Проблема идеального государства в политических учениях евразийства и неоевразийства
| Вид материала | Автореферат диссертации |
- Проблема идеального э. В. Ильенков диалектика идеального 1, 947.67kb.
- Тузов М. Л. Реформа в проекте «идеального государства» Платона: введение в проблему, 315.39kb.
- Конспект лекций по курсу «Конфликтология», 51.14kb.
- Теория наказания в правовых учениях XVIII-XX, 350.51kb.
- Музей Габдуллы Тукая центр формирования паритетного евразийства, межнационального, 397.85kb.
- Элективный курс «Решение задач» Тема: «Молекулярно-кинетическая теория идеального газа», 63.54kb.
- «Проблема происхождения государства», 442.19kb.
- Э. И. Соркин Холизм идеального государства и христианство, 576.64kb.
- Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности, 299.74kb.
- Контрольная работа №5 10 класс По теме: «Молекулярно-кинетическая теория. Свойства, 99.75kb.
Основные положения, выносимые на защиту.
1) политико-философский дискурс классического евразийства дуалистичен, в нем сосуществовали две альтернативных друг другу ретроспективных политико-философских доктрины. В качестве первой альтернативы выступают историософские концепции Н.С. Трубецкого и близкие к ним по своей сути концепции Г.В. Вернадского, П.Н. Савицкого, М.В. Шахматова, в качестве второй альтернативы – историософские концепции Н.Н. Алексеева. Концепция Трубецкого холистична, в ней не различаются государственная и общественная сферы, не предусматривается автономии общества от государства. Концепция Н.Н. Алексеева дуалистична, в ней заявлена необходимость автономии общества от государства при сохранении за государством патерналистского статуса. Таким образом, если первая концепция предполагает неограниченный авторитаризм, то вторая авторитаризм ограниченный, открывавший путь к множеству вариаций сочетания государственного всевластия с той или иной дозой автономности общества;
2) Ретроспективная концепция идеального государства неоевразийства включает определенные сюжеты учений Н.С. Трубецкого и Н.Н. Алексеева. В неоевразийстве в модифицированном виде заимствуется утверждение Н.С. Трубецкого о воплощении идеального государства в историческом опыте России, а также ряд конкретных положений его историософской теории. Исторический идеал государства Н.Н. Алексеева неоевразийством отрицается, как следствие, неоевразийская концепция идеального государства в истории невосприимчива к идее автономии общества от государства, которое приобретает наиболее репрессивный характер за счет апологии террора периода Опричнины и сталинской диктатуры.
3) Перспективные концепты идеальной политии на разных этапах развития евразийской идеи государства («докламарский», «посткламарский», «постевразийский») располагаются в диапазоне от полного отрицания западной либеральной модели демократии до частичного включения ее элементов в евразийский институциональный проект (теоретические модели Н.Н. Алексеева, С.С. Малевского-Малевича). Эволюция евразийства привела к усилению последней тенденции;
4) Тенденция к либерализации евразийского проекта, выявленная в классическом евразийстве, не проявляется в политической теории неоевразийства А.Г. Дугина, которая представляет собой более радикальный антимодернистский проект.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы работы могут быть использованы экспертным политологическим сообществом при анализе идей современных последователей евразийства, а также могут применяться в преподавании различных курсов в высших учебных заведениях, таких, например, как “Политология”, “История политических учений”, “Политическая философия” и др.
Апробация работы.
Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры новой и новейшей истории историко-политологического факультета Пермского государственного университета (январь 2011).
Некоторые положения и выводы диссертации изложены автором в докладе и выступлении по теме «Суверенная демократия в евразийской и неоевразийском дискурсах» (IV Всероссийская Ассамблея молодых политологов, 2011, Пермь).
Результаты, полученные в данном диссертационном исследовании отражены в шести научных публикациях.
Структура и объем работы
Диссертация состоит из введения, трех глав, объединяющих двенадцать параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы.
II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ.
Во введении дается общая характеристика исследования: обосновывается актуальность темы, характеризуется степень ее научной разработанности, определяются цель и задачи, излагается теоретико-методологическая база, обосновываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования.
В первой главе «Евразийство и неоевразийство: методологические основания сравнительного анализа» проанализированы соотношение обоих феноменов, и в частности позиционирование неоевразийства по отношению к евразийству классическому, структура этих идейно-политических учений, их основные системообразующие символы, понятия и категории, а также их взаимосвязи со сходными в идейно-политическом контексте течениями.
В первом параграфе "Евразийство и неоевразийство: проблема преемственности, основания для сравнения» формулируется исходный тезис исследовательской стратегии работы: неоевразийство не является прямым продолжением евразийства классического, и оно не позиционируется в таком ключе. Неоевразийство идентифицирует себя как "пан-идею", которая шире классического евразийства с точки зрения геополитических амбиций и ставящихся политических задач. Неоевразийство определяется его создателем, А.Г. Дугиным как парадигмальное идейно-политическое явление, новая мировая идеология, призванная составить альтернативу коммунизму, фашизму и либерализму за счет объединения в рамках данной доктрины всех радикально-консервативных течений истории и современности. Именно этим создатель неоевразийства А. Г. Дугин объясняет тот факт, что его тезисы и концепты заимствуются из множества источников, среди которых евразийство классическое играет не определяющую и не основную роль. Исходя из этих причин, в данном параграфе выдвигается исходный тезис стратегии сравнительного анализа евразийства и неоевразийства: оба идейно-политических явления в контексте заявленных в исследовании цели и задач нецелесообразно рассматривать исключительно в рамках проблематики аутентичности, их следует изучать как родственные идеи, сравнимые по ряду аналогичных и сопоставимых категорий. В этом параграфе также продемонстрирована общность принципа "свет с Востока" (ex oriente lux) для целого ряда политических течений, в том числе и для классического евразийства, "консервативной революции" (линия А. Мёллера ван ден Брука), генонизма, освещается проблема взаимосвязей евразийства, неоевразийства и "консервативной революции", соотношения платонической линии политической философии и мира идей "консервативной революции", обозначена тема влияния идей германской "консервативной революции" на формирование классического евразийства (линия О. Шпанна, сотрудничество с германскими младоконсерваторами) и неоевразийства (прежде всего линия А. Мёллера ван ден Брука), а также на самоидентификацию обоих течений в идейно-политическом континууме, описаны исследовательские подходы и аргументация авторов, доказывающих наличие сходства между миром идей германских младоконсерваторов и евразийцев "старых" и "новых", обозначена проблема самоидентификации евразийства и неоевразийства в свете некоторых идей "консервативных революционеров".
Во втором параграфе "Евразийство как дуалистический дискурс" проанализированы скрытые смыслы культурной и географической дихотомии Восток-Запад, показана многозначность образа Востока в различных семантических полях классического евразийства, а также амбивалентность «восточного» дискурса классического евразийства. Наличие выявленной двойственности создает предпосылки для рассмотрения политического евразийства как течения, в котором сосуществовали две некомплементарные концепции. Согласно первой, евразийство не есть синтез восточных и западных культурных паттернов, это обособленный от Запада и Востока, Европы и Азии цивилизационный ареал, своеобразный "внутренний Восток", противопоставляемый в первую очередь Западу, и во вторую очередь Востоку внешнему в лице нероссийской Азии. Вторая концепция предполагает определение евразийства как синтеза западных и восточных культурных образцов, как идеала некоей "золотой середины", который декларативно обозначает большую приверженность Востоку, но де-факто оказывается проницаемым и для Запада. Исходя из этого, выдвигается гипотеза, что выявленная амбивалентность классического евразийства может отражаться и в политических идеалах евразийства, и в частности, касается основной проблемы, исследуемой в работе - проблемы государственного идеала в рассматриваемых идейных течениях.
Вторая глава «Евразийство и неоевразийство: поиск модели идеального государства в отечественной и мировой истории" посвящена историософским концепциям евразийства и неоевразийства .
В первом параграфе "Историософия евразийства как источник концептуализации евразийского государственного идеала» показано, что историософский дискурс евразийства включает в себе в качестве основного вопроса поиск модели идеального государства в истории России и Евразии, которая должна быть адаптирована к реалиям современности. Установлено, что историософский дискурс евразийства является дуалистическим, одно из его направлений, связанное с творчеством Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Э. Хара-Давана, Г.В. Вернадского направлено на идеализацию туранских кочевых корней российской цивилизации и государственности. Второе направление, связанное с творчеством Н.Н. Алексеева, обосновывало необходимость построения идеального государства на началах христианского этоса. Таким образом, идеи этого участника евразийского движения являются альтернативными по отношению к сконструированному Н.С. Трубецким мифу об идеальной политии прошлого.
Во втором параграфе «Туранизм и бытовое исповедничество» как основополагающие принципы теории идеального государства Н.С. Трубецкого» проанализирована логика идеализации автором монгольского кочевого коллективистского и героического политического этоса, противопоставляемого порицаемому протобуржуазному стяжательскому и индивидуалистическому этосу оседлых народов Востока (Востока «внешнего» для России-Евразии). Политическая культура воинов-номадов («туранизм») согласно Трубецкому стала основой для будущей политической культуры Московской Руси («бытового исповедничества»). Сформулированы следующие выводы: идеализируемые Трубецким монгольское государство Чингисхана и Московская Русь как его преемница наделяются чертами описанной Платоном спартанской государственности и сконструированной на ее основе Платоновой политической утопии. Политический идеал Трубецкого, представленный в начертанном им мифе о совершенных монгольском и московско-русском государствах (период существования которых де-факто приравнивается автором к золотому веку российско-евразийской государственности) предполагает апологию авторитаризма, непризнание автономии общества во взаимодействии с акторами политической власти, презумпцию тождества интересов власти и общества, которые в свою очередь пронизаны единством национальной миссии, культом служения высшему принципу. Выражением этого единства выступает неограниченная власть суверена, наделяемая сакральным статусом (суверен как пример для всех в деле служения Богу и обозначенной самим Провидением национальной миссии, состоящей в том числе в сохранении единства особого континента Евразии).
В третьем параграфе «Теория «государства правды» Н.Н. Алексеева в контексте дихотомии демократия-диктатура» показано, что бинарная оппозиция кочевничество – оседлость, на которой акцентировал внимание Трубецкой, в историософской концепции Алексеева игнорируется. Ее место в ретроспективной теории государства Алексеева занимает дихотомия демократия – диктатура. Демократия предстает как порождение семитской ветхозаветной традиции отрицания государства, перенятой Западом, диктатура обосновывается как воплощение еще более древнего восточного принципа «царебожества», предполагающего наделение власти суверена сакральным статусом. Обе противоположности, демократию и диктатуру, Алексеев представляет как крайности, которые не могут быть основой для построения оптимальной модели государственности. В качестве альтернативы им он предлагает христианскую новозаветную концепцию, признающую полезность государства, но наделяющую его исключительно инструментальным статусом. С этих позиций Алексеев выделяет в рамках русской политико-философской традиции несколько концепций идеального государства, сосредотачиваясь на анализе основных, иосифлянской и нестяжательской. Первую он, обозначая в качестве производной от концепции «царебожества», критикует, ссылаясь на ее чрезмерно репрессивный характер, позволяющий государству полностью подчинять себе общество, вторую он идеализирует, считая ее наиболее приближенной к христианскому новозаветному этосу, одобряя идею нестяжателей ограничить самодержавие посредством учреждения представительных институтов.
В четвертом параграфе «Сравнительный анализ теорий Н.С. Трубецкого и Н.Н. Алексеева об идеальном государстве прошлого» показано, что историософские концепции Трубецкого и Алексеева сходятся в утверждении этатизма, однако, строятся на различных трактовках ориент-оксидентальной дихотомии. Модель Трубецкого апеллирует к внутреннему для России-Евразии кочевому монгольскому Востоку, который подается как ее прародитель. Он, будучи противопоставленным внешнему оседлому Востоку, предстает тождественным национальной традиции России, самодостаточным и не требующим уравновешения каким-либо иным компонентом (будь то внешний Восток или Запад). Модель Алексеева, напротив, скорее соотносится с идеей диалектики Азии и Европы или Востока и Запада, которые в политическом измерении отождествляются соответственно с началами диктатуры и демократии. Формула идеала Алексеева – это синтез двух противоположностей, западной демократии и восточной диктатуры, который трактуется им как истинная демократия, основанная на новозаветном православно-христианском этосе. Между ущербной западной демократией и демократией истинной Алексеев не воздвигает непреодолимой стены, а их противопоставление восточной деспотии, на критике которой он и сосредотачивался, лишь сближает обе формы перед лицом общего врага. В то же время холистский герметический (с точки зрения отсутствия необходимости привнесения противовеса) идеал Трубецкого, по сути, нивелирует проблему дихотомии демократия-диктатура. Таким образом, историческая модель идеального государства Алексеева постулирует некую «демократуру», которая суть дуалистическая синтезная конструкция, в рамках которой уравновешиваются недостатки каждого из двух основных составляющих ее элементов. Соответственно модель Трубецкого в данном контексте может быть обозначена как односоставная монистическая, постулирующая диктатуру. В учении Алексеева имплицитно модель Трубецкого (явно соответствующая описанному Алексеевым иосифлянскому типу) представлена как политическая диктатура, порождающая такие отрицательные явления, как произвол со стороны власти, пренебрежение власти интересами общества, полное отрицание необходимости представительных институтов, что в совокупности приводит к нестабильности политической системы, невозможности ее приближения к параметрам идеальной политии.
Пятый параграф «Апология опричнины и сталинизма в исторических интерпретациях неоевразийства» посвящен проблеме обнаружения сходства мифа о "золотом веке" российской государственности, конструируемого А.Г Дугиным, по отношению к выявленным ранее альтернативным моделям идеального государства прошлого в классическом евразийстве. В рамках этой проблематики сформулированы следующие заключения: несмотря на то, что Дугин вводит в неоевразийский дискурс апологетику опричнины (т.н. концепт "неоопричнины"), не характерную для евразийства классического (Алексеев опричнину открыто критиковал, а Трубецкой о ней умалчивал), его идеалы намного ближе к политической утопии Н.С. Трубецкого, нежели к альтернативной ей концепции Н.Н. Алексеева. Дугин в рамках дихотомии абсолютной диктатуры и ограниченно-авторитарного патерналистского государства выбирает первый вариант, который отстаивал Трубецкой. Вместе с тем, эстетизация насилия, мотивы сверхчеловеческого героизма, агрессии, маскулинизма и апологии репрессий - это те специфические черты, которые отличают ретроспективную политическую мифологию неоевразийства от схожих сюжетов евразийства классического.
Третья глава "Идеальное государство будущего в евразийстве и неоевразийстве посвящена анализу перспективных моделей евразийской и неоевразийской идеальной политии.
В первом параграфе «Евразийская «демократура» в контексте пореволюционной риторики раннего евразийства» показано, что за основу модели идеального государства будущего на начальном этапе развития евразийства как политической идеи (вторая половина 20-х годов) берется институциональный дизайн пореволюционной коммунистической России. Эта модель представлена как потенциально способная обеспечить органическое единство монопольно правящей партии и советской демократии при условии замены коммунистической идеологии идеологией евразийской. По образцу реальной практики взаимодействия советов и партии в пореволюционной России евразийцы в своем проекте идеальной «демократуры» отдавали приоритет именно партии, а не советам.
Во втором параграфе «Концепт идеократии в евразийском политическом дискурсе» дана характеристика главной категории евразийской политической теории, идеократии. Идеократия или "власть идеи" - концепт авторства Трубецкого, который явно соотносится с платоновым учением об эйдосах и его моделью рекрутирования политической элиты, является центральным для "классического" евразийства. В рамках первого параграфа показано, что идеократия Трубецкого - это продолжение его же ретроспективной модели идеальной политии, то есть это модель государства и общества, скроенных по образу и подобию описанной основателем евразийства монгольской империи, где господствуют спартанская этика и культ служения государству. Наряду с теорией идеократии Трубецкого также анализируются работы об идеократии, написанные Л.П. Карсавиным и Н.Н. Алексеевым, выявляется специфика их трактовок идеократии. Однако, в целом, выносится суждение о консенсусном характере оценок всех трех авторов, нивелирующих различия между диктатурой и демократией, и противопоставляющих идеократию как идеальную форму политического строя устаревшей и ущербной форме западной буржуазной парламентской демократии.
В третьем параграфе «Советская система и проект ее преобразования Н.Н. Алексеева» показано, что этот автор единственный среди евразийцев в 20-е годы обращался к проблеме организации представительной власти в будущем евразийском государстве, постулируя тем самым необходимость эквилибра между правительством и выборными органами власти. Таким образом, в перспективном проекте Алексеева одновременно с идеократической линией отразился также поддерживавшийся им изначально (в рамках ранее сформулированной историософской доктрины) дуалистический принцип политической системы, которая рассматривалась им как равновесное сочетание диктатуры (принципа сильного государства) и демократии (признание необходимости автономии общества во взаимодействии с государством).
В четвертом параграфе «Эволюция евразийской идеи в 30-е годы и послевоенный период: либерализация концепта идеального государства» обозначен вектор изменения проектов идеальной политии в работах Н.Н. Алексеева и Л.П. Карсавина на фоне неизменной идеократической линии Трубецкого. Показано, что Н.Н. Алексеев дополняет концепт идеократии, отождествляемый им с неодобряемой утопией Платона, во многом, альтернативной идеократии теорией "гарантийного государства". "Гарантийное государство" на более позднем этапе концептуального творчества Н.Н. Алексеева уже четко противопоставляется диктатуре как антиидеалу политического устройства государства. В качестве конечного пункта эволюции перспективной модели идеальной политии евразийства представлена работа С.С. Малевского-Малевича, написанная и изданная бывшим членом евразийского движения уже в "постевразийский" период деятельности, в 70-е годы прошлого века. В рамках этой доктрины открыто признается необходимость для России авторитарной политической системы (в работах евразийцев межвоенного периода государственные проекты никогда эксплицитно не позиционировались ни как авторитарные, ни как диктаториальные), которую автор трактует как сочетание идеократии и гарантийного государства, и которую он противопоставляет модели тоталитарной, отождествляемой с нацистской Германией и СССР. К сочетанию идеократии и гарантийного государства, о котором ранее вел речь Н.Н. Алексеев, Малевский-Малевич призвал присовокупить также принципы западной демократии, конституирующие права личности. Характерно, что дальнейшие уступки в пользу принципа демократии в сохраненной Малевским-Малевичем модели «демократуры» Алексеева сочетались у него с эксплицитным примирением с Западом, автор открыто призвал объединиться с США в борьбе с «желтой» угрозой со стороны КНР. Таким образом, евразийство, изначально не определившее предельно четко свою идентификацию в рамках дихотомии Восток-Запад, пусть медленно и неуверенно, двигалось в фарватере смягчения критики Запада и ассоциируемой с ним представительной модели демократии.
В пятом параграфе неоевразийский проект идеального государства будущего» реконструирована и проанализирована перспективная модель идеального государственного устройства, разрабатываемая А.Г. Дугиным и его последователями. В качестве главных черт этого проекта выделены: однозначная приверженность диктатуре, оправдание политического насилия как приемлемого и желательного способа функционирования политической системы, институционально-правовой нигилизм, апеллирование к иррациональным, инстинктивным формам политического поведения масс. Установлено, что политико-философские концепты Дугина сосредоточены на дихотомиях демократия истинная – демократия ложная, демократия – диктатура, ложная диктатура – истинная диктатура. Истинная органическая демократия Дугина, которую он ассоциирует с Востоком, в значительной степени близка к концепту идеократии (этот термин в неоевразийстве практические не используется) Н.С. Трубецкого. Ложная демократия для Дугина, как и для евразийцев межвоенного времени – это западная либеральная демократия, в отношении которой он демонстрирует непримиримость, сходную с той, что исповедовал Трубецкой. В свою очередь бинарная оппозиция истинная диктатура – ложная диктатура базируется на соответствующей дихотомии К. Шмитта. Дугин использует его типологию диктатур, подразделяя их на суверенные и комиссарские (при этом практически не идентифицируя их в рамках бинарной оппозиции Восток – Запад), призывая не бояться последних, и использовать как панацею в деле восстановления геополитической субъектности России. Синтез из органической демократии и комиссарской диктатуры, который Дугин обосновывает с начала 2000-х годов в рамках собственной трактовки идеи суверенной демократии оказывается соединением не противоположностей, а двух тождественных друг другу элементов, антитетичных этимологически, но омонимичных онтологически. Полное безразличие к проблеме эквилибра между исполнительной властью и представительными органами, открытая легитимация и поощрение насилия обессмысливают декларируемый в концепции истинной демократии Дугина синтез, лишая его основополагающей роли, которую он играл в концепции евразийской «демократуры», развивавшейся Алексеевым. В рамках параграфа продемонстрировано, что политический проект А.Г. Дугина в отличие от соответствующих концепций классического евразийства более интолерантен по отношению к ассоциируемой с Западом либеральной модели демократии.
В