Юрий шушкевич параллельная россия
| Вид материала | Документы |
- Юрий шушкевич параллельная россия, 1374.37kb.
- Павлов юрий Михайлович критика ХХ – ХХI веков: литературные портреты, статьи, рецензии., 4776kb.
- Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 6010.41kb.
- Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 4784.71kb.
- C 04 b 41/46. Кривцов Юрий Владимирович, Ладыгина Ирина Романовна. N 2003136691/03;, 446.11kb.
- Программа конгресса ассоциации кардиологов стран СНГ (18-20 сентября 2003 года, Санкт-Петербург,, 609.91kb.
- Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 3334.64kb.
- Вишневский Д. М, 122.55kb.
- Язык взаимоотношений (Мужчина и женщина), 2239.5kb.
- Язык взаимоотношений (Мужчина и женщина), 2235.01kb.
Таблица 6. Данные о числе занятых в народном хозяйстве РФ (2010 г) и оценка распределения занятых по характеру труда, тыс. человек
| Отрасли национальной | Всего занятых | Оценка распределения по характеру труда: | |
| экономики РФ | по народному хозяйству | простой труд (по критерию возможной полноценной замены мигрантами) | условно-сложный труд |
| А. Производственная сфера | 24 432 | 18 010 | 6 422 |
| Сельское хозяйство, охота, лесное хозяйство | 5 386 | 5 117 | 269 |
| Рыболовство | 123 | 117 | 6 |
| Добыча полезных ископаемых | 1 293 | 970 | 323 |
| Обрабатывающие производства | 10 417 | 6 250 | 4 167 |
| Производство и распределение электроэнергии, газа и воды | 2 339 | 1 170 | 1 170 |
| Строительство | 4 874 | 4 387 | 487 |
| Б. Непроизводственная сфера | 44 931 | 16 061 | 28 870 |
| Торговля, сфера бытовых услуг | 10 360 | 9 324 | 1 036 |
| Гостиницы и рестораны | 1 344 | 1 075 | 269 |
| Транспорт и связь | 6 527 | 2 611 | 3 916 |
| Финансовая деятельность | 1 265 | 190 | 1 075 |
| Операции с недвижимым имуществом, аренда и предоставление услуг | 4 418 | 663 | 3 755 |
| Госуправление и оборона | 5 983 | 897 | 5 086 |
| Образование и научная деятельность | 6 694 | 335 | 6 359 |
| Здравоохранение | 5 595 | 280 | 5 315 |
| Прочее | 2 745 | 686 | 2 059 |
| ИТОГО, тыс. человек | 69 363 | 34 070 | 35 293 |
Источник: Госкомстат России (ст.1), оценка автора (ст.2,3)
Но даже если исключение из сферы простого труда занятых в отраслях, требующих реального профессионального образования, и расширяет ареал сложного труда, то ненамного: в производственной сфере на долю простого труда по-прежнему приходится 74% рабочих мест. Это – слишком большая величина. Ведь производственная сфера не только создает материальные блага, дальнейший оборот которых в сфере непроизводственной обеспечивает львиную долю национального ВВП, но и воздействует на характер труда в непроизводственных отраслях. В «гайдаровскую эпоху» родилось и вполне укрепилось лукавое представление, что подобным воздействием можно пренебречь, и поэтому, если работников непроизводственной «надстройки» пересадить в чистенькие евроофисы, то усилиями последних сразу же получим новую приличную страну. Не вышло. Какие-то изменения к лучшему в «надстройке» действительно произошли, однако вскоре они уперлись в ограниченность и отсталость поставляемых производственным «базисом» благ для дальнейшего перераспределения. Поэтому число обитателей евроофисов оказалось лимитировано производственным возможностями немногочисленных дееспособных производственных отраслей, прежде всего углеводородного сектора, в то время как для развития образования и здравоохранения по-прежнему нет ни денег, ни, самое главное – мотиваций.
Вот и получается, что в непроизводственной сфере, сегодня вбирающей в себя наиболее образованную часть населения России, условно-сложный труд все в большей степени сводится к механическому несению службы, выполнению регламентов, к начетничеству и т.д. - то есть более и более смещается к труду простому. Со временем, когда неприхотливые дети мигрантов на деньги, заработанные их отцами на российских стройках, смогут получить дипломы наших педагогических и медицинских вузов, последние сферы применения сложного труда для коренного населения России начнут неотвратимо исчезать.
В свое время о неизбежности сведения сложного труда к простому писал еще Маркс. Сложный труд в марксисткой политэкономии не слишком убедительно вписывался в теорию прибавочной стоимости – и это чистая правда! Сложный труд всегда содержит уникальную творческую, личностную компоненту, содержит «экстракт знаний» - то есть все то, что не позволяет не только говорить об эксплуатации, но и осуществлять её. В самом деле, не вводить же отношения эксплуатации между владельцами классического «денежного» капитала и капитала в виде знаний? Или утверждать, что «носитель знаний» Билл Гейтс – субъект эксплуатации, например, со стороны корпораций, производящих компьютеры?
Поэтому Маркс сознательно исключил из сложного труда капитализируемую компоненту знаний, объявив о допустимости сведения любого сложного труда к труду простому - ему было необходимо возвести между трудом и капиталом непреодолимый барьер, доказать, что любой, даже самый квалифицированный и гениальный работник, всегда и при любых обстоятельствах будет подвергаться эксплуатации.
Эти мысли Маркса по-прежнему применимы к наиболее распространенной в сегодняшнем мире корпоративной модели, при которой большая часть человеческих отношений, связанных с производством, надежно отчуждена от источников экономической власти казуистическими формулировками учредительных документов и трастовых договоров с неведомыми бенефициарами. Подавляющая часть реальных собственников, надежно защищенных отношениями ограниченной ответственности, уже давно не ведут никаких дел, перепоручив бизнесы корпорациям. У профессионального же корпоративного менеджмента есть две головные боли: совершенствование управления и минимизация последствий ошибок, которые могут быть совершены подчиненными звеньями. Законы систем управления давно и тщательно исследованы кибернетикой, и они гласят, что для вышестоящего уровня всегда найдется множество состояний в управляемой системе, которые он оперативно не сможет различать. Конечно, все записанные с помощью современных технологий слежения «ходы» подчиненных можно, при необходимости, извлечь из компьютерных архивов и с пристрастием исследовать на «разборах полетов», однако в оперативном плане сохраняется фундаментальное отношение неразличимости - что вынуждает менеджмент максимально упрощать и регламентировать свои отношения с управляемыми подсистемами. Столь же рьяно любой менеджмент стремится исключить нерегламентное, рисковое поведение в управляемых подсистемах, даже если оно и служит интересам дела. Поэтому корпоративная модель, сиречь современный капитализм, воспроизводила и будет стремиться к воспроизводству именно простого труда. А там, где простой труд уже не может сочетаться со сверхвысокими инновациями, будут применены технологии, устраняющие в управляемых подсистемах оперативную неразличимость и минимизирующий риск ошибок. Если говорить проще – то инженерам и ученым, практикующим сложный труд в корпорациях XXI века, а также большей части их менеджеров придется работать с чипами в головах.
Тридцать лет назад, делая ставку на развитие высоких технологий, западные экономики переместили большую часть производств, требующих применения простого труда, в страны юго-восточной Азии. Сегодня, когда простой человеческий труд может быть легко заменен промышленным роботом, у которого, к тому же, интегральное энергопотребление заведомо ниже, чем у китайского рабочего, начинается процесс ре-индустриализации Запада на основе технологий нового уклада. Нет сомнений, что результатом этой ре-индустриализации станет формирование на Западе так называемого «технократического социализма» - нового общественного строя, обладающего возможностью эффективно использовать отчужденный сложный труд посредством сверхразвитых технологий контроля, а также через достижение предельной функционализации личности. «Социализмом» же этот строй можно будет считать постольку, поскольку реальные капиталы, принадлежащие сверхузкой прослойке старых финансовых элит Запада, в рамках корпоративной модели функционально отчуждаются от своих владельцев и начинают работать на социальные институты. Безусловно, эти институты будут управляться все теми же старыми элитами – но кто сказал, что при социализме власть должна принадлежать народу?
Сразу хочу оговориться, что жизнь в обществе «технократического социализма» будет обустроенной, комфортной и, главное, весьма продолжительной и здоровой – спасибо биотехнологиям. Будут найдены слова, объясняющие, что чип в голове – это и есть высшая форма человеческой свободы, закономерный результат ее развития от идей Мильтона, Локка и Бенджамина Франклина. Граждане Нового Запада будут с этой точкой зрения вполне согласны, тем более, что остальной мир, скорее всего, начнет погружаться в хаос мирового голода и борьбы за первичные ресурсы.
Можно сказать, что России пока что своеобразно везёт: обширная и богатая территория будет позволять нам продолжительное время не участвовать в мировой борьбе за передел ресурсов, а вручения билетов на Новый Запад для нас не предусмотрено - даже если правительство и поспешит прочипировать всех граждан поголовно. Нашему на сей раз спасительному отставанию способствуют три обстоятельства: отсутствие стране технологий нового уклада, отсутствие элит, некритически и авторитетно воспринимавшихся бы обществом, а также отсутствие лояльного элитам населения, готового к функциональному поведению, то есть к пожизненной роли высокооплачиваемых «винтиков» в корпоративном механизме. Не приходится сомневаться, что ликвидировать это состояние при нынешнем положении вещей в России невозможно, посему вхождение в «технократический социализм» для нас откладывается.
Если не брать в расчет варианты нашего дальнейшего одичания и сползания к борьбе за землю и воду с подобными же изгоями, то остается, как видим, единственный конструктивный выход: попытаться изменить характер труда, преодолеть происходящую из-за его отчуждения от капитала редукцию сложного труда, со способностями к которому на свет Божий рождается практически каждый ребенок, к труду простому и узкофункциональному. Со всей категоричностью я хотел бы еще раз повторить: ключ к выздоровлению и преображению страны лежит в изменении характера трудовых отношений. И «параллельная Россия» будет иметь успех, если она станет не просто местом, в котором собираются хорошие и порядочные люди, но и в котором радикально меняется сам характер их труда.
При этом совершенно не следует полагать, что «силы неравны», и что подобный оазис в окружении нашей олигархической экономики и сверхкапитализированного Запада обречен на несостоятельность и прозябание. Дело в том, что копившиеся годами и столетиями мировые капиталы – большей частью фикция, виртуальный образ богатства и власти, их реальная стоимость не может быть выше того ограниченного количества материальных благ, которые в данный конкретный момент времени присутствуют на планете, а также тех прав, которые реально могут быть обеспечены. Если у кого-то когда-то были приобретены ценные активы в Сомали – ну и что, где они сейчас? А если в будущем в положении нынешнего Сомали окажется значительная часть мира? Далее, технократический Новый Запад не будет нуждаться в столь огромной всемирной массе сырья и товаров, так как технологии шестого уклада позволят обеспечивать энергетические и потребительские нужды при значительно меньшем количестве переделов. Отсюда – в ближайшие десятилетия неизбежно стремительное обесценение мировых валют, которое обратит в прах все неработающие накопления от арабских стран до России и Китая. Поэтому стоит ли трепетать перед кажущимися мощью и богатствами старых институтов? Единственный полноценный актив предстоящей эпохи – это научно-технологические знания и развитый человеческий интеллект. Именно через обладание этим активом западные элиты намерены войти в новый век. Мы вправе проделать то же самое. Правда, из-за отсутствия достойных элит и нехватки времени на их повторное формирование добиваться аналогичного результата у нас придется руками тех, кто сей актив непосредственно создает и развивает.
То есть, как ни крути, мы снова возвращаемся к безальтернативной модели «параллельной России».
Когда год назад в процессе работы над «Футурологией кризиса» меня впервые начало сносить к подобным выводам, я первоначально их сторонился, опасаясь стать жертвой собственных умозрительных спекуляций. Теперь же я в достаточной степени убежден, что если Бог для чего-то и продолжает сохранять и оберегать Россию, то, очевидно, именно для того, чтобы наша несчастная страна стала бы местом, где впервые в истории сможет получить начало вполне естественный и гармоничный процесс: в обществе будущего, в котором капиталом становятся знания, источниками и операторами капитала должны являться непосредственные носители знаний.
Между прочим, это и есть формула подлинного социализма, за строительство которого в нашей стране взялись на сто лет раньше, чем возникли технологии, делающие подобный общественный строй возможным. Если заглянуть глубже в историю, то неотчужденный сложный труд – это природная черта средневековой цеховой организации. Последняя, как известно, была сметена машинным капиталистическим производством, основанным на редукции труда к его элементарным формам, поскольку только на их основе в ту эпоху было возможно технологическое развитие. Однако если бы средневековое общество располагало знаниями по робототехнике и биотехнологиям – то, скорее всего, не было бы и капитализма… Так или иначе, ничего странного и необычного в повторении на качественно новом уровне известных из прошлого исторических форм нет – скорее, это свидетельство неслучайного характера новаций, подтверждение их закономерности и глубины.
Единственная возможная и реализуемая в практическом плане форма искомого нами взаимодействия непосредственных носителей и операторов капитала – это кооперация. Единственная форма общественного отправления сложного труда – тоже кооперация. Так что в лице кооперации имеем еще один пример исторической спирали, или «ухода-и-возврата» по терминологии Тойнби. Еще вчера для многих «смешные» идеи Ф.Райффайзена, сформулированные основоположником европейской кооперации полтора века назад в целях самоорганизации полуголодных крестьян, сегодня звучат более чем актуально применительно к самоорганизации носителей знаний и технологий, приобретающих невиданную ранее ценность. К тому же - на фоне более чем нешуточной перспективы общемирового голода…
Современная кооперативная модель, которая должна будет образовать основу социально-экономического механизма «параллельной России», будет, конечно же, существенно отличаться от лекал классической кооперации. Прежде всего, ее основу составит не потребление или однотипное производство, как было раньше, а объединение носителей знаний, а также - ведь без этого тоже нельзя! – денежных средств и материальных активов. Далее, необходимо находить и использовать максимально гибкие формы распределения дохода от объединенной деятельности: наряду с классическим критерием распределения дохода «пропорционально объемам поставленного на переработку сырья» необходимы критерии, учитывавшие бы инновации и ноу-хау, качество задействованных активов, качество труда. Необходима и минимизация в деловой сфере управленческой вертикали, поскольку корпоративные модели менеджмента противопоказаны для сложного труда и любого творчества.
Сегодня подобные новации становятся реальными, поскольку появились технические возможности для принятия внутри крупных распределенных сообществ демократических, сбалансированных и быстрых решений соответствующих профилей – например, через процедуры интернет-голосования, в свое время предложенные А.Шубиным...
Разумеется, кооперативы «параллельной России» – это не реинкарнация памятных многим колхозов, а гибкое по формам и срокам объединения активов, находящихся в неотчуждаемой собственности своих владельцев. В колхозах, где производственные активы в свое время были изъяты и отчуждены, объединению подлежал уже хорошо известный нам редуцированный простой труд, иного по характеру труда в тех условиях возникнуть просто не могло. Сложный же труд, труд творческий нет необходимости как-либо искусственно объединять, да и сделать подобное крайне затруднительно – кооперировать можно и нужно отдельные технологические этапы, функции материально-технического обеспечения, сбыта, промышленной безопасности. А также, конечно же, всю предстоящую работу по обустройству новой жизненной среды и по обеспечению в ней общественной безопасности.
Кооперация в условиях «параллельной России» должна воспроизводить не только сложный, несущий достаток и творческое удовлетворение труд, но и новую жизненную среду. Новые территории, дороги, новые города. Соединение полновесного творческого труда и современной обустроенной жизненной среды, возможно, впервые в многовековой истории России разрешит дилемму, которой редко кому из мыслящей части наших сограждан удавалось избегать: между эмиграцией и перспективой умереть, как Александр Блок, от «отсутствия воздуха».
О новой жизненной среде, или Расселении, – в следующей главе.
Расселение
“Eo rus”. - “I!”
“ Поеду в деревню”. - “Езжай!” (лат.)
Новое вино нельзя вливать в старые меха, это непреложная истина. Качественное обновление жизни не сможет состояться ни при сохраняющемся господстве существующих общественных отношений, ни в условиях, когда человек водружен в искусственную жизненную среду, этими отношениями сформированную.
Ведь наши нынешние перенаселенные города – это «экстеншн», продолжение, вынесение в жилые кварталы основанных на редуцированном простом труде предприятий отживших свой век индустриальных укладов и весьма схожих с ними объектов административной и непроизводственной сфер. Городская многоэтажка, во времена Жолтовского и Посохина задумывавшаяся едва ли не как продолжение древнегреческих перипатов – мест для жизни и творческого общения ученых, инженеров, артистов и представителей более земных профессий, столь же открытых идее развития и совершенства, – быстро превратилась то ли в казарму, то ли в «железобетонную деревню» на несколько сотен квартир-«дворов», населяемую преимущественно спешащими на ночлег и выходной работягами и уже «отспешившими» свое городскими алкоголиками. Существует даже теория, что Сталин, мечтая о формировании нового человека, сознательно-де тормозил массовое жилищное строительство, понимая, что массы пока не дозрели до Ликей и Академий…
Несмотря на, казалось бы, необсуждаемую ценность обладания отдельной квартирой, истинное отношение к наших людей к данной жизненной среде проявилось через бегство на дачи и садовые участки. Как только в конце семидесятых было легализовано массовое садово-дачное строительство, города с пятницы по воскресенье начинали пустеть. Причем пустела не только Москва – садовые участки бросались осваивать жители двух-трехэтажных районных центров, где картошку и репу вполне можно было выращивать под окнами квартир. Феномен массового бегства наших горожан в деревню – лучшее свидетельство не столько краха индустриальной урбанистической модели, сколько несостоятельности всей связанной с нею системы отношений, упраздняющих личность. Если дать психоаналитику покопаться в подкорке любого российского дачника-садовода, что он обнаружит, что любовь к шести соткам происходит исключительно от того, что на них человек чувствует себя вполне независимым и свободным.
Сохранение в наши дни в практически неизменном виде советской урбанистической традиции – свидетельство того, что принципиальных изменений в системе экономических отношений не произошло, нового уклада не возникло. Разговоры о «коттеджах» и «таунхаусах» - не более, чем дань моде, поскольку места, в которых возможна массовая малоэтажная застройка, наглухо отделены от существующих источников занятости многочасовыми автомобильными пробками. Реально в России развивается лишь до боли знакомое многоэтажное строительство. Но если при прежнем режиме «клетушка» предоставлялась человеку бесплатно и даже в какой-то степени ему навязывалась, то сегодня за этот сомнительный актив еще и берут деньги. Лучшие годы жизни русская городская семья отдает за то, чтобы заработать на квартиру, затем из последних сил ее обустраивает, затем за железной дверью, у телеэкрана, полагает, что может наслаждаться комфортом и относительной независимостью от мира - а на самом деле попадает к нему в окончательное рабство.
Педалируемое властями так называемое “решение жилищного вопроса” для большей части россиян, где заветная цель - малогабаритная двушка через ипотеку - это прежде всего изъятие, удаление из жизни людей их лучших лет для творчества и самореализации. Проживание в современный российских городах, в их скученности, в их пробках, в их страхе - отбирает остатки свободы и сил, устраняет иммунитет перед массовой культурой. Наряду с массовой культурой и политическим цинизмом современный российский город является сегодня ведущим фактором дебилизации населения.
Но и современная российская деревня – сколько бы ностальгических воздыханий и слез ей ни адресовалось – в еще меньшей степени пригодна для жизни в условиях нового века. Перешедшая в XXI век из крепостнической эпохи сверхуплотненная (при бескрайних-то просторах!) застройка, когда расстояния между домами меньше минимальных противопожарных разрывов, с повсеместно деревянными строениями (строить каменные дома в Нечерноземье сначала не позволяли помещики, затем – колхозы) – это среда скорее для выживания, временный, на скорую руку сколоченный приют, по несчастью ставший постоянным для многих поколений русских крестьян, лишенных возможностей к свободному труду. Но несвободный труд в деревне еще горше несвободного труда в городе, оттого все, кто смог, уехали в города, а брошенные срубы-шалаши сейчас обживают куда менее притязательные мигранты из Средней Азии и Кавказа. При этом совершенно очевидно, что уклад, который эти мигранты воспроизведут, укоренившись в брошенных русских деревнях, будет еще более примитивным и бесчеловечным.
Между экономическим укладом и селитебной средой существует чрезвычайно сильные обратные связи, препятствующие взаимным радикальным переменам. Наемных рабов с заводов и из офисов невозможно укоренить в «одноэтажной России», а новый технологический уклад невозможно создать руками этих рабов – даже если они почитают себя людьми вполне свободными и даже, в некотором роде, «средним классом». Логическим разрешением данного противоречия могла бы стать реализация в одно время полюбившегося мне лозунга «Разрушить заводы и города, преобразить Россию!» - но, выбрав просвещенный путь реформ, приходится задумываться над технологиями мирного преобразования доставшейся нам от прошлого фабрично-крепостнической селитебной среды.
Новая жизненная среда в России не может быть учреждена актом государственной воли, ибо, будучи неразрывно связанной с соответствующим укладом, она являться его неотъемлемой частью, его производственным, функциональным элементом. Новый уклад и новая селитебная, жизненная среда должны развиваться параллельно, поддерживая и обогащая друг друга. Только так удастся разорвать чрезвычайно прочные обратные связи между селитебной средой и типом экономической организации – которые в России значительно прочнее, чем у других стран.
Мы уже говорили о том, что новый технологический уклад в нашей стране должен опираться на биоэкономику, развитую персонализированную медицину, роботизированные обрабатывающие и сборочные производства. Определили, что на первом этапе его становления целесообразно опережающее создание биоэнергетического кластера с опорой на неиспользуемые площади пахотных земель, поскольку данный кластер – пусть и не самый ультратехнологичный, но зато уже сегодня имеющий все возможности для развития (в части II «Параллельной России» приведена его подробная характеристика). Так вот, данный биотехнологический кластер в состоянии дать начало весьма обширной и динамичной новой селитебной среде, опирающейся на 142 тысячи условных селитебных единиц – индивидуальных усадеб или просторных жилых блоков в таунхаусах: