Семейный суд

Вид материалаДоклад
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   39

x x x




Весь следующий день Порфирий Владимирыч не выходил из кабинета и

молился, прося себе у бога вразумления. На третий день он вышел к утреннему

чаю не в халате, как обыкновенно, а одетый по-праздничному в сюртук, как он

всегда делал, когда намеревался приступить к чему-нибудь решительному. Лицо

у него было бледно, но дышало душевным просветлением; на губах играла

блаженная улыбка; глаза смотрели ласково, как бы всепрощающе; кончик носа,

вследствие молитвенного угобжения, слегка покраснел. Он молча выпил свои три

стакана чаю и в промежутках между глотками шевелил губами, складывал руки и

смотрел на образ, как будто все еще, несмотря на вчерашний молитвенный труд,

ожидал от него скорой помощи и предстательства. Наконец, пропустив последний

глоток, потребовал к себе Улитушку и встал перед образом, дабы еще раз

подкрепить себя божественным собеседованием, а в то же время и Улите

наглядно показать, что то, что имеет произойти вслед за сим, - дело не его,

а богово. Улитушка, впрочем, с первого же взгляда на лицо Иудушки поняла,

что в глубине его души решено предательство.

- Вот я и богу помолился! - начал Порфирий Владимирыч, и в знак

покорности его святой воле опустил голову и развел руками.

- И распрекрасное дело! - ответила Улитушка, но в голосе ее звучала

такая несомненная проницательность, что Иудушка невольно поднял на нее

глаза.

Она стояла перед ним в обыкновенной своей позе, одну руку положив

поперек груди, другую - уперши в подбородок; но по лицу ее так и светились

искорки смеха. Порфирий Владимирыч слегка покачал головой, в знак

христианской укоризны.

- Небось бог милости прислал? - продолжала Улитушка, не смущаясь

предостерегательным движением своего собеседника.

- Все-то ты кощунствуешь! - не выдержал Иудушка, - сколько раз я и

лаской, и шуточкой старался тебя от этого остеречь, а ты все свое! Злой у

тебя язык... ехидный!

- Ничего я, кажется... Обыкновенно, коли богу помолились, значит, бог

милости прислал!

- То-то вот "кажется"! А ты не все, что тебе "кажется", зря болтай;

иной раз и помолчать умей! Я об деле, а она - "кажется"!

Улитушка только переступила с ноги на ногу, вместо ответа, как бы

выражая этим движением, что все, что Порфирий Владимирыч имеет сказать ей,

давным-давно ей известно и переизвестно.

- Ну, так слушай же ты меня, - начал Иудушка, - молился я богу, и вчера

молился, и сегодня, и все выходит, что как-никак, а надо нам Володьку

пристроить!

- Известно, надо пристроить! Не щенок - в болото не бросишь!

- Стой, погоди! дай мне слово сказать... язва ты, язва! Ну! Так вот я и

говорю: как-никак, а надо Володьку пристроить. Первое дело, Евпраксеюшку

пожалеть нужно, а второе дело - и его человеком сделать.

Порфирий Владимирыч взглянул на Улитушку, вероятно, ожидая, что вот-вот

она всласть с ним покалякает, но она отнеслась к делу совершенно просто и

даже цинически.

- Мне, что ли, в воспитательный-то везти? - спросила она, смотря на

него в упор.

- Ах-ах! - вступился Иудушка, - уж ты и решила... таранта егоровна! Ах,

Улитка, Улитка! все-то у тебя на уме прыг да шмыг! все бы тебе поболтать да

поегозить! А почему ты знаешь: может, я и не думаю об воспитательном? Может,

я так... другое что-нибудь для Володьки придумал?

- Что ж, и другое что - и в этом худого нет!

- Вот я и говорю: хоть, с одной стороны, и жалко Володьку, а с другой

стороны, коли порассудить да поразмыслить - ан выходит, что дома его держать

нам не приходится!

- Известное дело! что люди скажут! скажут: откуда, мол, в головлевском

доме чужой мальчишечка проявился?

- И это, да еще и то: пользы для него никакой дома не будет. Мать

молода - баловать будет; я, старый, хотя и сбоку припека, а за верную службу

матери... туда же, пожалуй! Нет-нет - да и снизойдешь. Где бы за проступок

посечь малого, а тут, за тем да за сем... да и слез бабьих, да крику не

оберешься - ну, и махнешь рукой! Так ли?

- Справедливо это. Надоест.

- А мне хочется, чтоб все у нас хорошохонько было. Чтоб из него, из

Володьки-то, со временем настоящий человек вышел. И богу слуга, и царю -

подданный. Коли ежели бог его крестьянством благословит, так чтобы землю

работать умел... Косить там, пахать, дрова рубить - всего чтобы понемножку.

А ежели ему в другое звание судьба будет, так чтобы ремесло знал, науку...

Оттуда, слышь, и в учителя некоторые попадают !

- Из воспитательного-то? прямо генералами делают!

- Генералами не генералами, а все-таки... Может, и знаменитый

какой-нибудь человек из Володьки выйдет! А воспитывают их там - отлично! Это

уж я сам знаю! Кроватки чистенькие, мамки здоровенькие, рубашечки на

детушках беленькие, рожочки, сорочки, пеленочки... словом, все!

- Чего лучше... для незаконныих!

- А ежели он и в деревню в питомцы попадет - что ж, и Христос с ним! К

трудам приучаться с малолетства будет, а ведь труд - та же молитва! Вот мы -

мы настоящим манером молимся! встанем перед образом, крестное знамение

творим, и ежели наша молитва угодна богу, то он подает нам за нее! А мужичок

- тот трудится! Иной и рад бы настоящим манером помолиться, да ему вряд и в

праздник поспеть. А бог все-таки видит его труды - за труды ему подает, как

нам за молитву. Не всем в палатах жить да по балам прыгать - надо

кому-нибудь и в избеночке курненькой пожить, за землицей-матушкой походить

да похолить ее! А счастье-то - еще бабушка надвое сказала - где оно? Иной и

в палатах и в неженье живет, да через золото слезы льет, а другой и в

соломку зароется, хлебца с кваском покушает, а на душе-то у него рай! Так,

что ли, я говорю?

- Чего лучше, как рай на душе!

- Так мы вот как с тобой, голубушка, сделаем. Возьми-ка ты проказника

Володьку, заверни его тепленько да уютненько, да и скатай с ним живым

манером в Москву. Кибиточку я распоряжусь снарядить для вас крытенькую,

лошадочек парочку прикажу заложить, а дорога у нас теперь гладкая, ровная:

ни ухабов, ни выбоин - кати да покатывай! Только ты у меня смотри: чтоб все

честь честью было. По-моему, по-головлевски... как я люблю! Сорочка чтобы

чистенькая, рожочек... рубашоночек, простынек, свивальничков, пеленочек,

одеяльцев - всего чтобы вдоволь было! Бери! командуй! а не дадут, так меня,

старого, за бока бери - мне жалуйся! А в Москву приедешь - на постоялом

остановись. Харчи там, самоварчик, чайку - требуй! Ах, Володька, Володька!

вот грех какой случился! И жаль расстаться с тобой, а делать, брат, нечего!

Сам после пользу увидишь, сам будешь благодарить!

Иудушка слегка воздел руками и потрепетал губами, в знак умной молитвы.

Но это не мешало ему исподлобья взглядывать на Улитушку и подмечать

язвительные мелькания, которыми подергивалось лицо ее.

- Ты что? сказать что-нибудь хочешь? - спросил он ее.

- Ничего я. Известно, мол: будет благодарить, коли благодетелев своих

отыщет.

- Ах ты, дурная, дурная! да разве мы без билета его туда отдадим! А ты

билетец возьми! По билетцу-то мы и сами его как раз отыщем! Вот выхолят,

выкормят, уму-разуму научат, а мы с билетцем и тут как тут: пожалуйте

молодца нашего, Володьку-проказника, назад! С билетцем-то мы его со дна

морского выудим... Так ли я говорю?

Но Улитушка ничего не ответила на вопрос; только язвительные мелькания

на лице ее выступили еще резче прежнего. Порфирий Владимирыч не выдержал.

- Язва ты, язва! - сказал он, - дьявол в тебе сидит, черт... тьфу!

тьфу! тьфу! Ну, будет. Завтра, чуть свет, возьмешь ты Володьку, да

скорехонько, чтоб Евпраксеюшка не слыхала, и отправляйтесь с богом в Москву.

Воспитательный-то знаешь?

- Важивала, - однословно ответила Улитушка, как бы намекая на что-то в

прошлом.

- А важивала - так тебе и книги в руки. Стало быть, и входы и выходы -

все должно быть тебе известно. Смотри же, помести его, да начальников

низенько попроси - вот так!

Порфирий Владимирыч встал и поклонился, коснувшись рукою земли.

- Чтоб ему хорошо там было! не как-нибудь, а настоящим бы манером! Да

билетец, билетец-то выправь. Не забудь! По билету мы его после везде отыщем!

А на расходы я тебе две двадцатипятирублевеньких отпущу. Знаю ведь я, все

знаю! И там сунуть придется, и в другом месте барашка в бумажке подарить...

Ахти, грехи наши, грехи! Все мы люди, все человеки, все сладенького да

хорошенького хотим! Вот и Володька наш! Кажется, велик ли, и всего с

ноготок, а поди-ка, сколько уж денег стоит!

Сказавши это, Иудушка перекрестился и низенько поклонился Улитушке,

молчаливо рекомендуя ей не оставить проказника Володьку своими попечениями.

Будущее приблудной семьи было устроено самым простым способом.