Анатолий Приставкин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   32

32




За несколько дней до Нового, сорок пятого года уже и елку в классной

комнате поставили, и самодеятельность готовили, приехали двое на машине -

военный и штатский и тут же торопливо объявили:

- Кузьминых срочно в канцелярию!

Ребята сидели возле кровати Мусы, который вдруг затемпературил, и

развлекали его. Балбек рассказывал свои легенды про батыров. Все они у него

были одинаковые: батыр вырастает и побеждает врагов, и народ становится

свободным.

А тут позвали Кузьменышей, да как-то неестественно громко, как на

пожар. Но у дверей Кольку задержали, а Алхузура увели одного. Колька начал

стучать в дверь и орать, да так сильно, что дверь отворилась, и мужской

голос произнес:

- Ну, пусть войдет! Это даже к лучшему, что оба! Колька влетел в

комнату и увидел, что Алхузур сидит на стуле прямо посреди комнаты, перед

ним военный, а другой, штатский, стоит у окна. А этот, лысый, в очках, в

блестящих высоких сапогах и с папкой, и говорит, и говорит. Что он говорит,

Колька сперва не понял. Потом сообразил, что он пересказывает Алхузуру

историю самого Кольки. Откуда только узнал... Оттого и лысый, как Демьян.

Лысые ушлые, Сашка говорил. Военный спросил:

- А где вы встретились? Ты и Николай? Вы встретились в Березовской?

Алхузур молчал. Военный повернулся к Кольке, вкрадчиво спросил:

- Ты-то помнишь, где вы познакомились? Я от твоего приятеля не могу

добиться.

- Он не приятель. Он мой брат.

- Какой брат? - оживился военный. - Названый?

- Он мой родной брат, - повторил Колька.

- Так уж родной? - насмешливо повторил военный.

- Да.

- Как же его зовут?

- Сашка.

- Это он - Сашка? Да ты посмотри! - И военный сверху двумя пальцами

взял Алхузура за виски и силой повернул лицом к Кольке. - Он же черный! А ты

светлый! Какие же вы братья?

- Настоящие, - сказал Колька.

Военный шепнул Ольге Христофоровне, и та вышла.

Он продолжал ходить, вышагивал, поскрипывая сапогами, по комнате и

будто с разных сторон оглядывал Алхузура. На Кольку он не обращал внимания.

А штатский молчал. Он все время молчал. Его вроде бы и не было.

Вдруг вошла вместе с Ольгой Христофоровной Регина Петровна.

- Садитесь, - предложил, будто приказал, ей военный. - Вы были

воспитательницей в колонии под Березовской?

- Да, - тихо ответила Регина Петровна и посмотрела на Кольку. Какой-то

жалкий, просящий был у нее на этот раз взгляд.

- Вы помните братьев Кузьминых, которые жили там?

Регина Петровна кивнула.

- Хорошо помните? - спросил военный и сердито посмотрел на Регину

Петровну.

- Да. Помню, - отвечала она.

- Вот посмотрите... Вы их узнаете? - И военный повел рукой в сторону

Алхузура. Колька стоял сбоку.

- Да, - едва слышно произнесла Регина Петровна.

- Это кто? - И военный ткнул пальцем в сторону Кольки.

Регина Петровна помолчала, назвала:

- Кажется... Это Коля.

- Ага, - кивнул удовлетворенно военный. - А это? - И указал на

Алхузура.

Регина Петровна продолжала смотреть на Кольку.

- Я думаю... - начала она и запнулась.

- Вы думаете? Или вы знаете? Регина Петровна молчала.

- Но я вас слушаю! Слушаю! - громко проговорил военный и

многозначительно посмотрел на штатского. Тот никак не реагировал.

- Это... Саша... - слабым голосом произнесла Регина Петровна.

- Вы уверены, что он именно Саша, его брат? Регина Петровна едва

кивнула.

- Вы хорошо подумали, отвечая на мой вопрос? - Военный прошел за спину

Регины Петровны и теперь разговаривал с ней, как бы обращаясь к ее затылку.

Регина Петровна, испугавшись, рывком обернулась к нему.

- Что? - спросила она, и тут же повторила, чуть суетливо: - Да. Ну,

конечно, уверена. Их, правда, было много, и я их сперва путала...

- Значит, можно предположить, что вы и сейчас способны спутать? -

нависая над головой Регины Петровны, настаивал военный. Даже Колька устал от

его прямолинейно-твердого тона. Будто их всех, допрашиваемых здесь,

перепиливали одной тупой пилой.

Регина Петровна вздохнула. Ей, наверное, очень хотелось курить.

- Нет, я думаю, что я...

- Опять думаете! А вы не думайте! - посоветовал вдруг, усмехнувшись,

военный. - Вы же воспитательница, да? И небось учили детишек не лгать? А как

же вы теперь - да еще при них! - лжете?

- Я не лгу, - как провинившаяся школьница произнесла, потупясь, Регина

Петровна.

- Вот и отлично! - произнес военный и сделал несколько шагов по

комнате. - Так вы говорите, что способны спутать детей, и поэтому вы не

уверены, что здесь, перед вами, братья? Я вас правильно понял?

Регина Петровна не отвечала.

- Так, да? - Военный повысил голос и вдруг прикоснулся рукой к затылку

Регины Петровны. Она дернулась, но не отстранилась.

- Нет, - произнесла и поглядела на Кольку.

- Что, нет! Что, нет! - крикнул военный и стукнул ладонью по папке,

которую держал в руке. Раздался громкий хлопок. Все вздрогнули.

- Нет... То есть я могу... Я хочу сказать... Что они... Что они...

братья...

Военный уже не слушал ее, складывал в папку бумажки.

Не простившись, он вышел из комнаты, было слышно, как отъехала машина.

Остальные остались в комнате. И штатский остался.

Все молча ждали, что он скажет, а он тоже молчал. Создалась мертвая

пауза.

Ольга Христофоровна решилась к нему обратиться:

- А у вас... простите, никаких вопросов? Человек даже не шевельнулся.

Он продолжал смотреть в окно, будто это не к нему обращались. Но вдруг

повернулся, сказал через сомкнутые губы:

- Дайте, пожалуйста, список.

- Список детей? - спросила заведующая. Он протянул руку, не пытаясь

ничего объяснять, и Ольга Христофоровна подала ему листок.

Он быстро, мельком заглянул и поинтересовался:

- А вот этот Муса? Он что, татарин?

- Да, - сказала Ольга Христофоровна. - Он сейчас тяжело болен.

- Откуда? - спросил штатский, пропустив мимо ушей про болезнь. - Не из

Крыма случайно?

- Кажется, из Казани, - ответила заведующая.

- Кажется... А Гросс? Немка?

- Не знаю, - сказала заведующая. - Какое это имеет значение? Я тоже

немка!

- Вот я и говорю. - Голос у штатского звучал очень ровно, в нем было

что-то тихое, бесшумное почти, будто два крыла сзади шелестели. Все в нем

понравилось бы Кольке, только губы, тонкие, чуть кривые, жили как бы сами по

себе, и в них, в том, как они изгибались, было что-то чужое, холодное.

- Понабрали тут, - повторил человек и бросил список прямо на стол, хотя

Ольга Христофоровна, уловив его движение, уже протянула руку.

- Мы их не набираем, - сказала Ольга Христофоровна. - Мы их принимаем.

- Надо знать, кого принимаете! - чуть громче произнес человек, и опять

же никакого зла или угрозы не было в его словах. Но почему-то взрослые

вздрогнули.

И только Ольга Христофоровна упрямилась, хотя видно было, что она

больна и ей тяжело продолжать разговор.

- Мы принимаем детей. Только детей, - отвечала она. Взяла список и

будто погладила его рукой.

На следующий день всех детприемовских, в том числе и слепых, повели в

театр. Шли попарно, зрячие вели слепых. В театре открылся занавес и началось

волшебство под названием "Двенадцать месяцев".

Колька сидел рядом с Антоном, по другую сторону сидел Алхузур. Они

пытались пересказывать Антоше все, что видели на сцене, но это было так

трудно! Злая мачеха велит своей падчерице принести зимой красных ягод

земляники, и девочка уходит в ледяной лес. Она замерзает от холода, но

вдруг... Как бы Колька описал это, если вдруг прямо посреди поляны

загорелся, вспыхнул огромный костер и вокруг него сидели двенадцать месяцев.

Алхузур онемел от восторга, а Колька рот открыл, и слюнка потекла.

Антоша же дергал их за руки и просил: "Ну что там? Что там?"Никогда

ребята не были в театре и выходили будто пьяные. Дорогой Колька молчал,

боялся со словами растерять что-то из увиденного.

Вечером всем раздали - сама Ольга Христофоровна это делала - по

конфетке, по два печенья и по два бублика - такой шикарный подарок, и всех

зрячих выстроили по одну сторону елки, а слепых напротив. Слепые спели им

песню про елку, а потом Ольга Христофоровна громко закричала:

- Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!

Все ребята закричали "ура!". Даже больной Муса слышал из своей спальни

этот крик, тоже подхватил его.

А потом зрячие ребята выступали, каждый с чем мог, а Колька стал читать

стихи... Про тучку золотую.

...Но остался влажный след в морщине Старого утеса...

Колька замолчал и посмотрел на слепых: они, вытянув шеи, напряженно

слушали. Будто боялись пропустить даже его молчание... А оно затягивалось,

потому что у Кольки перехватило дыхание и сжало горло. Он никак не мог

выговорить слово "одиноко"...

Хотелось заплакать.

Он вдруг понял вот сейчас, стоя перед слепыми, что кончилась его

кавказская жизнь, а завтра, как им сказали, их повезут куда-то, где будет у

них совсем другая жизнь.

Сбоку елки стоял Алхузур и тоже смотрел на Кольку. Уже стали

подсказывать слова, но он не выдержал и убежал в коридор, А слепые

зааплодировали ему вслед.

Утром их подняли раньше обычного, часов в шесть. Даже Мусу заставили

одеться, его отправляли тоже. Оставались лишь слепые. Но когда всех

выстроили, чтобы вести на станцию, откуда-то появился Антон и закричал:

- Кузьменыши! Вы здесь? Вы здесь?

- Антон! - крикнул Колька и выскочил из строя. Антон нашел руку Кольки

и протянул бумажку. На ней было выколото пупурышками на языке слепых.

- Это тебе гаданье на будущее! - сказал Антон и улыбнулся, как

улыбаются только слепые: куда-то в пространство.

- Но я же не прочту, что тут написано!

- Приходи на рынок, если попадешь в наш город! - сказал Антон. - Я там

буду! Я тебе прочту! Ты хороший человек, Коля!

- Дети, на место! - крикнула Ольга Христофоровна. Это относилось,

конечно, к Кольке. - Всем идти за мной.

На улице было холодно. Мела поземка. Вокзал был пустынен. Ребят

разместили в поезде, в пустом неубранном вагоне. Никто никуда, кроме них, не

ехал в этот первый день нового года.

Колька показал Алхузуру на две самые верхние полки и сказал: "Это наши.

Мы так с Сашкой ездили".

В это время в вагон зашла Ольга Христофоровна и крикнула:

- Коля! Тебя там спрашивают!

- Кто? - недовольно буркнул Коля, не желая отходить от Алхузура.

- Выйди! И узнаешь! - сказала Ольга Христофоровна. Тяжеловатой походкой

она двинулась дальше по вагону, проверяя, все ли нормально устроились.

- Муса, тебе не холодно? - спросила она татарина.

Муса ежился, но жаловаться не хотел. Да в общем-то он радовался, что

тоже куда-то едет. Чего бы это он оставался один...

Колька вышел в тамбур и увидел у вагона Регину Петровну. Она держала в

руках свертки.

Бросилась к Кольке, но споткнулась. А он смотрел из тамбура. Смотрел,

как она торопливо поднимается по неудобным ступенькам, чуть не роняя

свертки.

- Вот! - запыхавшись, произнесла она. - Это костю' мы! Ну те, которые

вам с Сашкой! - И так как Колька молчал, она просительно закончила: -

Возьми! Там на новом месте...

И положила свертки на пол рядом с Колькой. Они помолчали, глядя друг на

друга.

- Я не знаю, куда вас везут... - произнесла она, глядя на Кольку. -

Почему-то держат в секрете... Ерунда какая-то. Но ты еще подумай. Может,

останешься с нами? Мы с Демьяном Иванычем обсудили, он не против взять

тебя... - Она поправилась: - Тебя... и этого мальчика...

Колька покачал головой.

Регина Петровна вздохнула. Стала доставать папироску, но сломала ее и

выбросила.

- Ну, ладно, - сказала она. - Может, ты напишешь? Когда приедешь на

место?

Колька опять покачал головой.

Регина Петровна вдруг протянула руку и погладила его по голове. Он не

успел увернуться.

- Ладно. Прощай, дружок! - пошла и вдруг обернулась - Ты мне можешь

ответить на один вопрос?

Колька кивнул. Он знал, о чем она спросит, и ждал этого вопроса.

- Где твой брат? Я говорю про настоящего Сашку.. Где он?

Колька посмотрел в глаза этой самой красивой в мире женщине. Как он ее

любил! Как они оба любили! А теперь... Сашка, может, и простил бы ее

бегство, но Колька не мог.. Но и не ответить он не мог. И тогда он сказал:

- Сашка уехал.

- Далеко?

- Далеко.

- Ну, слава богу! Жив, значит... - вырвалось у нее.

Регина Петровна спрыгнула с подножки: поезду дали отправление.

А Колька сразу же бросился в вагон, про свертки он и не вспомнил. Он

боялся, что без него Алхузуру будет плохо.

Но Алхузур смотрел в окно и о чем-то думал. Теперь оба стали смотреть в

окно. Там стояла женщина, и, хоть задувал ветер и ей было холодно, она

смотрела на вагон и не уходила.

Наконец поезд отправили.

Вагон дернулся и медленно поехал. Женщина стала махать рукой.

Колька приблизил лицо к стеклу, чтобы еще раз, последний, посмотреть на

Регину Петровну. Ему показалось, что она что-то закричала. Он покачал

головой. Это означало, что он не слышит. Но она могла понять и по-другому. И

все-таки она продолжала кричать, ускоряя свой шаг. А потом она побежала...

Платок у нее съехал на шею, обнажив черные волосы. И пальто ее

расстегнулось. Она ничего этого не чувствовала. Она бежала, будто догоняла

свое счастье... И кричала, кричала...

И тогда Колька помахал ей и кивнул, будто что-то понял. Больше он ее не

видел. Он забрался на полку, лег рядом с Алхузуром и обнял его. И почему-то

заплакал, прижимаясь к его плечу. Алхузур утешал его, он говорил:

- Зачым плакыт! Нэ надо... Мы будыт ехыт, ехыт, и мы приедыт, да? Мы

будыт вместе, да? Всу жыст вмэс-ты, да?

Колька не мог остановиться, он плакал все сильней, и только поезд

стучал колесами, что-то подтверждая: "Да-да-да-да-да-да..."


1981