Подтекст как вторичная моделирующая система (на материале художественных произведений английских и американских писателей)

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание Шехтман Николай Абрамович Дудникова Гульнара Маратовна Общая характеристика работы Цель исследования Материалом исследования Методологической и теоретической базой Новизна исследования Теоретическая значимость Практическая ценность В работе обосновываются и защищаются следующие положения Апробация работы. Основное содержание работы. В первой главе Во второй главе Awfully glad to see you A very vicious specimen. Scheherazade, then.” Инструменты создания подтекста Средства его Интонационно-синтаксические и графические средства (ритм, орфография, многоточие) ... Полное содержание

Подобный материал:

• Лексико-семантические и стилистические способы выражения агрессии в художественном, 275.12kb.
• Н. П. Лингвистические и стилистические особенности английской терминологии рекламы, 47.16kb.
• М. И. Теонимическая лексика как система (на материале художественных текстов), 2291.18kb.
• Творчество американских писателей второй половины ХХ века в контексте южной литературной, 736.71kb.
• План. I. Введение II. Основная часть : Что такое подтекст?, 138.65kb.
• Писатели о налогах (по страницам художественных произведений поэтов и писателей XVIII, 276.74kb.
• Темы дипломных работ Формирование речевых умений у учащихся 3 класса (на материале, 58.72kb.
• Программа секции английский язык 21 января 2011 Г. Начало 00, каб. Булатова Софья, 37.62kb.
• Календарно-тематическое планирование По литературе Классы 9-а, 9-б, 652.18kb.
• 2 Цель работы, 316.35kb.

На правах рукописи


КОЗЬМА МАРГАРИТА ПЕТРОВНА


ПОДТЕКСТ КАК ВТОРИЧНАЯ МОДЕЛИРУЮЩАЯ СИСТЕМА

(на материале ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ АНГЛИЙСКИХ И АМЕРИКАНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ)


Специальность 10.02.04 – Германские языки


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Самара 2008

Работа выполнена на кафедре теории и практики перевода Государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Оренбургский государственный педагогический университет».

Научный руководитель: Официальные оппоненты: Ведущая организация:

доктор филологических наук, профессор кафедры теории и практики перевода Шехтман Николай Абрамович, ГОУ ВПО «Оренбургский государственный педагогический университет» доктор культурологии, профессор Кулинич Марина Александровна, заведующая кафедрой английской филологии ГОУ ВПО «Самарский государственный педагогический университет» кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка Дудникова Гульнара Маратовна, ГОУ ВПО «Самарский государственный педагогический университет» ГОУ ВПО «Волгоградский государственный педагогический университет», кафедра английской филологии

Защита состоится «19» февраля 2009 г. в «15.00» часов на заседании диссертационного совета Д 212.216.03 в ГОУ ВПО «Самарский государственный педагогический университет» по адресу: 443099, Самара, ул. М. Горького, 65 / 67, корпус 1, ауд. 9.


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Самарского государственного педагогического университета по адресу: 443099, Самара, ул. М. Горького, 65 / 67, корпус 1, ауд. 9.


Текст автореферата размещён на сайте: www.sgpu.info

Автореферат разослан 14 января 2009 г.


Учёный секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент Е.Б. Борисова


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


Реферируемая работа посвящена изучению средств выражения подтекста и проблеме его понимания на материале современного английского языка.

Текст является наиболее сложной частью языковой системы. Иерархичность организации текста обуславливает неоднозначность сочетания его внутренней и внешней сторон, что приводит к появлению скрытого, явно не выраженного (имплицитного) содержания. Анализ имплицитного аспекта содержания текста способствует изучению специфики языка как знаковой системы, для которой отсутствие однозначного соответствия плана выражения и плана содержания её единиц является одним из источников образования новых смыслов.

В последние годы текст стал объектом разноаспектного лингвистического изучения. Повышенный интерес вызывает вопрос о содержательной ёмкости текстовых единиц разного объёма, о соотношении эксплицитных и имплицитных компонентов содержания текста. Неразрешённым, вызывающим споры и разногласия остаётся вопрос о подтексте художественного произведения. Не существует единства в понимании термина «подтекст» (он чаще всего употребляется расширительно, не отделяется от других проявлений органично присущей художественному тексту имплицитности). При том, что феномен подтекста рассматривался с разных точек зрения в работах разных лет (А.З. Атлас, 1987; А.А. Брудный, 1976; А.А. Вейзе, 1976; Р.Х. Вольперт, 1987; И.Р. Гальперин, 1981; О.К. Денисова, Е.Л. Донская, 1980; Б.С. Кандинский, 1982; Е.М. Коломейцева, 1987; А.Б. Кошляк, 1985; В.А. Кухаренко, 1988; А.А. Масленникова, 1999; В.Я. Мыркин, 1976; Т.И.Сильман, 1969; Р.А. Унайбаева, 1984; Н.В. Черемисина, 1976; И.С. Шпинёв, 1986 и др.), системного изложения теория подтекста не получила. Актуальность исследования состоит в комплексном рассмотрении разных аспектов проблемы подтекста и способов его экспликации.

Очевидно, что природа и общество постоянно нарушают свои правила и нормативы. Норма рассматривается нами на двух уровнях: лингвистическом и лингвостилистическом. С одной стороны, подтекстовая информация предполагает нарушение соответствия знак-денотат. Асимметричность означаемого и означающего приводит к нарушению нормы на языковом уровне. С другой стороны, подтекстовая информация может быть легко декодирована адресатом при помощи лингвистических и экстра-лингвистических средств, таких как контекст, пресуппозиция, фоновые знания, лингвистическая оппозиция и т.д.

Объектом исследования послужили вербально невыраженные единицы смысла в англоязычном художественном тексте.

Предметом исследования являются лексико-грамматические средства английского языка, предназначенные для раскрытия подтекстовой информации.

Цель исследования – обнаружить механизмы создания подтекста и средства его декодирования, выявить отличие подтекста от смежных понятий.

Цели работы предполагают решение следующих задач:

1. Охарактеризовать роль имплицитности в языке и выявить отличие подтекста от смежных понятий;
   
2. Выявить тематику подтекста и механизмы его обнаружения;
   
3. Выяснить, является ли подтекст отклонением от нормы;
   
4. Определить условия понимания подтекста;
   
5. Продолжить разработку теории подтекста на основе анализа асимметричности языкового знака, являющейся результатом действия закона экономии языковых усилий.
   

Для решения поставленных задач предполагается использование следующих методов исследования: метод анализа словарных дефиниций, метод контекстологического анализа, интерпретация текста.

Материалом исследования послужили тексты 20 английских и американских писателей XX века (Дж. Фаулза, Дж. Кэрри, У. Голдинга, Р. Чандлера, О. Генри, О. Уайльда, Э. Хемингуэя и др.), отличающиеся богатством и разнообразием тематики подтекста, а также формами его воплощения в романах. Общий объем проанализированного составляет около 8000 страниц.

Методологической и теоретической базой диссертационного исследования послужили работы отечественных и зарубежных лингвистов в области теории текста, семиотической текстологии, логики практических умозаключений.

Новизна исследования состоит в экспликации лингвистических механизмов создания подтекста и их роли в формировании его тематических особенностей. Подтекст как речевое взаимодействие автора и читателя является имманентной категорией текста, раскрываемой в процессе анализа его поверхностных структур и не привносимой читателем извне. В работе показано, что ведущим инструментом создания подтекста является антитеза (а не повтор, как принято считать большинством авторов). В диссертации впервые проводится параллель между понятиями «подтекст» и “understatement” (недоговоренность).

Теоретическая значимость исследования определяется уточнением и дальнейшей разработкой эффектов, создаваемых асимметричностью языкового знака в сфере подтекста как вторичной моделирующей системы, что расширяет научное представление о процессах смыслопорождения.

Практическая ценность работы состоит в том, что полученные в рамках исследования результаты могут послужить основой для создания материалов, направленных на формирование навыков восприятия текста на занятиях по анализу и интерпретации англоязычного текста.

В работе обосновываются и защищаются следующие положения:

1. Категория имплицитности художественного текста представлена целым рядом лингвистических явлений, особое место среди которых занимает подтекст. Подтекст – это имманентная категория текста, обнаруживаемая в процессе анализа его поверхностных структур и не привносимая читателем извне.
   
2. Структурно-композиционные формы речи предопределяют восприятие подтекста в зависимости от культурной компетенции воспринимающего. При декодировании подтекста, не имеющего константных средств выражения и формирующегося на основе языковых средств поверхностного уровня, решающая роль принадлежит реципиенту.
   
3. Подтекст свидетельствует о варьировании нормы на языковом уровне в связи с асимметричностью знака. Несоответствие означаемого и означающего не препятствует созданию перлокутивного эффекта. На семантическом уровне нормативного нарушения не происходит, т.к. адресат может полностью декодировать имплицитную информацию благодаря текстовым индикаторам, пресуппозиции, своим фоновым знаниям и т.д.
   
4. Тематика подтекста чаще всего имеет оценочный характер. Положительная оценочность на поверхностном уровне может становиться отрицательной на глубинном на фоне семантической оппозиции в тексте и выводного знания читателя. К основным механизмам создания подтекста относятся антитеза, повтор, эффект обманутого ожидания, интонационно-синтаксические и графические средства и др.
   

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались на Международной научно-практической конференции «Проблемы прикладной лингвистики» (Пенза 2005); XXVII преподавательской научно-практической конференции «Теории, содержание и технологии высшего образования» ОГПУ (Оренбург, 2006); научной конференции «Культура XXI века» СГАКИ (Самара, 2006); XXVIII преподавательской научно-практической конференции «Современные факторы повышения качества профессионального образования» ОГПУ (Оренбург, 2007). Диссертационная работа обсуждалась на заседании кафедры теории и практики перевода Оренбургского государственного педагогического университета. По теме диссертации опубликовано 8 работ, в том числе одна из них в сборнике, рекомендованном ВАК РФ.

Охарактеризованные цели и задачи диссертации определили структуру работы. Диссертация в объеме 204 страниц состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной научной литературы, включающего 222 наименования, в том числе 34 на иностранном языке.


Основное содержание работы.


Во Введении определяется актуальность работы, формулируются цели и задачи исследования, указывается его новизна, теоретическая и практическая значимость, методы исследования, приводятся сведения о структуре диссертации.

В первой главе «Семантические особенности художественного текста» текст рассматривается как знаковая система, хранящая и передающая информацию. Исходным и элементарным в семиотике выступает знак, который не разлагается на меньшие компоненты. Знаки денотативной системы способны служить простой материальной опорой для вторичных означаемых и образовывать коннотативные смыслы. Коннотативные смыслы имплицитны, никогда прямо не называются (Мамудян М., 1985: 50), а лишь подразумеваются и потому могут либо актуализироваться, либо не актуализироваться в сознании воспринимающих. Будучи зависимы от социокультурного контекста, коннотативные смыслы, как правило, не фиксируются ни в каких толковых словарях, а потому их распознавание во многом зависит от кругозора и чутья интерпретатора.

В текстах возможен процесс вторичного кодирования, который способен привести к появлению метасемиотической системы. Если сигнал семиотической системы требует «декодирования» и является непосредственно осознаваемым и однозначным для всех, владеющих данным языковым кодом, то сигнал метасемиотической системы, напротив, поддается лишь той или иной интерпретации, связанной с контекстом, интуицией, культурным кругозором и т.п. воспринимающего, т.е. не удовлетворяет классическому семиотическому постулату о взаимной предопределенности означающего и означаемого.

Ю.М. Лотман обнаруживает в человеческом сознании два принципиально отличных способа выработки новой информации с последующими сложными механизмами обмена текстами между этими системами. Это первичная моделирующая система (в дальнейшем ПМС) и вторичная моделирующая система (в дальнейшем ВМС). ПМС оперирует дискретной системой кодирования и обрабатывает тексты, складывающиеся как линейные цепочки соединенных сегментов. В этом случае основным носителем значения является сегмент (= знак). В ПМС текст исполняет роль своеобразной технической «упаковки» для знаковой системы, целью которой служит передача некоторого сообщения. ПМС включает последовательность или цепочку знаков, которые сочетаются согласно определенным правилам. Первичная моделирующая система обладает определенным механизмом избыточности. Здесь проблема содержания есть проблема внешней перекодировки и декодирования. Знаки отчетливо разделяются на планы содержания и выражения. Границы знака являются четкими и неразмытыми. Такую перекодировку можно охарактеризовать как внешне-семантическую, которая действует на основе семантического треугольника: означающее (последовательность звуков или графических знаков) – денотат (предмет действительности: вещь, явление, процесс, признак) – означаемое (смысл, понятие об этом предмете). Внешне-семантическую перекодировку можно охарактеризовать как первый пласт сознания, но это еще далеко не полное осознание информации, которая в дальнейшем может быть сильно преобразована.

С одной стороны, понятие ПМС не имеет определенных связей с понятием «опыт» в его прямом значении – «отдельные состояния сознания, переживаемые субъектом; первичный источник наших знаний, дающий материал для всякого другого познания; знание или навыки, приобретенные в процессе непосредственных переживаний, наблюдений, практических действий» (Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона [Электронный ресурс]; Энциклопедия «Кругосвет» [Электронный ресурс]), поскольку ПМС имеет дело с языковой или лингвистической истинностью, это структура лингвистического типа, а компонентами опыта являются ценности, концепты, установки личностного, макрогруппового, национального характера. С другой стороны, ПМС сама уже представляет накопленный человечеством опыт общения и выполняет функцию посредника в культуре человечества.

Что же представляет собой вторичная моделирующая система? Это коммуникационные структуры, надстраивающиеся над естественно-языковым уровнем, например искусство. Литература – вторичная моделирующая система, некоторый вторичный язык, а произведение искусства – текст на этом языке. Художественная литература говорит на особом языке, который надстраивается над естественным языком как вторичная система (Лотман Ю.М., 1999: 50). Поэтому ее определяют как вторичную моделирующую систему. Знаки в искусстве имеют не условный, как в языке, а иконический, изобразительный характер. Иконические знаки построены по принципу обусловленной связи между выражением и содержанием. Поэтому разграничение планов выражения и содержания в обычном для структурной лингвистики смысле делается вообще затруднительным.

ВМС обладает смысловой насыщенностью, не доступной ПМС. ВМС – это экономный и компактный способ хранения и передачи информации. Поскольку художественный текст имеет способность концентрировать огромную информацию на небольшой «площади», то необходимо отметить еще одну особенность художественного текста как ВМС: он выдает разным читателям различную информацию – каждому в меру его понимания, он же дает читателю язык, на котором можно усвоить следующую порцию сведений при повторном чтении.

Что касается проблемы содержания во ВМС, то это есть всегда проблема перекодировки. Во ВМС разделение двух планов – содержания и выражения – зачастую обладает известной условностью, поскольку установление эквивалентности между элементами двух разных систем – наиболее частый, но не единственный случай образования значений. ВМС, как правило, имеет дело с реляционными значениями, возникающими в результате выражения одного элемента через другие внутри одной системы. Этот случай можно определить как внутреннюю семантическую и прагматическую перекодировку. Дело в том, что во ВМС значение образуется не путем сближения двух цепочек структур, т.е. содержания и выражения, а внутри одной системы.

Существует много различных способов редукции избыточной информации во ВМС. Как правило, следствием свертывания избыточной информации становится наличие имплицитного содержания или подтекста. Этому способствуют оппозиция семантических и ситуативных структур слов, контекст, стилистические приемы и др.

Мир денотатов вторичной моделирующей системы вовсе не тождествен миру денотатов первичной. Следовательно, вторичная моделирующая система художественного типа конструирует свою систему денотатов. Таким образом, имплицитно выраженная информация одной системы может быть обнаружена за поверхностным семантическим слоем другой системы.

Общение автора и читателя становится более интересным и творческим благодаря полифонической структуре текста, обеспечивающей единовременную актуализацию как можно большего количества значений, стоящих за высказываниями. Полифоничный текст – это такой текст, в котором два типа отношений, отношения между высказыванием и субъектом высказывания (или автором высказывания) и отношения между высказыванием и значением высказывания, характеризуются рядом специфических закономерностей, которые сводятся к двум основным утверждениям:

1) в полифоничном тексте нет жесткой соотнесенности между высказыванием и субъектом высказывания;

2) в полифоничном тексте нет жесткой соотнесенности между высказыванием и значением высказывания.

Отсутствие жесткой соотнесенности между высказыванием и субъектом высказывания означает то, что высказывание представлено в тексте без эксплицитно выраженного субъекта. В едином текстовом пространстве имеют место интертекстуальные элементы. Интертекст выполняет метатекстовую функцию. Для читателя, опознавшего некоторый фрагмент текста как ссылку на другой текст (очевидно, что такого опознания может и не произойти), всегда существует альтернатива: либо продолжать чтение, считая, что этот фрагмент ничем не отличается от других фрагментов данного текста и является органичной частью его строения, либо – для более глубокого понимания данного текста – обратиться к некоторому тексту-источнику, благодаря которому опознанный фрагмент в системе читаемого текста выступает как смещенный. Для понимания этого фрагмента необходимо фиксировать актуальную связь с текстом-источником, т.е. определить толкование опознанного фрагмента при помощи исходного текста, выступающего тем самым по отношению к данному фрагменту в метатекстовой функции. В едином культурном пространстве находятся, помимо прочих, тексты, обладающие определенным неоспоримым «авторитетом», приобретшие его в результате существующей в конкретной культурной среде традиции воспринимать их как источник безусловных аксиом. Таким текстом является, например, Библия, цитаты и аллюзии из текстов которой пронизывают буквально все тексты, созданные в Новое время.

Одной из особенностей полифоничного текста является присутствие семантических оппозиций, создающих асимметричность высказывания и его значения, т.е. при одном плане выражения имеется два плана содержания. Рассмотрим это на следующем примере:

“He might have another suit,” I said. “And a car and a hide-out and money and friends. But you’ll get him.”

Nulty spit in the waste basket again. “I'll get him,” he said, “about the time I get my third set of teeth. How many guys is put on it? One. Listen, you know why? No space...” (Chandler R., 1983: 20).

Полицейский Налти говорит о том, что он поймает преступника, как только у него вырастут новые зубы. Get him и get my third set of teeth является семантической оппозицией. Такое противоречие указывает на то, что ловить этого преступника, да еще и при отсутствии должного количества сотрудников, бесполезное и пустое занятие. Таким образом, в полифоничном тексте происходит несоответствие между высказыванием и его значением, т.к. I’ll get him превращается в I’ll never get him.

Таким образом, в художественном тексте слово может приобрести двухакцентный характер, т.е. однонаправленное слово или предложение (I’ll get him) может переходить в разнонаправленное (I’ll never get him or I doubt if I’ll be able to get him soon). Читателю необходимо интерпретировать художественные тексты, поскольку безинтерпретационное чтение может привести к непониманию текста.

Как же происходит общение автора и читателя при помощи текстового многоголосия? Текстовая полифония приводит к новому способу чтения, т.к. сознание читателя отражает не просто образы и события, а еще и рефлектирующие сознания действующих лиц. Автор, со своей стороны, общается с читателем при помощи того, что исключает подавляющее доминирование своей, авторской мысли над чужой, т.е. мыслью персонажа. В итоге текстовые слова становятся внутренне нерешенными, двуликими. Диалог между автором и читателем предполагает установление сопряженности картин их миров. Автор отбирает средства воплощения своего замысла, а читатель декодирует этот замысел.

Чтение полифоничного текста – это труд, т.к. читатель имеет дело как с автором, так и с текстом и его персонажами.

Таким образом, полифоничный текст создается при помощи разрушения стереотипных видов связанностей между такими технически обязательными конструктами любого текста в любой точке его развития, как высказывание, субъект высказывания и значение высказывания. Полифония может создавать подтекст с помощью семантико-композиционной организации элементов текста, приводящей к асимметричности знака и денотата, а также с помощью интертекстуальности, реализуемой как включение в текст либо других текстов другим субъектом речи, либо их фрагментов в виде цитат или аллюзий, и сигнализирующей о присутствии имплицитной информации.

Во второй главе «Подтекст как разновидность имплицитности» рассматриваются различные подходы к проблеме имплицитного смысла, находящегося в оппозиции к языковому значению. Большинство лингвистов определяют имплицитность как невербально выраженное смысловое и эмоциональное содержание. Имплицитные значения реализуются за счет нелинейных связей между единицами языка и не располагают независимыми средствами выражения. Имплицитность может быть представлена целым комплексом явлений, среди которых существенную роль играет подтекст. Понятия «имплицитность» и «подтекст» близки, но не тождественны. Термин имплицитность является более широким и может включать в себя различные фигуры речи и стилистические приемы, которые реализуют в тексте свою главную функцию – функцию создания экспрессивно-эмоциональной эстетической образности. Явление подтекста связано со скрытой информативностью в области фабульного и концептуального пластов текста (а точнее, их части в области мотивированности действия), тогда как имплицитность тропов лежит в области образного смыслового слоя текста, и лишь совокупное восприятие разных типов имплицитности даёт понимание «глубинного» смысла текста. В плане содержания подтекст имеет определённые отличия от средств создания образности: подтекст – это форма концептуального ассоциативно-логического осмысления явлений текста в отличие от средств создания образности, имплицитность которых лежит в области образного чувственно-наглядного смыслового слоя текста. Диалогическая и монологическая структуры с подтекстом могут включать приёмы создания образности, увеличивая смысловой объём текста; за счёт включённости в текстовую структуру средства создания образности взаимно увеличивают собственный объём значений. Подтекст – явление макроконтекстуальное, требующее для своей полной реализации целого текста. Подтекст, реализуемый материальными единицами одного отрезка текста, декодируется в связи и при сопоставлении с другим отрезком. Подтекст можно назвать не только семантической, но и прагматической категорией, т.к. прагматика изучает использование языка в контексте и зависимость различных аспектов лингвистической интерпретации от контекста. В данной работе под подтекстом понимается ориентированный на предшествующие тексты информационный блок глубокого кодирования, определяемый ситуативной рамкой, фоновыми и выводными знаниями, пресуппозицией, характеризующийся субъективизмом понимания и создаваемый при помощи антитезы, повтора, интонационно-синтаксических и графических средств, обманутого ожидания, метафоры, аллюзии, ремарок автора и т.д. Подтекст несет не только информативную, но и стилизующую функцию. Подтекст придает тексту художественность. Чем значительнее подтекст, тем значительнее само произведение. И с этой точки зрения подтекст варьирует от подтекста как факта проявления языковой компрессии до подтекста как высшей формы художественного текста.

Огромную роль в процессе декодирования подтекста играют пресуппозиции. Теория пресуппозиций используется в современной лингвистике текста для объяснения того, каким образом фонд внеязыковых знаний используется участниками коммуникации при формировании содержательной связности (когерентности) текста. Поскольку имплицитная семантика высказывания оказывается тесно связанной с его пресуппозицией, пресуппозиции писателя и читателя должны быть согласованы, т.к. пресуппозиция есть некое логическое условие истинности предложения.

Необходимо отметить еще одно понятие, имеющее отношение к подтексту. Это явление “understatement”, выступающее как лингвоспецифичное для менталитета британской нации. Это слово часто переводится как «языковая сдержанность», «недоговоренность», «сдержанное высказывание». В грамматике understatement может быть проиллюстрировано примером I don't think you are right, в котором отрицание переносится на глагол think, что как бы снимает категоричность какого-либо явления, события, характеристики и пр. с целью создания иронического и прямолинейность всего высказывания. Understatement – намеренное снижение значимости и важности эффекта, а также для выражения большей экспрессивности. Понятие «understatement» тесно связано с понятием «подтекст», т.к. снимает прямолинейность высказывания. Например, разговаривая с родителями ученика, учитель говорит: “I don't suppose there is anyone devoid of all drawbacks. But I can't approve of your son's attitude to studies.” Этим он дает понять следующее: “I understand that everyone has drawbacks. But I'm indignant at your son’s attitude to studies” (http ://www.i-u.ru/biblio/archive/dii oeva angliyskv). Также Understatement нарушает коммуникационные постулаты количества и способа Г.П. Грайса, т.к. содержит в силу отсутствия прямолинейности меньше информации, несмотря на речевую избыточность или ненужное многословие. Нарушение постулатов происходит лишь на поверхностном уровне и ведет к созданию перлокутивного эффекта. Явление understatement свидетельствует о несоответствии эксплицитного и имплицитного. Благодаря асимметричности означающего и означаемого, это речевое явление может скрывать под собой раздражение, неодобрение, недоверие и т.д. Разница между подтекстом и understatement заключается в том, что мыслительные усилия, требуемые для выявления understatement, фактически минимальны благодаря самоочевидности этого явления.

Рассматривая понятие подтекст, необходимо отметить еще одну важную особенность этого явления, а именно, его несамостоятельность. Несамостоятельность подтекста определяется следующим:

1. Отсутствие полного совпадения фоновых знаний читателя и писателя, что ведет к субъективности декодирования подтекста
   
2. Подтекст формируется на лексическом уровне, например, благодаря соположению семантически несовместимых фраз, чрезмерному использованию аллюзий, метафор и т.д.
   
3. Подтекст зависит от наличия синтаксических, фонетических аномалий, таких как, например, специфики ритма и повторов.
   

Неотъемлемым свойством каждого сообщения может быть двусмысленность, а свойством лексической единицы – полисемия. Чтобы понять текст, надо овладеть полисемией языка и текста. Языковая полисемия и подтекст могут обладать общими особенностями. Прежде всего, необходимо отметить тот факт, что как многозначность, так и подтекст служат средствами экономии языковых усилий. Принцип экономии в языке проявляется в стремлении достичь равновесия между противоречивыми потребностями, подлежащими удовлетворению, – потребностями общения, с одной стороны, и инерцией памяти и инерцией органов речи – с другой. Два последних фактора пребывают в состоянии постоянного противоречия; взаимодействие же всех факторов ограничивается различными запретами, в результате чего проявляется тенденция к консервации языка и к устранению всех слишком очевидных нововведений. Необходимо подчеркнуть, что полисемия и подтекст экономят языковые усилия далеко не в равной мере. Подчиненные значения опираются на главное значение слова и используются говорящим в обыденной речи, создавая тем самым языковую экономию. Значения слова не переходят границу узуальности. Частотность использования подтекстовой информации не столь высока, иначе речевое декодирование было бы затруднено. Здесь экономия языковых средств позволяет читателю домысливать и восполнять то, что не сказано прямым текстом. Читатель делает это непроизвольно, т.к. благодаря экономии появляется содержание, которого нет в поверхностной структуре. Экономия языковых усилий происходит благодаря использованию таких средств, как ирония, эллиптические конструкции, фигура умолчания, в которых реализуется асимметричность языкового знака. Поверхностная структура уходит на второй план, а глубинная структура становится более явной и понятной. Рассмотрим примеры подтекста и многозначности в плане экономии языковых усилий.

“Half-a-crown! A whole half-crown!” Bicket's eyes pursued the hastening form. “Good luck!” he said softly to himself, and began putting up his tray. “I'll go home and rest my feet, and take Vic to see that picture. It’ll be funny looking’ at it together” (Galsworthy J., 1959: 223).

Пресуппозиция приведенного отрывка заключается в том, что герой переживает не лучшие времена со своей возлюбленной. Им обоим приходится очень много работать, ей – натурщицей, ему – продавать воздушные шары: неожиданно он много заработал. Эмоциональное состояние героя меняется к лучшему. Он видит возможность и для улучшения отношений со своей женой. Контекстуальным указателем служит восклицание Good luck! Пресуппозиция - нейтральна, она не несет эмоциональной, оценочной или новой информации. В отрывке не содержится описания душевного состояния героя, его порыв, чтобы начать действовать. Вместо этого используется емкая фраза Good luck!, позволяющая читателю домыслить то, что не сказано прямым текстом, а именно его стремление к переменам.

Рассмотрим экономию языковых усилий многозначного слова dirty на примере из романа Р. Чендлера “Farewell my lovely.”

“You walking out on me?”

I went over to the door. “I have to go home and take a bath and gargle my throat and get my nails manicured.”

“You ain't sick, are you?”

“Just dirty,” I said. “Very, very dirty.”

“Well, what's your hurry? Sit down a minute” (Chandler R., 1983, p. 35).

Конструктивным смыслом “Very, very dirty” является “not clean; covered with dirt”. С другой стороны, если читатель знаком с ситуативным контекстом, то он сразу поймет, что слово dirty не имеет ничего общего с «грязью» в прямом смысле этого слова. Слово “Dirty”, несмотря на контекстуальные уточнители “I have to go home and take a bath and gargle my throat and get my nails manicured.”, используется в переносном значении и является результатом отрицательных впечатлений героя от прошедшего дня, которые включают свидетельство убийства, встречу с неприятными людьми, например:

“I did it for you. I took in a pint of bourbon with me. She’s a charming middle-aged lady with a face like a bucket of mud and if she has washed her hair since Coolidge’s second term, I'll eat my spare tyre, vim and all.”;

“His eyes were bright, toadlike, steady.”;

“He hung up and scribbled on a pad and there was a faint gleam in his eyes, a light far back in a dusty corridor.” и т.д.

Таким образом, слово “dirty”, значением которого может стать “full of negative impressions”, очень емко передает настроение героя и его моральное состояние после пережитого.

Итак, подтекст и полисемия, служа средствами экономии языковых усилий, выполняют роль «нарушителей» нормативного соответствия знак-денотат. Это происходит оттого, что значение многозначного слова может быть завуалировано контекстом, и только контекст помогает читателю в декодировании его значения.

Необходимо отметить, что многозначное слово и подтекст связывает отсутствие перманентности и стабильности их значений. Значения слов могут быть исторически изменчивы. Главное значение может со временем становиться второстепенным и наоборот. Подтекстовое значение также не способно отличаться перманентностью. Оно очень субъективно и зависит от кругозора и тезауруса читателя. Некомпетентный читатель может даже не заметить скрытый смысл. Таким образом, подтекст не может быть зафиксирован ни в одном словаре, поскольку отличается субъективностью, создается только контекстом и не может использоваться изолированно.

Толчком к поиску импликативности может послужить возникновение «проблемной ситуации» в языковой ткани текста, спровоцированное «лакунами» (Todorov T., 1978), «смысловыми скважинами» (Жинкин Н.И., 1982) и другими «отклонениями» (Риффатер М., 1979) от нормы текста, т.е. любым отступлением от общих принципов и жанрово-ситуативных норм речи или языка. Однако возможно ли вообще применение понятия «норма» к художественному тексту? Да, если, вслед за Н.Д. Арутюновой использовать этот термин как родовой: «…им мы обозначаем все виды и формы порядка, имея в виду естественные нормы природы, и созданные человеком правила и законы. И природа, общество постоянно нарушают свои правила и нормативы» (Арутюнова Н.Д., 1987: 6).

Проблема отклонения от нормы является одним из центральных вопросов стилистики, поэтики, риторики, и мнений по этому вопросу накопилось немало. Нередко приходится слышать и читать, что стилистический эффект зависит прежде всего от отклонений и что самая сущность языка поэзии состоит в нарушении норм (Cohen J., 1966: 48).

Рассмотрим теперь отношение понятия подтекст к понятию норма. С одной стороны, можно говорить о несоответствии подтекста существующим, принятым в данном языке нормам, поскольку подтекст замедляет взаимопонимание собеседников или понимание текста читателем. В модусе структурной организации текста смысл может быть понят либо так: один знак - один денотат, либо так: один знак несколько денотатов. Значение подтекстовой информации может быть постигнуто далеко не каждым читателем или слушателем. Помочь в восприятии подтекста могут контекст, интуиция и фоновые знания. Слова при этом начинают выступать не как «знаки общеязыкового содержания», а как элементы некой «вторичной моделирующей системы».

Неоднозначность текста строится на асимметричности означающего и означаемого. Со стороны читателя подтекст является следствием асимметричности, поскольку сначала читатель обращает внимание на семантические и синтаксические индикаторы подтекста. Для писателя асимметричность является следствием подтекста. Ведь глубинный уровень текста возникает раньше средств его создания. Поэтому неоднозначность текста не может быть нормативным нарушением. Смысл закладывается автором с первых строчек текста и даже названия. Подтекст может быть лишь результатом сознательного нарушения нормы с целью шутки, насмешки, языковой игры, человеческой неграмотности.

Поскольку не существует словаря подтекстов, то подтекст как информация, противоречащая поверхностному уровню текста, не считается отклонением от общепринятых, узуальных способов использования языка. В связи с этим, по отношению к динамичной норме подтекст является статичным явлением, не имея конкретных инструментов для его создания. Норма предусматривает динамическое взаимодействие разных способов языкового выражения в зависимости от условий общения (это свойство нормы называют ее коммуникативной целесообразностью). Подтекст нередко бывает коммуникативно целесообразным, т.к. не все можно выразить прямым текстом по причине страха, недоверия, насмешки, а также ради экспрессивности. Подтекст – одно из самых выразительных средств языка, которое, несмотря на кажущееся отклонение от нормы, в процессе реализации языковых единиц в художественном тексте является необходимым условием порождения новой нормы, означающей приращение смысла, реализацию подтекста (Голякова Л.А., 1996: 23-24).

В нормальной ситуации человеческий диалог не является последовательностью не связанных друг с другом реплик – в этом случае он не был бы осмысленным. В любом случае на каждом шагу диалога некоторые реплики исключаются как коммуникативно-неуместные. Тем самым можно в общих чертах сформулировать следующий основной принцип, соблюдение которого ожидается (при прочих равных условиях) от участников диалога: «Твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога» (Грайс Г.П., 1985: 217-237). Этот принцип Г.П. Грайс называет Принципом Кооперации.

Г.П. Грайс рассматривает «неясность» высказывания только в пределах данного речевого акта или микроконтекста, но не в пределах макроконтекста, так как не принимает во внимание «литературный фон» произведения. По Грайсу, даже неясность может привести к перлокутивному эффекту, тогда как подтекст может являться также и причиной его отсутствия.

Но даже рассматривая подтекст в пределах микроконтекста, можно обнаружить, что постулаты коммуникации Грайса нарушаются зачастую лишь на поверхностном уровне, но за текстом, на глубинном уровне постулаты нарушению не подвергнуты, т.е. подтекст может не влиять на Принцип Кооперации собеседников и тоже приводить к перлокутивному эффекту. Благодаря внутренней перекодировке на метасемиотическом уровне нарушения постулатов количества, качества, отношения сводятся к нулю.

Итак, подтекст имеет к норме следующее отношение:

1. Подтекст обладает таким свойством нормы, которое называется коммуникативная целесообразность.
   
2. Подтекст – это не нарушение, а варьирование нормы в связи с асимметричностью означающего и означаемого, поскольку для писателя асимметричность – следствие подтекста. Таким образом, смысл первичнее средств его выражения.
   
3. Подтекст может быть сознательным нарушением нормы с целью шутки,
   игры слов, неграмотности или насмешки.
   
4. Подтекст не зафиксирован ни в одном словаре и поэтому не может быть отклонением от узуальных способов использования языка.
   
5. Постулаты Г.П. Грайса нарушаются лишь на поверхностном уровне, что не мешает созданию перлокутивного эффекта сообщения.
   

Подтекст, подобно литературному произведению, может обладать разнообразными тематическими особенностями. Тематика подтекстов очень тесно связана с отрицательной оценочностью, происходящей на уровне межличностных отношений.

На поверхностном уровне текста всегда находятся инструменты создания подтекстовой информации. В литературе широко обсуждается повтор (в том числе рассредоточенный повтор), как важнейшее средство создания подтекста. Наряду с повтором к таким средствам следует отнести антитезу, эффект обманутого ожидания, аллюзию, гиперболу, метафору, интонационно-синтаксические и графические средства, ремарки автора, метонимию и некоторые другие. Одним из главных инструментов создания подтекста является антитеза.

Антитеза, с одной стороны, а) создается лексической антонимией, а с другой стороны, б) противопоставленностью ситуаций.

а) примером лексической антонимии служит отрывок из романа Дж. Кэрри “The Horse’s Mouth”, в котором главный герой, художник Галли Джимсон, выражает свое отрицательное отношение к священнослужителям, давая им отрицательную оценку, скрытую за лексической антонимией love :: hate

The trouble is that though all good Protestant preachers... love beauty, they all hate pictures, real pictures (Cary J., 1972: 38).

Образуется некий абсурдный треугольник, в котором один угол “good protestant preachers”, второй угол – “love beauty” диаметрально противоположны по отношению к третьему углу — “hate real pictures”.

Таким образом, на поверхностном уровне good preachers имеет положительную оценку, а контраст good preachers; love beauty и hate pictures придают высказыванию знак “-”.

б) Антитеза может быть также представлена противопоставленностью ситуаций или описательных конструкций. Так, в примере из рассказа Вудхауза главный герой встречает гостей, говоря при этом, что он рад их видеть.

She [Lady Malvern – примеч. автора] was one of those women who kind of numb a fellow's faculties. She made me feel as if I were ten years old and had been brought into the drawing-room in my Sunday clothes to say how-d'you-do.

Motty, the son, was about twenty-three, tall and thin and meek-looking (…). His eyes bulged, too, but they weren't bright. They were a dull grey with pink rims. His chin gave up the struggle about half-way down, and he didn't appear to have any eyelashes. A mild, furtive, sheepish sort of blighter, in short.

“ Awfully glad to see you,” I said. “So you've popped over, eh? Making a long stay in America?” (Wodehouse P.G., 2004: 49)

В этом примере подтекст создается при помощи антитезы, представленной ситуативными оппозициями:

numbs a fellow's faculties :: awfully glad to see you; vicious specimen :: glad to see her. Еще до встречи с леди Мелверн и ее сыном, мистер Вустер был отрицательно настроен по отношению к своим гостям. Вот что он сказал своему слуге Дживсу по поводу леди Мелверн:

“I've placed her, Jeeves. She is a pal of my Aunt Agatha.”

“Indeed, sir?”

“Yes. I met her at lunch one Sunday before I left London. A very vicious specimen. Writes books. She wrote a book on social conditions in India when she came back from the Durbar.” (Wodehouse P.G., 2004: 49-50)

Антитеза создает ироничный подтекст, ведь нельзя сказать, что мистер Вустер настолько ненавидел леди Мэлверн и ее сына Моти, что не желал их видеть. Автор дает понять, что если бы их не было, то жить было бы легче. Радость на поверхностном уровне превращается в огорчение на глубинном, что говорит об отрицательной оценочности происходящего. В подтексте – скрытая ложь.

Через подтекст, оформленный антитезой, выражаются межличностные отношения (антипатия, скрытая ложь, неодобрение, самооценка, лесть, уход от ответа), оценочное отношение к ситуации и эмоциональное состояние личности.

Повтор является универсальным и самым легким для восприятия принципом организации художественного текста. Проблема повтора широко разработана в лингвистике, поэтике и стилистике, где данное явление анализируется как ведущий конструктивный принцип, как смысловой и эмоциональный усилитель, а также как средство сцепления, обусловливающее последовательное взаимодействие одноуровневых единиц текста. Через подтекст, оформленный повтором, выражаются разные аспекты межличностных отношений, эмоциональное состояние, а также оценочное отношение к ситуации. Иногда с помощью повтора передается нежелание говорящего продолжать разговор. Приведем пример, в котором взаимодействие реплик по типу «ответа вопросом на вопрос» не является следствием умственной или физической неполноценности, т.к. обладает скрытой информативностью в области мотивированности действия. Обратимся к диалогу из пьесы Гарольда Пинтера “The Dwarfs” (O. Pinter Harold, 1961: 89).

Len. Do you believe in God?

Mark. What?

Len. Do you believe in God?

Mark. Who?

Len. God.

Mark. God?

Len. Do you believe in God

Mark. Do I believe in God?

Len. Yes.

Mark. Would you say that again? (O. Pinter Harold, 1961: 89)

Такой уход от ответа (в форме переспроса) может быть окрашен и интонацией издёвки, и интонацией страха. Это означает, что, глядя на означающее, можно выявить несколько денотатов: истинное непонимание собеседника, страх, издевка. Во время декодирования читатель способен воспринять текст на доступном ему уровне.

Повтор может также эксплицировать неодобрение поступка или сложившейся ситуации и иронию.

Нередко инструментом создания подтекста является эффект обманутого ожидания. Эффект обманутого ожидания возникает на основе взаимодействия двух противоположных явлений психолингвистического характера – предсказуемости и непредсказуемости (Риффатер М., 1979).

Через подтекст, созданный при помощи эффекта обманутого ожидания, выражаются межличностные отношения, личностные характеристики, уход от ответа, неодобрение ситуации. В следующем отрывке автор рассказывает о Коуки, с которой опасно иметь дело и которая может первой нанести удар. Тем не менее, Джимсон считает ее лучшим другом.

I made a run at her (Coker – примечание автора), but she lifted her fist. So I thought better of it and took a walk across the room. And I forgot my wrath that’s the advantage of Cokey. She is dangerous. If you hit at her, she’ll hit you first and harder. So that you don’t lose your temper with her. It isn’t safe. The best friend I ever had (Cary J., 1972: 64).

Заключительная реплика The best friend I ever had не вписывается с точки зрения здравого смысла в ряд she lifted her fist; she is dangerous; she’ll hit you first and harder; it isn’t safe, что и составляет эффект обманутого ожидания. Автор иронично отзывается о Коуки, и лучшим другом Джимсон называет ее не потому, что она во всем помогает ему, а потому, что своим поведением она способствует сдерживанию его негативных эмоций. Эффект обманутого ожидания часто присутствует там, где есть антитеза. Таким образом, антитеза the best friend :: she lifted her fist; the best friend :: dangerous, hit you first and harder, It isn’t safe служит средством создания ироничного подтекста, в котором существование лучшего друга ставится под сомнение, и the best friend приобретает скорее отрицательную коннотацию.

Тематика подтекста, создаваемого с помощью эффекта обманутого ожидания, включает также уход от ответа.

Важную роль в создании подтекста играют интонационно-синтаксические, графические средства и ремарки автора. При помощи этих средств выражаются межличностные отношения, личностные характеристики, эмоциональное состояние, уход от ответа, неодобрение ситуации.

Особое место среди графических средств принадлежит пунктуации, поскольку она выделяет наиболее значимые элементы текста, осо­бенно в эмоционально-экспрессивном отношении. Как отмечает И.В. Арнольд: «Пунктуации принадлежит важная роль в передаче отношения автора к высказываемому, в намеке на подтекст, в подсказе эмоциональной реакции, которую ожидают от читателя» (Арнольд 1990: 227).

Паузы, отмеченные тире или многоточием могут передавать состояние нерешительности или нервозности персонажа. Реплика обрывается под наплывом чувств.

“Why do you ask?” – “Just...” she shrugged. – “That you should use that phrase” (Fowles J., 1980: p. 197).

Как известно, драматургический текст состоит из речи персонажей и авторской речи в виде ремарок, которые составляют единое художественное целое. Ремарки автора играют большую роль в создании подтекстовых структур. Они помогают за прямым содержанием речей персонажей или их поступков увидеть «глубинное» подтекстовое содержание, связанное со скрытыми мотивами их поведения. С помощью авторских ремарок выражаются межличностные отношения и эмоциональное состояние. Например, в отрывке из пьесы Бернарда Шоу “The Heartbreak House” (Shaw, 1952) ремарка автора “Playing the strong man” даёт понять читателю, что реплика Мэнгена – наигрыш.

Mangan. I'm going to marry her all the same.

Captain Shotover. How do you know?

Mangan (playing the strong man). I intend to. I mean to. See? I never made up my mind to do a thing yet that I didn't bring it off.

Мэнген лишь разыгрывает из себя сильного человека, ремарка автора – намёк на внутреннее отсутствие уверенности Мэнгена в том, что он добьётся своей цели – женится на Элли. Ремарка «подсказывает» читателю, что за внешне самоуверенной речью Мэнгена скрывается желание скрыть сомнение. В подтексте – личностная характеристика персонажа, а именно нерешительность, скрывающаяся под маской самоуверенности.

Одним из средств создания подтекста является метафора. Как правило, метафора создает подтекст межперсонального общения и может имплицировать иронию, неодобрение, эмоциональное состояние (испуг, страх). В данном отрывке отрицательная оценочность героя по отношению к полиции и суду воспринимается благодаря риторическому вопросу:

“They’ve (judges, the police – примечание автора) got to do their job which is to keep the handles turning on the old sausage machine, and where would the world be without sausages?” (Cary J., 1972: 49)

Средством создания подтекста служит метафора turning on the old sausage machine, с помощью которой у читателя может создаться впечатление о суде и полиции как о неких никчемных, инертных механизмах, способных вариться лишь в своем собственном соку. Метафора имплицирует здесь как иронию, так и осуждение.

Немаловажную роль в создании подтекста играют такие тропы, как аллюзия и метонимия. Посредством этих тропов выражаются межличностные отношения и эмоциональное состояние. Так, в следующем примере подтекст носит комплиментарный характер. Средством выражения подтекста является аллюзия Scheherazade.

“Now then Mrs. B.,” said Sir Henry Clithering encouragingly.

Mrs. Bantry, his hostess, looked at him in cold reproof.

“I’ve told you before that I will not be called Mrs. B. It’s not dignified.”

“ Scheherazade, then.”

“And even less am I Sche – What’s her name? I never can tell a story properly; ask Arthur if you don’t believe me.” (Christie A., 2006: 85)

Сэр Генри, видя, что хозяйке неприятно, когда сокращается ее фамилия, решает загладить вину и называет ее Шахерезадой, сказочным персонажем, повествующем сказки небывалой красоты. “Scheherazade” имплицирует комплимент, лесть и указывает на скрытые интенции Сэра Генри, который хочет добиться от Миссис Бэнтри интересной детективной истории.

Согласно проведенному исследованию самым распространенным способом создания подтекста является антитеза: процентное соотношение инструментов создания подтекста представлено в следующих таблицах.

Инструменты создания подтекста	Процентное соотношение
Антитеза	27,4%
Повтор	16,8%
Интонационно-синтакс. и графические средства (ритм, орфография, многоточие)	12,6%
Эффект обманутого ожидания	10%
Метафора	9,2%
Ремарки автора	6,4%
Аллюзия	5,4%
Метонимия	4,9%
Гипербола	4%
Литота; understatement	3,3%

Средства его создания Тематика Подтекста	I. Оценочное отношение к личности	II. Отношение к ситуации.
Антитеза	20,4%	7%
Повтор	13%	3,8%
Интонационно-синтаксические и графические средства (ритм, орфография, многоточие)	8,4%	4,2%
Эффект обманутого ожидания	8%	2%
Метафора	7,2%	2%
Ремарки автора	5,2%	1,2%
Аллюзия	4,3%	1,1%
Метонимия	2,8%	2,1%
Гипербола	3%	1%
Литота; understatement (недоговоренность)	2,3%	1%

В заключении обобщаются результаты и подводятся основные итоги исследования. В целом исследование механизма создания подтекста, проведённое в работе, выявляя ряд лингвистических закономерностей системно-структурной организации текста, способствует изучению лингвистического аспекта смыслового развёртывания текста, изучению общей проблемы смысловой интерпретации художественных текстов.


ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ИЗЛОЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:


Научные статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК РФ:

1. Козьма М.П. Подтекст как проявление вторичной моделирующей системы / М.П. Козьма // Наука и образование: проблемы и перспективы. Ч. 1. – Вестник ОГУ № 11 / ноябрь 2006. – С. 40-46. – 0,4 п.л.
   

Научные статьи, опубликованные в других изданиях:

2. Козьма М.П. Подтекст как экспликация асимметричности плана выражения и плана содержания (на материале иронических высказываний) / М.П. Козьма // Материалы XXV научно-практической конференции 3-4 апреля 2003 г. Ч. 2. – Оренбург: Издательство ОГПУ, 2003. – С. 69-74. – 0,3 п.л.
   
3. Козьма М.П. Импликация и подтекст / М.П. Козьма // Проблемы теории европейских языков: Сб. научных статей. – Оренбург: Издательство ОГПУ, 2005. – С. 7-20. – 0,8 п.л.
   
4. Козьма М.П. Проблема отклонения от нормы / М.П. Козьма // Проблемы прикладной лингвистики: сборник статей Международной научно-практической конференции. – Пенза, 2005. – С. 121-123. – 0.25 п.л.
   
5. Козьма М.П. Понимание текста как предпосылка развития культуры / М.П. Козьма // Материалы науч. конф. «Культура XXI века», 30-31 мая 2006 г. Ч. 2. – Самара: Самар. гос. акад. культуры и искусств, 2006. – С. 107-110. – 0,25 п.л.
   
6. Козьма М.П. Выводной характер подтекста / М.П. Козьма // Теории, содержание и технологии высшего образования в условиях глобализации образовательного процесса: Материалы XXVII преподавательской научно-практической конференции. Оренбург, 12-14 апр. 2006 г. Ч. 5. – Оренбург: Издательство ОГПУ, 2006. – С. 143-150. – 0,5 п.л.
   
7. Козьма М.П. Ирония и подтекст как средство проявления текстовой полифонии / М.П. Козьма // Современные факторы повышения качества профессионального образования: Материалы XXVIII преподавательской научно-практической конференции. Том 7. – Оренбург: Издательство ОГПУ, 2007. – С. 16-29. – 0,8 п.л.
   
8. Козьма М.П. Тематические особенности подтекста / М.П. Козьма // Интеграция науки и образования как условие повышения качества подготовки специалистов: Материалы XXIX преподавательской научно-практической конференции. Том 5. – Оренбург: Издательство ОГПУ, 2008. – С. 22-32. – 0,6 п.л.