Эволюция приказной системы московского государства накануне и в эпоху смуты
| Вид материала | Документы |
- Для обсуждения на конференцию выносятся следующие вопросы: эволюция теории социального, 30.74kb.
- Эволюция налоговой системы, 452.79kb.
- План. Понятие и причины Смуты Хронограф Смуты > Люди на фоне эпохи Уроки мутного времени, 48.53kb.
- Эволюция института условно-досрочного освобождения в российском законодательстве (теоретический, 487.31kb.
- Эволюция повседневной культуры московского дворянства в ХVIII первой половине ХIХ, 1149.8kb.
- A. M. Горького Кафедра истории России Программа курса, 154.93kb.
- Эволюция учения о домостроительстве в контексте формирования экономической системы, 847.92kb.
- Статья представляет собой критический анализ концепта «политическая глобализация», 334.22kb.
- «О ходе реализации комплексного проекта модернизации в Опочецком районе», 127.59kb.
- Турфирма аничков мост, с-петербург, ул. Садовая 22, 4 этаж, офис «406», 24.41kb.
II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во Введении определяются актуальность темы, сформулированы объект и предмет исследования, его хронологические рамки, степень научной разработанности, определены цель и задачи работы, а также излагается методологическая основа произведенного исследования, раскрывается научная новизна и практическая значимость работы.
Первая глава «Историография истории приказной системы» диссертации посвящена рассмотрению историографии приказного строя. Изучение приказной системы Московского государства имеет в отечественной исторической науке длительную традицию. К настоящему времени историография приказного строя насчитывает сотни трудов. Интерес к истории приказов на протяжении XVIII – XX вв. не был равномерным. В соответствии с предлагаемой диссертантом периодизацией историографии проблемы глава имеет деление на пять разделов.
Первый параграф главы («Историография приказной системы середины XVIII – начала 40-х гг. XIX в.») посвящен начальному этапу историографии приказной системы. Это было время написания первых работ, по необходимости имевших общий, обзорный характер. Наибольшая активность в изучении истории приказов пришлась на последнее десятилетие XVIII в. и первые годы XIX в. Самой значимой для данного этапа разработки проблемы стала опубликованная в 1791 г. работа Г.Ф. Миллера «Московские и другие старинные приказы». В данный период ученые впервые обратились к изучению истории приказной системы, которая на этом этапе рассматривалась именно как система9. Мы не имеем за эти десятилетия ни одного труда, посвященного истории какого-нибудь отдельно взятого приказа. Авторы далеки также от мысли различать разные этапы в истории развития приказной системы, которая выглядит в их работах довольно статичной. Конец XVIII – первая треть XIX вв. стали временем первоначального сбора, накопления и систематизации сведений об истории государственных учреждений XVI – XVII вв., причем исследователи использовали пока наиболее доступные источники. Для работ указанного периода свойственно отсутствие полемичности, столь характерной для исследований последующего времени.
Во втором параграфе («Изучение приказного строя в работах 40 – 80-х гг. XIX в.») рассматривается изучение приказного строя в исторических трудах 40 – 80-х гг. XIX столетия. Своеобразным «водоразделом», ознаменовавшим начало нового этапа в историографии приказного строя, стала публикация в 1844 г. исследования К.А. Неволина «Образование управления в России от Иоанна III до Петра Великого». Итог развития историографии приказных учреждений за 40-80-е гг. XIX в. был подведен в изданной в 1882 г. диссертации В.О. Ключевского «Боярская дума древней Руси». Характерной чертой этого периода является обращение историков не только к изучению приказного строя в целом, но и к отдельным учреждениям и более частным проблемам. Обусловлено это было быстрым расширением доступной исследователям источниковой базы. Безусловным достижением ученых этого периода стала разработка «вотчинной теории» происхождения Московского государства и его властных структур10. Однако нельзя не отметить того, что вокруг истории государственных органов допетровской Руси в эти десятилетия начинается спор между «западниками» и «славянофилами», приобретающий довольно заметный политический оттенок11. В результате нередко страдала объективность, поскольку порой история приказов выступала лишь в качестве материала для доказательства правильности заранее принятой исторической концепции. Еще одной особенностью указанного периода в историографии приказной системы было то, что разрабатывалась она почти исключительно учеными-юристами, составившими постепенно целое направление в исторической науке12. Это обстоятельство накладывало свой отпечаток на развитие историографической ситуации, зачастую придавая выводам исследователей того периода известный догматизм.
Третий параграф главы («Историография приказной системы конца XIX – начала XX вв.») посвящен историографии приказной системы рубежа XIX – XX вв. В изучении приказного строя Московского государства это был едва ли не наиболее продуктивный период. Начало нового этапа в развитии историографии приказной системы условно относится к 1888 г., когда была опубликована магистерская диссертация Н.П. Лихачева «Разрядные дьяки XVI века», сразу ставшая знаковым явлением в разработке проблемы, причиной чему стал филигранный предметный источниковый анализ материалов приказного делопроизводства. С конца 80-х гг. XIX в. исследование истории приказов XVI – XVII вв. становится делом преимущественно специалистов-историков и архивистов. На рубеже 80 – 90-х гг. XIX столетия историей системы управления Московского государства занимались ученые, которым удалось внести в разработку вопроса самый значительный вклад: Н.П. Лихачев, С.Ф. Платонов, П.Н. Милюков, В.Н. Сторожев, Н.Н. Оглоблин. Несколько позже выступают с первыми работами по истории приказной системы С.К. Богоявленский, С.Б. Веселовский, И.Я. Гурлянд, С.А. Белокуров, С.А. Шумаков. Господствующим принципом в работах перечисленных исследователей стала кропотливая работа в архивных хранилищах, выявление новых источников и сведений, что позволило в значительной степени уточнить существовавшие представления как об отдельных приказах, так и о приказной системе в целом, а также опровергнуть господствовавшие в предшествующий период схемы, имевшие преимущественно умозрительный характер. Указанный период в историографии приказной системы длился около 30-ти лет; черта под ним была подведена революционными событиями 1917 года. Особенностью историографии указанного периода была ее большая полемичность, причиной которой был оживленный интерес исследователей к проблеме истории приказов13.
В четвертом параграфе первой главы диссертации («Вопросы истории приказной системы в советской историографии 20 – начала 50-х гг. XX в.») рассматривается период 20 – начала 50-х гг. XX в., ставший временем заметного спада интереса исследователей к истории приказного строя. Основным направлением в отечественной исторической науке этих десятилетий стало изучение истории классовой борьбы и социально-экономической истории, в то время как исследование властных структур «феодальной надстройки» актуальным не признавалось. Лишь концу этого историографического этапа, со второй половины 40-х гг. XX в., стало заметно некоторое оживление интереса к истории приказов, выразившееся, в частности, в защите диссертаций по указанной тематике14. В этот период продолжали работу над историей приказного строя такие видные специалисты по истории приказного строя, как С.К. Богоявленский и С.Б. Веселовский.
Заключительный, пятый параграф главы («Изучение истории приказного строя в трудах второй половины XX – начала XXI вв.») охватывает вторую половину XX – начало XXI века. Знаковым явлением в историографии этого периода стала статья А.А. Зимина «О складывании приказной системы на Руси», опубликованная в 1954 г.15 Эта работа породила активную полемику по вопросу о происхождении и времени возникновения приказов. Это, в свою очередь, привело к написанию ряда работ обобщающего характера. Наиболее значительным монографическим исследованием по истории приказной системы в тот период стала работа А.К. Леонтьева «Образование приказной системы управления в Русском государстве»16. В те же годы начинается активное источниковедческое изучение материалов приказного делопроизводства. Основоположником этого направления в советской исторической науке по праву можно назвать В.И. Буганова17.
После временного спада активности в изучении приказного строя, пришедшегося на 70-е гг. XX в., в историографии проблемы начался новый этап, продолжающийся до настоящего времени. История приказов становится объектом исследования в многочисленных работах и диссертациях. Широкой остается проблематика, затрагиваемая в этих трудах: происхождение приказов (Ю.Г. Алексеев)18, персонал приказных учреждений (Н.Ф. Демидова, А.П. Павлов)19, история отдельных приказов (Н.М. Рогожин, С.Е. Князьков)20, история приказной системы в целом (К.В. Петров)21, приказное делопроизводство и государственное управление (Н.М. Рогожин)22.
В историографии приказного строя выделяется несколько тем, пользовавшихся наибольшим интересом ученых. Самое пристальное внимание вызывал период складывания приказной системы. Много источниковедческих работ было посвящено также материалам приказного делопроизводства23. В меньшей степени остаются изученными вопросы истории отдельных приказов, а также социального и служебного статуса приказных служащих. Наконец, практически нет работ, в которых рассматривалось бы состояние всей системы приказов на отдельном историческом отрезке. Гораздо чаще мы сталкиваемся с попытками обобщения всей истории приказов. При этом, как правило, выводы, сделанные на материалах одной эпохи переносятся на всю историю приказной системы. Соответственно, по мнению автора настоящей работы, на повестке дня стоит (помимо дальнейшей разработки внешней и внутренней истории отдельных приказов), создание «горизонтальных срезов» с целью дать характеристику приказного строя для ограниченного временного отрезка.
Вторая глава диссертации - «Источники по истории приказного строя Московского государства конца XVI – начала XVII вв.» посвящена анализу источников по истории приказного строя Московского царства. Скудость источниковой базы, которая понесла огромные потери уже в XVII в., отмечается практически всеми исследователями российской истории XVI – первой четверти XVII столетий. Значительная часть сохранившихся источников была опубликована еще в XIX в. Однако и давно введенные в научный оборот источники, при внимательном их анализе, помогают в значительной степени скорректировать бытующие представления об истории приказного строя. Этот тезис находит подтверждение в первом параграфе второй главы («Нарративные источники по истории приказной системы»), в котором рассматриваются с источниковедческих позиций повествовательные источники второй половины XVI – середины XVII вв. по истории приказного строя: «Записки» Генриха Штадена, трактат Джильса Флетчера, сочинение Жака Маржерета, труды Адама Олеария и подьячего Григория Котошихина. Подвергнуты были в процессе исследования анализу и анонимные источники – недавно ставшие достоянием научной общественности «Писаные законы России», а также опубликованная еще в 1841 г. «Записка о царском дворе».
Практически все нарративные источники, в которых уделялось внимание описанию приказов, имеют иностранное происхождение («Записка о царском дворе» и сочинение Котошихина писались русскими людьми, но для иностранного читателя). Эта специфика проанализированных источников придает им особенную историческую ценность: для иностранного наблюдателя приказная система была явлением оригинальным, и потому достойным подробного описания. Ни один нарративный источник российского происхождения столь целостной картины состояния приказной системы не дает. Разумеется, для иностранного наблюдателя далеко не все стороны административного быта Московского государства были открыты и понятны. В этом отношении сочинения Дж. Флетчера и Ж. Маржерета несколько уступают прочим проанализированным произведениям. Вместе с тем, иностранные очевидцы событий XVI – XVII вв. сумели зафиксировать немало ценных наблюдений. Так, в частности, почти полным может считаться описание приказной системы 60-х гг. XVI в., данное опричником Г. Штаденом.
Наиболее же информативными и ценными должны быть признаны сочинения, вышедшие из-под пера россиян или иноземцев – российских подданных. К ним должны быть отнесены И. Фомин, А. Власьев (предполагаемые авторы «Писаных законов России» и «Записки о царском дворе»), а также Г. Котошихин. Эти люди отлично знали приказную систему «изнутри», но излагали ее устройство заинтересованному внешнему наблюдателю. Поэтому в написанных ими сочинениях объединились два важнейших фактора, определяющих информационную ценность данного вида источников – интерес иностранца и осведомленность туземца. В ходе исследования удалось установить также, что перечисленные сочинения не существовали изолированно друг от друга (исключение составляют, пожалуй, лишь «Записки» Штадена). Публикация трактата Дж. Флетчера способствовала появлению «Писаных законов России»; Ж. Маржерет в своих «Записках» опирался на оба вышеназванных источника. «Записка о царском дворе», написанная в 1605 г., возможно, побудила шведские власти дать заказ на написание книги Г. Котошихину, а одним из источников А. Олеария стали «Писаные законы России».
Нужно констатировать, что показаниям нарративных источников следует относиться с большим вниманием. К сожалению, сталкиваясь со случаями, когда источники противоречат теоретическим построениям, исследователи обыкновенно выносят обвинительный вердикт автору источника, который якобы понимал современную ему ситуацию хуже, чем ученые, живущие через несколько столетий. Именно этим обстоятельством объясняется господство в исторической науке неверной схемы складывания системы четвертных приказов. Исследователи затратили массу сил для того, чтобы доказать, что четвертные приказы были самостоятельными ведомствами уже в середине XVI в. При этом совершенно правильное указание Дж. Флетчера на то, что четвертными на момент его пребывания в Москве (1588 – 1589 гг.) были, собственно, Посольский, Разрядный, Поместный приказы и Казанский дворец, трактовалось как ошибочное24.
Второй параграф второй главы («Делопроизводство московских приказов как источник по истории приказной системы») посвящен характеристике материалов делопроизводства московских приказов, которые стали основным по объему и значению источником при изучении истории приказного строя эпохи Смуты. В ходе работы удалось в значительной мере скорректировать бытующие представления о времени и обстоятельствах составления некоторых из них. В частности, удалось установить, что боярский список 1611 г. (по крайней мере, в части, содержащей список дьяков) составлялся и функционировал в лагере I Ополчения уже весной 1611 г. Уточнить служебные биографии многих дьяков позволило определение времени сбора их подписей для удостоверения «утвержденной грамоты» царя Михаила Федоровича. Существующее убеждение, согласно которому дьяки ставили свои подписи на грамоте в 1613 г., не подтверждается: оформление этого документа произошло в конце 1616 г. Приняв во внимание время и особенности составления разрядных книг (и сопоставив их данные с другими источниками), мы смогли также внести серьезные коррективы в историю судных приказов. В частности выяснилось, что в самом начале царствования Федора Ивановича был упразднен Московский судный приказ, восстановленный в дальнейшем только при Борисе Годунове. Уточнить историю приказной системы позволяют и находки в неопубликованных материалах приказного делопроизводства. Например, время учреждения Кабацкого приказа оказалось отодвинуто назад на три года.
Значительные документальные потери в подлинном делопроизводстве приказов начала XVII в. отчасти компенсируются особенностями делопроизводственной практики московских приказов. При осуществлении межведомственной переписки приказ-отправитель всегда сохранял в своем архиве черновой вариант отправляемой памяти или отписки. Таким образом, практически любой документ межведомственной переписки существовал в двух экземплярах – в виде черновика в приказе-отправителе и в беловом варианте в приказе-адресате. Это увеличило для документов XVII в. шансы сохраниться до настоящего времени. Поэтому, например, погибший архив приказа Казанского дворца можно хотя бы отчасти реконструировать по памятям и отпискам, отложившимся в архивах других приказных учреждений.
Содержащаяся в текущих делопроизводственных материалах московских приказов информация имеет большое научное значение. По материалам переписки приказов между собой или с администрацией подведомственных территорий можно составить представление о границах компетенции того или иного учреждения, о делах, передававшихся на рассмотрение центральных властных органов. Приказные дела содержат в себе много информации биографического плана. В начале XVII в. в делопроизводственной практике почти еще не был распространен принцип, по которому при переписке называли лишь имя руководителя приказов, прочих дьяков определяя собирательно – «с товарыщи». Обыкновенным было правило, когда в начале памяти или отписки перечислялись поименно все руководители приказа-адресата, например – «боярину Борису Михайловичю Салтыкову да дьяком Ивану Болотникову, да Богдану Кашкину, да Патрекею Насонову». В сочетании с непременной датированностью памятей и отписок, это дает нам возможность значительно уточнять списки приказных руководителей. Привлечение материалов приказного делопроизводства позволяет расширить наши представления о биографиях дьяков XVI – XVII вв.
Глава третья – «Эволюция приказного строя в XVI – начале XVII вв.» - содержит в себе результаты исследования развития приказной системы в XVI – начале XVII вв., давая возможность составить представление о состоянии системы центральных органов к началу Смутного времени. В первом параграфе главы («К вопросу о зарождении приказного строя в системе дворцовых учреждений») предпринята попытка решения дискуссионного вопроса о корнях и времени зарождения приказной системы. Утвердившееся в историографии с XIX столетия мнение о том, что обеспечение иностранных миссий провиантом и оформление полных и докладных грамот на холопов было сосредоточено с конца XV в. в руках дьяков почтового ведомства – Ямского приказа25 – опровергается при анализе источников. Эти функции возлагались на дьяков, несших службу в системе дворцового ведомства – на Сытенном и Кормовом дворах и в ведении постельничих. Для XV – XVI вв. обороты «ямской дьяк» и «дворцовый дьяк» были синонимичны. Сделанное наблюдение позволяет пересмотреть концепцию, согласно которой колыбелью приказной системы на рубеже XV – XVI вв. была государева Казна (ранее считалось, что ямские дьяки, оформлявшие полные грамоты, служили в Ямском приказе и подчинялись казначеям). То, что ранее всего в источниках начинают встречаться упоминания о ямских (дворцовых) дьяках, выполнявших к тому же важные общегосударственные функции, свидетельствует о том, что истоки приказного строя следует искать в государевом Дворце26.
Во втором параграфе третьей главы («Оформление приказной системы в царствование Ивана Грозного») рассматривается эволюция системы приказов в годы царствования Ивана Грозного. Игравшие на протяжении всей первой половины XVI в. большую роль так называемые «областные дворцы», создававшиеся для управления делами ликвидировавшихся уделов, прекратили существование несколько позже, чем считалось. Последние упоминания о Тверском и Рязанском дворцах относятся ко времени опричнины. 60-е гг. XVI в., а не период правления т.н. «Избранной рады», стал временем окончательной замены территориального принципа управления отраслевым, что вполне отвечало централизаторским усилиям администрации Ивана Грозного. Общей участи удалось избежать лишь Нижегородскому дворцу, который в связи с присоединением Казанского и Астраханского ханств был преобразован в приказ Казанского дворца и вплоть до конца царствования Михаила Федоровича оставался единственным приказом территориальной компетенции. Первые прямые указания на существование многих приказов относятся к 50 – 60-м гг. XVI в.; некоторые ведомства возникли в годы Ливонской войны и были вызваны к жизни порожденными ею обстоятельствами. Одним из таких приказов стал Пушкарский, именовавшийся также эпизодически Городовым и Засечным. Административными преобразованиями ознаменовалось также последнее десятилетие правления Ивана IV, когда царь создал для управления делами его «особого двора» и удела отдельные приказы, дублировавшие соответствующие учреждения «земщины». Именно тогда была заложена основа системы судных приказов.
В заключительном, третьем параграфе главы («Эволюция приказной системы в конце XVI – начале XVII вв.») характеризуется заключительный этап формирования ядра приказной системы, пришедшийся на период правления и царствования Бориса Годунова. Вскоре после смерти Ивана Грозного дворовые приказы его удела были ликвидированы, а система судных приказов дополнилась новыми учреждениями (всего их стало четыре – Владимирский, Московский, Рязанский, Дмитровский). Появились некоторые новые приказы, в частности – Иноземский (источники показывают его тождественность Панскому приказу). Однако главным достижением администрации Бориса Годунова стала административно-финансовая реформа, в ходе которой в конце XVI в. появились самостоятельные приказы – четверти. До этого момента, вопреки распространенному мнению, четверти не представляли собой ни самостоятельных учреждений, ни даже автономных отделений других приказов. Сбор четвертных доходов возлагался до конца XVI в. не на учреждения, а на «кормленых» или «четвертных» дьяков. Соответственно, четвертью именовался приказ, во главе которого в тот момент стоял такой четвертной дьяк. Свои четвертные полномочия такие дьяки сохраняли при переходе из приказа в приказ. Поэтому в отношениях с податным населением возглавляемый таким дьяком приказ именовали обыкновенно по имени его руководителя, например – «четверть Андрея Щелкалова», хотя фактически эта четверть была ни чем иным, как Посольским приказом. Результатом реформы правительства Бориса Годунова стало оформление особых, не связанных с другими ведомствами, четвертных приказов, номенклатура которых в царствование Бориса Федоровича оформилась в том виде, в котором просуществует до конца XVII столетия (Новгородская, Владимирская, Галицкая, Костромская, Устюжская четверти). В итоге к Смутному времени приказная система подошла вполне оформившейся в составе приблизительно 25-ти самостоятельных центральных учреждений.
Четвертая глава диссертации – «Классификация и иерархия приказных учреждений конца XVI – начала XVII вв.» - содержит в себе попытку классификации приказных учреждений начала XVII в., а также опыт реконструкции иерархии приказов рубежа XVI – XVII вв. В первом параграфе («Опыт классификации приказов рубежа XVI – XVII столетий») предлагается следующая классификация приказов начала XVII в. В самом общем виде они подразделяются на государственные, дворцовые и патриаршие (при этом необходимо помнить, что деление центральных ведомств на государственные и дворцовые в начале XVII в. носит достаточно условный характер). Государственные приказы, в свою очередь, подразделяются на следующие группы:
- «государствообразующие» приказы (Разрядный, Посольский, Поместный);
- «сословные» приказы (Стрелецкий, Иноземский (Панский), Пушкарский (Городовой), Ямской, Казачий);
- приказы преимущественно судебной компетенции (Разбойный, Старый и Новый Земские дворы, Холопьего суда, Владимирский, Московский, Рязанский, Дмитровский судные);
- финансовые приказы (Большого прихода, Кабацкий, Новгородская, Нижегородская, Владимирская, Галицкая, Костромская, Устюжская четверти);
- приказ территориальной компетенции (приказ Казанского дворца).
Параллельно складыванию приказной системы происходило и установление иерархичности в статусе центральных ведомств, которая подвергнута анализу во втором параграфе («К вопросу об иерархии приказов второй половины XVI – первой трети XVII вв.») главы. Реконструировать иерархию приказных учреждений можно, опираясь на источники, в которых встречаются перечни приказных дьяков или списки приказов. К числу таких источников можно отнести: сохранившиеся в составе разрядных книг росписи походов русских царей; списки дьяков, назначавшихся участвовать в аудиенциях иностранным послам; росписи дьяков, участвовавших в патрулировании столицы («дьяки в объездах»). Необходимую информацию удается почерпнуть также в боярских списках конца XVI – начала XVII вв. и в «утвержденных грамотах» царей Бориса Годунова и Михаила Романова. Интересные сведения дают также перечни приказных ведомств в нарративных источниках. Привлечение перечисленных источников позволяет восстановить для периода Смуты иерархию приказов приблизительно в следующем виде (по мере убывания значимости): Разрядный, Посольский, Поместный, Большой дворец, Казанский дворец, Большой приход, четвертные приказы, Кабацкий, Стрелецкий, Панский, Пушкарский, Разбойный, Казенный двор, судные приказы, Ямской, Холопьего суда, Казачий, Челобитный, Земский двор, Конюшенный.
Оформившись в своих основных контурах к началу XVII в., приказная система подверглась испытанию на прочность в годы Смуты. Анализ источников позволяет сделать вывод о том, что приказный строй Московского государства оказался достаточно крепок и эффективен. Пятая глава исследования («Очерки истории государственных приказов эпохи Смуты»), в соответствии с намеченной в предыдущей главе классификации, посвящена анализу состояния и деятельности государственных приказов в годы Смуты. В пяти разделах этой главы подвергнуты анализу, соответственно, разные группы приказов. В первом параграфе («Разрядный приказ в начале XVII в.») речь идет о деятельности одного из головных ведомств Московского государства - Разряда, которая может быть признана интенсивной. Его внутренняя структура, к началу Смуты уже вполне оформившаяся и состоявшая из четырех столов – Московского, Новгородского, Денежного и Приказного, просуществовала в этом виде до середины XVII столетия. Предположения ряда исследователей о том, что в начале XVII века из состава Разрядного приказа выделились в самостоятельные учреждения Московский и Новгородский разряды, опровергается источниками. Под этими названиями функционировали соответствующие столы Разрядного приказа. Не подтверждается и версия о существовании в Смоленске особого Смоленского Разрядного приказа (равно как и других «смоленских» приказов). Встречающиеся в источниках упоминания о них относятся к отделениям смоленской приказной (воеводской) избы.
Второй параграф пятой главы диссертации («Финансовые приказы в эпоху Смуты») посвящен анализу развития приказов преимущественно финансовой компетенции в эпоху Смуты. Система финансовых приказов в этот период приобрела законченный вид. Недолго существовавшая при Борисе Годунове Нижегородская четверть была упразднена в царствование Лжедмитрия I, вследствие чего четвертных приказов стало пять (Новгородская, Владимирская, Галицкая, Костромская и Устюжская чети). Важская четь, упоминания о которой эпизодически встречаются в документах 1605 – 1607 гг., не была на самом деле четвертным приказом: под этим названием в отдельных случаях фигурировал приказ Большого дворца. На исходе Смутного времени, около 1616 г., в условиях финансового кризиса, администрация царя Михаила Федоровича пошла на создание еще одного ведомства, задачей которого была организация сбора питейных пошлин – Кабацкого приказа (иначе именовавшегося Новой четью). Произошло это несколько раньше, чем прежде считалось – в 1616 г.
Существенные перемены Смутное время внесло в систему приказов судебной компетенции. Этим изменения стали предметом рассмотрения в третьем параграфе пятой главы исследования («Судные приказы в эпоху Смуты»). Дважды за время Смуты (при Лжедмитрии I и в период «междуцарствия») упразднялся Московский судный приказ. Окончательное утверждение этого ведомства в приказной системе произошло только в 1615 г. Два других судных приказа, Рязанский и Дмитровский, были упразднены окончательно; произошло это в царствование Василия Шуйского. Земский двор, разделенный при Борисе Годунове на два учреждения (Старый и Новый Земские дворы), был вновь объединен после московского пожара 1611 г., ввиду сокращения подведомственной территории (Земские дворы были наделены судебными функциями в отношении населения московского посада).
Изменения в системе государственных приказов начала XVII в. оказались минимальными. Были упразднены четыре приказа (Нижегородская четь, Рязанский и Дмитровский судные приказы, Новый Земский двор), причем их функции были перераспределены между другими учреждениями с аналогичным кругом компетенции. С другой стороны, появилось лишь два новых приказа – Кабацкий и Казачий. Их создание было реакцией государственного строя на экономический и социальный кризис Смутного времени. Для решения других, более частных проблем, постоянно функционирующих ведомств не создавали. Для этого создавались временные приказные комиссии, включавшие в себя, помимо приказных служащих, представителей духовенства, государева двора и купечества. Соответственно, в четвертом параграфе главы («Временные приказные комиссии эпохи Смуты») речь идет об этих временных приказных комиссиях. Экстраординарность, временность таких «приказов» подчеркивается составом их руководства: судьи, дьяки и подьячие, получавшие туда назначения, продолжали числиться на службе в своих прежних приказах. Некоторые из этих временных комиссий создавались для решения финансовых вопросов (сыск царской казны, сбор средств на выплату жалованья служилым людям). Временные комиссии создавались и для урегулирования имущественных конфликтов, ставших результатом потрясений Смутного времени. Один из таких «сыскных» приказов, созданный в 1618 г., в дальнейшем стал постоянно действующим учреждением («Приказ, что на сильных людей челом бьют»)27. Однако приобретение им статуса постоянного приказа произошло уже по завершении Смуты, за пределами изучаемого периода.
Отдельный, пятый параграф пятой главы диссертации (««Воровские приказы» Лжедмитрия II. К вопросу о времени создания Казачьего приказа») посвящен анализу вопроса о т.н. «воровских» приказах, созданных в лагере Лжедмитрия II в Тушино и продолжавших действовать позднее в Калуге. В историографии последних лет бытует мнение, согласно которому сторонники самозванца сумели воссоздать в своем подмосковном лагере практически полный аналог московской приказной системы. Нельзя не признать, что такие попытки действительно предпринимались. Однако источниками подтверждается функционирование лишь трех «воровских» приказов: Поместного, Большого дворца и Казанского дворца. Администрация самозванца не смогла скопировать существовавшую в Москве приказную систему, противопоставив трем десяткам московских приказов лишь три «воровских». «Приказная система» в Тушино и в Калуге была очень слабо обеспечена опытными кадрами. Эти властные органы никоим образом не могли компенсировать трех десятков приказов, работавших в Москве. Тушинцы предприняли попытку создать подобие московской приказной системы, однако эта попытка должна быть признана неудачной.
В шестой главе диссертации – «Дворцовые и патриаршие приказы на рубеже XVI – XVII вв.» - рассматривается система дворцовых и патриарших приказов в эпоху Смуты. В первом параграфе главы («Дворцовые ведомства в эпоху Смуты») рассматриваются приказные учреждения, являвшиеся в начале XVII в. фактически подразделениями приказа Большого дворца.
Это ведомство в рассматриваемый период оставалось одним из наиболее значимых приказных учреждений Московского государства. Приказ имел большое количество отделений, формировавшихся как по территориальному принципу (Новгородский дворец), так и по кругу подведомственных вопросов (Монастырский приказ, приказ Каменных дел, Кормовой и другие дворы). Удалось установить, что неоднократно упоминавшиеся в историографии Сокольничий и Ловчий приказы никогда не существовали в качестве самостоятельных учреждений: соответствующий круг дел находился в ведении Большого дворца.
В начале XVII в. в подчинении Большого дворца находились Аптекарская, Оружейная и Серебряная палаты, а также Постельничий приказ. Судьба этих дворцовых ведомств весьма показательна. В XVI в. учреждения, ответственные за изготовление и хранение предметов личного обихода государя, были тесно связаны с Казной. Однако постепенно, по мере того как эти приказы – палаты становились все более самостоятельными, их связь с Казенным двором постепенно ослабевала. При этом полностью самостоятельными приказами они не стали, перейдя под контроль Большого дворца и став фактически его отделениями. Представляется, что подобные перемены были вполне обоснованы, поскольку Казенный двор сам некогда был отделением Большого дворца. Большой дворец, т.о., оставался головным приказом, на который замыкалась вся система дворцовых учреждений XVI – начала XVII вв.
Вывод ряда отделений из подчинения Казенного приказа, однако, не означает полного упадка Казны на рубеже XVI – XVII вв. Состоянию и компетенции Казенного приказа и его отделений посвящен второй параграф шестой главы диссертации («Казенный двор и подчиненные ему учреждения»). В означенное время Казенный двор оставался главным хранилищем финансовых средств, остававшихся к концу года неизрасходованными на различные нужды. Казенный двор аккумулировал денежные средства других финансовых ведомств. С ним оставались тесно связаны ведомства печатника, Денежный двор и Таможенный приказ. В ходе исследования удалось установить, что Печатный приказ в начале XVII в. самостоятельного статуса не имел. Сбор печатных пошлин, подобно четвертным доходам XVI в., поручался не учреждению, а доверенному лицу государя. Наиболее часто печать вверялась посольским дьякам или руководителям Казенного двора. При этом, однако, уже с конца XVI в. наблюдается формирование особого штата служащих – подьячих, находившихся «у печати»; подьячие Посольского приказа, например, к сбору печатных пошлин отношения не имели даже тогда, когда печатником был судья Посольского приказа.
Третий параграф главы («Патриаршие приказы») содержит результаты исследования истории патриарших приказов конца XVI – начала XVII вв. Система патриарших приказов к началу Смутного времени была уже вполне сложившейся. Ее составляли три ведомства, именовавшиеся соответственно Патриаршими Разрядом (Судным приказом), Дворцом и Казной. Приказы Патриаршего двора оформились в систему, напоминавшую систему государевых приказов. Это сходство, однако, происходило не от подражания церковных административных структур государственным: приказные ведомства государева и митрополичьего дворов начали развиваться параллельно еще в XV в. Административные органы управления Русской православной церкви именовались приказами уже в середине XVI в., к концу того столетия их номенклатура уже вполне оформилась в том виде, в каком она просуществовала до конца XVII столетия. Важно отметить, что патриаршие приказы благополучно пережили длительный период «междупатриаршества» (1612 – 1619 гг.). Возвратившемуся из польского плена патриарху Филарету Никитичу досталась вполне работоспособная система патриарших приказов; считать отца царя Михаила Романова создателем этой системы нет оснований.
Последняя, седьмая глава диссертационного исследования («Дьяки московских приказов эпохи Смуты») посвящена рассмотрению штатов руководителей приказных учреждений эпохи Смуты – дьяков, профессионализму которых московские приказы в немалой степени были обязаны своей устойчивостью и эффективностью. Первый параграф этой главы («Состав дьяческих штатов московских приказов начала XVII в.») представляет собой опыт реконструкции состава дьяческих штатов в начале XVII в. Восстановив списки приказных руководителей в начале и конце царствования Бориса Годунова, в период правления Лжедмитрия I, при Василии Шуйском, во время междуцарствия, а также в разные периоды царствования Михаила Федоровича, мы получили возможность сделать определенные выводы. За время Смуты в столичных приказах прошло службу в чине дьяка менее 200 человек, причем одновременно во главе приказов состояло не более 50-ти дьяков. Такая численность приказных дьяков сохранялась на протяжении всей Смуты. Лишь в 20-е гг. XVII в. наблюдается небольшое увеличение их количества. Смены правительств, безусловно, оказывали влияние на состав приказного руководства, однако перемены в штатах далеко не всегда были значительными. Наиболее активно привлекали на дьяческую службу новых людей Борис Годунов, Василий Шуйский и патриарх Филарет Никитич. При Лжедмитрии, в период междуцарствия и в первые годы правления Михаила Романова смена управленческих кадров в приказах происходила значительно медленнее.
Важно отметить, что в переломный момент Смуты, во время «междуцарствия», московское дьячество повело себя вполне патриотично: подавляющая их масса примкнула к Народным Ополчениям. На стороне оккупационного режима остались лишь немногие дьяки, причем в основном это были бывшие сторонники Лжедмитрия II, перешедшие под знамена польского короля. В Тушино и в Калуге, ввиду отсутствия у них административного опыта, они не смогли воссоздать приказную систему по московскому образцу. Равным образом, они не сумели обеспечить нормальной работы государственного аппарата в оккупированной Москве. И, напротив, дьяки, перешедшие на сторону национально-освободительного движения, внесли свой вклад в дело освобождения столицы, воспроизведя в подмосковных лагерях Ополчений традиционную систему приказов.
Второй параграф главы («Просопографический портрет российских дьяков эпохи Смуты») представляет собой попытку на базе собранных данных составить своеобразный «коллективный портрет» московского дьячества эпохи Смуты. Мы можем констатировать, что дьяки начала XVII в. были связаны со служилым сословием не только приобретаемым статусом, но и происхождением. Большинство дьяков были выходцами из провинциального дворянства. Лишь десятая часть московского дьячества эпохи Смуты, по нашей оценке, происходила из неслужилых людей. Будущие дьяки в большинстве своем начинали карьеру подьячими, приобретая на этом этапе бесценный опыт приказной службы. Дворянское происхождение от службы в подьячих не освобождало. До пожалования подьячего в дьяки проходил обычно значительный промежуток времени, иногда – до 40 лет. Долгой была и служба в дьяческом чине. Некоторые из дьяков Смутного времени служили в этом чине свыше 30-ти лет. Общая же продолжительность приказной службы доходила до полувека. На практике это нередко означало, что приказной работе служилый человек отдавал всю свою самостоятельную жизнь, от выхода из разряда недорослей до наступления дряхлости или кончины.
Дьяки начала XVII в. были людьми обеспеченными. Многие из них владели поместьями и вотчинами, хотя размеры их владений, как и у прочих служилых людей, обыкновенно были ниже оклада. Зато внушительной компенсацией непрестижности (по понятиям эпохи) приказной работы были весьма высокие денежные оклады дьяков, в несколько раз превышающие оклады провинциальных детей боярских, из среды которых вышло большинство дьяков. Кроме того, служба в приказах открывала перед дьяком перспективы дальнейшего карьерного роста, хотя эти перспективы были довольно ограничены. Тем не менее, дьяк мог войти в состав Думы, получив чин думного дьяка. Немногим удавалось подняться выше – до чина печатника или думного дворянина.
Представляется, что перечисленные выше особенности происхождения, службы и имущественного обеспечения дьяков начала XVII в. не позволяют применить к ним термин «бюрократия». Дьячество, весьма малочисленное, в социальном плане принадлежало к породившему их служилому сословию, пользовалось соответствующими привилегиями и отбывало сословные повинности. Более оправданным было бы определять дьяков XVI – начала XVII вв. термином, порожденным самой эпохой – «приказные люди».
Основные выводы, сделанные при изучении приказного строя Московской державы начала XVII в., обобщены в Заключении.
1. Основой для формирования приказной системы, ее «колыбелью» на рубеже XV – XVI вв. стало головное учреждение дворцового великокняжеского управления – Большой дворец. Доказательством этому является раннее появление в административной системе Московского княжества ямских дьяков, служивших в дворцовом ведомстве, а не в Казне, как считалось ранее. Дворцовая система управления, в фундаменте которой лежал по преимуществу территориальный принцип, окончательно уступила место отраслевому (приказному) стилю управления лишь в годы опричнины.
2. Сложившаяся в течение XVI в. приказная система сумела достаточно оперативно и эффективно дать ответ на вызовы Смутного времени. На протяжении всей Смуты функционировала дипломатическая служба, представленная Посольским приказом; не прекращал своей деятельности по наделению служилых людей земельными угодьями даже в самые тяжелые месяцы кризиса Поместный приказ. Как интенсивная может быть охарактеризована и деятельность Разрядного приказа. Его внутренняя структура, к началу Смуты уже вполне оформившаяся, просуществовала в этом виде до середины XVII столетия. Предположения ряда исследователей о том, что в начале XVII века из состава Разрядного приказа выделились в самостоятельные учреждения Московский и Новгородский разряды, опровергается источниками.
3. Существенные перемены Смутное время внесло в систему приказов судебной компетенции. Дважды за время Смуты (при Лжедмитрии I и в период «междуцарствия») упразднялся Московский судный приказ. Окончательное утверждение этого ведомства в приказной системе произошло только в 1615 г. Два других судных приказа, Рязанский и Дмитровский, были упразднены окончательно. Земский двор, разделенный при Борисе Годунове на два учреждения (Старый и Новый Земские дворы), был вновь объединен после московского пожара 1611 г., ввиду сокращения подведомственной территории.
4. Система приказов финансовой компетенции в период Смуты приобрела законченный вид. Недолго существовавшая при Борисе Годунове Нижегородская четверть была упразднена в царствование Лжедмитрия I, вследствие чего четвертных приказов стало пять (Новгородская, Владимирская, Галицкая, Костромская и Устюжская чети). На исходе Смутного времени администрация царя Михаила Федоровича пошла на создание еще одного ведомства, задачей которого была организация сбора питейных пошлин – Кабацкого приказа (иначе именовавшегося Новой четью). Для решения частных проблем постоянно функционирующих ведомств не создавали. Для этого учреждались временные приказные комиссии, включавшие в себя, помимо приказных служащих, представителей духовенства, государева двора и купечества.
5. Если в системе т.н. «государственных» приказов в эпоху Смуты заметны перемены, хотя и немногочисленные, то в дворцовых учреждениях ситуация была еще более стабильной. Главным дворцовым ведомством оставался приказ Большого дворца, включавший в себя массу автономных отделений, нередко принимаемых исследователями за самостоятельные приказы. В подчинении приказа Большого дворца в начале XVII в. продолжали числиться дворы, обязанностью которых было обеспечение провиантом государева двора – Кормовой, Сытенный, Житенный, Хлебенный. Подчинены Большому дворцу были также приказы Каменных дел и Книгопечатного дела; особыми отделениями в составе Большого дворца были Монастырский приказ, а также Мастерская, Аптекарская, Оружейная и Серебряная палаты. Казенный приказ по-прежнему был главным хранилищем денежных средств, остававшихся неизрасходованными к концу года. В условиях Смуты, когда бюджет был преимущественно дефицитным, казенные средства шли на государственные нужды. Данное обстоятельство не позволяет считать Казенный двор начала XVII в. исключительно хранилищем личной царской казны.
6. В патриарших приказах зафиксировать каких-либо перемен не удалось. Административные органы православной церкви, как установлено в ходе исследования, имели более древнюю историю, чем принято считать. Существование митрополичьих приказов зафиксировано источниками уже в середине XVI в. К началу Смутного времени система патриарших приказов состояла из трех ведомств: Патриаршие Разряд, Дворец и Казна. В этом составе они существовали до конца XVII столетия. Патриаршие приказы благополучно пережили длительный период «междупатриаршества» (1612 – 1619 гг.); возвратившемуся из польского плена патриарху Филарету Никитичу досталась вполне работоспособная система патриарших приказов. Считать отца царя Михаила Романова создателем этой системы нет оснований.
7. Московские приказы эпохи Смуты своей устойчивостью и эффективностью в немалой степени были обязаны наличию профессиональных руководителей – дьяков. За время Смуты в столичных приказах прошло службу в чине дьяка менее 200 человек, причем одновременно во главе приказов состояло не более 50-ти дьяков. Такая численность приказных дьяков сохранялась на протяжении всей Смуты. Смены правительств, безусловно, оказывали влияние на состав приказного руководства, однако перемены в штатах далеко не всегда были значительными. Наиболее активно привлекали на дьяческую службу новых людей Борис Годунов, Василий Шуйский и патриарх Филарет Никитич. При Лжедмитрии, в период междуцарствия и в первые годы правления Михаила Романова смена управленческих кадров в приказах происходила значительно медленнее.
8. Важно отметить, что в переломный момент Смуты, во время «междуцарствия», московское дьячество повело себя патриотично, примкнув к Народным Ополчениям. Они внесли свой вклад в дело освобождения столицы, воспроизведя в подмосковных лагерях Ополчений традиционную систему приказов. На стороне оккупационного режима остались лишь немногие дьяки, причем в основном это были бывшие сторонники Лжедмитрия II, не сумевшие обеспечить нормальной работы государственного аппарата в оккупированной Москве.
9. Дьяки начала XVII в. были связаны со служилым сословием приобретаемым статусом и происхождением. Большинство дьяков были выходцами из провинциального дворянства. Лишь десятая часть московского дьячества эпохи Смуты, по нашей оценке, происходила из неслужилых людей. Будущие дьяки в большинстве своем начинали карьеру подьячими, общая продолжительность их приказной службы доходила до полувека. Применение к приказным дьякам начала XVII в. термина «бюрократия» представляется не вполне оправданным.
Итак, имеющиеся сведения о приказном строе Московского царства начала XVII в. позволяют утверждать, что приказная система оказалась вполне способной пережить без серьезных перемен тяжелейшие события гражданской войны. В ходе Смуты верховная власть четыре раза была сменена насильственно, многие территории, включая и саму столицу, оказались под оккупацией иноземных войск. Однако аппарат центрального управления, сложившийся эволюционным путем в XVI в., продолжал эффективно работать и в этих тяжелейших условиях. Смута начала XVII в. была династическим и социально-экономическим кризисом, результатом которого стало утверждение на российском престоле новой династии, экономический упадок, изменения соотношения сил внутри служилого сословия. Но заметных перемен в политическом устройстве Московского государства, которые могли бы свидетельствовать о кризисе государственной системы, не обнаруживается. На некоторое время более заметной стала роль Земских соборов. Они, однако, не были порождением Смуты; с окончанием кризиса Земские соборы вновь отошли на второй план. Видоизменилась система местного управления, где рядом с земскими органами появляются воеводы (процесс этот, впрочем, начался задолго до Смуты и был лишь ускорен событиями начала XVII в.). В системе центральных органов управления, т.е. в приказном строе, значительных перемен не произошло. Всколыхнув российское общество, Смутное время не внесло ничего принципиально нового в устройство государственного организма Московской Руси.
В приложениях к диссертации помещены реконструированные на широкой источниковой базе биографии дьяков, служивших в столичных приказах в эпоху Смуты, списки приказного руководства за 1604 – 1619 гг., а также общая статистика численности дьяков центральных приказных учреждений за конец XVI – первую четверть XVII века.
Основные положения диссертации отражены в следующих работах:
Монографии:
- Лисейцев Д.В. Посольский приказ в эпоху Смуты. М.: ИРИ РАН, 2003. 485 с. (31 п.л.).
- Лисейцев Д.В. Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. М.; Тула: Гриф и К, 2009. 792 с. (49 п.л.).