Требует использования широкого спектра проблемных, эвристических и иллюстративных возможностей не только политологии, социологии, философии, права, но и истории

Вид материала

Пояснительная записка

Подобный материал:

• Рабочая программа по дисциплине «Методика и методология преподавания политологии, 60.05kb.
• М. В. Ломоносова Кафедра истории, социологии и права Учебное пособие, 573.04kb.
• М. В. Ломоносова Кафедра истории, социологии и права Юркина Л. В. Методические рекомендации, 379.14kb.
• М. В. Ломоносова Кафедра истории, социологии и права Тесты, 245.78kb.
• Х. Ф. Усманов (1929-2009) заслуженный деятель науки Республики Башкостостан, доктор, 36.16kb.
• Гармаев Булат Петрович, к ю. н., доцент кафедры экономического права и гражданско-правовых, 590.61kb.
• Задачи, требующей интегрированного знания, исследовательского поиска для ее решения, 58.25kb.
• Тема Часть III. Проблема идентичности в социологии и психологии, 1030.83kb.
• Словарь по политологии, 5079.22kb.
• Гуманитарный университет (Екатеринбург) Объявляет о проведении XIII международной научно-практической, 41.53kb.

В. Т. Юнгблюд


Ф. Д. Рузвельт:

демократическое правление и развитие гражданского общества

(занятие с учителями на курсах повышения квалификации)


«Пояснительная записка» к Программе курса «Обществознание» для 10–11-х классов констатирует, что изучение основ социально-гуманитарных наук в школе «призвано не только формировать активную гражданскую позицию школьника, но и в доступной форме передать ему свод фундаментальных знаний в данной области»¹. Достижение этой цели требует использования широкого спектра проблемных, эвристических и иллюстративных возможностей не только политологии, социологии, философии, права, но и истории.

Прежде чем войти в учебники по обществознанию в качестве базовых понятий и терминов, многие категории, в том числе такие, как либерализм, неолиберализм, демократия, этатизм, гражданское общество, состоялись в определенных временных и пространственных локализациях в виде исторических фактов и процессов. Это обстоятельство свидетельствует о сложной интегративной структуре социального знания и создает естественную предпосылку для использования межпредметных связей в преподавании истории. Особое значение при этом принадлежит рассмотрению переломных эпох, изменивших облик мира и повлиявших на судьбы народов.

В данной связи на учителе истории лежит большая ответственность, поскольку от его творческих возможностей зависит органичность, полнота и глубина формируемого у учащихся социального знания. Необходимо отметить, что далеко не всегда находящийся в его распоряжении учебный материал помогает эффективно решать образовательные цели.

Одной из узловых эпох в истории XX века были межвоенные годы. В учебнике новейшей истории Л. К. Алексашкиной этому периоду посвящён целый раздел, который с полным основанием назван «Демократии Запада в 1918–1939 гг.: ответы на вызовы времени»².

Принимая во внимание, что учебник рассчитан на старшеклассников, которые должны не только усвоить фундаментальные знания на углублённом, проблемном уровне, но и уметь соотносить эти знания с основными опорными понятиями и терминами обществознания, представляется принципиальным, чтобы при изучении истории западных стран этого периода предельно чётко конкретизировалось: в чём именно состояли «вызовы» времени. Только в этом случае возможен поиск точных и содержательных характеристик тех «ответов», которые были найдены (или шансов, которые были упущены) ведущими странами Европы и США и их лидерами.

К сожалению, упомянутый учебник Л. К. Алексашкиной в данном случае предлагает изрядно зауженную версию истории, в которой суть «вызова» сведена к мировому экономическому кризису 1929–1933 гг. Соответственно, поиск «ответов», по словам автора, был ограничен двумя альтернативными решениями: «реформы, социальный компромисс или диктатура»³. Конкретизируя американский путь развития в это время, учебник через 3 страницы сообщает, что США пытались преодолеть поразившую страну великую депрессию путем установления «конституционного экономического порядка»⁴.

Прежде всего, обращает на себя внимание некорректная формулировка якобы имевшей место в 1930-е гг. альтернативы. Если с одной стороны названы методы политического действия правящей силы («реформы») и состояние общества («социальный компромисс»), то на другом полюсе почему-то фигурирует форма политического режима («диктатура»).

Необходимо отметить, что противоположностью понятию «реформы» принято считать отсутствие таковых, застой в развитии всех важнейших структурных компонентов общества. Альтернативой социальному компромиссу служит внутренняя дезинтеграция общества, вплоть до революций и гражданских войн. Полярной категорией для понятия диктатура является демократия.

Указанная путаница в выборе слов не только затрудняет изучение сути происходивших процессов в различных странах, но и порождает серьёзные методологические и методические трудности. Как, например, учитель должен объяснять имевшие место в «диктаторских» государствах (Италии и Германии) реформы, в значительной степени способствовавшие достижению единства общества? История знает много примеров, когда антидемократические режимы предпринимали энергичные реформаторские начинания, которые далеко не всегда были безрезультатными. С другой стороны, в реформируемых и избравших демократическое будущее государствах преобразования нередко сопровождались общественной борьбой и острой полемикой вокруг широкого круга проблем, начиная с социальных, экономических, национальных и религиозных вопросов и заканчивая внешнеполитическими коллизиями.

1930-е гг. были временем глубокого системного кризиса западной индустриальной цивилизации. Мировой экономический кризис конца 1920-х–начала 1930-х гг. был наиболее заметным, симптоматичным, хотя далеко не исчерпывающим проявлением этого кризиса, сбои в системе осознавались лидерами западных государств в разных плоскостях: как следствие социалистического натиска; как проявление внутренних противоречий; как преддверие Второй мировой войны; как свидетельство несовершенства демократического пути развития и прочее. От того, насколько многомерным и творческим было осмысление масштабов возникших перед капитализмом трудностей, насколько точно осознавались главные (системные) источники потрясений, зависел и выбор методов управления руководителями разных стран, и конечные цели их политики.

Основоположник мир-системного анализа И. Валлерстайн в одной из своих работ, полемизируя с позитивистским обществознанием, отмечал, что, начиная с эпохи Просвещения было принято выделять три основные сферы – государство, рынок и гражданское общество, добавляя при этом, что признавая наличие этих трех сфер, он не верит в то, что они являются автономными и следуют разным принципам. «Совсем наоборот, – пишет Валлерстайн, – …они столь тесно переплетены друг с другом, что любое действие в пределах любой из них всегда осуществляется на основе выбора, в котором определяющим моментов является общий эффект…»⁵. Установка Валлерстайна вполне применима для изучения альтернатив 1930-х гг. и создания целостного и достаточно адекватного, лишённого фрагментарности представления о поворотном моменте истории.

В этом свете суть дилеммы предвоенного десятилетия может быть сформулирована как выбор между активным демократическим правлением и диктатурой, экономическим либерализмом и жёстко регламентированной, стремившейся к автаркии экономикой, развитым гражданским обществом и тоталитарным контролем.

Пессимизм современников краха нью-йоркской биржи был связан прежде всего с тем, что падение производства и рост безработицы воспринимались многими из них как свидетельство несостоятельности всех трёх фундаментальных опор западной цивилизации, упомянутых Валлерстайном. Не только лозунги и аргументы, как бы убедительно они ни звучали, требовались в тех условиях от государственных деятелей, на которых было возложено бремя руководства в те годы. Требовался оптимизм, воля, политическая смелость, творческий стиль руководства. Им предстояло постичь все трудности и возможные трагические последствия того выбора, который предстояло сделать их странам во всём разнообразии и многомерности существовавших в тот момент альтернатив.

Роль лидера, действующего в условиях кризиса, заключается в том, чтобы с предельной ясностью наметить направление движения, найти верные средства и методы для достижения намеченных целей и при этом обладать харизмой, достаточной для того, чтобы внушить целой нации уверенность в своих силах и в правильности руководства. Ф. Д. Рузвельт, 32-й президент США, очевидно, обладал качествами такого лидера. Во многом интуитивно, пользуясь неортодоксальными приёмами, он верно осознал природу кризиса начала 1930-х гг. и на протяжении всех 12 лет своего бессменного руководства страной пытался проводить свой курс методами демократического правления, расширяя и укрепляя институты гражданского общества. «Введение конституционного экономического порядка» отнюдь не являлось его единственной целью. Рузвельт спасал капитализм как систему и в этом отношении преуспел настолько, что может считаться одним из наиболее успешных деятелей XX века.

Ф. Д. Рузвельт никогда не претендовал на роль идеолога или социального мыслителя. Тем не менее его идеи, сформулированные в десятках речей, в выступлениях по радио и на пресс-конференциях, дают возможность охарактеризовать наиболее существенные элементы его политической программы. В отечественной историографии резонно отмечалось, что Новый курс был, безусловно, сочетанием идей и практики, то есть имел не «чисто прагматическую сущность»⁶. И если о мероприятиях Нового курса с той или иной степенью полноты сообщают школьные и вузовские учебники, то о воззрениях его творца, как правило, не говорится ничего конкретного. Создаётся впечатление спонтанности, импровизационности многих решений президента. Во многом Рузвельт сам ответственен за то, что за ним не закрепилась репутация интеллектуала и создателя новой политической философии: он любил подчёркивать экспериментальность своих действий, слыл мастером уклончивых ответов и любил интриговать современников неопределёнными высказываниями и общими формулировками. Тем не менее в наиболее принципиальных вопросах он был последователен, конкретен и постоянен, что позволяет достаточно чётко зафиксировать основные черты его политического мировоззрения.

В радиообращении 7 апреля 1932 г. он сформулировал свой исторический призыв к нации, заявив о намерении найти выход из кризиса, опираясь на «забытые, неорганизованные, но необходимые элементы экономической мощи… возложив надежды на забытого человека, находящегося в основе социальной пирамиды». Далее прозвучали слова, давшие наименование целой эпохе: «Я клянусь проводить Новый курс для американского народа»⁷. Итак, стратегическая линия была намечена вполне чётко: осуществить обновление страны, включая реконструкцию её экономической системы, сделав главной действующей фигурой этого гигантского процесса простого американца. На этом пути оптимизм первооткрывателя вовсе не побуждал его дистанцироваться от исторических традиций страны. Обращение к образу забытого человека не было обычным для политической риторики популизмом: в данном случае присутствовало сознательное, тактически безупречное и, что важнее всего, по человечески искреннее обращение к наследию Т. Джефферсона.

Рузвельт, по словам известного американского исследователя Томаса Грира, «не разделял преобладающую с XVIII века идею, будто всем людям от природы свойственна доброта, но он верил в добропорядочность подавляющего большинства»⁸. На этом постулате основывалось его убеждение в необходимости трансформации аристократической обязанности управления «в ответственность перед обществом»⁹. Задачи своего президентства он неразрывно связывал с укреплением демократии, прочность которой, по его мнению, в первую очередь зависела от воли и устремлений простых людей. В апреле 1939 г., выступая перед участниками конференции «Дети и демократия», проходившей в Белом доме, он сформулировал эту мысль предельно чётко: «Успех демократических институтов обусловлен не расширением территории, не финансовой мощью, не машинами и не вооружением, он обеспечивается желаниями, надеждами и возможностью удовлетворять сущностные жизненные потребности отдельных мужчин, женщин и детей, которые создают свою цивилизацию»¹⁰.

Памятуя о крахе неограниченного индивидуализма в 1929 г., он неумолимо и с большим пропагандистским мастерством просвещал нацию, сопровождая Новый курс новым пониманием демократии. Если социальные и экономические патологии Америки требовали немедленного лечения, то из этого вытекало, что страна нуждалась в инициативном демократическом правлении. Но чтобы такое правление было эффективным, требовалось «нечто большее, чем просто средства к оздоровлению нации». Нужна была «единая воля всей нации». И в этом пункте Рузвельт оказывался в опасной близости к современным ему идеологам и практикам тоталитаризма, за что не раз подвергался критике со стороны своих соотечественников. Впрочем, по мере развития Нового курса, охотников обвинять президента в скатывании к фашизму находилось всё меньше.

Не только результаты реформ сокращали число оппонентов. Сам президент, со временем оттачивая формулировки, делал свои взгляды и намерения всё более понятными для большинства американцев. Возможно, наиболее полное и выразительное изложение его позиции прозвучало по радио в традиционной беседе у камина 14 апреля 1938 г.: «Если народ демократическим способом получает власть, достаточно сильную, чтобы защитить людей от страха и голода, демократия торжествует. Если же это не удаётся, люди теряют терпение. Таким образом, единственным бастионом, который может надёжно защитить демократические свободы, является сильная власть, способная обеспечить интересы народа, – при условии, что сам народ имеет достаточно сил и достаточно информирован, чтобы осуществлять свой суверенный контроль над властью»¹¹.

Государство и общество, по Рузвельту, неразрывны. Отход президента от классического либерализма был радикальным и для многих пугающим. Фундаментом либеральной программы до этого считалась свободная личность, защищённая от государственного произвола и административных ограничений. Экономическим эквивалентом такого подхода было признание неограниченной рыночной стихии, свободы собственности и свободы предпринимательства. Со времен Дж. Локка считалось, что «гражданское общество – это постоянная величина, а государство – производное от него»¹². Президент, таким образом, полностью видоизменил классическую триаду либерализма: пассивное государство – развитое гражданское общество – свободная от ограничений рыночная экономика. На её место были поставлены активное государство – управляемая экономика – развитое гражданское общество. Как видим, только один элемент в приведённом раскладе оказался нетронутым – гражданское общество. Поддерживать и развивать его и призвано было государство методами демократического правления. Почти сразу политологи назвали этот подход неолиберальным.

Именно в укреплении институтов гражданского общества Рузвельт видел ответ на вызов эпохи. Именно по этой причине в его выступлениях постоянно присутствуют обращения к фундаментальным правам и свободам граждан. Экономическую перестройку он сопровождает выработкой «экономического билля о правах». В ответ на распространение в мире тоталитаризма в январе 1941 г. он выдвинул концепцию четырёх свобод, к числу которых причислил свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды и свободу от страха. При этом он подчёркивал, что названные свободы «не могут быть достигнуты немедленно, но человечество должно продвигаться в направлении этих благородных идеалов через демократический процесс»¹³. И вновь в данном случае речь шла не о риторических заявлениях: четыре свободы рассматривались как нравственный и политический вызов фашизму и коммунизму.

Экономическая стабильность и достойный жизненный уровень, по мнению создателя Нового курса, должны были стать не самоцелью, а условиями торжествующего демократического порядка. «Голодные, безработные люди – это строительный материал для диктатуры», – заявил он в 1944 г. Он был далёк от того, чтобы рассматривать современные ему несовершенства капитализма как проблемы сугубо материальные и технологические, и через все 12 лет своего президентства пронёс убеждённость в том, что бизнес, как и любое другое человеческое занятие, является прежде всего моральным призванием, способным снять многие этические и личностные противоречия. Личность, по Рузвельту, не может ограничиваться самодостаточной персональной свободой, а в полном смысле человек становится свободным только будучи полностью погружённым в гармоничную систему общественных отношений. Такая свобода способна освободить мощный потенциал общественной энергии и уже в силу этого обстоятельства свободный забытый человек обязан был быть ответственным перед собой, перед согражданами, перед всем миром (с началом мировой войны этот мессианский мотив становился всё более концентрированным). Рузвельт фактически ввёл новые параметры ответственности личности – отсюда его призывы к соблюдению внутренней цензуры, сохранению единства общества, воздержанию от заявлений и действий, способных возбудить взаимную ненависть¹⁴. Причём устные заявления на эту тему, как правило, подтверждались выдержанным в том же ключе законодательством о национальных трудовых отношениях, о социальном страховании, о налогообложении.

Стремление повысить социальную устойчивость американского общества заставило Рузвельта постоянно искать поддержку у максимально широких слоёв электората. Настолько широких, что это стало основанием для некоторых исследователей увидеть в новом курсе «не что иное, как претензию на социалистический путь в США, тщательно загримированный американской верой в постулаты Локка»¹⁵. К середине 1930-х гг. действительно удалось завоевать большое число союзников в малоимущих и средних слоях американского общества. В 1936 г. за ФДР голосовал 81% неквалифицированных рабочих, 74% полуквалифицированных и 67% квалифицированных, 59% фермеров, 61% либерально настроенных интеллектуалов, 76% представителей негритянской общины. Примечательно, что 47% предпринимателей также отдали свои голоса Ф. Рузвельту. Конечно же, эта коалиция не была «социалистической» ни по программе, ни по составу. Она была демократической и даже радикальной в смысле готовности к масштабным переменам, а также по уровню общественной активности и решительности отхода от скомпрометировавших себя индивидуалистических установок¹⁶.

Во многом успех Нового курса был обеспечен декларированием и демонстрацией ответственности правительства за состояние социальных отношений в стране. Программа демократической партии на выборах 1936 г. содержала либерально-этатистские пункты, ставшие новым словом в развитии взаимоотношений государства и общества: «Правительство несёт перед своими гражданами определённые обязанности, включающие: 1) защиту семьи и жилища; 2) установление равных возможностей для всех; 3) оказание помощи тем, кто находится в бедственном положении. Эти обязанности признаются американским правительством, и новое руководство страны никогда не будет их игнорировать¹⁷.

Таким образом, Рузвельт провозгласил курс на укрепление взаимной ответственности государства и гражданского общества, и в рамках этой дихотомии обе стороны должны были в равной степени быть устойчивыми и активными. В этом отношении он первоочередное значение придавал укреплению президентской власти.

ФДР считал, что президент призван осуществлять руководство, «живое и чувствительное к переменам, без которого нация увязнет в трясине и потеряет свой путь»¹⁸. Американский исследователь Дэвид Барбер, изучавший психологические разновидности президентской власти, отнёс Рузвельта к активно-позитивному типу руководителя, главной особенностью которого является способность воспринимать мир как постоянно движущуюся субстанцию. Мир Рузвельта (по Барберу) – это совокупность состояний, при которых «реальности и мнения, их отражающие, постоянно меняют свои значения и эти перемены неупорядочены»¹⁹. «Текучести» и «гибкости» мышления Рузвельта соответствовал исключительно энергичный, мобильный и творческий стиль управления созданной им же самим административной империей.

Во второй половине 1930-х гг. Рузвельт остро ощутил необходимость реорганизации административной системы страны. Две причины делали преобразования неизбежными: 1) малочисленность штата сотрудников, помогавших президенту, отрицательно сказывалась на эффективности руководства; 2) президент считал необходимым создание постоянных каналов связи между Белым домом и министерствами и ведомствами²⁰.

В начале 1936 г. Рузвельт создал особый комитет по изучению системы административного управления под председательством Луиса Браунлоу. Перед Комитетом была поставлена задача исследовать государственное устройство США, выявить слабые места и предложить рекомендации по совершенствованию управленческого механизма. 8 сентября 1939 г., на основе рекомендаций комитета, Конгресс принял Закон о реорганизации. До сих пор этот документ считается наиболее значительным в XX веке актом в области организации государственного управления в США. В результате президент не только приобрёл дополнительные возможности для контроля всех подразделений исполнительно власти, но и усилил рычаги непосредственного влияния на избирателей через ведомства, управляющие социальными программами. Кроме того, он укрепил свою экспертную команду, создал специальный штат сотрудников, ответственных за работу с общественным мнением.

Среди результатов реформы следует назвать создание Исполнительного управления президента (ИУП), важнейшими звеньями которого были Бюджетное бюро, аппарат сотрудников Белого дома, Управление правительственных сообщений. Практически сразу же Исполнительное управление стало пополняться новыми агентствами, бюро, советами и службами, подотчётными непосредственно президенту. В результате этих мер произошла «институализация президентской подсистемы в рамках исполнительной ветви власти»²¹.

Деятельность президента по укреплению президентской власти и всей системы исполнительных учреждений по-разному оценивалась современниками. Создавая институциональное обеспечение Нового курса, он способствовал появлению многочисленных ведомств, в том числе и таких, как Национальная администрация по делам молодёжи и администрация по расширению общественных работ. В планах было создание Департамента социального обеспечения и Департамента общественных работ. Таким образом, по меткому определению Б. Майрофа, «Рузвельт и его соратники предприняли в общем-то благородную попытку заставить бюрократию служить демократии»²². Часто это удавалось. Однако придав системный размах этому начинанию, он, по сути, стал созидателем современной американской бюрократии, которую многие известные американские политологи считают производным от Нового курса²³.

Таким образом, одним из парадоксальных результатов эры Рузвельта стало расширение административного влияния и численное увеличение армии чиновников. Укрепляя демократию, приходилось укреплять бюрократический каркас государства. Президент, очевидно, чувствовал скрытые угрозы такой тенденции. Поэтому он стремился лишить руководителей министерств и ведомств возможностей принимать единоличные решения, развивал соревновательность в разработке наиболее ответственных программ, стремясь безоговорочно утвердить за собой контроль за всеми важными инициативами исполнительной власти. История показала, что даже в стране с развитыми демократическими традициями такая задача не под силу одному человеку.

И всё же Новый курс как эпоха в жизни США во многом стал временем оправдавшегося оптимизма. Создатель сильного президентского правления и административного государства с полным основанием претендовал на роль реформатора, укрепившего демократию, заставившего нацию поверить в наличие мощных резервов и длительного будущего у капиталистической системы, заставившего государство взяться за регулирование экономики и укрепившего стабильность и согласие в американском обществе. В этом одна из разгадок популярности Ф. Д. Рузвельта – президента, нашедшего для своей страны ответ на вызов времени.