Geum.ru

Петрович Тарасов «Большая игра»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

Когда телеграмма была закодирована, я отпустил Костина обедать, предупредив, чтобы к двум часам дня он был в полной готовности. Потом зашел к Барникову.

— С кем поедете?— поинтересовался он.

— Один.

— Не годится для первого раза, ведь Костин все-таки еще подследственный, всякое может случиться.

— Наших никого нет, Владимир Яковлевич, а при­влекать посторонних, думаю, не стоило бы.

— А Вы возьмите Смирнова, он и дело знает и пусть привыкает, ему будет полезно, да и в дальнейшем без помощи областного управления нам, пожалуй, не обойтись.

— Спасибо, вот это мысль!— невольно вырвалось у меня, и я тут же позвонил Смирнову. К счастью, он был на месте и охотно согласился.

Поставив в известность о нашем предстоящем выходе в эфир товарищей, контролировавших работу немецких радиоцентров, в четырнадцать тридцать оседланная нами безотказная эмка, спустившись по Кузнецкому мосту, прошмыгнула по Художественному проезду, выскочила на улицу Горького и взяла курс на Ленинградское шоссе. За мостиком через железнодорожный путь после МАИ на Ленинградском шоссе я попросил водителя притормо­зить и с грустью в сердце окинул взглядом стоявший с правой стороны дом под номером 242. Здесь в трехком­натной квартире, заселенной осенью 1940 года, одну из них занимала моя семья. В данный момент комната пустовала, была опечатана, окна заколочены фанерой, стекла выбиты воздушной волной от упавшей во двор бомбы. Семью эвакуировали в мое отсутствие, так как на третий день после начала войны, я отбыл на выпол­нение спецзадания и отсутствовал в столице более месяца. Это была наша первая, собственная жилплощадь. Как мы мечтали о ней, как стремились к созданию своего уютного уголка! И как больно и горько было теперь сознавать об утрате быстро промелькнувшего счастья.

За следующим мостом, перекинутым через другую железнодорожную линию, машина свернула влево и, ми­новав начало Химкинского водохранилища, углубилась в лес. Здесь был довольно большой лесной массив пре­имущественно лиственных пород с живописным полями и густыми зарослями кустов. Сюда по выходным дням мы часто ходили с женой гулять, наслаждаясь тишиной и любуясь водной гладью водохранилища.

На одной из полян остановились, вышли из машины и приступили к подготовке места для работы. На землю постелили чехол и развернули рацию. Антенну протянули между деревьями. До начала сеанса связи оставалось пятнадцать минут.

День разгулялся, от утренней сырости не осталось и следа. Воздух был наполнен ароматами леса и наби­равшего силу разнотравья.

—Ну, как, Сергей Николаевич, дышится, лучше, чем в вашей "резиденции"?— улыбаясь, спросил я.

—Да-а,.— только и смог вымолвить Костин, зача­рованно смотря по сторонам и вдыхая полной грудью пьянящий воздух.

А мне с большим сожалением о минувшем опять припомнились милые сердцу карельские леса, так полю­бившиеся в тридцатые годы, когда, будучи студентом лесного техникума, я выезжал на практику, а став лесотехником, с дружиной лесников уходил в лес на все лето по делам лесоустройства.

—Пора, Сергей Николаевич! Только не волнуйтесь, действуйте спокойно.

Костин одел наушники. Параллельные наушники взял и я. Включив рацию, стали настраиваться на нужную волну. Эфир был наполнен трескотней морзянки. Я внимательно смотрел на Костина. Он весь превратился в слух, был предельно сосредоточен.

— Есть,— невольно вырвалось у него, когда в на­ушниках послышались позывные КНС, составленные из начальных букв его фамилии и инициалов.

Ответив на позывные центра. Костин вскоре вступил в двухстороннюю связь и передал закодированную ра­диограмму. Радист центра дал квитанцию, закончив связь общепринятым приветствием.

С повторным крещением, Сергей Николаевич!— сказал я, крепко пожимая ему руку.

Выходит правильно шутили ребята в разведшко­ле,— улыбаясь, заметил Костин,— антенну будем развер­тывать в лесу, а противовес — в НКВД.

Убрав все, сели в машину и возвратились в Нар­комат. В дороге не обошлось без шуток и анекдотов, чему способствовало хорошее настроение.


Доложив Барникову о результатах, я узнал от него об аресте Лобова. Его взяли по выходе из квартиры любовницы под предлогом опознанного преступника, раз­ыскиваемого МУРом.

Во время обыска квартиры обнаружили ряд веще­ственных доказательств, свидетельствовавших о несом­ненной причастности его к разведке — поддельные документы военного и гражданского образцов, чистые бланки командировочных предписаний, отпускных удостовере­ний, свидетельств об освобождении от воинской службы, штампы и печати различных воинских частей и граж­данских учреждений, оружие — автомат ППШ, наган, финский нож, географическая карта Егорьевского района Московской области, инструкция по сбору разведыва­тельной информации на тонкой бумаге, запрятанная в контейнер (безопасная бритва), тексты трех радиограмм, подготовленных для передачи немцам в контейнере (по­мазок для бритья), капсула с цианистым калием для самоотравления, советские деньги в сумме 68 тысяч руб­лей.

На первичном допросе в следственном отделе Лобов, признав себя виновным в совершенных им уголовных преступлениях, долгое время отрицал какую-либо связь с разведкой, но, уличенный вещественными доказатель­ствами, в конце концов, вынужден был сознаться. О Ко­стине он пока умолчал.

При очередном вызове Костина мне предстояло объ­явить ему о важном решении руководства службы.

— Здесь, Сергей Николаевич, начал я неторопливо, раскрывая папку, есть кое-что приятное для Вас.

Костин подался вперед и напряг все свое внимание,

— Первое,— продолжал я после небольшой паузы,— принято решение о приостановлении следствия по Вашему делу и, следовательно, обвинение Вам пока предъявляться не будет, в перспективе же все будет зависеть от Вашего отношения к начатой нами работе. Понятно.

— Ясно, скорее выдавил, чем сказал это Костин, ошеломленный неожиданностью услышанного.

— Второе,— "квартировать" пока придется здесь, на старом месте, но режим Вашего содержания будет зна­чительно облегчен. Вот указание начальнику Вашей "го­стиницы", улыбнувшись, заключил я, знакомя его с по­ложениями облегченного режима,

— Устраивает?

— Вполне, большое спасибо!

Костин был явно взволнован, произнес эти слова с трудом из-за перехватившей горло спазмы.

— Третье, чтобы не заскучать и с пользой употре­бить свободное время, наряду с выполнением наших заданий можете заняться продолжением работы над своей диссертацией. Учебники и все что нужно постараемся достать.

— Вот это замечательно! Я не знаю, как Вас бла­годарить. Я очень, очень рад и обязательно займусь.

— Благодарности, Сергей Николаевич, потом когда одолеем врага, а сейчас надо работать.

Напомнив о предстоявшем на следующий день се­ансе связи, я отвел Костина к дежурному, а сам зашел к начальнику тюрьмы, чтобы договориться о неукос­нительном соблюдении облегченного режима его содер­жания.

Прочтя записку, в которой давались указания на этот счет, начальник нахмурился и, посмотрев на меня сквозь слетевшие на кончик носа очки, сказал:

— Как бы Вы не превратили наше заведение в пансионат, а то чего доброго и в детский садик.

— Ничего не поделаешь, товарищ капитан, работа такая, но обязательно надо.

—Ладно, надо так надо, сделаем.

После обеда я зашел к Саше Козреву.

— Как наш Лось?— поинтересовался я.

— Ну и проходимец же он, пробы ставить негде. Врун страшный, наглец. В общем, повозиться с ним при­дется основательно.

— О Костине говорит что-нибудь?

— Мало, признал только что он радист, выброшен вместе с ним, расстались после приземления, условившись встретиться через неделю у Казанского вокзала, но на

встречу не вышел. Где находится неизвестно.

— А о московских связях показал что-либо?

— Назвал только любовницу, она его довоенная "Ма­руха".

— В телеграммах, составленных им для отправки немцам указан некий "Барон", которого он якобы завер­бовал и получил от него информацию о перевозках войск и военной техники по Рязанской и Киевской железным

дорогам. Не называет, кто это?

—Нет, сам не называет, а мы пока не спрашиваем. Ведем проверку, насколько правдива информация.


Второй выезд с Костиным для работы состоялся двадцать шестого мая. Выдался на редкость приятный день: безоблачный, тихий, теплый. В лесном массиве у Химкинского водохранилища, куда, как и в прошлый раз, мы приехали с Костиным, все благоухало. Поражала набиравшая силу зелень. Освещенная солнцем и зате­ненная деревьями и кустами, она была самых различных оттенков. Радовали пряный, пьянящий воздух и беспре­станный гомон птиц. Полюбовавшись всей этой преле­стью, мы развернули рацию. Стали настраиваться. Эфир, как всегда, был заполнен звуками морзянки, какой-то трескотни, шумовой неразберихи от перебивающих друг друга радиостанций. Однако сверх ожидания связь уда­лось установить быстро. Она была устойчивой с обеих сторон.

— КС — как слышите?— спросил Костин.

— СХ — слышу хорошо,— ответил "Сатурн" (ради­оцентр противника в Смоленске. Прим. авт.).

— ПР — передаю радиограмму, несколько раз по­вторил Костин и быстро отстукал подготовленную нами шифровку. "Сатурн" дал квитанцию об ее приеме и, в свою очередь, передал ответную радиограмму, текст ее гласил:

"Поздравляем благополучным прибытием и началом работы. Ваши действия одобряем. Деньги для Барона пришлем. Выдайте пока из своих. Не забывайте личное наблюдение. Привет, капитан".

Итак, как говорится, лед тронулся. Началась дли­тельная, настойчивая, полная неожиданных поворотов и захватывающих эпизодов работа, требовавшая большого умственного напряжения. Суть ее выражало условное название "Дуэль".

Первые полтора месяца ушли на то, чтобы создать авторитет агентам. Со ссылкой на завербованного "Ба­рона", который в свою очередь якобы привлек к работе на материальной основе двух женщин, имевших отно­шение к документации о перевозках грузов, противнику систематически передавалась дезинформация о передви­жении частей Красной Армии, военной техники, боепри­пасов, снаряжения и прочего по Московско-рязанской и Московско-киевской железным дорогам.

Вражеская разведка отнеслась с большим доверием к сообщениям агентов. В их адрес поступило три поощ­рительных радиограммы.

"Благодарим за активную работу. Ваша информация получила высокую оценку. Ждем нетерпением новых сообщений. Привет. Капитан".

"Вы награждены орденами "За храбрость". Поздрав­ляем и желаем новых успехов. Все шлют приветы. Ка­питан".

"Ваши личные счета пополнились новыми крупными суммами денежных средств".

Итоги работы показывали, что пора было переходить к более активным действиям. Для начала наметили вы­звать в качестве курьеров двух агентов— Мухина и Щукина — друзей Лобова, которые по отзывам Костина находились в особо доверительных отношениях с немца­ми, имели награды за выполнение заданий, связанных с переходом линии фронта.

После уточнения ряда вопросов, связанных с по­сылкой курьеров, 21 июля противник сообщил:

"Лосю. Курьеры отправлены. Будет Мухин и Викторов. Встречайте лично двадцать второго — двадцать третьего от четырнадцати до пятнадцати по местному времени. Встреча моментальная у станции метро между Октябрь­ским и Северным вокзалами. Результаты доложите не­медленно. Желаю успеха. Капитан".

—Да…, - задумчиво произнес Барников, прочтя ра­диограмму.— Здесь мы, кажется, дали промашку, пред­ложив встречу в городе, малость не додумали, Лобова то ведь послать нельзя. Пожалуй, проще и надежнее было сообщить явочный адрес, и пусть бы туда шли, прямым ходом на засаду. И брать было бы легче. А теперь придется что-то при­думывать. Давайте-ка поговорим с Костиным.


— Садитесь, Сергей Николаевич,— предложил Бар­ников, как только Костин вошел в кабинет.

— Читали телеграмму?

— Конечно, я ее расшифровывал.

— Что будем делать? О посылке Лобова не может быть и речи.

— Я пойду, Мухина знаю, и он меня знает.

— Но Вы же не Лось, а они просят его "встречайте лично". Что-то надо придумать, чем-то объяснить отсут­ствие Лося?

— А если сказать болен?

— Нет, Сергей Николаевич, это не годится. Слишком примитивно, сразу запашок нехороший, настораживает.

— В отделе подумайте вместе, потом доложите.

Прошло около часа, а мы с Костиным, сидя у меня в кабинете, так пока и не приблизились к цели, перебрав большое количество вариантов.

— А что, если мы сделаем так, Сергей Николаевич, возникла у меня мысль, отберем от Лобова записку, адресованную Мухину, всего несколько слов, но хлестких, понятных только ему. Тогда Вам и объяснять ничего не надо.

— Это, пожалуй, идея!— заметил Костин.

— Вот только, что написать? Это, вероятно, надо выяснить у самого Лобова.

Я тут же позвонил Козреву.

— Саша, как наш подопечный?

— Да ничего, вот сидит сейчас у меня. Вроде начал приходит в чувство.

— У нас возник один срочный вопрос. Можно ли поговорить с ним?

— Пожалуйста, заходи.

Отпустив Костина, я направился к Козреву.

Лобов сидел в углу кабинета в позе полностью расслабившегося человека, которому, казалось, все без­различно.

При моем появлении он нехотя приподнял свою стриженную элипсообразную голову, на миг взглянул исподлобья, не выражая никаких эмоций, и отвернулся.

— Вы что же, Федор Ефимович, так безучастно встречаете гостя?— спросил Козрев.

— А что мне этот гость, какой от него навар?

— Конечно, заметил я, вот если бы Мухин, тогда другое дело.

Лобов оживился, заулыбался.

— Это правильно, в точку.

— Да еще бы и Щукина сюда,— добавил я,— то думаю, Федор Ефимович и в пляс бы пустился.

Лобов захохотал.

— А Вы шутник, гражданин начальник.

— Никакой не шутник, а просто знаю, что они Ваши закадычные друзья. Один за всех и все за одного. И спиртиком промышляли в тайне от фрицев.

— Правильно говорю?

— Правильно, в точку,— просиял Лобов.

— Только не пойму, как вам, чертям, удавалось это? Лобов выпрямился, расправил плечи, на лице поя­вилось самодовольство.

— А что, разве мы лыком шиты? Подумаешь, фрицы! Да их обвести, раз плюнуть. Главное, спайка меж собой. Наш закон — взаимовыручка и надежность друг на друга: сказал, значит сделал.

— Кто же у Вас был за главного?— спросил Козрев.

— Ясно кто,— ответил за Лобова я,— конечно Федор Ефимович. Так ведь?— обратился я к нему. Лобов улыбнулся, чувствовалось, что это было ему приятно, но промолчал.

— Все это брехня, какой из него главарь,— заметил Козрев,— кто его послушает?

— Ну не скажи, Саша. Ты, видимо, еще не знаешь этого орла. Мне доподлинно известно, что его слово для Мухина и Щукина все равно, что приказ.

— Правильно? Федор Ефимович.

— Молодец, начальник! В точку попал.

— Вот в связи с этим у меня к Вам, Федор Ефимович, есть одна большая просьба.

— Говорите,— ответил Лобов, показывая всем своим видом большую заинтересованность.

— Боюсь только, что Вы откажитесь.

— Говорите, говорите, смотря что.

— Ну ладно, так и быть. На днях мы отправляем к немцам одного нашего человека. Он уже бывал там. И учился там же, где и Вы. Для укрепления его авто­ритета хорошо было бы свести его с Мухиным, а для этого нужна Ваша рекомендация. Как Вы смотрите на это, возьметесь?

— Вот это да!— просиял Лобов,— ну и хитрецы! Надо же такое придумать! Только что я буду от этого иметь?

— Разве Вам не понятно, что, выполнив нашу прось­бу, Вы значительно облегчите свое положение. Да и Мухину ничего плохого не сделаете.

После дополнительного обсуждения и некоторого раз­думья, Лобов согласился с нашим предложением, написав собственноручно следующее:

"Муха, дружище, привет! Жаль, что не сам жму твою руку. Доверяю это своему корешу. Можешь верить ему, как мне. У меня все в порядке. Кланяйся Щуке и не забывай о нашей спайке. Твой Лось".

Забрав записку Лобова и попрощавшись с ним и Козревым, я зашел к Барникову и доложил о найденной находке. Он тут же позвонил Тимову. Вопрос о порядке проведения встречи с курьерами, наконец, был решен.

Остаток этого дня и утро следующего прошли в хлопотах по подготовке к операции.

В тринадцать ноль-ноль 22-го июля выехали на место. Костин, как и в прошлый раз, был экипирован в военную форму.

Остановились у Казанского вокзала. Оставив Кос­тина в машине, я прошел к станции метро "Комсомоль­ская", встретился со старшим группы захвата.

У нас все в порядке,— доложил он.— Ребята уже на исходных позициях, все проинструктированы. Брать будем сразу же по завершении встречи.

— Сигнал опознания не забыли.

— Что Вы, конечно нет. Держит газету в левой руке, при появлении курьеров сворачивает ее и засовы­вает в карман.

—Все правильно. Тогда — "ни пуха, ни пера!".

— К черту!— улыбнувшись, произнес он.

Я возвратился к машине и без пяти минут четыр­надцать приказал Костину выходить на встречу. Сам проехал к месту, откуда первый раз вел наблюдение. Костин находился уже на пятачке около станции метро. День был пасмурный, временами хмурый, казалось вот-вот пойдет дождь, но видимость позволяла вести уверен­ное наблюдение. Прошло десять, пятнадцать, двадцать томительных минут, а Костин стоял или медленно прохаживался, безучастно взирая на лица проходивших лю­дей. Минутная стрелка часов перешагнула за тридцать. Ожидание становилось утомительным. Невольно подума­лось: "Неужели придется все повторять завтра? Но вот Костин пристально устремил взор в направлении Ленин­градского вокзала, а спустя минуту решительно напра­вился навстречу шедшему к метро человеку в форме старшего лейтенанта Красной Армии с чемоданом в руке. Когда они оказались на расстоянии нескольких шагов друг от друга, Костин свернул газету и засунул ее в карман. Сблизившись, оба отошли в сторону и остано­вились. Неизвестный был среднего роста, плотный, за­горелый. Костин передал ему записку Лобова. Неизве­стный посмотрел, заулыбался, закивал головой. Постояв еще минуты две и о чем-то поговорив с Костиным, он повернулся и пошел обратно к Ленинградскому вокзалу, оставив чемодан на месте.

Выждав некоторое время, Костин взял чемодан и направился к Казанскому вокзалу. Там он сел в подо­гнанную мною машину, и мы тронулись в обратный путь. Первая часть операции была закончена,

В кабинете у Барникова Костин доложил подробно­сти состоявшейся встречи с Мухиным.

— В четырнадцать тридцать четыре я заметил шед­шего к станции метро со стороны Ленинградского вокзала военного с чемоданом в руке. Походка показалась зна­комой по характерному покачиванию, свойственному Му­хину. Двинувшись навстречу, убедился, что это был он. Сошлись, остановились, отошли в сторонку. Мухин по­ставил чемодан, закурил, спросил: "А где сам?" Я достал листок с "автографом" Лосева и, сунув ему в руку, ответил: "занят". Он посмотрел, засмеялся, сказал: "Ну и молодец, не забыл. Передай большой привет, но скажи, что хотел очень повидать".

— Оставайтесь до завтра, увидитесь.

— Нельзя, капитан приказал только вручить посыл­ку и сразу сматываться.

— Другого ничего не говорил?

— Нет.

— А где Викторов?

— Ждет на вокзале.

— Что нового-то у вас там?— поинтересовался я.

— Нашего состава уже мало, больше новенькие. А так все по-старому.

— А где Щукин?

— Отправили на ловлю партизан. Ну ладно, забирай чемодан, там все, что просили.

— Спасибо, привет капитану и всем знакомым ре­бятам. Счастливо.

— Бывай!

Мухин повернулся и пошел к Ленинградскому вок­залу. Отойдя немного, обернулся, махнул рукой и скрылся из вида.

Вот и все.


Докладывая все это Барникову, мы еще не знали, что на вокзале после нашего отъезда произошла насто­ящая драма. Сойдя с поезда (агенты сели в Клину) и проходя по платформе номер один к выходу с вокзала, Викторов заметил справа транспортное отделение НКВД. Дверь была приоткрыта и у него возникло непреодолимое желание войти внутрь, чтобы явиться добровольно с по­винной. Эту мысль он вынашивал с момента зачисления в разведывательную школу, можно сказать жил ею и теперь, когда появилась реальная возможность для осу­ществления задуманного, ему стало невмоготу. Сердце колотилось так сильно, что, казалось. выскочит из груди, дыхание перехватило, на теле появилась испарина. Но справа, впритык к нему, шел Мухин, преграждая путь к заветной двери, человек с темным прошлым, верой и правдой служивший фашистам, злой и мстительный, спо­собный на любое преступление, и это сдерживало его. Викторов с большим усилием сделал еще несколько ша­гов, с трудом передвигая ноги, и так взволновавшая его дверь осталась позади.

Войдя в зал ожидания, они остановились. Мухин посмотрел на часы.

— Хорошо, что успели, до конца контрольного вре­мени еще полчаса,— произнес он хрипловатым голосом.— Сделаем так: я пойду на встречу, а ты, на всякий случай, посматривай, все ли в порядке. И жди меня вот здесь. Понял?

— Все ясно.

Взяв чемодан, Мухин направился к выходу. Викторов проводил его до двери, посмотрел, как он спускается с крыльца, и энергично забросив на плечо вещевой мешок, быстро, почти бегом, стараясь не сбить посторонних, устремился к отделению НКВД.

В комнате находился один дежурный младший лей­тенант госбезопасности. Подойдя к нему, он торопливо, сбиваясь от одышки и волнения, сказал:

— Извините... очень срочно... сейчас у станции мет­ро... "Комсомольская" должны встретиться... два агента немецкой разведки. Один курьер. Он сегодня ночью сбро­шен с самолета на парашюте. Имеет задание передать посылку работающим в Москве агентам. Они очень опас­ные враги. Их надо задержать.