Geum.ru

Новая точка зрения на вымирание гигантов Ледникового периода

Вид материалаДокументы

Содержание


Европе жили гигантские большерогие олени, гигантские лисы, шерстистые носороги, мамонты, два вида пещерных медведей, саблезубые
Существуют свидетельства о том, что такая революция действительно имела место
Подобный материал:
  1   2

Новая точка зрения на вымирание
гигантов Ледникового периода.


© Авторское право База Едмеадеса, 1998.

(baz@edmeades.net)

Перевод: Врублевский Г. А.

(vga@mail.ru)


На утренней пробежке по прибрежному парку Ванкувера я увидел ворон, которые вытаскивали отбросы из дыры, проделанной в пакете с мусором. Это напомнило мне африканскую сцену: грифы, вырывающие внутренности из трупа бегемота. Крупнейший из грифов Африки - бородатый - обладает широким, мощным клювом, специально приспособленным к разрыванию кожи таких гигантов.

Двенадцать тысяч лет назад здесь, в Северной Америке, кондоры-терраторны, некоторые виды которых достигали 5.5 метров в размахе крыльев, такими же могучими клювами вскрывали брюхо у трупов наземных ленивцев. Ленивцев размеров с бегемота. Слоны трех совершенно различных видов принимали пылевые ванны и валили деревья на пространстве от Новой Англии до Аризоны. Три вида гепардов охотились на стремительных вилорогов и уникальных американских длинноногих свиней, напоминающих антилопу. Не менее 5 видов других крупных кошек жили среди экстравагантной смеси разных видов верблюдов, лам, оленей, лошадей и бизонов. Если добавить к этому "ужасных волков", вооруженных самыми страшными челюстями среди всех собачьих, гигантских бобров размером с теленка и громадных броненосцев-глиптодонтов, а также самого могучего хищника среди млекопитающих всех времен – степного плоскомордого медведя, выходит, что Северная Америка содержала больше видов крупных животных, чем сама Африка, и выглядела, как супер-Серенгети сегодняшнего дня.

Пробегая по парку дальше, я подумал: “Как странно, что любители бега и пикников вокруг меня ничего или почти ничего не знали об этом. Как странно, - думал я, - что люди больше слышат о динозаврах, которые исчезли 65 миллионов лет назад, чем об удивительном множестве млекопитающих и птиц, которых видели, на которых охотились и которым несомненно давали имена первые люди, пришедшие на американский континент. Еще более странным было то, что это незнание не казалось результатом равнодушия: через несколько сотен метров я пробежал мимо маленькой девочки в майке с надписью: "Скажи об исчезающих видах громко!"

Всего лишь 30 тысяч лет назад крупные животные обитали на всех участках земной суши, не покрытых льдом. В Европе жили гигантские большерогие олени, гигантские лисы, шерстистые носороги, мамонты, два вида пещерных медведей, саблезубые кошки и львы; в Австралии - сумчатые травоядные размером больше буйвола, дженьорнисы - родственники эму весом в 500 кг и гигантские наземные рептилии; на Мадагаскаре – гориллоподобные лемуры и громадные нелетающие эпиорнисы в три раза тяжелее страуса, в Новой Зеландии – знаменитые моа, самые высокие птицы всех времен. В Южной Америке же обитали такие создания, что их и вообразить трудно было бы, если бы не их останки. Это множество видов из отряда “чуждых” или Xenanthria – разнообразные броненосцы и глиптодонты ростом с молодого быка, с ног до головы покрытые костяной броней и вооруженные тяжелой шипастой булавой на конце хвоста, многочисленные виды наземных ленивцев, которые бродили на задних ногах среди редколесья и предгорных зарослей и не напоминали внешне никого на Земле, только самих себя. Правда размеры их кое-кого все же напоминали – слонов. Наконец – отряд “псевдокопытных” или Notoungulata – уникальные южноамериканские копытные млекопитающие. Они совершенно независимо приобрели свои собственные копыта и пропорции тела, поразительно напоминающие аналогии с других континентов. К моменту появления в Южной Америке человека там водились южноамериканские псевдо-бегемоты, всевдо-верблюды, даже псевдо-слоны. И эти звери были связаны со своими подобиями в лучшем случае лишь через древнейших предков-кондиляртров, когда и те и другие напоминали еще не лошадей или “псевдобегеботов”, а мелких собак с когтистыми лапами. В бассейне Амазонки жила крупнейшая бокошейная черепаха в мире с панцирем длиной более 2 метров.

Все континенты, за исключением Антарктиды, а также большинство крупных островов произвели бы на современного наблюдателя впечатление Серенгети того или иного рода.

Затем, между 20 и 10 тысячами лет назад - как раз перед тем, как люди создали первые постоянные земледельческие поселения - таинственный спазм вымирания смел с лица Земли большинство видов этой "мегафауны" [наземные животные, масса тела которых превышает сорок килограмм, в группу включают рептилий, млекопитающих и птиц – прим. переводчика].

Тем не менее, крупные животные продолжали вымирать долгое время после основного кризиса: последний на Земле мамонт исчез с острова Врангели лишь 4 тысячи лет назад, когда были уже построены египетские пирамиды, а Новая Зеландия потеряла своих последних гигантских птиц моа только в Средние века.

Ни одно из пяти массовых вымираний фауны, которое разрывало плавное течение жизни на нашей планете, ни один из множества более мелких кризисов не был сконцентрирован, на сколько мы можем судить, на крупных животных в такой избирательной манере. Массовое вымирание, уничтожившее динозавров в конце Мелового периода, привело к гибели, к примеру, и множество морских животных - аммонитов размером с копейку и микроскопических фораминифер.

Вымирание крупных животных Ледникового периода вот уже более столетия ставит в тупик ученых. Уже в 1876 году Альфред Руссель Уоллес, параллельно с Дарвиным открывший эволюцию и естественный отбор, написал отрывок, который часто цитируется:

“Мы живем в зоологически исправленном мире, из которого недавно исчезли все самые крупные, самые свирепые, самые причудливые формы; и этот мир, несомненно, гораздо более благоприятен для нас. Тем не менее такое внезапное вымирание множества крупных млекопитающих не в одном месте, но на половине земной поверхности является поразительным фактом, о котором едва ли кто-нибудь задумывался в достаточной мере”.

Первоначально Уоллес думал, что вымирание было вызвано "колоссальными недавними физическими изменениями, известными как "Ледниковый период", однако позднее он изменил свое мнение, написав в 1911 году, когда ему шел 88 год: “…я убежден, что скорость вымирания такого количества крупных млекопитающих в действительности обусловлена посредничеством человека”. Ученые до сих пор, грубо говоря, делятся на сторонников двух теорий Уоллеса: одна группа предпочитает более раннюю, т. е. что климатические изменения уничтожили мегафауну, тогда как другая принимает более поздний взгляд: крупные животные были уничтожены при “посредничестве человека”.

Так как этот спор продолжается и в конце ХХ века, будет справедливым признать: точка зрения, что "это сделали люди" становится все более вероятной. Для тех, кто разделяет мнение, что за исчезновение мегафауны несет ответственность человек, вымирание видов в наше время предстает просто как продолжение процесса, которые начался с вымирания шерстистого носорога, мамонта и наземного ленивца. И этот процесс вполне логично достиг кульминации в ХХ веке, когда на грань исчезновения человек поставил несколько видов самых больших представителей мегафауны Земли – китов.

Сторонники теории вымирания, вызванного человеком, такие как Поль Мартин, Джеред Даймонд, Эдвард Вильсон и Тим Фланнери признают, что данная точка зрения еще не доказана в каждом отдельном случае исчезновения того или иного представителя мегафауны. Однако свидетельства в поддержку этого в целом настолько убедительны, что вся проблема превращается, говоря словами позднего Исаака Азимова, в “глупый повод для спора” – ответственность лежит на человеке. Даже если люди не выбили животных полностью в результате охот, в чем я полностью уверен, они постепенно захватили жизненное пространство. Крупные животные в таких условиях очень уязвимы. Они нуждаются в больших количествах пищи и, следовательно, в широких пространствах для ее поиска. Они относительно немногочисленны – это в лучшем случае. Они медленно растут и у них мало детенышей, которые рождаются через большие промежутки времени.

Глупо это или нет, но вопрос об ответственности за исчезновение крупных животных продолжает вызывать интенсивные, даже эмоциональные споры среди ученых. И эта интенсивность, насколько я могу судить, указывает, что данное противоречие затрагивает весьма болезненные экологические предположения… которые выходят за рамки собственно проблемы недавней гибели гигантских млекопитающих как таковой.

Объяснение гибели мегафауны через деятельность человека говорит о том, что, например, первые люди, достигшие Австралии и обеих Америк, истребили больше видов млекопитающих и птиц, чем европейские колонисты, которые последовали за ними на эти континенты. Это предположение весьма далеко от идеи, которая импонирует всем, кто верит в экологическую безвредность "коренных" или "аборигенных" народов. В число тех, кто убежден в подобной “безвредности” входят самые разнообразные люди: от идеалистов, которые верят, что "аборигенные" народы слишком "духовны", чтобы приносить вред миру дикой природы, до тех, кто считает, что они слишком "примитивны", чтобы это сделать. Один палеонтолог, имени которого мы не будем называть, принадлежащий к последней категории, сказал мне недавно, что это абсурд – думать, что американских мамонтов могла истребить "кучка индейцев с заостренными палками".

Мнение о том, что все люди, “примитивные” или иные, – жили в гармонии с окружающей природой до того, как начался подъем промышленности и технологии, – остается общепринятым. “Чтобы облегчить давление на природу, – говорят нам, к примеру, сторонники движения “Юнабомбер” в манифесте “Индустриальное общество и его будущее”, - … необходимо всего лишь избавиться от индустриального общества”. Не так много людей поддержало бы методы “Юнабомбера” в привлечении внимания к этой идее, однако сама идея импонирует многим. Весьма уважаемый сторонник теории эволюции Эрнст Майр полагает, например, что "истинно разумные" формы жизни "тщательно избегали" бы развития "особо сложных технологий", а эколог Давид Судзуки утверждает, что мы могли бы восстановить "священную связь" аборигенных народов с их землей путем отказа от "одержимости технологией".

Зачатком истины в этих идеях является неоспоримый факт, что промышленное развитие колоссально усилило процессы разрушения окружающей среды человеком. Скорость, с какой виды исчезают сегодня буквально в сотни раз выше той, с которой они погибали в доиндустриальное время. Хотя нам и удалось задержать буквально на грани исчезновения большинство почти истребленных крупных “харизматических” видов (таких как бизон, киты-полосатики или арабский орикс), огромное число менее ярких, “низших” организмов (микроорганизмов, растений, грибов, беспозвоночных, земноводных и рыб), которых уничтожил человек со времен промышленной революции уже значительно превысило число видов, истребленных нами до ее начала. Тем не менее, это не следует понимать так, что до появления современной промышленности вымирание живых существ по вине человека было незначительным.

В этой статье я собираюсь доказать, что до промышленной революции люди уничтожили более чем в два раза больше видов млекопитающих и в более чем в десять раз больше видов птиц, чем после нее. Доиндустриальный экологический сдвиг таких масштабов предполагает, что глубокие изменения в отношениях человека и мира дикой природы произошли задолго до того как "черная сатанинская мельница" появилась в северной Англии в конце 18 столетия. Какая-то более ранняя революция должна была наделить человека беспрецедентной властью над окружающими его видами живых существ. И, более того, она должна была состояться за тысячи, а не за сотни лет до нашего времени.

Существуют свидетельства о том, что такая революция действительно имела место. Между 50 и 30 тысячами лет назад - как раз перед главной волной вымирания крупных животных – возникла процветающая человеческая культура и технологии, которые Джеред Даймонд назвал "Великим скачком". Впервые в человеческой истории возникает искусство, включающее в себя резные барельефы, живопись и музыкальные инструменты. Одновременно появляются резец, шило, иглы, сети и рыболовные ловушки, жировые лампы, ножи в форме лезвия и наконечники копий. Ключ, открывший весь этот кладезь новой культуры и технологий заключался, как полагает Джеред, в новом уровне лингвистических способностей. В заключении данной статьи я выскажу утверждение, что "Великий скачок" дал нашему виду такую власть, которую больше не могла экологически контролировать и вмещать в себя дикая природа.

Хотя "Великий скачок" был именно тем, чем он был – буквальным прыжком к беспрецедентному усложнению и изощренности человеческой культуры – уникальные способности, в совокупности приведшие к его возникновению, развивались в течение сотен тысяч лет до него.

Речь, возможно, не такая сложная синтаксически, как современные языки, должна была существовать задолго до "Великого скачка". Также задолго до этого должна была существовать охота. В последние 20 лет было немодным утверждать, что люди охотились на крупных животных ранее 40 тысяч лет назад. Однако недавние открытия хорошо оформленных тяжелых метательных копий в Шнингене, Германия, датированных временем от 380 до 400 тысяч лет назад, только подтвердили другие свидетельства о практике подобной охоты.

Более того, шнингенские копья были сделаны с большим мастерством и расчетом: каждое изготовлено из ствола 30-летней ели; в каждом из этих копий боевой конец вырезан из комля ствола, где древесина наиболее твердая; каждое копье имеет одни и те же пропорции; также, как и в современных дротиках, центр тяжести расположен на расстоянии трети длины копья от боевого конца. Все это требует значительных затрат времени и высокого мастерства при изготовлении: выбор подходящего дерева, создание приблизительной конструкции копья и, наконец, его изготовление. Другими словами, эти гоминиды, представители даже не параллельного нам вида “разумных” людей – неандертальцев, а еще более древнего, предкового для двух наших видов человека прямоходящего (Homo erectus), не жили в рамках спонтанной культуры "пяти минут", предполагающей оппортунистические действия в ответ на текущую ситуацию. Скорее мы видим здесь значительную глубину планирования, изощренности конструирования и терпения в вырезании дерева; все то, что связывают с современным человеком.

Человеческая технология предшествовала появлению искусства, музыки и даже сложной речи. Корни ее уходят на 2,5 миллиона лет в прошлое, к грубым галечниковым орудиям, благодаря которым было дано имя нашему предполагаемому предку - Homo habilis или "человек умелый". Идея, что наш вид может на неком этапе своей истории почему-то решить, что он отказывается от технологии, кажется, по крайней мере на мой взгляд, столь же невероятной, как и идея отказа от самого разума.

Самый вероятный шанс остановить разрушение биосферы при сохранении воздействия на значительную ее часть вполне может заключаться в максимальной мобилизации наших технологических достижений, а не в попытке снизить нашу зависимость от них. Таким образом, как это ни парадоксально, но "простая" жизнь, которая обычно ассоциируется с "аборигенными" или "коренными" народами – то есть образ жизни с минимальным возможным воздействием на мир дикой природы – может быть достигнут только путем возрастания изощренности наших технологий. До того, как об этой возможности начнут размышлять настолько серьезно, насколько она этого заслуживает, люди должны полностью осознать действительные факты их экологической истории. Если объяснение вымирания мегафауны через деятельность человека окажется правильным, то должно быть совершенно ясно, что экологическая гармония не достижима с помощью подражания образу жизни "аборигенных" народов.

Поскольку исчезновение живых существ по вине человека – одна из самых серьезных проблем нашего времени, можно было бы ожидать, что люди будут активно обсуждать вопрос об ответственности человека за катастрофическое вымирание крупных животных. Тем не менее, большинство людей – и большинство действительно образованных, любящих природу людей – остаются очень далеки от таких дискуссий. Они не только не осознают, что наш вид уничтожил большую часть крупных животных планеты за последние 15 тысяч лет, большинство из этих людей даже не знает, что такие животные вообще когда-то жили на нашей Земле.

Недавно я услышал на презентации телепрограммы о дикой природе Австралии, что например, “…до того, как человек прибыл в Австралию, у кенгуру не было врагов”. Нет ничего более далекого от правды. Когда первые представители Homo sapiens прибыли в Австралию от 70 до 50 тысяч лет назад, на кенгуру уже охотились самые разнообразные хищники, включая сумчатого “волка” Thylacinus cynocephalus, достигавшего размеров койота; сумчатого “льва” Thylacoleo carnifex размером с крупного леопарда, а также гигантские рептилии, подобные 8 метровому варану Megalania prisca.

Гигантский хищник, такой как Megalania, должен был поедать свою долю кенгуру, но его атаки, вероятно, были сфокусированы прежде всего на более крупных травоядных - таких как вымершие сумчатые "носороги" Австралии. Эти животные были членами группы дипротодонов (Diprotodonidae), крупнейший род которой, собственно дипротодоны (Diprotodon), состоял из двух или более видов, почти достигавших размеров черного носорога. Они, также как и носороги, передвигались на четырех колоннообразных конечностях. Крупные хищники, вероятно, также нападали на сумчатое животное размером с буйвола, зигоматуруса (Zygomaturus), а также на странного, причудливого палорчестеса (Palorchestes). Это был сумчатый зверь весом до одной тонны, который мог балансировать на мощном хвосте и задних ногах наподобие кенгуру, когда он тянулся вверх огромными изогнутыми когтями передних лап, чтобы согнуть и подтянуть ветви деревьев к своему короткому, похожему на слоновий хоботу.

Несколько видов гигантских короткомордых кенгуру, “лицо” которых должно было странно напоминать человеческое, исчезли вслед за вышеупомянутыми аналогиями носорогов, буйволов и наземных ленивцев. Восемь крупных видов "обычных" кенгуру и пять видов вомбатов тоже были уничтожены либо, в нескольких случаях, приобрели карликовые размеры в результате катастрофического эволюционного сокращения размеров тела в ответ на тот же экологический кризис, который уничтожал наиболее крупных животных континента.

Прибавьте к этой причудливой коллекции вымерших гигантов семейство рогатых черепах-мейоланий, некоторые из видов которых достигали веса в несколько сотен кг, и длинный список птиц, включавший два вида фламинго (сейчас в Австралии фламинго не живут), пеликана, один или несколько видов гигантских орлов, нелетающих кукушек, нелетающих "птиц-пилотов", гигантскую "сорную курицу" и "страуса" Genyornis newtoni - нелетающую птицу весом до 500 кг. В траурный список Австралии вошли также уникальные животные, занимавшие нишу верховного хищника на этом континенте в отсутствии настоящих плацентарных хищных. Это были громадные рептилии – 8-метровый полуторатонный варан Megalania prisca, трехметровый сухопутный крокодил Quinkana fortirostrum с зубной системой, напоминающей гигантские мясницкие ножницы, и эндемичные виды пресноводных крокодилов с короткой и широкой мордой, приспособленной явно для захвата крупных наземных животных, а не для ловли рыбы. Вместе с ними эту нишу занимал и недавно вымерший “сумчатый лев” – Thylacoleo carnifex, настоящий монстр, напоминающий уродливого хвостатого шимпанзе с громадными режущими когтями на больших пальцах “рук”. Подумайте над этим, и вы получите некоторое представление о страшном обеднении австралийской фауны за последние 20 - 50 тысяч лет (хотя мое описание весьма далеко от исчерпывающего).

Северная и Южная Америки также были населены, как я уже упоминал, исключительно разнообразной мегафауной. Три типа слонов, о которых я говорил, включали в себя два отдельных вида мамонтов, мастодонтов и четвертый вид - южноамериканского гомпотерия.

Мамонты были высокоразвитыми слонами, у которых в процессе эволюции появилась пластинчатая зубная эмаль, позволяющая пережевывать жесткие, богатые кремнием травы. В Северной Америке обитали карликовые мамонты, жившие на островах у побережья Калифорнии, более обычные евразийские или шерстистые мамонты (Mammuthus premigenius), а также несколько "аборигенных" типов, которые описываются как разнообразные формы собственно американского мамонта: мамонт джефферсона (Mammuthus jeffersoni), мамонт императорский (M. imperator), мамонт колумбийский (M. columbi) и мамонт меридиональный (M. meridionalis). Были ли все эти формы реальными отдельными биологическими видами или лишь подвидами одного вида не имеет большого значения для целей нашего исследования. Африканский слон также представляет собой комплекс различных "видов", включая "саванноговый" подвид Loxodonta africana africana, и "лесной" подвид Loxodonta africana cyclotes. [в настоящий момент признается существование только двух видов слонов - индийского и африканского, все вариации в рамках этих видов обладают только статусом подвида. - Прим. переводчика] Некоторые систематики выделяют западно-африканского карликового лесного слона в отдельный вид Loxodonta pumilo, но большинство считает его просто более мелкой формой "лесного" подвида африканского слона (Loxodonta africana cyclotes). Если уж в отношении хорошо известных ныне живущих видов человеческая классификация настолько произвольна, она может быть куда более нечеткой в отношении животных, известных только по полуокаменевшим останкам. Мы лишь должны заключить, что когда человек впервые появился в Северной Америке, там жила большая и очень разнообразная популяция мамонтов.

Второе семейство слонов, жившее в Северной Америке - мастодонты - резко отличалось от мамонтов с их "высокотехнологичными" зубами со складчатой эмалью. Они имели относительно простые зубы с коническими вершинами, напоминавшими первооткрывателю этих животных женскую грудь, в результате чего животные и получили имя "мастодонтов" ["зубы-соски" - прим. переводчика]. Мастодонты пользовались своими "низкотехнологичными" зубами для пережевывания относительно мягких побегов, хвои и листвы деревьев. По этой причине американский мастодонт (Mammut americanus) - единственный вид семейства - был самым обычным видом слона на лесных пространствах восточных штатов США.
[Прим. по климату]

Третья группа хоботных Нового Света, представлена "слоном" гомпотерием. Он обладал складчатыми зубами, занимавшими промежуточное положение между зубами мамонтов и мастодонтов. Подобно последним, группа гомпотериев была представлена в Америке 12 тысяч лет назад единственным видом - "стегомастодонтом" (stegomastodont cuvieronius). Вероятно, в тот момент, когда первые люди прибыли на территорию США, ареал гомпотерия был ограничен Южной Америкой, но в свое время он мог обитать и во Флориде. Так или иначе, довольно скоро это теплолюбивое животное повстречалось с людьми, уже в Южной Америке. Сообщалось, что останки убитого и расчлененного гомпотерия были найдены там в ассоциации, по крайней мере, с одним человеческим поселением.

Предки этих американских слонов первоначально прибыли в Америку из своей азиатской родины по сухопутному коридору, который в последние два миллиона лет периодически соединял Чукотку с Аляской. Это был тот же самый "мост", который использовали люди, чтобы добраться до Америки.

В наше время гепарды настолько прочно ассоциируются с Африкой и Азией, что нам может быть трудно представить их где-либо еще. Однако гепарды, чьими ближайшими родственниками являются пумы, первоначально были кошками Нового Света. Двенадцать тысяч лет назад в Америке, как я уже говорил, обитали не менее трех видов гепардов из рода Miracinonyx: M. trumanii, M. studeri и M. inexpectata. Гепарды из этого рода были больше похожи на обычных кошек, чем гепарды Старого Света из рода Acinonyx, у них были полностью втяжные когти и морда не была такой уплощенной, как у асинониксов. У нас есть непрямое, но вполне, впрочем, убедительное свидетельство, что микранониксы соперничали с гепардами Старого Света за звание быстрейших бегунов планеты: хотя вот уже 11 тысяч лет гепарды этого рода не охотятся за вилорогими антилопами Америки, единственный сохранившийся вид вилорогов до сих пор является одной из самых стремительных антилоп мира. Если бы в этом не было насущной потребности, эволюция никогда бы не привела к такому колоссальному вложению ресурсов в скелетно-мускульные структуры и системы кровообращения и дыхания этой небольшой антилопы, которое необходимо для подобной скорости.

Другими крупными кошачьими Северной Америки в этот период были львы, ягуары, пумы и два вида саблезубых кошек: массовый вид - смилодон (Smilodon fatalis) и более мелкий, довольно редкий гомотерий (Homotherium serum) или "американская кинжалозубая кошка". Однако не эти кошачьи были самыми жуткими хищниками эпохи: гигантский короткомордый медведь Arctodus simus, который был гораздо больше своего отдаленного родственника - бурого медведя, и располагал длинными ногами, приспособленными к длительной погоне в открытых прериях, где от него не было спасения, вот он был куда более могучим, чем любой из современных ему видов хищников. "Ужасный" стало истертым словом в конце 20 века, но именно оно больше всего подходит этому зверю…

Вместе с гепардами и гигантским медведем в категорию бегающих охотников входили собаки. Серые волки - крупнейшие из псовых сегодняшней Америки, однако в Плейстоцене они, также как “дикие собаки” – красные волки, которые сегодня живут только в Азии, занимали на континенте положение лишь средних по размерам зверей. Крупнейшим же был "зловещий" или "жуткий волк" - Aenocyon (Canis) dirus, а самым мелким, как и сегодня, был койот.[]

Все эти хищники жили за счет гигантского сообщества крупных травоядных. Все сохранившиеся по сей день виды, такие как олень-вапити, американский лось, северный олень, белохвостый и чернохвостый олени, овцебык, бизон, а также дикие бараны и козы, тогда, конечно тоже присутствовали. Однако в плейстоцене в Северной Америке жили вдобавок еще два вида бизонов; два других вида оленей среднего размера, а также эндемичный представитель семейства оленей – Cervalces – который напоминал нечто среднее между современным европейским лосем и благородным оленем огромных размеров; целый набор различных вилорогих, "спиралерогих" и "четырех-рогих" антилоп; лесной овцебык; "кустарниковый" бык, козообразный бык и вымерший горный баран. По лесам и степям Америки вместе с этими жвачными животными бродили шесть (!) видов верблюдов и несколько видов обыкновенных и длинноногих лам. Самыми обычными животными среднего размера в Северной Америке были американские свиньи или пекари, представленные несколькими видами, включая двух длинноногих, похожих на антилопу, степных пекари, у которых сегодня просто нет эквивалентов.

Как минимум, четыре вида лошадей (а реально, скорее всего, гораздо больше, причем не только настоящих лошадей, но и полуослов – куланов, зеброобразных форм и других, совершенно уникальных представителей лошадиных, которым нет аналогов в сегодняшнем мире) жили в Северной Америке, когда там появились предки современных индейцев, однако из-за того, что до сих пор не найдено ни одного художественного изображения их, мы не знаем, были ли на шкуре этих американских лошадей или зебр какие-либо пятна или полосы. (Лошади, которых индейцы использовали позднее, были потомками животных, привезенных испанцами из Европы. Благодаря этому импорту, лошади завершили свое путешествие вокруг земного шара и вернулись на свою родину, континент, где они впервые появились.)

Тапир, обычное животное плейстоценовой Северной Америки, представлял собой грубый эквивалент африканского гиппопотама. Однако настоящими аналогиями громадных толстокожих Африки, носорогов и бегемотов, были наземные ленивцы.

Наземные ленивцы эволюционировали в олигоцене, 35 - 30 млн. лет назад, от предков, которые, подобные ленивцам сегодняшнего дня, жили на деревьях в тропической Америке. Некоторые роды наземных ленивцев ходили на боковых краях ступней, другие, подобно представителям рода "гигантских когтей" (Megalonyx), наступали на всю стопу. Они варьировали в размерах от карликовых видов с карибских островов до североамериканских животных размером с буйвола и, наконец, вплоть до гигантов из Патагонии, принадлежавших к родам еремотериев (Eremotherium) и мегатериев (Megatherium). Последние превосходили по размерам носорога.

Рядом с этими гигантами, по берегам рек жили гигантские бобры размером с медведя и глиптодонты, напоминавшие броненосца весом в тонну.

Когда 73 % североамериканских и 80 % южноамериканских видов млекопитающих [только вдумайтесь в эти цифры], весящих более 100 кг, исчезли от 12 до 9 тысяч лет назад, за ними последовали по крайней мере 10 родов [не видов, а целых родов] птиц из группы хищников/падальщиков. Среди них были американские версии африканского аиста-марабу, несколько крупных видов американских "грифов", большой кондор Breagyps, длинноногая американская "птица-секретарь" Wetmoregyps, и несколько видов семейства тераторнисов (Teratorthidea), крупнейший из которых, метко названный "тераторнис невероятный" (Terratornis incredibilis), достигал более 5 метров в размахе крыльев.

Крупнейшие птицы-падальщики Африки сегодня подвергаются той же угрозе, как и вымершие североамериканские гиганты плейстоцена, – гололицый гриф Torgos tracheliotus и белоголовый гриф Trigonoceps occipitalis постепенно исчезают, как и гигантские звери Африки, чьи трупы поедаются этими падальщиками. Более мелкие птицы-мертвоеды, такие как белоспинный, воротниковый и египетский грифы, выживают в областях, где была уничтожена современная африканская мегафауна. Однако громадный клюв гололицего грифа, столь непохожий на сравнительно изящные клювы мелких видов, как я уже упоминал, приспособлен исключительно к разрыванию кожи и тканей самых крупных животных планеты, и с исчезновением последних эта птица тоже обречена на вымирание.

Когда вымирает крупное животное, оно не уходит в одиночку: так, из-за отсутствия белых носорогов в южноафриканском Национальном парке Крюгера с 90-х годов XIX века по 60-е годы XX века популяция желтоклювого волоклюя Buphagus africanus пережила страшное падение численности. В отличие от все еще многочисленной красноклювого волоклюя, желтоклювый обладает мощным толстым клювом, адаптированным специально к собиранию наиболее крупных видов клещей с больших травоядных, преимущественно с носорогов. Таким образом, только после реинтродукции белых носорогов в Национальный парк Крюгера популяция желтоклювов начала восстанавливаться.

Восстановление популяции желтоклювого волоклюя – положительный пример восстановления богатства среды. Однако, возвращение и самих носорожьих клещей было, конечно, ценным увеличением биоразнообразия национального парка Крюгера. Тот факт, что я упоминаю только одного из этих клещей – Dermacentor rhinocerinus, вернувшихся в Южную Африку с реинтродукцией носорогов, означает только, что именно его броская ярко-оранжевая окраска немедленно привлекает внимание посетителей парка. Однако наряду с этими красивыми членистоногими, вместе с носорогами в парк вернулась и одна из крупнейших мух мира – Gyrostigma pavesii, чьи яйца били перенесены в парк Крюгера на коже хозяев из Зулуленда, где отловили белых носорогов. Как заметил Лео Краак, биолог Национального парка Крюгера, зачинатели программы по реинтродукции носорогов не всегда внимательно относились к тому, каких спутников и паразитов носорогов они возвращают в Южную Африку вместе с их хозяевами.

В одной из транспортных клеток носорог, должно быть, испражнялся, будучи еще в Зулулэнде, и в последнюю минуту самка крупной кровососущей мухи Rhinomusca dutoiti отложила в навозную кучу кладку. В конце концов, яйца проклюнулись в парке Крюгера и дали начало процветающей ныне популяции, чей ареал протянулся от Претории до Муиплааса.

Даже сегодня, когда биологи с большей осторожностью подходят к проблеме переселения сопутствующих организмов вместе с крупными животными, было бы крайне маловероятно составить полный список мух, червей, вшей, клещей, гельминтов и всех одноклеточных, которые вернулись в парк Крюгера вместе с черными и белыми носорогами. Некоторые из этих паразитов и симбионтов могли бы выжить и сами, но большинство из них приспособлено только к жизни около, на или в носорогах (или, фактически, на одном из двух видов африканских носорогов) и нигде больше.

Следовательно, мы можем только гадать о буквально бесчисленном количестве более мелких видов, что последовали в небытие вслед за вымершими представителями мегафауны Евразии, Америки и Австралии.

“Вторичное” или “следственное” вымирание, вызванное исчезновением этих комплексов мегафауны, не было ограничено только животными столь же прямо зависящих от них, как, скажем желтоклювые воловьи скворцы (волоклюи) или клещи Dermacentor. Норман Оуэн-Смит, преподаватель экологии Африки на зоологическом факультете Университета Вита, утверждает, что целый веер мелких видов, далеко выходящий за рамки паразитов или симбионтов, обязан своим существованием крупным растительноядным, таким как слоны и носороги. Эти крупные травоядные являются, таким образом, “краеугольными” видами в том смысле, что точно также, как арка разрушается если выбить ее краеугольный камень, их исчезновение может повлечь за собой каскад вторичных вымираний:

Современные африканские слоны валят, ломают или вырывают с корнем деревья, изменяя облик растительности и, как следствие, условия обитания других животных. Деревья, убитые слонами, замещаются кустарниками или травами, которые предоставляют листву, более доступную для растительноядных животных меньшего размера. Листья быстро растущих деревянистых растений не так сильно химически защищены, как листья медленно растущих деревьев, которые эти растения замещают. Индексы оборота питательных веществ тоже ускоряются. Давление на пастбища со стороны белых носорогов и бегемотов превращает луга с травами средней высоты в мозаику участков с высокой и низкой травой. Низкие, стелющиеся травы в целом менее волокнисты и более питательны, чем высокие травянистые растения. В результате таких изменений в растительном покрове, качество пищи более мелких и более разборчивых травоядных улучшается.

Оуэн-Смит (который верит, что американская мегафауна была истреблена в результате охот человека) утверждает, что людям, таким образом, не нужно было уничтожать всех до последнего кондоров, всех верблюдов и всех пекари. Устранение ключевых растительноядных животных, таких как наземные ленивцы, гомпотерии, мастодонты и мамонты, могло быть достаточным, чтобы вызвать экологическую деградацию, вышедшую далеко за пределы потери самих краеугольных видов.

Подобно крупным растительноядным видам, о которых говорит Оуэн-Смит, крупные хищники тоже могут занимать ключевые позиции в экосистеме. Эдвард Уилсон объясняет, что, например, когда ягуары и пумы исчезли с острова Барро Колорадо в Панаме, их основные жертвы, еноты-коати и крупные грызуны агути и пака, пережили колоссальный демографический взрыв. Поскольку коати, пака и агути питаются крупными семенами, падающими из-под полога дождевого леса, они быстро снизили репродуктивные возможности деревьев, дающих эти крупные семена:

Другие виды деревьев, чьи семена слишком мелки, чтобы заинтересовать этих животных, выиграли из-за ослабления конкуренции. Их семена прорастали, а всходы великолепно развивались, и большее число молодых деревьев достигло полной высоты и репродуктивных размеров. Спустя годы состав лесов изменился в их пользу. Кажется совершенно естественным, что виды, специализированные на питании семенами этих деревьев, также процветали, количество хищников, нападавших на этих животных, выросло, распространились грибы и бактерии, которые паразитируют на деревьях с такими семенами, плотность популяций микроскопических животных, питающихся этими грибами и бактериями, увеличилась, хищники, поедающие этих созданий стали многочисленнее, и так далее вдоль пищевой цепи по мере того, как экосистема отражала исчезновение краеугольных видов, переходя с одного уровня на другой.

Следовательно, мы не можем предположить, что вторичные эффекты исчезновения хищников, подобных сумчатому “льву”, имели для биосферы Австралии лишь самые незначительные последствия.

Это правда, что устранение ключевого вида часто благоприятствует некоторым членам сообщества, из которого его удалили. Так, сообщается, что исчезновение с Барро Колорадо крупных кошек привело к резкому росту популяции оцелота после того, как вместе с количеством мелкосемянных деревьев возросла численность крыс и мышей. Однако, если посмотреть на ситуацию в целом, биосообщество, окружавшее ключевой вид, с неизбежностью обеднело после его исчезновения. Мы знаем, по меньшей мере, о двух видах птиц, которые вымерли на Барро Колорадо после исчезновения там крупных кошек и очень вероятно, что за ними последовало и множество более мелких организмов. Вследствие этого, мы можем задать себе вопрос: каков же был эффект вымирания гигантских растительноядных зверей Америки на громадные биологические сообщества, которые сформировались в южноамериканских дождевых лесах? Подобно слонам и буйволам, которые еще населяют густые джунгли Западной Африки и Южной Азии, мастодонты, гомпотерии и наземные ленивцы, вероятно, протаптывали “дороги”, выкапывали купальные ямы и очищали от леса участки земли на всем протяжении бассейна Амазонки, поддерживая, возможно, более разнообразную мозаику растительных сообществ, чем та, которую мы видим в этих местах сегодня. Южноамериканские дождевые леса все еще демонстрируют просто поразительное разнообразие жизни, но кажется очень и очень вероятным, что это разнообразие было до какой-то неизвестной степени большим, когда гигантские травоядные были одной из его опор.

Вымирание мегафауны, которое последовало за распространением по нашей планете человека “полностью современного типа”, достигло максимума в Австралии где-то между 35 и 10 тысячами, в Евразии между 15 и 12 тысячами и в Америке около 11 тысяч лет назад.

Фауна, включавшая карликовую вариацию так называемого “гигантского оленя” Megaloceros, несколько карликовых видов слонов, карликового бегемота, гигантскую соню, гигантских орлов, гигантских черепах и “козью антилопу” Майорки, сохранялась на крупных островах Средиземного моря примерно до 8 тысяч лет назад. Карликовые формы наземных ленивцев, эндемичные обезьяны, грызуны размером с медведя и длинноногие бегающие совы, чьи размеры Джаред Даймонд оценивает как “нормальные, гигантские, колоссальные и титанические”, исчезли с островов Карибского моря около 7 тысяч лет назад.

Последние мамонты, о которых мы знаем, вымерли на острове Врангеля в Северо-восточном секторе Арктики всего лишь 3 800 лет назад, когда колесные экипажи, письменность и металлургия уже стали неотъемлемой частью человеческой жизни. Другой относительно малодоступный остров, Новая Каледония, потерял своих нелетающих птиц, варанов, рогатых черепах и карликовых крокодилов примерно в это же время.

Другие крупные животные исчезли еще менее давно: 10 крупных видов лемуров (самый большой из которых, Megaladapis edwardsii, мог оспорить право гориллы называться крупнейшим приматом Земли) и несколько “слоновых птиц”, среди которых один вид достигал веса полутонны, исчезли только после того, как индонезийские мореходы колонизировали Мадагаскар чуть позже рождения Христа. Внезапная гибель около 150 видов птиц Новой Зеландии, включая не менее 11 видов (!) Моа, некоторые из которых достигали высоты более 3 метров, и самого большого орла, который “когда-либо взмывал в небо планеты” - Harpagornis moorei - чьи когти буквально были размером с когти тигра, а также гигантских нелетающих новозеландских уток, произошла после того, как острова были открыты и заселены полинезийцами всего лишь восемь столетий назад.

Такие исследователи, как Сторрс Олсен и Хелен Джеймс открыли, что люди доиндустриального периода уничтожили неожиданно большое число видов птиц по мере заселения ранее необитаемых островов. Экстраполяция результатов уже законченных исследований на острова, где еще не проводились археологические изыскания, приводит к предположению, что 2 тысячи видов (!) птиц были уничтожены в ходе одной только полинезийской колонизации островов Тихого океана. Этот процесс длился приблизительно с 5 тысяч назад до 1500 года нашей эры. Международный Совет по Сохранению Птиц подсчитал путем сравнения, что с 1600 года нашей эры люди в целом уничтожили 108 видов птиц.

Морская корова Стеллера, 15-тонный родственник ныне живущих ламантинов и дюгоней (чей максимальный вес составляет лишь около одной тонны), вымерла только 2 века назад, в 1768 году. Интерактивная энциклопедия Хатчинсона издательства Хеликон Паблишинг говорит, что морских коров стали беспощадно убивать из-за их мяса после того, как экспедиция Витуса Беринга в Северную Пацифику открыла их в 1741 году. Однако энциклопедия добавляет, что “сокращение запасов водорослей, служивших пищей морским коровам, могло послужить дополнительным фактором их вымирания”.

Амбивалентная позиция Хеликона по поводу исчезновения морских коров типична для человеческого отношения к исчезновению мегафауны. Наш вид, как мы уже наблюдали, вот уже более века занимается спорами, была ли мегафауна истреблена в результате “естественных” причин, таких как Ледниковый период, или в результате нашего распространения по всей планете.

“Ледниковая период”, из которого наша планета вышла от 13 до 9 тысяч лет назад, был всего лишь последней из целой серии холодных фаз, которые покрывали часть поверхности Земли ледниками последние 2 миллиона лет. Эти процессы проходили в результате сложных циклов потеплений и похолоданий, среди которых доминировал 100-тысячелетний цикл, в рамках которого орбита Земли изменялась от относительно округлой до относительно эллиптической и обратно. В момент пика вымирания мегафауны, 12 тысяч лет назад, Земля просто совершала свой обычный переход от холодной к теплой фазе, через который она проходила, по крайней мере, 20 раз за последние 2 миллиона лет. Предшествующие циклы были свидетелями многих потерь (и многих прибавлений) в фауне планеты, но они никогда не вызывали крупномасштабной, всемирной гибели исключительно крупных животных, так как это произошло до, в течение и после окончания последнего цикла похолодания.

Объяснение вымирания мегафауны через “изменения климата” растеряла большую часть, если не все свое правдоподобие. В своей современной форме, теория основывается главным образом на том факте, что Северная и Южная Америка потеряли почти всех свои недавно вымершие виды крупных млекопитающих, птиц и рептилий приблизительно между 11 и 9 тысячами лет назад – т. е. в то самое время, когда планета выходила из последнего оледенения. Один из наиболее известных сторонников этой гипотезы, Дэйл Гутри из Института арктической биологии Университета Аляски, предполагает, что замена холодного и сухого климата относительно влажным и теплым разрушила высокопродуктивное и питательное растительное сообщество, которое он называет “мамонтовая степь”. Таким образом, мегафауна вымерла от голода. Гутри не объясняет, как растительные сообщества во всех климатических зонах Северной и Южной Америк деградировали под воздействием изменения климата в более влажном и теплом направлении или как эта предполагаемая деградация могла вызвать избирательное исчезновение наиболее крупных видов животных. Также не объясняет он и то, каким образом элементы вымершей мегафауны сохранялись на больших островах Карибского бассейна еще две тысячи лет, или как мамонты выживали на острове Врангеля целых 4 – 5 тысячелетий после изменения климата.

С общепланетарной точки зрения теория вымирания мегафауны из-за климатических изменений выглядит еще менее убедительно, чем в американском контексте: австралийская мегафауна вымерла задолго о начала перехода к более теплому и влажному климату около 10 тысяч лет назад, а гиганты Новой Зеландии и Мадагаскара жили еще несколько веков после рождения Христа. Климат Новой Зеландии становился чрезвычайно суровым в каждый из приблизительно 20 ледниковых “максимумов” плейстоцена, однако все 150 с лишним видов вымерших птиц этих островов сумели пережить каждый пик похолодания и вымерли только в теплое межлидниковье голоцена.

По мере того, как теория климатических изменений теряет свои позиции, многие ее приверженцы начинают выстраивать вторую линию обороны – нечто вроде “комплексного решения”. Да, признают они, истребление животных человеком могло внести свою лепту в вымирание мегафауны, но только из-за того, что она уже была ослаблена климатическими флуктуациями. “Был ли то меняющийся климат Новой Зеландии, – пишет, к примеру, Дэвид Беллами в своей книге “Сила жизни”, – или только пришествие человека положило конец царству огромных травоядных птиц (Моа) остается неясным”.

Я признаю, что могут быть найдены рациональные доводы для того, чтобы поставить под вопрос причины гибели мегафауны Америки или Австралии. Однако количество костей убитых людьми новозеландских Моа устанавливает факт тяжелого хищничества со стороны человека настолько ясно, что единственный урок, который мы можем извлечь из высказываний, подобных словам г-на Беллами, – это то, что люди всеми силами стремятся избежать признания неприятной или позорной правды.

Был ли климат Новой Зеландии в процессе резких изменений в момент вымирания Моа? Ответ на этот вопрос – однозначное “нет”. Единственное значительное изменение этого периода, кажется, связано с прибытием первых поселенцев-людей, полинезийской популяции, частью которой являлись современные аборигены страны – маори. Вымирание громадных животных Мадагаскара, как и мегафауны средиземноморских островов и острова Врангеля, также совпадает по времени с развитием навыков мореходства у человека. Вымирание крупнейших животных Америки также, как мы видели, случилось вскоре после появления людей. Точное совпадение по времени появления человека и вымирания мегафауны не установлено пока только для Австралии, но совершенно ясно, что крупные сумчатые все еще жили, когда на континенте появились люди между 50 и 40 тысячами лет назад.

Нет никаких сомнений в том, что наши предки были умелыми охотниками на крупную добычу. И в Америке, и в Азии найдено очень много стоянок человека с останками мамонтов, которые были явно убиты людьми. Некоторые останки, как, например, мамонт, найденный в 1953 году в Нако близ мексиканской границы США, все еще содержат каменные наконечники копий между костей животного. Вероятно, эти наконечники надевались на составные метательные копья, которые охотники бросали в цель. Передняя часть копья после попадания в зверя отделялась, так что мамонт уже не мог вытащить наконечник, потянув хоботом за древко или протащив копье сквозь кустарник. Скорость полета копья резко увеличивалась благодаря использованию рычагов – копьеметалок.

Мамонт из Нако, которого ударили копьем в живот, смог уйти и умер там, где его так и не нашли охотники. Мы знаем это, поскольку на костях животного не осталось ни одного следа надрезов, которые всегда видны на останках разделанных и съеденных животных. Не менее восьми других неповрежденных наконечников копий культуры “Кловис” были найдены рядом с тазовыми костями этого мамонта из Нако. Если бы охотники нашли его, наконечники, несомненно, были бы извлечены из тела. Никто из тех, кто когда-либо держал в руках и внимательно рассматривал наконечники культуры “Кловис”, не отнес бы слова “грубый” или “примитивный” к изделиям позднего Каменного века. Наконечники копий палеоиндейцев, принадлежащих к этой культуре, сделаны с невероятной точностью, лезвия длиной от 15 до 20 см, достаточно широкие и плоские, чтобы обладать преимуществами по сравнению с современными стальными ножами. Я должен признать, что испытал удивление, даже шок, когда впервые увидел своими глазами красоту и очевидную смертоносность этого оружия. Как пишет Джеред Даймонд в книге “Третий шимпанзе”, многие из нас все еще неправильно представляют себе людей – “охотников на крупную добычу”, живших 14 тысяч лет назад.

Художники, оформляющие музеи, предпочитают рисовать поздненеолитических охотников, в виде обнаженных храбрецов, которые рискуют жизнью, бросая камни в рассвирепевшего мамонта, при этом двое или трое несчастных уже лежат на земле, насмерть затоптанные огромным зверем. Это абсурд. Если бы хоть один охотник умирал при рутинной охоте на мамонта, то они истребили бы людей, а не наоборот. Вместо этого, более реалистичная картина изображает тепло одетых профессионалов, бросающих с безопасного расстояния метательные копья в паникующего мамонта, которого подстерегли в засаде в узкой лощине у ручья.

Если, – вы можете спросить, – к концу последнего оледенения гоминиды развили такой ужасающий потенциал разрушения, как вообще выжили некоторые виды крупных животных? Ответ на этот вопрос может заключаться в анализе условий территорий, где мегафауна сохранилась. Подавляющее большинство крупных зверей современности обитают в пределах Африки и Южной Азии. Крупные звери живут и в других районах Земли, однако существа размером со слона, бегемота и носорога водятся только в регионе Африки и Южной Азии.

Это далеко не случайное совпадение, что зоны “выживания крупной добычи”, т.е. Африка и Южная Азия, одновременно являются и зонами, которые населяли гоминиды за 1,7 миллионов лет до изобретения технологий, позволивших им переживать холодные зимы северных широт Европы и Азии. За время “заключения в тропической тюрьме” гоминидные прародители современных людей перешли от собирательства, пожирания падали и случайных охот к регулярной и все более и более эффективной охоте на крупных зверей. В связи с тем, что развитие охотничьих навыков человека было сравнительно медленным процессом, животные, которые делили Африканский/Южно-азиатский регионы с гоминидами, обладали достаточным временем для собственных эволюционных изменений, чтобы успеть приспособиться к появлению среди них нового жуткого хищника.

Гоминиды, подобные человеку прямоходящему – Homo erectus, начали расширение зоны, занятой людьми, около 900 тысяч лет назад. (Я пишу “подобные человеку прямоходящему”, поскольку около 800 тысяч лет назад, человеческие популяции Африки пересекали границу между тем, что современные “гоминиды” определяют как “человек прямоходящий” - Homo erectus и “человек разумный” - Homo sapiens sapiens. В Европе в это время люди занимали промежуточное положение между Homo erectus – человек прямоходящий, и Homo (sapiens) neanderthaliensis – неандерталец. Это промежуточное звено европейской линии развития семейства людей некоторые современные систематики выделяют в особый вид – Homo heidelbergiensis, человек гейдельбергский).

Решающий прорыв “зоны человеческой оккупации” начался, тем не менее, не на границе Европы и Азии, а на африканской прародине человека. Около 120 тысяч лет назад волна за волной “полностью современные люди”, Homo sapiens, сформировавшиеся в Северо-восточной Африке, начали проникать из Африки на Ближний Восток и продвигаться далее, в Южную Азию. Эти “полностью современные люди” истребили и/или генетически растворили в себе мозаику различных популяций “архаического современного человека” [так иногда называют представители западной науки различные неандерталоидные популяции – прим. переводчика] и географические формы более древнего человека прямоходящего, которые предшествовали человеку разумному в этой “зоне”. Затем, где-то между 60 и 40 тысячами лет назад, люди впервые вышли на пространство, которое никогда не было заселено никаким из видов семейства людей – Новая Гвинея–Австралия–Тасмания.

Около 40 тысяч лет назад, растущая технологическая вооруженность этих “полностью современных” африканцев привела к тому, что человеческие популяции современного вида совершили “Большой скачок”. Были изобретены каменные шила, достаточно острые, чтобы с их помощью вырезать костяные иглы. Иглы, в свою очередь, позволяли сшивать теплую одежду и обувь. Последняя позволила этим выходцам из тропических регионов заместить более северный вид человека – неандертальцев в Европе, а также начать продвижение в регион, который ранее был слишком холодным для заселения людьми – Сибирь. Когда около 25 – 30 тысяч лет назад люди достигли Сибири, ледник толщиной в милю, подобный тому, что сегодня покрывает Гренландию, простирался на всем протяжении нынешней Канады и северных Соединенных Штатов. Столько воды было связано в этом громадном ледяном поле, что уровень мирового океана был на 200 метров ниже современного. Островные территории, такие как современная островная часть Юго-Восточная Азия, Япония и Британия, были соединены с соседними континентальными районами. Австралия, Тасмания и Новая Гвинея формировали единый материк, а Сибирь и Аляска были соединены широкой, свободной ото льда равниной, названной “Берингия”.

Оледенения, сходные с этим, происходили на Земле, в среднем, каждые 100 тысячелетий на протяжении последних двух миллионов лет, названных Ледниковым периодом или плейстоценом. Таким образом Сибирь многократно соединялась с Аляской в период пиков оледенения и отделялась от нее во время межледниковых потеплений.

Приблизительно 20 тысячелетий назад люди в сопровождении собак, которых они одомашнили в Азии, впервые просочились на свободную от льдов территорию Аляски через берингийский мост. Между 12 и 14 тысячами лет назад они открыли путь на юг сквозь или в обход ледника, лежавшего между Аляской и остальной частью Америки, и проникли в земли “к югу от 48 параллели” или собственно на территорию США.

Они обнаружили этот “супер-Серенгети”, о котором я говорил ранее, полный животных, не имевших никакого представления о столь страшном охотнике, как человек разумный. Фауна, которая, возможно, имела так же мало инстинктивного страха перед людьми, как птицы Галапагосских островов или пингвины Антарктиды, столкнулась с супер-хищником. Хищником, способным изготавливать смертоносное оружие, подобное метательным копьям с обсидиановыми лезвиями, пускать чудовищные пожары в сухих прериях, использовать инстинкты и чутье своих собачьих союзников и планировать стратегию своих охот с помощью интеллекта и языка, к которым даже приблизиться не могло никакое другое животное. Вот тот самый фон, на котором всеохватное вымирание, спровоцированное появлением “полностью современного” человека в обеих Америках (а на самом деле – и в Европе, Северной Азии и Австралазии), становится понятным и даже неизбежным.

Если у вас сложилось впечатление, что большие животные Африки или Южной Азии были совершенно неуязвимы для технологического скачка и изобретательности этих “полностью современных” людей, значит мои слова были слишком смелыми: 12 тысяч лет назад искусность и эффективность человеческого вида достигли столь ужасного уровня, что даже животные, эволюционировавшие вместе с семейством гоминид в их изначальных областях – Африке и Южной Азии – не смогли выдержать этот натиск. В Африке, например, вымерло около шести видов крупных млекопитающих, включая гигантскую антилопу из группы Аlcelaphine или антилоп гну, и могучего длиннорогого буйвола Pelorovis, аналога длиннорогих диких быков Евразии и американского длиннорогого бизона. (А также включая, вероятно, динотерия – удивительного слона из древнего изолированного семейства, у которого бивни росли не из верхней, а из нижней челюсти и загибались кольцом к груди. – прим. переводчика).


Растущее осознание того, что большая часть крупных сухопутных животных были уничтожены нашим собственным видом более 10 тысяч лет назад, приводит к пониманию, что этот вид, также более 10 тысяч лет назад, достиг уровня интеллекта, который просто преодолел ограничения, которые экология накладывает на все виды живых организмов планеты, составляющие биосферу. Винить наших предков за нарушение “системы экологических сдержек и противовесов” невозможно – рубеж экологической безопасности вида человек разумный был преодолен без какого-либо осознания того, что этот процесс вообще происходит.

Другие виды также могли испытывать временное снятие или псевдо-снятие подобных экологических ограничений. Когда 900 лет назад, например, крысы были непреднамеренно завезены людьми в Новую Зеландию, они, как пишет в своей книге “Пожиратели будущего” Тим Фланнери, превратились в бедствие таких масштабов, какие никогда больше не были превзойдены. Нет ничего таинственного в подобных катастрофах: вполне предсказуемо, что крысиные популяции испытают взрывное увеличение численности, освобожденные от армии своих обычных хищников и конкурентов, которые сдерживают их размножение в Азии, и наделенные на первый взгляд неограниченными источниками добычи в виде аборигенных животных и растений Новой Зеландии. Столь же предсказуемым является коллапс этой “крысиной чумы”, который вероятно произошел, когда виды, питавшие собой этот взрыв крысиной популяции – нелетающие или плохо летающие наземные птицы, шесть видов аборигенных лягушек, крупные аборигенные улитки и цикады – стали крайне редки или, как произошло во многих случаях, были уничтожены полностью.

Гепарды, живущие в Серенгети, не представляют из себя “бедствия”. У них множество конкурентов, которые способствуют контролю над их численностью, а их добыча – в основном, но не исключительно газели – далеко не наивна и не беспомощна. Сами гепарды “позаботились” об этом, “разводя” самых быстроногих антилоп. Они сделали это непреднамеренно, просто уничтожая медлительных на протяжении тысяч поколений. С нашей точки зрения, “медлительная” газель не менее других способна бежать с захватывающей дух скоростью. Тем не менее бросок этих стремительных кошек, как и другие формы естественного отбора, может производить исключительно точный замер – эффект десятых долей секунды в беговом поединке гепарда и газели на дорожке длиной в какую-то сотню метров может быть не менее решающим и пожалуй несколько более окончательным, чем на соревнованиях людей по легкой атлетике. Вечно участвуя в подобных гонках, антилопы, разумеется, производят столь же тщательный отбор гепардов, как и те – антилоп. Менее быстроногий хищник обречен на голодную смерть.

В результате такого взаимодействия популяции гепардов и газелей относительно стабильно сбалансированы друг относительно друга. И каждая из популяций, конечно, также сбалансирована (посредством не менее длительного и испытывающего взаимодействия) с популяциями других видов, оказывающих на нее воздействие – от леопардов и трав до вирусов, которые бесконечно проверяют на прочность иммунные защиты организма.

Охотились ли они на вилорогих антилоп в Небраске времен ледникового периода, на кроликов в сегодняшнем Иране или на антилоп-прыгунов в современной Намибии, гепарды, говоря экологически, всегда были связаны с регионами, которые мы можем назвать “