественного коридора

состояли из монолитной скалы со слабым рельефом. Когда-то здесь, вероятно,

струился подземный родник; в более узких местах, где струя била с большой

силой, стены были словно отполированы. На твердом, как кость, дне то

здесь, то там виднелись овальные отпечатки. Раз-другой застучали по шлемам

мелкие камешки, осыпавшиеся с потолка. Наконец стало так тесно, что нельзя

было двигаться даже на четвереньках. Потолок состоял из темного камня

вроде базальта, прорезанного глубокими трещинами. Арсеньев, который был

впереди, осветил коридор в том месте, где он суживался.

- Там просторней, - сказал он и попробовал пролезть, но тотчас же

попятился, так как едва не застрял между глыбами. Ему удалось втиснуться с

моей помощью только тогда, когда он снял рюкзак и лучевое ружье. Я пролез

вслед за ним, оставив рюкзак под плоским скалистым выступом.

Мне, как более худому, пролезть удалось легче. Некоторое время было

совсем темно. Вдруг почва заколебалась, что-то больно ударило меня по

ноге. Я с силой рванулся вперед и попал в пространство пошире. Раздался

негромкий протяжный гул, потом шум от падения груды камней - и снова

наступила тишина.

Вспыхнул свет. Здесь было столько места, что мы могли стоять рядом.

Арсеньев осветил отверстие коридора. В глубине чернела каменная стена.

Произошел обвал, мы были засыпаны.

- Фульгурит, - приказал Арсеньев. У меня в кармане было несколько

зарядов этого взрывчатого вещества; я подал их ему. Он, в свою очередь,

сунул руку в карман за капсюлями и подрывным кабелем. Фонарь он повесил

себе на грудь; в отраженном от скалы свете мне было видно его лицо за

стеклом шлема. Вдруг он вздрогнул и остолбенел. Ощупал один карман,

другой, потом взглянул на меня. В глазах у него я увидел то, чего никогда

до сих пор не замечал за этим смелым человеком: обыкновенный страх.

Это продолжалось лишь секунду. Он опустил глаза.

- У вас нет капсюлей? - спросил он.

- Нет.

- У меня тоже. Должно быть, выпали, когда я полз.

Фульгурит - вещество, совершенно безопасное в обращении. Без

специальных капсюлей он не взрывается, даже если бросить его в огонь.

Четыре наших заряда были теперь бесполезны: немного сероватого теста - вот

и все.

Арсеньев молча повернул, и мы пошли вглубь коридора. Коридор шел

извилисто. Я считал шаги: двадцать, потом резкий поворот, и коридор

расширился. Свет ударил в скалу.

Мы стояли в небольшой пещере, сплюснутой, как змеиный череп. В ширину

она была шагов восемь. Я ударил топориком. Замурованное пространство не

дрогнуло. "Это русло подземного родника, - лихорадочно думал я, - вода

должна была уходить куда-то, нужно поискать лучше".

Тут я увидел, куда уходила вода. Когда-то подземное русло шло дальше,

но сверху сполз отвесный обломок скалы и вклинился в коридор с такой

силой, что по стенкам вокруг него разбежалась тонкая сетка трещин. Под

страшным давлением сверху обломок плотно слился с окружающей породой и

теперь отличался от нее только несколько более темным цветом. Там, где он

уходил в дно пещеры, было немного песка, и я увидел на нем неглубокие

овальные отпечатки: это были последние следы, приведшие нас сюда. Дальше

они исчезали под преградой, которую мы не могли одолеть.

- Этого я не предвидел... - тихо, сквозь сжатые зубы проговорил

Арсеньев словно себе самому и сел на камень. - Погасите фонарь, батарея

иссякнет. Она еще пригодится.

- Мы заперты.

- Знаю. Погасите фонарь.

Я послушался его, и темнота наступила так внезапно, словно на лицо села

черная птица. Я судорожно замигал, в глазах закружились желтые звезды.

Потом взглянул на светящийся циферблат часов. Прошло только четыре минуты,

а я думал - не меньше получаса.

Темнота рождала во мне тревогу. Я зажмурился, потом открыл глаза, но

ниоткуда не проникал даже слабый отсвет. Вдруг Арсеньев встал; я слышал,

как он ощупью обходит пещеру. Потом зажег свет и начал простукивать стены

острым концом топорика. Они везде отзывались каким-то однотонным тупым

звуком.

Мы вернулись в коридор и там тоже простукали стены и потолок. Еще раз

обследовали место обвала. В отверстие мог вползти только один человек, да

и то лишь по пояс. Я попробовал сдвинуть завалившие проход глыбы. Жилы у

меня напряглись, кровь зашумела в висках, но глыбы даже не дрогнули, - они

сидели крепко, словно сцементированные. Потом попробовал Арсеньев. В

тишине слышалось только наше ускоренное дыхание. Мы молча вернулись в

пещеру и сели у стены, погасив оба фонаря. Потом я вспомнил о топорике

Арсеньева: мой остался вместе с рюкзаком. Я зажег фонарь и кинулся в

коридор. Крепко упершись ногами, я начал бить в каменную баррикаду. Мелкие

осколки кварцита со звоном отскакивали от шлема.

- Перестаньте, - лениво промолвил Арсеньев. - Это бессмысленно.

Я описывал круги блестящей сталью, бил изо всех сил. Камень взвизгивал,

но не поддавался. Осколки летели в воздух. Я стал ударять сильнее - меня

обуяла ярость - и замахнулся так, что чуть не упал. Вдруг рукоятка выпала

у меня из рук. Никому не нужное острие звякнуло о камень и упало. Топорик

сломался у самой головки.

Я вернулся к Арсеньеву.

- Глубоко мы? - спросил я, когда дыхание немного успокоилось.

- Метров пятнадцать.

Мы молча сидели во мраке. Минут через двадцать мне стало казаться, что

я недостаточно тщательно обследовал одну из стен коридора; быть может,

там, за тонкой перегородкой, найдется какой-нибудь проход, дорога, ведущая

на свободу... Я вскочил и зажег фонарик. Его блеск ослепил меня и тут же

разбил последние надежды: мы хорошо обследовали скалу - в ней нет никаких

отверстий, никакой щели, ничего, ничего!

- Садитесь, - вяло произнес Арсеньев. - Садитесь. - Он прирос к стене

большой неподвижной тенью. - И погасите фонарь... он уже бледнеет...

Действительно, свет несколько ослабел. Нужно было сменить батарею, но

она была там, в рюкзаке.

Я внимательно посмотрел на пылавшую в лампочке вольфрамовую нить,

погасил фонарик и тяжело опустился на камень. Я уже не мог смотреть на

часы. Было шесть; вот уже полтора часа, как мы засыпаны.

Я прижался шлемом к скале. Глухая, щемящая тишина...

Понемногу мы привыкли к темноте. Все кругом, казалось, замерло, и меня

постепенно начало клонить ко сну. Утомленные мускулы требовали покоя. За

последние сутки я очень много работал и даже глаз не сомкнул: откапывал

щебень, вел автомобиль по грудам развалин...

...Вдруг я проснулся с мыслью, что мне нужно что-то сделать: сменить

батарею в фонаре. Окончательно очнувшись, снова подумал об этом и

рассердился сам на себя. Решил взять себя в руки: закрыл глаза и улегся

Blog

Stanislaw Lem. Astronauci (1951)