Во франкоязычной критике

Вид материала

Автореферат

Содержание Полякова Лариса Васильевна Борода Елена Викторовна Хворова Л.Е. Объект исследования - творчество Замятина в оценке франкоязычной критики. Предмет Методологическая база Теоретическая значимость Практическое значение Основное содержание работы Nous autres Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

Подобный материал:

• Глава, 727.28kb.
• «К критике поли­тической экономии», 998.04kb.
• Жака Халбронна "Мишель де Нострадамус по отношению к нострадамусовской критике", 798.69kb.
• Вкнигу включены произведения крупнейших западных мыслителей которые подвергают критике, 4043.79kb.
• Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» в русской критике, 270.69kb.
• Традиции Серебряного века в творчестве, художественной критике и педагогической работе, 410.36kb.
• О замысле, осуществлении и критике проекта «Сколково», 6534.86kb.
• Планирование по программе под ред. В. Я. Коровиной концентрическая структура, 21.79kb.
• И к клятве ни один не мог меня привлечь, 94.24kb.
• Список литературы для летнего чтения 10 класс обязательная литература, 37.82kb.

На правах рукописи

УДК 821.161.1(091) «19»

ББК 83.3 (2Рос=Рус) 6-8


ВЕСЕЛОВА Анна Сергеевна


ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ Е.И. ЗАМЯТИНА

ВО ФРАНКОЯЗЫЧНОЙ КРИТИКЕ


Специальность 10.01.01 - русская литература


А В Т О Р Е Ф Е Р А Т

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Тамбов 2011

Работа выполнена в ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный

университет имени Г.Р. Державина».


Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор

Полякова Лариса Васильевна


Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Попова Ирина Михайловна


кандидат филологических наук

Борода Елена Викторовна


Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Воронежский

государственный университет»


Защита состоится 22 декабря 2011 года в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.261.03 в ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина» по адресу: Россия, 392000, г.Тамбов, улица Советская, д.181 «И», ауд.601.

С диссертацией и авторефератом можно ознакомиться в научной библиотеке Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина (ул. Советская, 6).

Автореферат размещен на официальном сайте Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки Российской Федерации (адрес сайта: v.ru) 17 ноября 2011 г.


Автореферат разослан «___» ноября 2011 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук,

профессор Хворова Л.Е.


В середине 1980-х годов Евгений Иванович Замятин (1884-1937) стремительно ворвался в литературную жизнь России, возобновив связь с родным читателем, который с готовностью приветствовал писателя, «возвратившегося» на родину. С тех пор поступь его триумфальной колесницы стала более размеренной. Изучение творческого наследия Замятина, прозаика, драматурга, критика, публициста и теоретика литературы, ныне требует широкого, фундаментального осмысления, нуждается в оценке глубоких и многоуровневых контекстных связей с национальной и мировой культурой.

На сегодняшний день в сравнении с 1920-1930-ми годами изучение замятинского творчества существенно пополнилось. Изданы собрание сочинений, избранные произведения писателя, его литературная критика и публицистика, архивные материалы, переписка и рукописное наследие, записные книжки. В России и за рубежом вышли солидные сборники научных трудов и монографии, посвященные жизни и литературной деятельности писателя: А. Гилднер (Польша), С.А. Голубкова, Р. Гольдта (Германия), Г.З. Горбуновой (Казахстан), Т.Т. Давыдовой, В.Н. Евсеева, Н.Ю. Желтовой, Кан Бён Юна (Южная Корея), Н.Н. Комлик, Т. Лахузен, Е. Максимовой и Э. Эндрюс (США - Россия), Е.Г. Мущенко, Б.А. Ланина, Е.А. Лядовой, Л.В. Поляковой, И.М. Поповой, Р. Рассела (Великобритания), Е.Б. Скороспеловой, О.Е. Чернышовой, Л. Шеффлер (Германия), А. Шейна (США), Н.В. Шенцевой, Л.И. Шишкиной. Защищены докторские диссертации И.М. Поповой (М., 1997), В.Н. Евсеева (М., 2000), М.Ю. Любимовой (СПб., 2000), Т.Т. Давыдовой (М., 2001), Н.Н. Комлик (Тамбов, 2001), Е.В. Борода (Тамбов, 2011), многочисленные кандидатские диссертации.

Отечественные исследователи творчества Замятина не раз обращались к истории публикации замятинских произведений в США и Европе, признавая существенным факт его присутствия в западной литературе. Следует отметить особую значимость его «родства» с французской культурой. Написаны многочисленные труды – и в России, и за рубежом, посвященные характеру творчества писателя в последний, «французский» период. Несмотря на это, многое в вопросе об оценке произведений Замятина во французском литературоведении остается неосвещенным. Нет целостного, обобщенного, полного представления о понимании французскими – и шире франкоязычными – славистами роли, которую сыграл Замятин в мировом литературном процессе.

Основная цель работы состоит в выявлении специфики восприятия французскими исследователями художественного мира Е.И. Замятина, оценке роли наиболее значительных художественных открытий русского писателя, нашедших отражение в развитии мировой науки о литературе.

В соответствии с целью определяются задачи исследования:

- определить место личности Е.И.Замятина, его творческого наследия в широком спектре тенденций литературного процесса XX века в России и за рубежом;

- исследовать и систематизировать франкоязычные литературно-критические работы по изучению художественного наследия Замятина, сравнить восприятие его творчества русскими и западными исследователями;

- осветить и актуализировать проблему творческой эволюции Замятина с точки зрения зарубежной критики, оценить значимость художественных, теоретических, эстетических, философских идей писателя для западного литературоведения;

- представить творческое наследие Замятина единой художественной системой, органично соединившей традиции русской и европейской культур; определить комплекс характеристик творчества Замятина, обусловивших интерес к писателю франкоязычных исследователей и критиков;

- раскрыть роль франкоязычной литературоведческой мысли в изучении творчества русского писателя.

Актуальность диссертации определяется ее соответствием приоритетным направлениям современного отечественного литературоведения, связанным с проблемой осмысления национального культурного наследия, духовных и эстетических ценностей отечественной и мировой литературы; обращением к недостаточно изученным вопросам славистики о зарубежной рецепции творчества русских писателей, в частности, Е.И. Замятина.

Материалом исследования является франкоязычная критика преимущественно последнего пятидесятилетия, ряд отечественных литературно-теоретических и литературно-критических работ общего характера или посвященных изучению и оценке творческого наследия Е.И. Замятина, художественная проза, теоретические работы и публицистика самого писателя. При этом в диссертации, как это принято и во франкоязычной критике, понятия «литературная критика» и «литературоведение» не дифференцируются.

Объект исследования - творчество Замятина в оценке франкоязычной критики.

Предмет изучения – художественные и литературно-теоретические идеи Замятина, оказавшиеся наиболее продуктивными для истории западной, в частности, франкоязычной критической мысли.

Франкоязычной критикой творчество Замятина рассматривается преимущественно в русле модернистской эстетики. Франко-швейцарский славист Л. Геллер замечает: «Замятин появился на горизонте как истый модернист»¹. Он же отмечает универсальность замятинской художественной системы: «Ведь «Островитяне», «Ловец человеков», даже «Мы» - написаны как бы на вненациональном языке, замятинские сюжетные приемы, его ирония – мало характерны для сугубо русского стиля»².

Методологическая база диссертации сформирована на основе трудов русских формалистов Ю.Н. Тынянова, В.Б. Шкловского, Б.М. Эйхенбаума, Р.О. Якобсона, французских структуралистов Ж. Делеза, Ж. Лакана, Р. Барта, Ю. Кристевой, М. Фуко, представителей основных направлений философии XX века К. Леви-Стросса, М. Бреаля, Э. Дюркгейма, Л. Леви-Брюля, З. Фрейда, К.-Г. Юнга.

В первые десятилетия ХХ века творческая система Замятина формировалась параллельно с русской формальной школой. Близость замятинских идей основным принципам формалистов, его эксперименты в области художественной прозы обнаруживаются в оценке места Замятина в истории развития литературы русскими и франкоязычными исследователями.

Формальная школа значительно повлияла на развитие структурализма во французском литературоведении. Возможно, поэтому наследие Замятина с легкостью может быть «измерено» лекалом структурального анализа. Применение к анализу произведений Замятина критериев и методов структурализма заставляют замятинский текст играть новыми смыслами, обнаруживающими себя во взаимодействии с новой эпохой.

Замятин с особым вниманием относился к мифологической сфере. Многие его произведения демонстрируют интерес автора к мифологии и широкую осведомленность в этой области. Это приближает Замятина к сокровищнице мировой древней культуры. Во Франции существовала своя мифологическая школа, достижения которой позволяют осветить этот спектр замятинского творчества. Помимо этого, изучение мифологии во второй половине ХХ века не избежало влияния «новой критики»: структурализма, психоанализа, экзистенциализма, семиотики.

Разработанные зарубежными мыслителями методы анализа, обеспечившие теоретическую базу современной французской славистики, изучены нами в диссертации, в процессе написания которой применялись историко-литературный, культурно-генетический, сравнительный, системный, интерпретационный методы и подходы, разработанные в трудах отечественных ученых: М.М. Бахтина, А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, А.А. Потебни.

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется тем, что анализ франкоязычной критики творчества Замятина содействует более глубокому осознанию диалога литературно-критического наследия России и Запада, путей их взаимодействия; практической реализацией в отечественном литературоведении терминологического лексикона западноевропейской науки о литературе. Основные положения и выводы, сформулированные в диссертации, могут быть использованы при разработке теоретических вопросов истории литературы ХХ века, литературы русского зарубежья.

Практическое значение работы. Отдельные наблюдения диссертанта могут быть реализованы при составлении библиографических справочников, в практике преподавания литературы в вузе и школе.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Франкоязычное литературоведение рассматривает творчество Е.И. Замятина преимущественно в рамках достижений модернизма ХХ века (Т. Лахузен, М. Никё, Ж. Бонамур), во многом благодаря таким положениям как эстетически переосмысленный концепт термодинамики; доминирующая мысль о присутствии в «новом» человеке «древнего» человека; взгляд на обновляющийся, революционный характер развития истории. Отдельные теоретические постулаты Замятина: принципы «антиэнтропического» письма; авторефлексия, интертекстуальные связи – обнаруживаются в современном постмодернизме (Л. Геллер).

2. Е.И. Замятин в представлениях французских исследователей (Л. Геллер, Ж. Бонамур, Ж. Нива, Т. Лахузен, Е. Эткинд, М. Нике, М. Геллер) предстает многогранным автором, творчество которого обогащается разнообразными контекстуальными связями с Г. Уэллсом, А. Мейченом, Ф.М. Достоевским, М. Горьким, В. Маяковским. Благодаря этим связям воссоединяется общая картина литературы ХХ века, проясняются исторические реалии (революция и послереволюционные годы, характер власти в Советской России).

3. Роман Е.И. Замятина «Мы» в исследованиях французских ученых постулируется как вершина жанра антиутопии, образец авторского «инженерного» письма и центральное произведение, «интегрирующее» все творческое наследие писателя.

Научная новизна диссертации обусловлена освоением неизученного замятиноведческого материала франкоязычной критики, попыткой его систематизации, актуализации и активизации идей в отечественном литературоведении; глубоким анализом взаимодействия замятинского наследия с различными направлениями французской литературоведческой и философской мысли. Переводы франкоязычных статей сделаны автором диссертации.

Структура работы. Диссертация включает Введение, три главы, Заключение. Приложен Список использованной литературы.


ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность темы диссертации, определены цели, задачи, научная новизна исследования, раскрыты теоретическая значимость и практическое значение работы, формируются предмет и объект исследования, постулируются методологические принципы, сформулированы основные положения, выносимые на защиту.

В главе 1, «Новое, забытое и неизданное Е.И. Замятина в освещении французского литературоведения», на материале малоизученных произведений писателя рассматриваются нераскрытые в критике аспекты замятинского творчества.

Присутствие Е.И. Замятина в истории французской литературы и критики объясняется прежде всего обстоятельствами его жизни. В 1931 году он был вынужден уехать во Францию, где и прожил последние годы. Возможно, его некоторые творческие неудачи за рубежом были в какой-то мере следствием его ощущения «временности» пребывания на чужбине. «Именно чувство родины мешало Замятину создать в своей зарубежной жизни уют и комфорт, оно предопределяло и образ поведения, и так называемый «нейтралитет», а точнее, чувство национального достоинства в творчестве»³, - считает Л.В. Полякова.

Суждение о Замятине как о «геометрическом центре» эпохальных духовных устремлений сформировалось и было сформулировано именно в стране, с которой были связаны последние годы жизни писателя. Французский славист Жак Катто писал: «Замятинская манера письма была средоточием литературных потенций целой литературной эпохи – эпохи, богатейшей потенциями»⁴.

Автор диссертации сопоставляет материалы двух международных семинаров в Лозанне (1987, 1997). На основе первого сборника «Autour de Zamiatine actes du colloque université de Lausanne suivi de Evgueni Zamiatine écrits oubliés» (1989) и второго «Новое о Замятине. Сборник материалов» (1997), оба под редакцией Л. Геллера, автор делает вывод, что взгляд на Замятина изменился, его стали воспринимать как классика, существенно расширился ареал исследования замятинского творчества.

По наблюдению диссертанта, творчество Замятина анализируется большинством западных ученых в категориях модернизма и постмодернизма. Л. Геллер, к примеру, видит в теоретических постулатах, сформулированных писателем, зародыш эстетики постмодерна, а в художественной практике угадывает воплощение постмодернистских формул. В статье «Колесо хаоса. Замятин и постмодернизм. К постановке вопроса» исследователь сближает замятинское понимание революционности, бесконечного отрицания и самоотрицания, с понятием хаоса и заложенного в нем структурного потенциала, характерного для философии постмодернизма.

Французские исследователи в анализе творчества Замятина прибегают к инструментарию структурализма, разработанному в трудах Р. Барта, Ж. Делеза, М. Фуко и других. Диссертант прослеживает связь французского структурализма с русской формальной школой, работами В. Шкловского, Б. Эйхенбаума, Ю. Тынянова, трудами М. Бахтина, перекликающимися с ними художественными открытиями Замятина.

Формалисты утверждали исключительную художественную ценность произведения, его независимость от исторических условий и биографического контекста. На первое место они поставили не исторические и философские связи, а обнаружение и изучение элементов произведения и их соотношения, рождающего новые смыслы и новые связи. У структуралистов это положение развивается в идеи функциональности и системности художественных средств; значимости интерпретации (интерпретация равнозначна созданию произведения); текста как бесконечной структуры.

Ю. Кристева, осмысливая труды М.М. Бахтина, выводит прочно закрепившееся ныне в литературоведении понятие интертекстуальности: «любой текст строится как мозаика цитаций, любой текст — это впитывание и трансформация какого-нибудь другого текста»⁵.

Автор диссертации анализирует исследование эпистолярного наследия Замятина с опорой на статьи Л. Геллера. Ценность данного исследования заключается в выявлении дополнительных каналов, через которые осуществлялся творческий взаимообмен между Замятиным и французской литературой.

В статье «Les pages déchirées de la révolution: textes oubliés de Zamiatine» – «Разорванные страницы революции: забытые тексты Замятина» предметом внимания являются тексты, написанные Замятиным для послереволюционных периодических изданий: «Дело народа», «Новая жизнь», «Русский современник». По суждению Геллера, эти тексты характеризуют Замятина как независимого художника, убежденного сторонника свободы творчества, и в то же время являются свидетельством его неравнодушия, живого отклика писателя на события тех лет. Творчество Замятина 1917-1918 годов важно для понимания его как писателя. Газетные очерки, басни, миниатюры и рассказы, критические и философские эссе Замятина сливаются в едином контексте. Антибольшевизм, или, точнее, антитоталитаризм Замятина явился одновременно причиной и результатом его жизненной позиции как творца и как человека.

В сборнике «Новое о Замятине» (М., 1997) перу Л. Геллера принадлежат две статьи: «Книга о самом главном». Письма Замятина жене» и «О неудобстве быть русским (эмигрантом). По поводу писем Замятина из парижского архива В. Крымова». Диссертант рассматривает их в едином контексте своеобразной биографической повести о человеке на чужбине. В изложении автора Замятин предстает как человек, всю жизнь колеблющийся между двумя полюсами, двумя противоречивыми чувствами: неспособностью гнуться и подличать и необходимостью элементарного выживания в невыносимых условиях, между «жаждой веры» и «неспособностью верить».

Глава 2, «Роман «Мы»: идеи, символы, прототипы», посвящена исследованию самого известного в Европе произведения Замятина. Роман «Мы», считает автор диссертации, воспринимается западными литературоведами как основное произведение Замятина, в котором сосредоточены его эстетические и исторические воззрения. Художественные приемы (литературный портрет, схематический сюжет, многообразие значимых деталей) позволяют писателю воплотить историческую реальность, которую он предвидел и свидетелем которой ему пришлось оказаться.

Комментируя роман «Мы», Жан Бонамур в статье «Remarques sur Nous autres: le corps et l’écriture» – «Примечания к «Мы»: тело и стиль» касается проблемы стиля и авторства. В изложении французского слависта они связаны с функцией «тела» - индивидуума, человеческой единицы, - в антиутопическом обществе. Мера свободы воле- и словоизъявления, мера ответственности за слово, степень авторской самостоятельности в записях и действиях Д-503 становятся параметрами его индивидуализации. Проблема стиля и авторства рассматривается прежде всего через героя, однако таким способом проясняются критерии текста самого Замятина.

Для подтверждения своей мысли диссертант обращается к трудам Р. Барта, который разрабатывал проблему «политического» письма и который разграничивал понятия стиля и письма. Письмо – это высказывание эпохи, в процессе которого автор выступает медиатором. А вот стиль – это уже средство индивидуализации.

Д-503, который вначале комфортно ощущал себя в числе «МЫ», восхищается слогом своей эпохи, образцом которого служит объявление в Государственной Газете, восторгается строгим, однозначным, логически-четким словом, чеканным ритмом фраз и их предельной ясностью. Его не смущает отсутствие самостоятельности и уникальности, он их не жаждет. Роль скриптора его вполне устраивает. «Запись вторая» уже отходит от стандарта простой копии. Герой движется по пути обретения самостоятельности, поиска собственного стиля. Его записи колеблются между компиляцией и комментариями, по мере развития событий обретая твердость самостоятельного авторского почерка.

Стиль романа, по утверждению Бонамура, воплощается в разных повествовательных плоскостях. Одна из них – это апология со стороны Д-503 идеологического рационализма, намеренно дидактического, ориентированного на неопределенного, неизвестного адресата-ученика. Другой уровень – это воплощение собственно замятинского стиля. Писатель пользуется придуманным «чужим словом», словом человека из будущего, математика Д-503, думает его мыслями, руководит их направлением, убеждая в их достоверности. Однако это все условность, необходимая для усиления смысловой нагрузки текста. Иными словами, стилизация.

На уровне изложения событий устами Д-503 текст почти полностью свободен от биполярности: коллективное/индивидуальное, МЫ/я, абстрактное/конкретное, душа/тело, внутреннее/внешнее и так далее. Авторский стиль, напротив, концентрирует эту идею.

В момент, когда человеку удаляют фантазию, замечает французский исследователь, структурные связи в его сознании разрушаются, он лишается естественной поддержки, связанной с генетической и символической памятью, с интуицией, и оказывается поистине беспомощным перед огромным миром. Человек, лишенный фантазии, лишается символического инструментария, при помощи которого он может взаимодействовать с реальностью. Он становится идеальным винтиком в машине Единого Государства, выполняющим одну-единственную функцию и больше ни на что не способным.

В статье Жоржа Нива «Человек новый и человек древний у Замятина» (G. Nivat. Homme nouveau et homme sauvage chez Zamiatine) исследователя интересует трактовка проблемы энтропийности. Мысль о борьбе энергии и энтропии французский литературовед связывает с личностью человека, показывает, как трансформируется закон этой борьбы в человеческом обществе. Нива демонстрирует точность предположений Замятина относительно закономерностей исторического, общественного, социокультурного развития в соответствии с термодинамическим процессом. Спектр внимания исследователя распространяется прежде всего на роман «Мы» и на произведения, которые он считает своеобразным дополнением к центральному творению художника: роману «Бич Божий» (1935?) и пьесе «Атилла» (1928).

Ж. Нива обращается к мифологическому истолкованию текста Замятина, опираясь на труды из сферы теософии, модернизированного христианства Д.С. Мережковского, философии «новой жизни» Ф. Ницше, теории архетипов К.Г. Юнга и других представителей философско-мифологических направлений ХХ века.

Автор диссертации привлекает к исследованию богатый арсенал французской литературоведческой мифологической школы, работ К. Леви-Стросса, Э. Дюркгейма, Р. Барта, русского исследователя мифологии Е.М. Мелетинского. Замятин, таким образом, вписывается в общую культурную парадигму ХХ века, демонстрируя неистребимость мифического сознания в цивилизованном человеке. Вместе с тем творчество писателя нацелено на поиск и утверждение нового человека, который являлся бы творцом и одновременно порождением современной цивилизации.

Обращаясь к статье М. Геллера «Le Bienfaiteur» - «Благодетель», автор диссертации приходит к выводу, что поиск западным исследователем прототипов и исторических реалий, которые легли в основу «Мы», подтверждает, что Благодетель в романе является олицетворением власти, и неважно, кто на его месте – «сократовски-лысый человек» или «Ленин сегодня» (одно из определений, данное Сталину Барбюсом). Благодетель – необходимый атрибут тоталитарного государства. Он всемогущий палач и любящий отец, «фанатик любви к человечеству», если вспомнить Достоевского. И самое главное – многие не против благодетельного ига.

Таким образом, роман «Мы» французское литературоведение рассматривает преимущественно в связи с поисками и устремлениями первых десятилетий ХХ века: дискуссией о «древнем» и «новом» человеке, стилизаторскими экспериментами, которые у Замятина способствуют раскрытию идейной стороны произведения. «Мы» тесно соприкасается также с исторической действительностью, отражает черты реальности и реально существующих людей, не выходя, однако, за рамки художественной регламентированности текста.

В главе 3, «Творчество Е.И. Замятина в отечественном и европейском социокультурном контекстах», автор диссертации вписывает творчество Замятина в общую картину разнообразной проблематики, разработанной западным и отечественным литературоведением, сопоставляет исследование схожих проблем замятиноведения французскими и русскими учеными.

В статье М. Никё «Uezdnoe (Choses de province) de Zamiatine et le débat sur le peuple russe après la révolution de 1905» – «Уездное» Замятина и дискуссия о русском народе после революции 1905 года» известное произведение Замятина рассматривается в связи с дискуссией о народе и интеллигенции, о путях развития России. Вслед за французским исследователем диссертант обращается к ряду текстов, которые представляли картину тогдашних споров о национальном характере и судьбе русского народа: произведениям Н. Клюева, П. Карпова, И. Вольнова, М. Горького, И. Бунина и других. В эту полемику, развернувшуюся от памфлета до славословия, от пессимизма до оптимизма по отношению к русской глубинке, вписывается «Уездное», написанное Замятиным в 1911-1912 годах и опубликованное в 1913 году в журнале «Заветы» (№5).

Помимо этого Никё интересует поэтика сказа. Французский исследователь обнаруживает присутствие автора в музыкальной и метафорической организации повествования. Это не «спонтанный» сказ, но сказ очень организованный, который можно квалифицировать, как декоративный, или, по-замятински, синтетический сказ, соединяющий приемы реализма и модернизма, устный стиль и декоративный орнамент. Исследование М. Никё в диссертации рассмотрено в контексте полемики о национальном характере.

Следующая книга связана с культурным контекстом французского книгоиздания и отчасти искусства кинематографа. «Наводнение» Замятина, изданное на французском, демонстрирует востребованность замятинского творчества и показывает, чем именно оно привлекательно для французского читателя и зрителя. По суждению диссертанта, причинами интереса исследователей, читателей и зрителей к «Наводнению» становится нравственно-психологический конфликт, доведенный до высшей точки, а также то, что замятинское искусство повествования и стилистическая манера продолжают традиции русской классической литературы. Предметом исследования диссертанта становится также жанровая принадлежность «Наводнения», которое классифицируется русскими учеными как повесть или рассказ, а французскими – как роман. Причиной подобного расхождения исследователь считает расхождение в терминологии жанров французского и русского литературоведения.

Автор диссертации касается лингвистического анализа текста Замятина. В отечественном и зарубежном замятиноведении он неизбежно связан с философским его истолкованием. Известный западный исследователь творчества Замятина Томас Лахузен в своей статье «Евгений Замятин, теория энтропии и литературный дискурс» предлагает собственную интерпретацию замятинского текста в соответствии с культивируемой художником концепцией энтропии. На основе рассказа «Дракон» он рассматривает приемы «антиэнтропического» письма Замятина. Автор диссертации дополняет исследование Лахузена методами структурализма, математической лингвистики, терминологией кибернетики, существенно расширяя сферу изучения замятинского письма.

Энтропия мысли определяется Замятиным как «догматизация в науке, религии, социальной жизни, искусстве», потому что «догматизированное – уже не сжигает, оно – греет, оно – тепло, оно – прохладно». «Живая» литература антиэнтропична в той мере, в какой она представляет собой «средство борьбы с обызвествлением, склерозом, корой, мхом, покоем»⁶; есть только «вредная литература» которая более чем полезна, и «жизнь», которая заключается в отречении от «истины». Лахузен вспоминает статью Замятина «О литературе, революции, энтропии и о прочем», в которой писатель высказывает свою концепцию развития. По определению ученого, все произведения Замятина служат подтверждением этой концепции.

Т. Лахузен прибегает к тщательному лингвистическому анализу, который позволяет ему сделать вывод о том, что программные заявления Замятина подтверждаются его художественными текстами. Поэтика Замятина описывается теми же концептами, что она сама себе задает: «груз слова», его «энергия». Лахузен убежден, что метафора у Замятина не ограничивается ролью средства художественной выразительности, она служит показателем «антиэнтропического» характера авторского письма.

Таким образом, Замятин следует собственному принципу неприятия энтропии. Расширяя лексические, грамматические, художественные возможности слова, он выходит за пределы смыслового пространства. Создание неологизмов, привлечение иноязычных приемов словообразования предоставляет богатейшие возможности для функционирования текста. «Применительно к замятинской прозе, видимо, можно говорить не просто о взаимодействии, а о взаимопроникновении, о слиянии информационно значимых и прагматически ориентированных элементов текста, об их, пользуясь термином самого Замятина, синтетизме: прагматизированной информативности или информативной прагматизированности. Иными словами, всякая информация у Замятина подается как «прагматически маркированная», а через прагматические средства читатель получает не художественное впечатление в чистом виде, а осложненное новыми знаниями, представлениями о том или ином герое или событии»⁷, - считает Е.В. Алтабаева.

Статья Л. Геллера «Эзотерические коды романа «Мы» рассмотрена автором диссертации в сопоставлении с подобным аспектом изучения творческого наследия Замятина в российском литературоведении. Аналогичный подход позволяет оценить итоговый роман писателя как средоточие смысловых кодов, распространяющихся на весь замятинский текст в целом. В результате анализа сложной, изощренной, закодированной системы замятинского текста отчетливо проступают характерные особенности творческого метода писателя. По словам В.В. Колчанова, «важнейшим и существенным приемом в замятинском романе являются модернизация и мистификация христианской истории, магизация, мистериализация ее ключевых событий, неомифологизация исторического процесса, в совокупности названная автором довольно условными, по его собственному признанию, терминами «неореализм» и «синтетизм»⁸.

Л. Геллер ставит задачу не только рассмотреть замятинское произведение в диа- и синхронической перспективе, в контекстуальных и интертекстуальных аспектах, в планах генезиса и генетики, но и исследовать функции эзотерики, обнаруженные в тексте, ее вписанность в структуры этого текста, – рассмотреть ее художественную действительность в системе поэтики романа.

Статья Л.Геллера является фрагментом масштабного исследования ученого, целью которого, по его словам, стало установление на основе творчества Замятина того, что можно было бы назвать «парадигмой» русского модернизма – периода между 1880-ми и 1940-ми годами, между закатом реализма XIX века и победой реализма социалистического.

В начале ХХ века «оккультной культурой» заинтересовались многие ученые, а наука стала проникать в сферы, далекие от фактов и доказательств. Например, второй закон термодинамики породил множество ассоциаций, споров, идей в области художественного творчества и философской мысли. Поразительно то, что в данном случае научная идея множит оригинальный архетипический ряд, по сути, формируя новую мифологию. На основе термодинамических процессов, кроме Замятина, строили свои концепции Вяч. Иванов, П.А. Флоренский. «Таким образом, в модернизме рубежа веков научный рационализм и поиск тайного порядка мира сосуществуют, не исключая, а наоборот, часто дополняя друг друга»⁹, - заявляет Л. Геллер.

Эзотерические шифры в романе Замятина «Мы» помогают лучше понять затаенный смысл текста, выявить дополнительные способы его функционирования в историческом и надысторическом контексте, найти ассоциативные связи, способствующие пониманию произведения и намерений художника, его создавшего.

Эзотерическая традиция, по свидетельству Л. Геллера, тесно связана с радикальной утопией и революцией. Философия модернизма с ее революционным настроем отвечает этому постулату, закрепившемуся в эзотерической традиции. «Философ должен идти дальше ученого. Делая tabula rasa (лат. «чистая доска» - А.В.) из того, что является только воображаемым символом, он увидит, что материальный мир разрешается в простой поток, в непрерывность истечения, в становление. И он подготовится, таким образом, к тому, чтобы найти реальную длительность там, где найти ее еще полезнее, - в области жизни и сознания. Ибо пока дело идет о неорганизованной материи, можно пренебрегать истечением, не совершая грубой ошибки: материя, как мы говорили, нагружена геометрией, и она, эта реальность, которая нисходит, имеет длительность только благодаря своей солидарности с тем, что поднимается. Но жизнь и сознание и есть этот самый подъем. Достаточно однажды схватить их в их сущности, сливаясь с их движением, чтобы понять, как происходит из них остальная реальность. Появляется эволюция, и в недрах этой эволюции - прогрессивное обозначение материальности и интеллектуальности путем постепенного отвердения той и другой. Но тогда-то и проникают в эволюционное движение, чтобы следовать за ним до его действенных результатов вместо того, чтобы искусственно воссоздавать эти результаты из их фрагментов. Такова, по нашему мнению, истинная функция философии»¹⁰, - замечает А. Бергсон, утверждая, что истинная эволюция духа соизмерима с готовностью человека к изменениям внутри себя.

Л. Геллер указывает на то, что «Замятин много работает с заимствованиями, что ничуть не убавляет оригинальности его романа, скорее наоборот. Тонкий наблюдатель, он умеет использовать общие места различного происхождения не для компиляции или имитации, а для того, чтобы динамизировать их, смещая или преображая, или же производить их «деконструкцию». Именно эта интертекстуальная игра делает его таким характерным для своей эпохи и таким интересным для историка (не говоря, разумеется, о художественном интересе его творчества)»¹¹. Диссертант углубляет изучение указанной «интертекстуальной» игры, привлекая к исследованию произведения русской (Достоевский, Маяковский) и западной литератур (Уэллс, Мейчен). Отсылка к Достоевскому, Маяковскому, Уэллсу, Мейчену, к христианской традиции необходима, чтобы вписать роман Замятина в общий контекст проблематики. Обнаружение интертекстуальных связей позволяет рассматривать сопутствующие произведения как дополнительный шифр, способствующий раскодированию основного смысла романа «Мы».

Декодирование замятинского текста представляет собой увлекательный процесс, который захватывает как зарубежных, так и отечественных литературоведов. Российские исследователи также демонстрируют попытки расшифровать его сложную символику.

А.В. Григоровская, например, проанализировав ряд текстов, Замятина и других авторов, делает вывод о том, что смысловая нагрузка числа – отличительная черта жанра антиутопии¹².

В.С. Воронин, вчитываясь в язык математических символов, делает вывод о том, что цифровой код в романе Замятина служит главным показателем несоответствия науки и политики Единого Государства, главным свидетельством двойственности индивидуального мышления и кризиса власти¹³.

В статье «К мистерии мандалы: экзотические аллюзии и эзотерические начала в романе Е.И. Замятина «Мы» В.В. Колчанов обращается к исследованию эзотерической символики геометрических тел в романе. На основании глубокого и тщательного анализа ученый делает вывод о том, что «Произведение «Мы»… - модернистский эзотерический роман, впитавший в себя как основы ритуальной драматургии предшественников и современников, так и совершенно неожиданные экзотические мотивы и эзотерические начала»¹⁴.

В другом исследовании того же российского ученого находим подробное прочтение романа посредством нумерологической расшифровки. В.В. Колчанов рассматривает отсылку к нумерологии самого Замятина как элементы авторской игры, которая, тем не менее, является отражением игры в ее сакральном смысле, игры Божественной, подвигающей человека на познание Истины. «Нумерологические аллюзии скрепляют художественные формы замятинской конструкции и через скрытые в романе мистерии создают тот притягательный блеск, который завораживает читателя и подвигает его на размышления о Вечности и Абсолюте»¹⁵. Возможно, рассуждает автор статьи, Замятин мистическими средствами «едко, саркастически пародировал слишком материалистическую новую культуру»¹⁶.

Итак, многообразие кодов, заложенных в романе, предоставляет возможность интерпретировать замятинский текст на уровне содержания, мировоззрения, метафорического пространства. В роли кодов выступают цифровые, смысловые, интертекстуальные связи. Как видим, роман Замятина может быть прочитан «на разных языках».

В Заключении подведены итоги исследования.

Интерес французских исследователей к творчеству Замятина обусловлен тем, что последние годы жизни писателя прошли во Франции; с пребыванием в этой стране связано своеобразное подведение итогов его творческого пути. Кроме того, Замятин был знатоком европейской, в частности, французской, культуры. Работы его последних лет, переводы и адаптация русских драматических произведений (пьеса «Блоха», сценарий «На дне») для французского зрителя способствовали сближению двух культур, по-своему близких художнику.

В анализе творчества Замятина французские исследователи применяют методы, разработанные в трудах французских структуралистов Ж. Делеза, Ж. Лакана, Р. Барта, Ю. Кристевой, М. Фуко. Основные постулаты французского структурализма во многом основываются на идеях русской формальной школы, изложенных в работах В. Шкловского, Ю. Тынянова, Б. Эйхенбаума, Р. Якобсона. Благодаря этому обнаруживается дополнительная связь французского литературоведения с творческим наследием Замятина, ряд положений художественной системы которого перекликаются с базовыми идеями формалистов.

Теоретическая база русского формализма и французского структурализма позволяет обнаружить в замятинском тексте новые смыслы, ожившие под влиянием новой эпохи.

Французское литературоведение рассматривает творчество Е.И. Замятина преимущественно как достижение модернизма ХХ века. Теоретические открытия Замятина резонируют с достижениями современного постмодернизма, на что неоднократно указывает Л. Геллер («Колесо хаоса. Замятин и постмодернизм…»). Эстетически переосмысленный концепт термодинамики, доминирующая мысль о присутствии в «новом» человеке «древнего» человека, принципы «антиэнтропического» письма, взгляд на обновляющийся, революционный характер развития истории, авторефлексия, интертекстуальные связи – все это дает повод оценить замятинскую художественную систему как эстетический универсум нашедший отражение в идеях литературы и философии XX века.

В статье «Les pages déchirées de la révolution: textes oubliés de Zamiatine» («Разорванные страницы революции: забытые тексты Замятина») Л. Геллер способствует ликвидации «белых пятен» в изучении творчества Замятина, поскольку, по убеждению швейцарско-французского ученого, «открытие» писателя не охватывало произведений, созданных за пределами Советской России или оставшихся в архивах. Представленные в работе Л. Геллера тексты характеризуют Замятина как независимого художника, убежденного сторонника свободы творчества, и в то же время как противоречивого человека, всю жизнь колеблющегося между двумя полюсами: неспособностью гнуться и подличать и необходимостью элементарного выживания в невыносимых условиях, между «жаждой веры» и «неспособностью верить», как эмигранта «внутреннего», так и не нашедшего стабильной точки опоры в этом мире.

Весьма востребованной оказывается концепция Замятина о борьбе энергии и энтропии, ее универсальность для различных областей науки, культуры, истории и искусства. Ж. Бонамур (статья «Remarques sur Nous autres: le corps et l’écriture» – «Примечания к «Мы»: тело и стиль») считает, что выражение биполярности мира характерно прежде всего для авторского стиля, в котором в полной мере выражено мировоззрение Замятина.

У Ж. Нива (статья «Homme nouveau et homme sauvage chez Zamiatine» – «Человек новый и человек дикий у Замятина») концепция энергии-энтропии представлена в виде борьбы человека «древнего» и человека «нового». Ученый исследует «скифизм» Замятина на материале романа «Мы» и произведений об Аттиле («Бич Божий», «Атилла»). Его открытия звучат в унисон с традиционным для русского замятиноведения пониманием образа скифа как личности, несущей энергию.

Т. Лахузен в статье «E. Zamiatine, la théorie de l’entropie et le discours littéraire» («Е. Замятин, теория энтропии и литературный дискурс») на примере рассказа «Дракон» демонстрирует преодоление Замятиным «энтропии» письма при помощи языковых средств. Лингвистический аспект широко представлен также русским замятиноведением, трудами Е.В. Алтабаевой, Л.А. Будниченко, В.П. Изотова, Р.П. Козловой, В.Е. Маясова, И.А. Рыжкова, Ю.А. Чумаковой. При сопоставлении отечественного и зарубежного лингвоанализов выясняется, что российский в большей степени, чем французский, связан со знаковым выражением философских идей Замятина. В собственных текстах Замятин демонстрирует принцип неприятия энтропии. Он выходит за пределы смыслового пространства текста, существенно расширяя лексические, грамматические, художественные возможности слова.

Во французском литературоведении полемика относительно творческого метода Е.И. Замятина по остроте уступает дискуссии, развернувшейся среди русских ученых. Во Франции она сводится к выяснению особенностей стиля, художественных приемов, эстетических доминант. Примерами тому могут служить работы Ж. Бонамура, Е. Эткинда («La «poésie de Nous» et le roman Nous autres – «Поэзия «Мы» и роман «Мы»). Между тем в отечественном литературоведении по вопросу о том, кто же Замятин в большей степени: реалист или модернист, - периодически возобновляются споры¹⁷.

Творчество Замятина, помещенное в разный контекст, будь то дискуссия о национальном характере и исторической судьбе русского народа, традиционная для европейской литературы жанровая система, лингвистический аспект изучения или эзотерические коды, уже самим многообразием подходов демонстрирует многогранность художественной системы писателя и «открытость» этой системы достижениям других традиций.

Рассматривая «Уездное» в русле полемики о народе и его исторических путях, имевшей место в начале ХХ века, роман «Мы» в сопоставлении с исторической реальностью и Благодетеля с конкретными лицами, авторы подобных исследований (М. Никё «Uezdnoe (Choses de province) de Zamiatine et le débat sur le peuple russe après la révolution de 1905» – «Уездное» Замятина и дискуссия о русском народе после революции 1905», М. Геллер «Le Bienfaiteur» – «Благодетель») ставят своей целью постижение истоков национального и исторического самосознания писателя, его критического отношения к происходящим в России событиям.

Помещая творчество Замятина в контекст эзотерической мировой традиции, Л. Геллер в статье «Эзотерические коды романа «Мы» свидетельствует в пользу продуманности, четкости, смысловой насыщенности замятинского письма.

Роман Е.И. Замятина «Мы» в исследованиях французских ученых постулируется как вершина жанра антиутопии в мировой литературе. Вместе с тем роман классифицируется как центральное произведение, «интегрирующее» все творческое наследие писателя. Ж. Бонамур исследует в романе взаимодействие стиля и авторства в пределах общего текстового пространства. В изложении французского слависта формирование стиля рассказчика внутри произведения тесно связано с осознанием собственного «я», с пробуждением индивидуального сознания. Ж. Нива видит в «Мы» развитие одной из центральных тем Замятина – темы противостояния энтропии и энергии, которая иллюстрирует борьбу дикой и цивилизованной натуры человека и выходит в направление поиска «нового» человека, личности и творца новой эпохи. М. Геллер связывает роман «Мы» с развитием реальных исторических событий, выявляет предполагаемых исторических деятелей, послуживших, по его мнению, прототипами для центральной фигуры романа – Благодетеля. Подобная оценка ставит роман в ряд с другими «голосами» эпохи: Б. Пильняка и И. Эренбурга, зарубежных писателей, представивших миру своих «Благодетелей».

Неподдельный интерес к Замятину со стороны западных читателей и критиков, несомненно, свидетельствует об особой роли художника в литературном процессе первой трети ХХ века, о его влиянии на литературу всего столетия. Проза, драматургия, программные эссе, лекции, статьи, эпистолярное наследие, к которым обращаются французские исследователи, свидетельствуют о заслуженном авторитете этого художника как писателя, критика, драматурга и теоретика литературы. Будучи ярко выраженным национальным писателем, Замятин вместе с тем своеобразно прочитывается через призму европейской культурной традиции, способствуя обогащению мирового литературного опыта.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Веселова А.С. «Благодетель» Е.И. Замятина в трактовке Мишеля Геллера (по роману «Мы») // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2011. Вып. 6 (98). С. 120-124.

2. Веселова А.С. Леонид Геллер о забытых текстах Е.И. Замятина // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2011. Вып. 9 (101). С. 206-211.

3. Веселова А.С. Русский ледокол: творческое наследие Е.И. Замятина на страницах двух французских изданий // Социально-экономические явления и процессы. 2011. № 9. С. 225-228.

4. Веселова А.С., Полякова Л.В. Франкоязычная критика о Е.И. Замятине. Эзотерические коды романа «Мы» в оценке Л.Геллера // XIII Державинские чтения. Институт русской филологии: Мат-лы научной конференции преподавателей и аспирантов, посвящённой 265-летию со дня рождения Г.Р. Державина. Тамбов, 2008. С. 113-115.

5. Веселова А.С. Примечания к роману Е.И. Замятина «Мы»: тело и стиль // XIV Державинские чтения. Институт русской филологии: мат-лы Общерос. науч. конф. Тамбов, 2009. С. 125-130.

6. Веселова А.С. «Наводнение» Е.И. Замятина в переводе на французский Барбары Назаровой // Литературоведение на современном этапе: Теория. История литературы. Творческие индивидуальности: Мат-лы Междунар. конгресса литературоведов. К 125-летию Е.И. Замятина. Тамбов, 2009. С. 642-647.

7. Веселова А.С. По следам Международного семинара в Лозанне // XV Державинские чтения. Институт русской филологии: мат-лы Общерос. науч. конф. Тамбов, 2010. С. 160-164.

8. Веселова А.С. Человек новый и человек древний (Ж. Нива о теории энтропийности Е.И. Замятина) // Славянский мир: духовные традиции и словесность: сб. мат-лов Междунар. науч.-метод. конф. Тамбов, 2010. С. 223-228.

9. Веселова А.С. Т. Лахузен о Е.И. Замятине, теории энтропии и литературной речи // XVI Державинские чтения. Институт филологии: мат-лы Общерос. науч. конф. Тамбов, 2011. С. 126-133.

10. Веселова А.С. Синтетический сказ в «Уездном» Е.И. Замятина // Славянский мир: духовные традиции и словесность: сб. мат-лов Междунар. науч. конф. Тамбов, 2011. С. 414-418.