Geum.ru

Новое о Михаиле Шолохове. Исследования и материалы

Вид материалаДокументы
Подобный материал:

НОВОЕ О ШОЛОХОВЕ

 

Новое о Михаиле Шолохове. Исследования и материалы. –
М.: ИМЛИ РАН, 2003. – 590 с. Тираж 1000 экз.

 

Институт мировой литературы им. Горького РАН выпустил интересней­шую книгу “Новое о Михаиле Шолохове”. Первую половину книги составляют статьи сотрудников ИМЛИ и шолоховедов Н. Корниенко, Ф. Кузнецова, С. Семе­новой, Ф. Бирюкова, В. Саватеева, В. Васильева, Н. Глушкова и профессора Принстонского университета Г. Ермолаева.

Вторая половина - уникальные материалы: дискуссия о “Тихом Доне” на страницах ростовского журнала “На подъеме” в декабре 1930 г. (эта дата в книге почему-то не названа, а комментария к самой дискуссии нет, лишь краткие примечания), прения о “Тихом Доне” в Комитете по Сталинским пре­ниям в 1940—1941 гг., письма Шолохова Л. И. Брежневу по поводу 400-летия донского казачества и об опасности сионизации советской культуры, а также реакция членов Политбюро на письма.

Важность этих публикаций поистине неоценима. Еще в ноябре 2002 г., когда я, заканчивая работу над романом “Огонь в степи” (“Шолохов”), был по заданию редакции “НС” в Вешенской, события вокруг присуждения Сталинской премии Шолохову были апокрифом даже для его ближайших родственников. Сын писателя, М. М. Шолохов, помнится, критиковал меня за “субъективное”, “предвзятое” изображение А. Фадеева в романе, а старшая дочь, С. М. Шолохова, напротив, говорила: “Папа рассказывал, что Фадеев был единственным, кто голосовал против присуждения ему Сталинской премии”. Теперь же, благодаря публикации в книге “Новое о Михаиле Шолохове”, многие апокрифы развеяны, а роль Фадеева окончательно стала ясна. Сам Шолохов, будучи заместителем председателя Комитета по Сталинским премиям, ни на одном из семи заседаний 1940—1941 гг. не присутствовал и не голосовал. По итогам первого голосования, 25.11.1940, “Тихий Дон” получил 31 голос “за” из 35, роман В. Василевской “Пламя на болотах” - 1, роман С. Сергеева-Ценского “Севастопольская страда” – 1. Но было и второе голосование, 4.1.1941, когда, очевидно, в результате ожесточенной “подковерной” борьбы на ходу поменялись “правила игры”, число лауреатов было расширено с одного до трех, а к обсуждению были допущены произведения, написанные за 6—7 лет до 1940 года. На этот раз голосовали 32 человека из 39. “Тихий Дон” снова получил 31 голос, “Севастопольская страда” – 29, роман никому не известного теперь грузинского писателя Лео Киачели “Гвади Бигва” – 23. Василевская набрала теперь 6 голосов, “Белеет парус одинокий” В. Катаева – 2, “Бруски” Ф. Панферова – 1. В обоих случаях баллотировка была тайной, и кому конкретно отдавал свой голос Фадеев, установить невозможно, если, конечно, он сам не сказал об этом Шолохову.

Но то, что Фадеев был противником присуждения единственной Сталин­ской премии по прозе Шолохову, совершенно ясно из протоколов заседаний и комментариев, на этот раз весьма приличных (тем более странно, что их автор, В. А. Александров, проделавший такую большую работу, не упомянут на стр. 585, 586 в списке авторов сборника). 26 августа 1940 г. прези­диум правления Союза советских писателей выдвинул лишь одну кандидатуру на премию – Шолохова. Но 8 октября Фадеев все “переиграл”, и на новом заседании президиума в качестве кандидатов появились Василев­ская и Сергеев-Ценский (потом еще по “национальным спискам” добавились некие Иван Ле и Джалал Пашаев). Тем временем Институт мировой литературы им. Горького, а вслед за ним Отделение литературы и языка АН СССР, надо отдать им должное, последовательно придерживались одной кандидатуры – Шолохова.

На заседании комитета 18 ноября 1940 года Фадеев, сделав формальные реверансы в сторону “Тихого Дона”, в частности заявил: “… все мы обижены концом произведения, в самых лучших советских чувствах. Потому что 14 лет ждали конца, а Шолохов привел любимого героя к моральному опусто­шению. 14 лет писал, как люди друг другу рубили головы, — и ничего не полу­чи­лось в результате рубки… Если считать носителем советских идей Мишку Кошевого – так это абсолютный подлец. (…) В завершении роман должен был прояснить идею. А Шолохов поставил читателя в тупик. И вот это ставит нас в затруднительное положение при оценке. Мое личное мнение, что там не показана победа Сталинского дела, и это меня заставляет коле­баться в выборе”.

Престарелый В. И. Немирович-Данченко, председатель комитета, до­стойно возразил Фадееву: “… когда “Анна Каренина” была написана, финал возбу­дил почти такие же споры. Все-таки с этой точки зрения (фадеевской) “Анна Каренина” сегодня не прошла бы”. Это был сильный удар по Фадееву: все знали, что Толстой – его творческий кумир. Отсюда и жалкий его ответ: “Но о гибели Анны Карениной мы можем сказать: посмотрите строй, который приводит к этому таких людей! Разве будущее поколение сможет сказать это о Григории Мелехове?”.

Скульптор С. Д. Меркуров прямо высказался о нежелании секции литера­туры твердо высказать свою позицию по “Тихому Дону”: “Какой-то странный абсентизм, прятание головы под крыло. Гражданское мужество должно бы сказать: с нашей точки зрения, это оценивается так-то и так-то”. Последующие события полностью подтвердили эту оценку. Секция литературы, вопреки обещанию А. Н. Толстого, так и не остановила после голосования свой выбор на одном кандидате и предоставила Совнаркому выбирать из трех кандидатур (Шолохова, Василевской и Сергеева-Ценского), не указав в отчете, какое подавляющее преимущество получил “Тихий Дон” при голосовании. Далее, очевидно, развернулись упомянутые выше жуткие интриги, достигшие своего апогея 29—30 декабря. Их своеобразный итог – в сенсационном заявлении критика А. С. Гурвича, будущего “космополита”, на пленарном заседании комитета 30 декабря: “Надо уточнить, что остается в списке. “Тихий Дон” отводится, потому что он сделан не мастерски”. Фадеев “уточняет”: “Севасто­польская страда” Сергеева-Ценского…

В последующие два дня Фадееву и Гурвичу, вероятно, кое-кто дал понять, что они несколько зарвались, потому что сразу после Нового года, 2 января 1941 г., было созвано новое пленарное заседание комитета, на котором Фа­деев пошел на попятную: “Я выдвигал веские соображения против “Тихого Дона”, когда была одна премия… Но в числе трех премий было бы странно возражать против “Тихого Дона”, потому что эта книга талантлива, заслужи­вает премии”. Так-то оно так, но  о трех премиях Фадеев знал и 30 декабря, когда было заявлено, что “Тихий Дон” отводится!

Поэтому я не думаю, что Фадеев изображен мной в романе “Огонь в степи” (“Шолохов”) “субъективно”. Он примерно такой же, каким предстает перед нами в протоколах заседаний Комитета по Сталинским премиям.

Но у Шолохова в комитете были противники и помимо Фадеева. Это ясно и из протоколов баллотировок (в первый раз “Тихий Дон” недосчитался четырех голосов, а во второй — семи), и из протоколов заседаний. Самый вид­ный из противников, после Фадеева, — Алексей Николаевич Толстой, предсе­датель секции литературы. Поначалу он написал положительную рецензию на “Тихий Дон” в Комитет по Сталинским премиям, допустив в ней, правда, смешную для русского советского классика ошибку: “Велико­леп­ное знание диалекта Кубанского казачества…”. Но затем на пленарных заседаниях Комитета он от имени всей секции стал последовательно высказы­вать пози­цию, что роман Шолохова не закончен (а значит, рано говорить о премии): “Григорий не должен уйти из литературы как бандит. Это неверно по отношению к народу и революции… Композиция всей книги требует раскры­тия дальнейшей судьбы Григория Мелехова”. Истоки этой позиции выяснились 29 декабря 1940 г., когда в ответ на предложение Фадеева выдвинуть “Хлеб”, “Петра Первого” и “Хождение по мукам” на Сталинскую премию (первона­чально даже речи об этом не было) А. Толстой заявил: “Хождение по мукам” прошу не выдвигать, потому что я заканчиваю это произведение в 41-м году. А “Петра” закончу в 1943 году”. Но в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, а отказ не всегда означает отказ. О том, что А. Толстой активно интриговал в свою пользу, говорит тот факт, что ни одно произведение Толстого комитетом на премию так и не было выдвинуто, но Сталинскую премию первой степени за “Петра” ему тогда дали! Вместо несчастной Ванды Василевской, очевидно… “Обнесенными” оказались и Ф. Панферов с  его “Брусками”, и В. Катаев с “Парусом”, зато загадочный Л. Киачели получил премию второй степени. Любопытно, что Сталин не счел нужным давать премию своего имени тем романам и повестям, где он фигурировал в качестве персонажа (“Хлеб” А. Толстого, “Пархоменко” В. Иванова).

Но самым яростным критиком “Тихого Дона” на заседаниях комитета был даже не Фадеев, не А. Толстой, а знаменитый кинорежиссер Александр Довженко. Это была талантливая и, как теперь ясно, раздираемая тяжелыми нравственными противоречиями фигура. Сколько он испортил крови Михаилу Булгакову, рассказывая повсюду, что он якобы лично видел, как Булгаков расстреливал мятежных рабочих киевского завода “Арсенал”! (А В. Шкловский потом охотно пересказывал этот слух). А вспомните фильм Довженко “Щорс”: когда красные входят в Киев, в одной киевской гостиной мечутся из угла в угол какие-то злобные господа, одетые и причесанные точь-в-точь так, как персонажи “Дней Турбиных” в исполнении актеров МХТ! Довженко снял “Щорса” через 13 лет после того, как “Турбины” дебютировали на сцене МХТ, — а все никак не мог одолеть неприязни к этой пьесе!

Объяснить это можно тем, что Довженко, представитель “коренной” национальности на Украине, ревновал к необычайно одаренному земляку-“мос­калю”. Такое бывает у братьев украинцев, чего лукавить. Но оказалось, что все сложнее… Довженко, очевидно, по своим симпатиям принадлежал к основанному писателем М. Хвылёвым течению в украинской культуре, которое  вообще враждебно относилось к культуре великорусской, “импер­ской”. Но говорить об этом прямо после того, как Сталин в 1926 г. резко одер­нул Хвылёва с его лозунгом “Прочь от Москвы!”, было нельзя, поэтому в случае с Шолоховым в дело шла идеологическая риторика.

“Я прочитал книгу “Тихий Дон” с чувством глубокой внутренней неудовле­творенности… Суммируются впечатления таким образом: жил веками тихий Дон, жили казаки и казачки, ездили верхом, выпивали, пели… был какой-то сочный, пахучий, устоявшийся, теплый быт (Довженко тоже любил изобра­жать его – но, разумеется, на украинском материале. – А. В.). Пришла революция, Советская власть, большевики – разорили тихий Дон, разогнали, натравили брата на брата, сына на отца, мужа на жену; довели до оскудения страну… заразили триппером, сифилисом, посеяли грязь, злобу… погнали сильных, темпераментных людей в бандиты… И на этом все дело кончилось… Создается впечатление, что писатель-коммунист провел целый ряд лет в какой-то душевной раздвоенности, во всяком случае – какой-то неполности… Тов. Фадеев говорит, что, к сожалению, это произ­ведение не работает на все то, что связано с именем тов. Сталина и с полити­кой тов. Сталина. Мне кажется, что премия для такого большого человека, как Шолохов, у которого есть большие ошибки и большие достижения, вряд ли является единственным стимулом для подъема его творческой деятель­ности. Может быть, он получит премию за 5-ю часть “Тихого Дона”.

Из писателей в защиту кандидатуры Шолохова выступили только драма­тург А. Корнейчук,  критик А. Гурвич (но он, по своему “космополити­че­скому” обычаю, в самый острый момент, на заседании 30 декабря 1940 г., “перекинулся”) и поэт Н. Асеев. Ни одного великоросса – из песни слов не выкинешь… Правду говорил Достоевский: где соберутся три русских человека – там скандал. Из представителей других искусств за “Тихий Дон” высказались В. Немирович-Данченко, архитектор А. Мордвинов (репликой), композитор У. Гаджибеков и друг Льва Толстого пианист А. Гольденвейзер. Среди них русским, вероятно, можно считать лишь обрусевшего человека с польско-украинской фамилией Немирович-Данченко (Мордвинов был на самом деле Мордвишев)… Любопытно, что после выступления Гольденвейзера (по слухам, старого масона) “закачался” вдруг Довженко: “Я только не сказал, что я буду за этот роман голосовать. Это не было мною произнесено, поэтому и речь моя оказалась “необтекаемой”. Всегда-то они так, эти “самостийники”: самостийны, пока не нахмурит брови масон! 

А вообще, нужно отдать должное членам комитета — и русским, и евреям (среди голосовавших они насчитывали примерно треть), и украинцам, и людям других национальностей, которые хотя и не выступали, а в большинстве своем проголосовали два раза за Шолохова, несмотря на более чем прозрачные намеки Фадеева и Довженко: “там не показана победа Сталинского дела”, “это произведение не работает на все, что связано с именем тов. Сталина и с политикой тов. Сталина” (премия-то Сталинская!). “Тихий Дон” настолько превосходил художественно все остальные прозаи­ческие произведения, что даже заклинания с ссылкой на Сталина не помогли! Между прочим, при первом голосовании “Тихий Дон” победил не только по разделу литературы, он вообще оказался единственным произведением искусства, набравшим необходимое большинство голосов членов комитета (другие больше 10 голосов не получили). Следует признать, что при всех интригах первый Комитет по Сталинским премиям работал куда принци­пиальнее и демократичнее, чем работает в нынешние “демократические” времена Комитет по Госпремиям в литературе.

Несомненный интерес представляет напечатанная в книге “Новое о Михаиле Шолохове” дискуссия о “Тихом Доне” в ростовском журнале “На подъеме” (декабрь 1930). Историк гражданской войны Николай Леонардович Янчевский, бывший левый эсер, выступил в Ростовской Ассоциации проле­тарских писателей с докладом о “Тихом Доне” под названием “Реакционная роман­тика”. Тогда это было тяжелое политическое обвинение, а сейчас, полагаю, многие нынешние поклонники Шолохова консервативно-патриоти­ческих убеждений согласились бы с выводами Янчевского. Но что здесь любопытно? Вовсю уже гуляла сплетня о шолоховском плагиате, но к ней прибегали почему-то только тогда, когда подразумевалось, что “Тихий Дон” (первые две книги)  хорошее, “советское” произведение. А вот когда автора упрекали в реакционном романтизме и антисоветизме, то никаких намеков, что, возможно, существует еще “другой автор”, не допускалось. Понятно, это бы ослабило удар: ну, зелен Шолохов, попал под чье-то влияние… Нет, отвечать – так одному! Делить славу – так с несколькими! Вот так – то правой рукой, то левой — и действовали враги и завистники Шолохова…

Немного жаль, что статьи из первого раздела книги слабо перекликаются с материалами из второго. Но это не делает ее менее важной и интересной. Поблагодарим авторов и составителей за этот большой труд.

 

                                                                         Андрей ВОРОНЦОВ

 
 



Сталінська премія – 1941

Нобелівська премія - 1965