Формы представления советской культуры в прозе российского постмодернизма

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


В настоящее время можно утверждать, что постмодернизм как философско-эстетическая система и литературное направление стал уникальным явлением в искусстве ХХ века. Хотя период острых дискуссий в искусствоведении, литературоведении и литературной критике вокруг понятия «постмодернизм» миновал, сам этот феномен до сих пор остается недостаточно изученным. К числу наиболее сложных нерешенных проблем можно отнести и вопрос об отношении писателей-постмодернистов к культуре в ее специфическом – советском – варианте.

С одной стороны, тема кризиса советской культуры является весьма значимой для литературы русского постмодернизма. Так, одна из доминант постмодернизма как литературного направления – деидеологизация и десакрализация советских культурных смыслов – обусловлена онтологической природой этого направления, связанной с деконструктивизмом: постмодернизм стремится к разоблачению симулятивного характера советской культуры.

С другой стороны, для творчества постмодернистов сегодня чрезвычайно актуальна проблема традиций советской литературы в целом и преемственности советской культуры в поэтике постмодернизма – в частности. По мнению ряда литературоведов (Н.Лейдерман, М.Липовецкий, И.Скоропанова и др.), постмодернизм как направление в русской литературе явился следствием кризиса советской культуры и ее полного отрицания. Другие исследователи (М.Эпштейн, И.Смирнов, В.Курицын) считают, что основой самого постмодернизма является художественная парадигма, свойственная искусству социалистического реализма. Этот вопрос до сих пор остается открытым. Что представляет собой литература русского постмодернизма: принципиально новую культурную парадигму, основанную на отрицании культуры предшествующего исторического периода, или продолжение и развитие этой культуры в новом качестве?

С решением данной проблемы связана актуальность настоящего исследования. В современном обществе отношение к недавнему советскому прошлому далеко не однозначно, оно варьируется от идеализации советского мирообраза до полного неприятия и отрицания его тоталитарных основ, что не может не отразиться на восприятии этого периода историками и литературоведами, а также на его художественном воспроизведении в искусстве и литературе.

Проблема взаимоотношения культуры и общества всегда была значима для русской литературы, в том числе для литературы ХХ века. Своей актуальности она не утрачивает и сейчас, в новых социокультурных условиях XXI столетия. Как известно, понятие «культура» чрезвычайно многозначно и не имеет общепринятого определения. Вместе с тем в последнее время актуализировалось представление о культуре, связанное с ее духовной функцией. Сегодня культура соотносится прежде всего с интеллектуальной и эстетической сферами человеческого бытия, причем в их «высоком» варианте, предложенном еще Цицероном, который понимал культуру как возделывание души человека. В ХХ веке эту концепцию развивали М.Арнольд, О.Шпенглер, Ф.Теннис, Д.Андреев.

Сторонники более широкого подхода к определению сущности культуры (Н.Данилевский, Э.Маркарян и др.) включают в это понятие также совокупность моделей поведения индивида, форм искусства, ценностей, убеждений, институций и других продуктов труда и мысли человека, передаваемых социально. В таком понимании культура, по сути, приравнивается к образу жизни.

Для решения задач нашего исследования представляется необходимым конкретизировать понятие «советская культура». В данной работе последняя понимается как культура, поддерживающая определенную идеологию, а именно – идеологию большевизма. Специфика большевистской идеологии заключается прежде всего в ее тоталитарной природе, которая выражается в стремлении к полному подчинению всех форм индивидуального и общественного сознания и контролю над ним.

Данная тема актуальна сегодня еще и потому, что после спада интереса к постмодернизму в конце 1990-х – начале 2000-х годов в последнее время наблюдается новый виток внимания к этому направлению со стороны критики и литературоведения, а также всплеск творческой активности самих его представителей, который можно назвать «второй волной» постмодернизма.

Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что в нем впервые представлены основные способы художественного функционирования явлений советской культуры как социокультурного феномена в литературе постмодернизма. В работе выявлены специфические формы существования советской культуры в произведениях постмодернистов. Это позволило систематизировать литературный материал и по-новому интерпретировать «советские» значения, рассредоточенные в постмодернистских текстах, как последовательную систему, функционирующую в специфических рамках советского культурного пространства. Главное внимание в диссертации уделено установлению связи между формами презентаций советской культуры, представленными в произведениях постмодернизма, и эстетическими принципами этого направления.

В настоящей работе впервые поставлен вопрос о роли, масштабе и функциях контекста советской культуры в художественном творчестве представителей русского постмодернизма. Следует отметить, что внимание литературоведов было сфокусировано главным образом на взаимоотталкивании постмодернизма и советской культуры. Между тем именно советская культурная ситуация, представляя собой ближайшую, непосредственную «среду обитания» писателей-постмодернистов, формировала их отношение к советской культуре и программировала характер их апелляций к ней. Нельзя сказать, что современное литературоведение игнорирует область советских смыслов, довольно ярко представленных в творчестве писателей постмодернизма, однако обращения к ним носят фрагментарный характер, вследствие чего целостный культурный и семантический пласт распадается на дискретные элементы.

Объектом исследования являются художественные тексты русскоязычных писателей-постмодернистов, чье творчество обозначило наиболее важные вехи в развитии этого направления в России: Вен.Ерофеева, В.Пелевина, В.Сорокина, Е.Попова, А.Пятигорского, С.Гандлевского, Ю.Мамлеева.

Предмет исследования – художественное функционирование различных форм представления советской культуры в литературе русского постмодернизма.

Цель диссертационной работы заключается в определении специфики и характера функционирования образа советской культуры в прозе русских писателей-постмодернистов в аспекте взаимодействия этих писателей с культурой как таковой и в связи с философско-эстетическими принципами постмодернизма.

Данная цель определила следующие конкретные задачи исследования:

1) выявить формы и способы презентаций советской культуры в творчестве постмодернистов и соотнести их с мировоззренческими и эстетическими позициями писателей этого направления;

2) реконструировать модель советского культурного пространства и его идеологического наполнения в произведениях русскоязычных писателей-постмодернистов;

3) выявить и описать представленные в текстах авторов-постмодернистов культурные модели, альтернативные советской культуре, проанализировать их функции в рамках оппозиции «официальная советская культура – субкультура»;

4) определить содержание и роль социокультурных образов советской эпохи в прозе писателей-постмодернистов.

Теоретическую базу диссертации составили труды представителей отечественной и западной семиотики, в которых разработано положение о знаковой природе культуры: Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского, В.Н. Топорова, В.В. Иванова, Р.Барта, М.Фуко и др. В методологическом отношении важными для нашего исследования явились работы классиков отечественной филологии, осуществивших синтез проблем исторического развития литературы и вопросов интерпретации художественных произведений, – М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева. Исследование опирается также на труды известных представителей советологического направления культурологии, использующих постструктуралистский подход к анализу советской культуры тоталитарного периода (К.Кларк, Х.Гюнтер, Б.Гройс, И.Смирнов, И.Кондаков, М.Эпштейн, В.Курицын, М.Липовецкий и др.).

Методологической основой настоящей работы являются теоретические положения отечественного академического литературоведения ХХ века. Двуединый характер поставленной проблемы (выявление специфики советской культуры в произведениях постмодернистов и особенностей поэтики постмодернизма) обусловливает обращение к двум литературоведческим подходам: сравнительно-историческому и герменевтическому. Герменевтический метод применяется при интерпретации содержания советских культурных знаков в литературе постмодернизма. Для анализа проблем, связанных с художественным функционированием литературных явлений, используется историко-типологический подход. Кроме того, в диссертации применяются структурно-семиотический и культурологический методы анализа советских культурных кодов, актуализированных в литературе постмодернизма. В ходе исследования использовался также историко-литературный метод, позволяющий выявить и объяснить закономерности литературного процесса ХХ века.

Использование совокупности вышеназванных методов помогает более объективно выявить и описать закономерности историко-литературного процесса, раскрыть типологические взаимосвязи советской и постмодернистской культур.

Практическая значимость диссертации определяется возможностью использования материалов и выводов исследования в учебном процессе при разработке лекционных курсов и проведении практических занятий по истории русской литературы и культуры ХХ века и включения их в учебные пособия для студентов-филологов и учащихся общеобразовательных учреждений гуманитарного профиля.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в докладах на Всероссийской научно-практической конференции «Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания» (Пермь, 2003), межвузовской научной конференции «Литература: миф и реальность» (Казань, 2003), Всероссийской (с международным участием) научной конференции «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи» (Соликамск, 2004), Международной научно-практической конференции «Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания» (Пермь, 2005), Международной научной конференции «Литература в контексте современности» (Челябинск, 2005), XI Прикамском народном Соборе, посвященном Дням славянской письменности и культуры (Пермь, 2009), VI Краевых православных Феофановских образовательных чтениях (Пермь, декабрь 2010). По теме исследования опубликовано 11 работ.

Положения, выносимые на защиту.

1. Постмодернизм органично связан с культурой соцреализма общей для них художественной парадигмой, основанной на стремлении писателя превратить действительность в «текст» с присущей ему системой условных знаков («симулякров»). Моделируя советское культурное пространство, постмодернизм использует художественную парадигму литературы соцреализма.

2. В литературе постмодернизма конструирование художественного мира происходит на основе моделей традиционных мифов. В то же время писатели-постмодернисты демифологизируют советское культурное пространство, подвергая художественной деконструкции само ядро любого мифа – мифологему.

3. Основные симулякры советской культуры, т.е. образы, в которых означающее не совпадает с означаемым, в постмодернистских текстах становятся, как правило, объектом травестийного пародирования. Симулятивный характер соцреализма и советской культуры в целом разоблачается авторами благодаря использованию соцреалистических симулякров, что открывает возможность постмодернистской деконструкции мифа о соцреализме.

4. Воссоздаваемое в произведениях писателей-постмодернистов специфическое пространство советской культуры – область культурных значений, характерных для советского периода истории нашей страны. Пространство советской культуры рассматривается как единый художественный текст, созданный по законам этой культуры, т.е. в соответствии с канонами соцреализма. Конструируя в своих произведениях образ советской страны, писатели одновременно корректируют, смещают его ценностные доминанты, подвергая инверсии основные идеологические позиции и тем самым отчуждая область советских культурных значений.

5. Важнейшим средством репрезентации советской культуры и выражения авторской позиции в прозе постмодернистов выступают хронотопы «писательской» («интеллигентской») кухни и коммунальной квартиры, передающие ощущение замкнутости и изолированности советского пространства, его враждебности по отношению к человеку.

6. Герои произведений постмодернизма являются носителями аномального сознания, представленного в форме безумия или юродства. Однако аномальным это сознание выглядит лишь с точки зрения «нормального», т.е. обыденного, взгляда на мир, отягощенного стереотипами. В постмодернизме же аномальное сознание героев означает их освобождение от диктата и догм регламентированной советской действительности, способность к проявлению личностного начала.

7. Кризис культуры тоталитарного государства изображается постмодернистами прежде всего как дискредитация и саркастическое отрицание высших гуманистических и общечеловеческих ценностей.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка, включающего 285 наименований.


ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


В диссертационном исследовании впервые представлены основные способы художественного функционирования явлений советской культуры как социокультурного феномена в литературе постмодернизма. Формы образного или документального представления культуры советской эпохи в текстах, созданных писателями-постмодернистами, различны. В зависимости от контекста ими могут являться: мифологемы, идеологические штампы, формы художественного пространства и времени, образы или идеи. В каждой из глав нашего исследования рассматривается конкретный вариант презентации советской культуры в постмодернистских произведениях. Данный термин, на наш взгляд, как нельзя более точно соответствует эстетике и стилистике самого постмодернизма.

Исследуя художественные презентации советской культуры в произведениях писателей-постмодернистов, мы исходим из того, что сами постмодернисты рассматривают советское культурное пространство как «грандиозный художественный текст» (В.Курицын). Такая трансформация обусловлена мифологизацией советской действительности и идеологизацией советской культуры.

В первой главе диссертации «Постмодернизм и культура соцреализма: диалектика взаимодействия» анализируется сложность и противоречивость отношения писателей-постмодернистов к культуре в ее специфическом – советском – варианте и приводятся основные признаки советской культуры. По данным культурологов, советская культура характеризуется глубокой идеологизацией, утилитарно-прагматической функцией, директивным утверждением единого художественного метода (унификацией), ограничением свободы творчества, утратой значительной части культурного наследия, уничтожением культурных традиций, возведением массовой культуры в статус официальной, изоляцией, т.е. оторванностью от мировой культуры.

Утилитарно-прагматическую функцию культуры в советский период отмечает большинство исследователей, в частности М.Чудакова, И.Кондаков, А.Арнольдов, Б.Ерасов, Н.Шишова, И.Кукулин и др. Так, И.Кондаков главную линию развития советской культуры видит в «идейной нетерпимости» (курсив автора. – Н.П.), ставшей основанием официальной политики советской власти в сфере идеологии и культуры.

В то же время, по мнению ряда исследователей (М.Эпштейн, М.Липовецкий, В.Курицын), постмодернизм органично связан с культурой соцреализма общей для них художественной парадигмой, основанной на стремлении превратить действительность в «текст» с присущей ему системой условных знаков («симулякров»). В основе советской культурной модели лежит тоталитарный дискурс, базирующийся на разрыве между действительным и изображаемым (означаемым и означающим), т.е. имеющий симулятивную природу. Постмодернизм с его провозглашением полной свободы творчества выглядит антиподом советской культуры, ограниченной идеологическим диктатом и каноном социалистического реализма. Недаром постмодернизм в России рождается на основе отрицания социалистического мирообраза: советская действительность и соцреалистическая культура становятся объектами пародирования и травестирования, ценности советской идеологии подвергаются десакрализации и развенчанию.

Вместе с тем исследователи отмечают «соприродность» постмодернизма культуре советского периода, проявляющуюся, в частности, в способах овладения общественным сознанием (М.Эпштейн), а также в «тотальности» (М. Липовецкий) – настаивании на доминантной роли во всей культуре. В диссертации определяются общие художественные параметры, унаследованные постмодернизмом от советской культуры и сближающие эти два явления: создание гиперреальности, основанной на системе искусственных знаков – идейных и художественных симуляций реальности, советских идеологем, оторванных от реальной действительности, – «симулякров»; детерминизм и редукционизм; антимодернизм; идеологический эклектизм; диалектика и деконструкция; эстетический эклектизм; цитатность; постисторизм и утопизм.

Преемственность культур коммунизма и постмодернизма отмечает и В.Курицын. Историю российской культуры ХХ века исследователь выстраивает как ряд логически вытекающих одно из другого направлений: модернизма, предложившего новую, «авангардную» культурную парадигму, – советской культуры в качестве высшего художественного воплощения этой парадигмы – и постмодернизма, сознательно или неосознанно следующего этим образцам и развивающего их.

Во второй главе «Советская культура как социокультурный миф в прозе постмодернизма» исследуются формы художественного функционирования советской культуры в произведениях постмодернизма, а именно: мифологемы, архетипы и симулякры, характерные для культуры соцреализма; способы их деконструкции и демифологизации; моделирование советского культурного пространства по принципу художественного текста литературы соцреализма.

В разделе 2.1. «Мифологемы и архетипы искусства социалистического реализма. Основные симулякры» нами выдвигается гипотеза, что социокультурные явления, составляющие советское культурное пространство, обретают мифологизирующие функции – и в сознании литературных героев, и в художественном мире произведений постмодернизма.

В ХХ веке возрождается символическая концепция искусства, основной идеей которой становится понимание культуры как средства преображения мира. Понятие «миф» все чаще употребляется для обозначения некоего культурного знака, создаваемого для решения определенных идеологических, политических или культурных задач. В результате закладываются основы эстетизации политической и идеологической жизни (литература социалистического реализма с ее ориентацией на мифологические схемы).

Р.Барт, рассматривая миф как вторичную семиологическую систему, исследует его функционирование в обществе как часть идеологии, что, по его мнению, заложено в самой природе мифа, программирующего массовое сознание и препятствующего критическому осмыслению заложенных в нем идеологических комплексов. В связи с этим задачу искусства исследователь видит в демифологизации и демистификации современной культуры. В литературе постмодернизма эти идеи Барта находят свое наиболее полное воплощение в творчестве В.Сорокина.

Для современной эпохи также актуально значение мифа как некой вольно или невольно навязываемой социокультурной модели, принимаемой на веру. В этом случае миф осознается как иллюзия, обман, который надо выявить, разоблачить и подвергнуть демифологизации, то есть разрушению стереотипов мифопоэтического мышления (В. Топоров).

Современное мифотворчество приобретает новые, более сложные формы, овладевая сознанием людей прежде всего через массовую культуру. Массовая культура отражает мифологию времени через мифологемы и архетипы. Мифологема – это сознательное заимствование автором мифологических мотивов, тогда как бессознательная их репродукция, как правило, обозначается понятием архетип.

В литературе постмодернизма можно увидеть проекции прежних («застойно-советских») мифов. В диссертации мы выделяем типичные для массового общественного сознания и культуры советского периода мифологемы, которые являются основным «материалом» для литературы постмодернизма: «светлого будущего»; радости бескорыстного труда; неизбежности и реальности победы коммунизма; «нового» человека – строителя коммунизма; советского коллективизма; приоритета общего над частным, идеологии – над чувствами отдельного индивида; мифологему «учитель – ученик» (трансформирующуюся в мифологему партийного вождя); единства партии и советского народа; счастливого детства, возможного благодаря «заботе партии»; достижений советской культуры; социалистического реализма как «творческого метода» советской культуры и литературы и др.

Демифологизация социалистического мирообраза и его идеологического «инструмента» – соцреализма – осуществляется в произведениях постмодернистов за счет деконструкции характерных для этого направления мифологем и архетипов.

В разделе 2.2. «Социокультурные мифы в прозе В.Сорокина: принципы конструирования» анализируются основные способы создания современным писателем социокультурных мифов, основанных на соцреалистической парадигме.

Постмодернизм осуществляет ревизию всего пространства культуры, но особенно значима его роль в сокрушении «симулякров» советской тоталитарной ментальности и канонов соцреалистического искусства. Поэтому основными художественными приемами постмодернизма становятся демифологизация устойчивых мифологем и архетипов социалистического реализма и десакрализация их внутренних смыслов. В.Сорокин является одним из наиболее последовательных разоблачителей этих канонов, доводящим эстетизацию их разрушения до уровня художественной парадигмы.

В рассказах В.Сорокина, развенчивающих устойчивые мифологемы социалистического реализма, наиболее частотной оказывается архетипическая ситуация, так или иначе разворачивающая отношения учителя (наставника, старшего товарища, руководителя) и ученика (новичка, младшего продолжателя дела). Эта коллизия, реализующая мотив дискурсивной власти, лежит в основе таких рассказов, как «Сергей Андреевич», «Проездом», «Открытие сезона», «Геологи», «Желудевая падь», ярко проявляется она и в рассказах цикла «Первый субботник».

Трансформация соцреалистического дискурса в прозе В.Сорокина соединяет в себе несколько элементов:

1. В.Сорокин обнажает мифологизм соцреалистического дискурса, переводя скрытые механизмы, формирующие текст, в непосредственное изображение ритуальных акций. При этом писатель демифологизирует соцреализм, реконструируя его главное сюжетное ядро – мифологему. Сюжеты инициации и передачи «тайных» знаний учителя ученику имеют архетипическое содержание, характерное как для древних, так и новейших мифологий. Тем самым писатель показывает традиционную классическую структуру соцреалистического мифа, строящегося по всем законам протосюжета.

2. При такой трансформации все стилевые элементы доводятся до гипертрофированных форм, провоцирующих переход «культурного» в «природное» и наоборот. В соответствии с этой логикой «дискурсивная» власть переводится во власть насильственную, телесную, сексуальную, причем образы, воплощающие эту власть, должны вызывать непосредственную эмоциональную реакцию читателя, а именно отвращение.

3. Такая деконструкция не только подчеркивает соцреалистическое клише изображением ритуальных акций, но и «освещает» миф тоталитарной семантикой. С одной стороны, ценности соцреалистического мирообраза резко травестируются: поиск, нацеленный на социальную интеграцию и обретение коллективного сознания, приводит к унижению, садистическому насилию, физиологическим отправлениям. С другой стороны, именно эти моменты, нарушающие кажущуюся инерцию соцреалистического дискурса, и знаменуют окончательный переход в художественное измерение мифа. Миф – признак типичного соцреалистического произведения, а В.Сорокин пытается и стилистически, и сюжетно занизить, дискредитировать ценности социалистического мирообраза, обнажая тем самым его абсурдность.

В разделе 2.3. «Симулякры советской культуры в прозе В.Пелевина: деконструкция мифа» рассматриваются способы разоблачения типичных симулякров советской культуры в романах В.Пелевина «Омон Ра» и «Чапаев и Пустота». Развенчание советского мифотворчества и дальнейшее разрушение мифа о достижениях социализма – основной пафос большинства произведений писателя. Как известно, важнейшей функцией тоталитарного государства является создание мифа о самом себе. Поддержание этого мифа в произведениях В.Пелевина представлено как необходимое условие существования тоталитарной системы.

Проведенный анализ позволяет выделить следующие особенности реализации мифологического начала в прозе одного из наиболее известных российских писателей-постмодернистов:

– создание некой иной реальности, присутствующей в текстах в виде идеи светлого будущего, мечты об освоении космоса и полете на Луну или в виде философии буддизма, гармонизирует хаос, внося определенный смысл в неподлинное существование героя;

– вера в идею мифологизирует существование, так как помогает обнаружить в нем архетипы, свойственные всеобщему состоянию мира; тем самым призрачное индивидуальное существование героев наделяется подлинной реальностью;

– мечта (идея) становится мифом, ибо она обладает тем, что А.Ф.Лосев называет не поэтической отрешенностью, а отрешенностью мифа, которая не лишает переживаемые вещи их реальности, осязаемости и ощутимости;

– лейтмотив чуда, проходящий через роман «Омон Ра», также имеет мифологическую природу: этот мотив возникает из взаимодействия двух личностных планов – абстрактной идеи личности «как неизменного единства» и личности исторической, которая «вечно меняется и становится».

Деконструкция устойчивых мифологем соцреализма – одна из главных особенностей прозы В.Пелевина. Разрушение прежней иерархии культурных ценностей становится частью художественной системы писателя, в которой ведущей структурно-семантической моделью является конструкция / деконструкция мифа о социалистическом государстве с его тоталитарной ментальностью. Воспроизводя в текстах традиционную классическую структуру соцреалистического мифа, базирующегося на известных архетипах, В. Пелевин в художественной форме вскрывает механизмы грандиозного государственного мифотворчества.

В третьей главе «Хронотоп советской культуры в прозе российского постмодернизма» исследуется воссоздаваемое в произведениях писателей-постмодернистов пространство советской культуры, которое есть не что иное, как область культурных значений, характерных для советского периода российской истории. В советской культуре активно формировался образ страны, в котором пространство целиком подвластно человеку и государству. Характерный для советской эпохи пафос освоения, завоевания пространства был продиктован свойственным тоталитаризму стремлением к полному подчинению всего, что так или иначе может составлять сферу его влияния. Потребность в тотальном контролировании всех аспектов жизни, а также всего культурного пространства реализуется в присвоении месту – «топосу» – определенного значения, закрепляющего за ним идеологическое советское содержание.

В разделе 3.1. «Пространство советской культуры в романе-комментарии Е.Попова “Подлинная история “Зеленых музыкантов”» анализируется модель советского культурного пространства, созданная Е.Поповым. Весь текст романа культуроцентричен и представляет собой целостное семантическое поле с заметно выраженной специфической областью советских смыслов. Акцент в романе поставлен на многообразии форм существования советской культуры, что дает возможность интерпретировать рассредоточенные в тексте «советские» значения как последовательную систему. На примере архетипических образов, «знаков» советской культуры в диссертации выявляются художественные закономерности моделирования Е.Поповым культурного пространства.

Система геокультурных образов советской эпохи интерпретируется нами сквозь призму пространственно-географических координат, обозначенных на «карте» романа. Писатель рассматривает пространство советской культуры именно как огромный художественный текст, построенный по законам этой культуры, т.е. созданный в соответствии с каноном соцреализма. Все пространство романа автор конструирует по определенному принципу: с одной стороны, официальный центр с его идеологизированной несвободной культурой и фальшивыми ценностями, с другой – более свободная периферия с ее талантливой народной культурой и субкультурой.

В романе Е.Попова «Подлинная история “Зеленых музыкантов”» находит отражение уникальная модель идеологизированного культурного пространства, явившаяся результатом особой советской «топографической мифологии». Конструируя в произведении образ страны, автор одновременно корректирует, смещает его ценностные доминанты, подвергает инверсии основные идеологические позиции и тем самым изолирует область советских культурных значений. Нарочитая отчужденность пространства от человека проецируется автором и на другие семантические пласты: отчужденность государства от гражданина, культуры – от «масс». Это явление было вызвано характерным для эпохи пафосом освоения, завоевания пространства и стремлением присвоить новому «месту», «топосу», определенное значение, закрепить за ним актуальное «советское» содержание. Специфика советской мифологии покорения пространства заключается не столько в приписываемых ему значениях, сколько в самой возможности их приписывать, в способности превратить карту страны в текст с направленным идеологическим содержанием.

Отрицание Е.Поповым советской культуры, связанное с отторжением всей сферы культурных установок, обусловливает характерное для писателя стремление наметить другую, субкультурную систему ценностей. Этой задаче отвечает предложенная художником альтернативная пространственная модель, концептуальной доминантой которой становится топос дурдома. Дурдом в романе представляет собой некую разновидность эмиграции, в которой оказываются наиболее оригинальные и наименее приспособленные к жизни в социуме представители творческой интеллигенции.

В разделе 3.2. «Хронотоп “писательской кухни” в романе С.Гандлевского “Трепанация черепа”» анализируется характерный культурный феномен советской эпохи –хронотоп так называемой «писательской», или «интеллигентской», кухни.

Одной из форм существования субкультуры в романе С.Гандлевского является объединение людей в достаточно замкнутом пространстве по признаку принадлежности одному культурному коду, основанному на общем неприятии советских культурных ценностей. Действие романа происходит главным образом в рамках хронотопа, наиболее распространенного в среде интеллектуального андеграунда советской эпохи, – интеллигентской («писательской») кухни. Писатель становится одновременно и субъектом, и объектом пространства этой кухни, творит его как по собственным, так и по принятым в андеграундной среде «матрицам», в которых личное неотделимо от культурного. Однако и пространство, в свою очередь, влияет на творца, создавая ситуацию взаимной вовлеченности и зависимости. Родство пространства и субъекта-объекта в романе С.Гандлевского выполняет ярко выраженную сюжетообразующую функцию. Автор и герой не только формируют собственное пространство, но и делают его фактом искусства, переводя в знаковую сферу, превращая в текст.

Значение хронотопа писательской кухни подчеркивается в романе и структурообразующими мотивами, так или иначе связанными именно с центральным локусом произведения – кухней интеллигента. Это мотивы изгойства, неприятия советского мирообраза с его культурно-нравственными ценностями, алкогольного опьянения, приятия жизни во всей полноте одновременно с подспудной горечью и связанной с ней иронией, направленной прежде всего на себя.

«История болезни» (подзаголовок романа «Трепанация черепа») приобретает символическое значение. Это история не только болезни, приведшей поэта на операционный стол, но и история всей его предшествующей «собственноручно испохабленной» жизни, неотъемлемой частью которой являлся хронотоп «писательской кухни». Но это также история страны советской эпохи и история сложных взаимоотношений героя со своей страной.

Хронотоп писательской кухни в романе С.Гандлевского становится маркером конкретного исторического периода – 70-х – первой половины 80-х годов ХХ века, т.е. периода «позднего социализма», когда ценности советского мирообраза, основанные на тоталитарной практике, окончательно дискредитировались. В истории литературы это период ухода писателей и поэтов в «сторожа, дворники и истопники» («Я сам из поколенья сторожей», – не без гордости признается поэт), в «сторожки» и на «кухни», которые и становятся средоточием субкультуры, где возникают и развиваются альтернативные Союзу советских писателей творческие группы и объединения. Одним из таких объединений было «Московское время», участники которого и стали героями романа С.Гандлевского.

В изображении хронотопа «писательской» кухни автором «Трепанации черепа» отразилась специфика именно постмодернистского мировосприятия. Пространство «писательской кухни» С.Гандлевского можно определить как антропоцентричное, так как для него характерна локальная замкнутость по признаку общности социально-эстетический позиции ее участников: неприятие советского мирообраза и советской культуры; причастность к общечеловеческой культуре в ее классическом варианте; специфическое отношение к слову как «жанру» застольной беседы, почти неотделимому от литературного творчества; пренебрежение («презрение») к «разрешенным» формам публикации произведений.

Хронотоп «писательской» кухни как культурный феномен конкретного периода в истории конкретной страны имеет важное культурологическое и историко-литературное значение. Это пространство стало полем интенсивного творческого поиска для «изгоев» советской литературы И.Бродского, С.Гандлевского, А.Сопровского, Т.Кибирова и других ныне всемирно известных писателей и поэтов.

В разделе 3.3. «Хронотоп коммунальной квартиры в прозе Ю.Мамлеева» исследуется такой характерный для советской эпохи социокультурный феномен, как коммунальная квартира. Обращение постмодернистов к хронотопу коммунальной квартиры – неотъемлемой примете советской эпохи – закономерно в связи с их повышенным вниманием к советскому мирообразу и советской культуре. В постмодернизме хронотоп коммунальной квартиры получает абсурдное, даже гротескное воплощение.

В произведениях Ю.Мамлеева действие происходит, как правило, в ограниченном, замкнутом пространстве – в больничной палате, в лесной сторожке, на кладбище, в коммунальной квартире, на коммунальной кухне и т. п. Действующие лица этого пространства также замкнуты, сосредоточены на себе, мало взаимодействуют друг с другом. Самым распространенным и ярко выраженным в прозе этого писателя является хронотоп коммунальной квартиры, в том или ином варианте встречающийся почти во всех его произведениях. Наиболее отчетливо, на наш взгляд, он представлен в сборнике рассказов «Черное зеркало». Способом объединения героев в единое пространство является здесь лейтмотив сумасшествия, безумия. Этот лейтмотив, связывающий отдельные рассказы в цикл, характерен в первую очередь для хронотопа коммунальной квартиры.

Мотиву сумасшествия в рассказах Ю.Мамлеева нередко сопутствует мотив превращения, преображения, переворота, перемещения героев из пространства в пространство и из одного времени в другое. Для героев этого писателя вообще характерны совершенно особые отношения со временем и пространством: они чувствуют себя одновременно в трех временных пластах – прошлом, настоящем, будущем и также одновременно в разных пространственных измерениях, обозначенных в рассказах как «здесь» и «там». В сознании героев эта оппозиция служит своеобразной системой координат, в рамках которой им необходимо самоопределиться. «Переворот» событий приводит и к «перевороту» в сознании героев, устраняя ту хрупкую грань, которая отделяет их от безумия. Мотив превращения и мотив безумия соединяются в сюжет безумного превращения.

Безумное превращение, положенное в основу сюжетов многих рассказов Ю.Мамлеева, постепенно наполняется новым содержанием: живое и мертвое меняются местами и становятся неразличимыми. В условиях коммунальной квартиры даже смерть человека утрачивает сакральное значение и сводится лишь к освобождению части пространства. Впрочем, обесцениванию и десакрализации подвергается здесь не только смерть, но и сама жизнь, превращенная в перманентное ожидание смерти, как чужой, так и своей. Не случайно гроб у Ю.Мамлеева становится метафорой самой коммунальной квартиры.

Безумный мир коммунальной квартиры обезличивает и расчеловечивает, но в этом всеобщем сумасшествии он одновременно объединяет героев. Тема массового помешательства вполне логично связана с данным хронотопом: «коммунальный» в этом контексте приобретает значение «коллективный». Коллективная галлюцинация, всеобщий бред становятся формой совместного времяпрепровождения обитателей коммунальной квартиры, своего рода способом проведения досуга, разновидностью игры.

Таким образом, хронотоп коммунальной квартиры, воплощенный в сборнике рассказов «Черное зеркало», характеризуется у Ю.Мамлеева яркими устойчивыми признаками. Автор показывает расчеловечивающее влияние коммунальной квартиры на ее обитателей – героев рассказов, находящихся в пограничном состоянии между жизнью и смертью, разумом и безумием, нормой и аномалией. Для данного хронотопа характерны также мотивы безумия и превращения, подчеркивающие ощущение нестабильности и зыбкости этого мира, отсутствие в нем устойчивости. Сознание героев раздвоено и смещено, что превращает их в монстров, полулюдей-полузверей. Сумасшествие как деформация сознания в деформированном и деформирующем мире есть неизбежный фактор «минус-пространства» (В.Топоров) коммунальной квартиры. Безумие как банальное отклонение от нормы и безумие как величайшее нравственное прозрение – грани развития данной темы Ю.Мамлеевым.

Жизнь в коммунальной квартире в прозе Ю.Мамлеева представлена как аллегория жизни в советском государстве, а тема коллективного сумасшествия приобретает характер социального явления. По мнению писателя, эта жизнь абсурдна. Несвобода в его рассказах трансформирована в образы «коробковидного» дома, коммунального коридора, гроба, символизирующих замкнутость советского общества, его изолированность от «океана жизни».

Глава четвертая «Герой постмодернистской литературы в контексте советской культуры» посвящена исследованию взаимоотношений героя постмодернистской литературы со временем, социумом и культурным пространством. Эта проблема рассматривается в работе на материале цикла А.Пятигорского «Рассказы и сны» и поэмы Вен.Ерофеева «Москва – Петушки».

В разделе 4.1. «Проблема самоидентификации героя А.Пятигорского в культурном пространстве» исследуются поиски героем цикла «Рассказы и сны» способов выхода из окружающего его несвободного, тупикового пространства советской культуры. Художественный мир, в который вводит читателя автор, при всей его социальной достоверности, абсурден, алогичен. А потому внутреннее бытие героев, населяющих этот мир, подчеркнуто драматично. Драматизм обусловлен напряженностью поиска героем соответствия мира собственного, внутреннего миру внешнему.

Культурное поле в данном цикле представляет собой совокупность связанных между собой мотивов, среди которых наиболее значимыми предстают мотивы сна, творчества, безумия, свободы, ученичества, знания – незнания, памяти – забвения. В рассказах изображается конфликт героя с собственным сознанием, причем этот конфликт оказывается более трагическим, чем конфликт «я» и действительности.

Конфликт героя с собственным «я» представлен здесь как аномалия, болезнь, «симптомом» которой является его постоянная саморефлексия. Безумие трактуется писателем как необходимое условие личной самоидентификации и персонификации героя, а также как условие таланта и способности к созиданию, творческому самовыражению. В рассказах А.Пятигорского именно носитель аномального сознания, в отличие от умственно «здоровых» людей, оказывается способным к творческому, т.е. преобразующему, мировосприятию и отношению к действительности. Герой выступает творцом собственного поведения, выстраивания отношений с другими людьми. Само его отношение к жизни характеризуется как игра или захватывающий эксперимент. Автор фиксирует спонтанное течение мыслей и ассоциаций героев – то, что традиционно называют «потоком сознания», промежуточным состоянием между сознанием и бессознательным. Сон в качестве формы бессознательного подвергается в рассказах развернутой художественной рефлексии и является главным способом психологического анализа.

Сон в рассказах цикла представляет собой и один из вариантов ухода в «другой» мир, что, в свою очередь, становится для героя воображаемым преодолением бездушия реального мира и собственного одиночества в нем. Однако на протяжении цикла сон из повествовательного элемента превращается в философскую категорию, с помощью которой герой пытается если не объяснить, то хотя бы уловить многообразие картины мира. При этом автор разоблачает условность этой категории и необъяснимость того, что она означает. Понятия «сон» – «несон» составляют у Пятигорского основную философскую оппозицию как отражение двух противоположных реальностей – мира «этого», в котором герои объективно существуют, и мира иного, альтернативного, в котором они себя представляют.

Первостепенное значение в создании писателем образа героя имеют категории памяти как хранилища культурного опыта и творчества как акта преображения старого и создания нового опыта. В результате герой, создавая собственную реальность, формирует свою судьбу, творчески преобразуя забвение в форму памяти.

Центральная оппозиция «сон – явь» (или «несон», по словам автора) формирует художественное пространство всех рассказов цикла, являясь их главным сюжетообразующим элементом. Сон у Пятигорского – это и способ существования героя в условиях «страшной» (несвободной) действительности, и способ ухода от этой действительности, и воплощение идеи альтернативной реальности.

Особенностью пространства в рассказах А.Пятигорского является постоянное присутствие в нем неких закрытых, замкнутых локусов, ограничивающих передвижение человека, сковывающих его свободу. «Деформированное» пространство несвободы – реальное и психологическое – выражено в цикле «Рассказы и сны» в виде хронотопа лабиринта. Лабиринт, оставаясь символом запутанности, плутания и вечного тупика, одновременно является синонимом сложного и неустанного поиска выхода, возможности разомкнуть кольцо безысходности и в конечном счете символом обретения героем выстраданной свободы.

Важную роль в пространственной модели мира, создаваемой А.Пятигорским, играет форма подковы, неоднократно варьирующаяся в произведениях цикла. Способами организации несвободного, замкнутого пространства являются здесь также образы этажей, лифтов, коридоров, лестниц, вместе составляющих опять-таки подобие лабиринта, из которого герои не находят выхода. Писатель формирует развернутый ассоциативный ряд несвободной реальности – множество переходов, коридоров, лестниц, стен, тупиков. Все эти образы подсознательно сопряжены у героев с неизвестностью, мучительной тоской и страхом. Герои рассказов напряженно ищут некий тайный ход, ведущий к выходу – как в пространстве, так и в собственном сознании – из охватившей их тупиковости. Однако личность, утратившая внутреннюю цельность, оказывается не в состоянии преодолеть запутанный лабиринт сознания, что естественно ведет к разрыву связей между прошлым и настоящим, реальным и ирреальным. Хронотоп лабиринта отражает представление героя об утрате целостности бытия, об экзистенциальном кризисе и позволяет автору раскрыть основное смысловое содержание текста, включающее в себя оппозиции свободы – несвободы, выхода – безысходности, надежды – безнадежности, реальности – ирреальности.

Таким образом, замкнутое и тупиковое пространство советской культуры становится в цикле «Рассказы и сны» антиподом личной свободы героя и угрожает ему потерей индивидуальности, собственного «я». Однако рефлексирующий герой-интеллигент А.Пятигорского, творчески преобразуя реальность в ирреальность, а забвение – в одну из форм памяти, сохраняет способность к самоидентификации и тем самым играет роль не только носителя культуры, но и ее создателя.

В разделе 4.2. «Герой Вен. Ерофеева: трансформация библейского мифа» на материале поэмы «Москва – Петушки» раскрывается важная особенность взаимоотношения автора и его героя. Автор полностью, без каких бы то ни было корректив, передоверяет собственное мировосприятие герою – цельность авторского взгляда на мир воплощена здесь в личности его героя Венички.

Критиками (М.Липовецкий, М.Эпштейн, В.Курицын, О.Седакова) было замечено, что способом деконструкции мифологемы Христа в поэме является архетип юродства, реализованный в образе Венички. Такой взгляд на текст позволяет мотивировать сочетание в нарративе поэмы двух модальностей: кощунственной и проповеднической. Однако юродивый, хотя и парадоксально, тем не менее утверждает христианские ценности как абсолютные. Таким образом, именно исходя из идеи юродства можно объяснить отождествление героя Вен.Ерофеева с Христом, и именно через юродство выражается целостность мировосприятия автора и его героя.

В поэме «Москва – Петушки» продолжилась культурная ветвь русского юродства с его специфической трансформированной эстетикой, с этическим пафосом смирения, кротости и одновременно гневной непримиримости к пошлости и фальши. Поэтому-то Веничка, как и любой юродивый, двулик и его шутовство неотделимо от «самоизвольного мученичества», насыщенного подлинно трагическим смыслом. И как тяготы и страдания древнерусского юродивого содержат в себе напоминание о муках Спасителя, так и история героя пронизана ассоциациями с крестным путем Иисуса Христа. Именно через юродство героя выражается здесь авторская позиция: «перевернутым» оказывается все пространство советской действительности с ее пошлостью и несвободой. Позиция юродивого становится для автора способом «переворачивания сущности» (В.Курицын), или, говоря языком постмодернизма, способом деконструкции. Причем деконструкции в поэме подвергается как сам библейский миф, так и окружающая героя реальность.

Деконструкция библейского мифа выражается в том, что библейские мифологемы и архетипические сюжеты, как и образ самого Христа, в поэме транслируются в травестийной, «перевернутой» форме. Данная трансформация, проистекающая из пошлости и цинизма самой жизни, имеет глубокое идейное обоснование: вся советская действительность осмысляется как надругательство над Священным писанием. В этом мире «перевернутых» ценностей наиболее возвышенное превращается в наиболее пошлое, и наоборот. В образе «юродивого» Вени в травестийной, игровой форме воплощен Христос советской эпохи с его кротостью и одновременно молчаливым протестом против неправедного мира. Герой гибнет в результате непримиримого конфликта его внутреннего пространства духовной свободы и окружающего внешнего пространства несвободы и подавления личности.

Деконструкция реальной действительности происходит за счет «переворачивания» автором пространства и времени, в которых существует герой, и пренебрежения героя к категориям реального пространства и времени. В свете библейских реминисценций художественное пространство самой поэмы представляет собой широкое цитатное поле, дающее автору возможность свободной постмодернистской игры с сакральными смыслами.

Пространство советской культуры в произведении, при всей его социальной достоверности, абсурдно, алогично, поэтому внутреннее бытие героя подчеркнуто драматично. Драматизм также обусловлен напряженностью поиска героем идентичности собственного внутреннего мира и мира внешнего, регулируемого законами советской культуры.

В Заключении формулируются основные результаты исследования форм и способов презентации советской культуры в текстах российских постмодернистов.

Постмодернизм органично связан с культурой соцреализма общей для них художественной парадигмой, основанной на стремлении превратить действительность в «текст» с присущей ему системой условных знаков («симулякров»). Типичные для культуры советского периода мифологемы являются основным «материалом» для литературы постмодеонизма.

Основные симулякры и мифологемы советской культуры становятся в постмодернистских текстах объектом художественной деконструкции и трансформации. В исследовании на материале произведений В.Сорокина и В.Пелевина показано, что трансформация соцреалистического дискурса осуществляется посредством следующих приемов: обнажения мифологизма соцреалистического дискурса и реконструкции его главного сюжетного ядра – мифологемы; доведения всех стилевых элементов до гипертрофированных форм; стилистической и сюжетной дискредитации социалистического мирообраза, показывающей абсурдность соцреалистического дискурса. Воспроизводя традиционную классическую структуру соцреалистического мифа, писатели-постмодернисты в художественной форме вскрывают механизмы грандиозного государственного мифотворчества. Симулятивный характер советской культуры в целом разоблачается ими благодаря использованию соцреалистических симулякров, что обеспечивает постмодернистскую деконструкцию мифа о соцреализме.

Формой презентации советского мирообраза является и воспроизведение в прозе постмодернизма специфического пространства, целиком подвластного тоталитарному государству. Система геокультурных образов советской эпохи рассмотрена в работе сквозь призму пространственно-географических координат, обозначенных на «карте» романа-комментария Е.Попова «Подлинная история “Зеленых музыкантов”». На примере архетипических образов, «знаков» советской культуры выявлены художественные закономерности моделирования Е.Поповым культурного пространства как огромного художественного текста, построенного в соответствии с канонами соцреализма и отражающего особую советскую «топографическую мифологию». Конструируя в своем произведении советский образ страны, писатель одновременно смещает его ценностные доминанты, подвергает инверсии основные идеологические позиции и тем самым отчуждает область советских культурных значений.

Еще одной формой презентации советской культуры в прозе постмодернизма является хронотоп, представленный в произведениях С.Гандлевского и Ю.Мамлеева в виде «писательской» («интеллигентской») кухни и коммунальной квартиры. Пространственно-временные связи позволяют писателям создать специфичный образ героя своего времени и своего пространства – психоментальный портрет человека в условиях тотальной несвободы. Сопоставление произведений этих авторов выявляет диаметрально противоположный характер рассматриваемых хронотопов: «писательская» кухня предстает пространством антропоцентричным, сфокусированным вокруг фигуры главного героя и сформированным им; коммунальная квартира, напротив, является пространством дегуманизирующим, разъединяющим и опустошающим. Однако обоих авторов объединяет воспроизведенное в их произведениях ощущение замкнутости советского пространства, его изолированности и враждебности по отношению к человеку.

Советская культура в прозе постмодернизма представлена также в образе героя эпохи. В цикле А.Пятигорского «Рассказы и сны» и поэме Вен.Ерофеева «Москва – Петушки» конфликт личности и окружающего ее советского культурного пространства выражается в том, что это пространство вовлекает героев в трагическую игру, в результате которой они страдают. Но если героя А.Пятигорского страдание приводит к бунту против собственной «бессобойности», то героя Вен.Ерофеева – к молчаливому протесту против всеобщего обмана и пошлости. Объединяет же героев то, что они являются носителями аномального сознания в форме безумия или юродства. Для писателей аномальное сознание их героев означает освобождение личности от диктата норм и догм регламентированной советской действительности. Безумие и юродство выражают способность героев к импровизации и созданию собственной – свободной – реальности взамен существующей.

В целом диссертационное исследование показало, что сквозной диалог с советской культурой как параметральный признак постмодернизма обладает большим текстообразующим потенциалом. Одной из центральных доминант постмодернизма как литературного направления является деидеологизация и десакрализация советских культурных смыслов. Постмодернизм стремится обнажить фальшь идеологических эмблем эпохи, осуществить ревизию пространства советской культуры, разоблачить симулякры советской тоталитарной ментальности и каноны соцреалистического искусства, развенчать устойчивые мифологемы социалистического реализма и показать абсурдность соцреалистического мирообраза на основе травестирования советской идеологии.

Способы художественного воплощения образа советской культуры в российском постмодернизме разнообразны, но авторов этого направления объединяет неизменное стремление к разоблачению ее симулятивного характера. Кризис культуры тоталитарного государства изображается постмодернистами прежде всего в аспекте дискредитации и саркастического отрицания высших гуманистических и общечеловеческих ценностей – смысла и гармонии бытия, а также ценности человеческой личности как одного из главных завоеваний мировой культуры.


Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Научные статьи в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК МОиН РФ:

1. Полякова Н.А. Советские культурные локусы в романе Е.Попова «Подлинная история “Зеленых музыкантов”» // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. – 2010. – № 1. – С. 100-106.

2. Полякова Н.А. Реальность и ирреальность в цикле рассказов А.Пятигорского «Рассказы и сны» // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. – 2010. – № 4. – С. 80-86.

3. Полякова Н.А. Хронотоп коммунальной квартиры в прозе Ю.Мамлеева // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. – 2011. – № 2. (в соавторстве с Бурдиной С. В.) (в печати).


Публикации в изданиях, не включенных в реестр ВАК МОиН РФ:

1. Полякова Н.А. Постмодернизм в современной русской поэзии (на материале произведений Д.Пригова и Т.Кибирова) // Современная русская литература на уроках: Книга для учителя. Пермь: Изд-во ПОИПКРО, 2002. С. 30-39.

2. Полякова Н.А. Автор и его герой в творчестве Вен.Ерофеева (на материале поэмы «Москва – Петушки») // Современная русская литература. Проблемы изучения и преподавания: матер. всерос. науч.-практ. конф. Пермь: Изд-во ПГПУ. 2003. С. 115-125.

3. Полякова Н.А. Принципы конструирования социокультурных мифов в творчестве писателей-постмодернистов (на материале произведений В.Сорокина) // Литература: миф и реальность. Казань: Изд-во КГУ, 2004. С. 113-117.

4. Полякова Н.А. Роман В.Пелевина «Омон Ра»: идейно-художественное своеобразие // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи: сб. ст. Всерос. (с международным участием) науч. конф. Соликамск, 2004. С. 173-176.

5. Полякова Н.А. Пространство советской культуры в творчестве Евгения Попова (на материале произведения «Подлинная история “Зеленых музыкантов”» // Современная русская литература: Проблемы изучения и преподавания: сб. ст. по матер. Междунар. науч.-практ. конф. Пермь: Изд-во ПГПУ. 2005. С. 52-57.

6. Полякова Н.А. Образ пустоты в романе В.Пелевина «Омон Ра» // Современная русская литература: Проблемы изучения и преподавания: Сб. ст. по матер. Междунар. науч.-практ. конф. Пермь: Изд-во ПГПУ. 2005. С. 141-145.

7. Полякова Н.А. Проблема самоидентификации героя рассказов А.Пятигорского в культурном пространстве // Литература в контексте современности: матер. II Междунар. науч. конф. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2005. С. 94-97.

8. Полякова Н.А. Образ пустоты в произведениях В.Пелевина. // Первое сентября. Литература. М., 2005, ноябрь. С. 7.


Подписано в печать

Формат 60х84/16. Бумага офсетная. Печать офсетная.

Усл. печ. л. 1,5. Тираж 120 экз. Заказ № …

Типография Пермского университета.

614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15