Изучение современной церковной истории не столько увлекательное занятие для историка, сколько печальная необходимость для всякого, ищущего спасения души

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 28

ГЛАВА I
РОССИЯ: ЦАРЕУБИЙСТВО

В начале ХХ в. Православная Церковь в обоих главных государствах, в которых она жительствовала — Российской и Османской Империях, — находилась в состоянии подчиненности правительству, — положении, имевшем в себе некоторые внешние преимущества, но противоречащем священным канонам Церкви, и потому, в конечном счете, весьма ослаблявшем ее силы.

Реформы против стабильности

В Османской империи мусульманское государство под страхом смерти воспрещало обращение в Православие, притесняло Церковь различными другими способами и сделало должность самого патриарха предметом торга, отдавая ее тому, кто дает наибольшую плату; таким образом, это одновременно истощало материальные ресурсы православной общины и делало человека, который в результате был "избираем" в патриархи, фактически повинным в симонии. В то же самое время, такое положение патриархии заключало в себе и хорошие стороны, которые стали видны лишь после распада империи. Во-первых, османские правители давали некоторую защиту от проникновения западных миссионеров, которые, если дать им свободу действия в православных землях, могли легко отторгнуть значительную часть необразованной паствы от Православия (как это произошло в Трансильвании, где турецкая власть была слабее). И во-вторых, система миллетов, согласно которой административное деление империи осуществлялось по конфессиональному принципу, сплачивала православные народы, сдерживая их центробежные тенденции, которые уже приводили к войнам между Византией, Болгарией и Сербией до турецкого завоевания. Трагедия греческого и балканского Православия в ХХ в. состояла в том, что, по ниспровержении несомненно неканоничной системы зависимости от турецких правителей, православные сами подчинились еще более деструктивным силам национализма с одной стороны, и западному влиянию с другой (1).

В России регламент Петра Великого от 1721 г. отменил патриаршество, национализировал церковные земли и сделал Церковь по существу государственным ведомством под управлением обер-прокурора, назначаемого Царем. Опять же, и в этом неканоничном положении были сокрыты свои положительные стороны: государство поддерживало Церковь материально, вдохновляя ее миссионерскую и просветительскую деятельность; государственное законодательство также обуздывало деятельность сектантов и униатов на границах Империи. Однако, к началу двадцатого столетия многим в Церкви, от председателя Совета министров и членов Святейшего Синода и до церковной интеллигенции и белого духовенства, стало очевидно, что эти преимущества бледнеют перед недостатками, которые заключались в следующем: бессилие архиереев, чьи административные функции во многих случаях переходили к епархиальным консисториям, ответственным пред обер-прокурором; унизительное положение священников, обязанных доносить о противоправительственной деятельности своих прихожан, хотя бы это и было связано с нарушением тайны исповеди; взгляд на проповедников Православия среди инославных как на агентов правительства, что весьма снижало вероятность обращения мусульман, старообрядцев, протестантов и униатов.

Поскольку Российская Церковь была самой большой и сильной Церковью в православном мiре и главным оплотом Империи, и от нее зависело благополучие остальных Православных Церквей во всем мiре, то реформа ее отношений с государством и ее внутреннего управления была самой насущной необходимостью. Это признавал и сам Царь, который поддерживал и восстановление патриаршества, и созыв Поместного Собора. Он даже сделал такое предложение: он примет монашеские обеты и сам станет патриархом, — на что Синод ответил лишь изумленным молчанием (2). Однако, разрушительная русско-японская война 1904–1905 гг. и последовавшая за ней революция 1905–1906 гг. затормозили процесс реформ как раз накануне начала их осуществления.

Ибо допустить радикальные перемены в Церкви в то время, когда самые основания государства потрясались до глубины, значило бы открыть дверь для еще большей дестабилизации, — особенно когда революционный дух уже проник глубоко и в самую Церковь. И все же царский Указ о веротерпимости от апреля 1905 г., позволивший всем неправославным исповеданиям Империи организовываться автономно и принимать лиц из других конфессий, но в то же время оставивший Православную Церковь прикованной к государству, сделал необходимость реформ еще более острой. Ибо только преобразованная и исполненная новых сил Церковь, которая пребывала бы в гармонии или "симфонии" с государством, а не была бы принуждаема, с закрученной за спину одной рукой, служить его политическим целям, могла надеяться успешно противостать внезапному всплеску активности неправославных религий, особенно униатов в юго-западных областях Империи.

Однако, балансируя между потребностью в реформе и необходимостью стабильности, Царь склонился на сторону стабильности, и его указ о созыве Собора так никогда и не увидел свет. Последовало десятилетие, на протяжении которого продолжалось углубление язв Церкви и падение авторитета ее и государства, пока, наконец, столь необходимый Поместный Собор не был созван промыслом Божиим, лишь когда самого Царя уже не было у власти (3)...

И все же в предреволюционный период были и духовные достижения. В ходе работы предсоборной комиссии были обсуждены главные вопросы, определившие историю Православной Церкви в наступившем столетии, включая церковно-государственные отношения, отношения между иерархией и мiрянами в Церкви (то есть соборность) и первые шаги экуменизма. Многие из рекомендаций комиссии были впоследствии приняты без значительных изменений Поместным Собором 1917–1918 гг. Более того, в этот период выдвинулись в первые ряды некоторые из тех церковных деятелей, кому надлежало сыграть столь важную роль, положительную или отрицательную, в грядущей борьбе с революцией: с одной стороны, такие иерархи, как митрополит Владимiр (Богоявленский), архиепископ Антоний (Храповицкий) и архиепископ Тихон (Беллавин); а с другой стороны — епископ Антонин (Грановский), епископ Сергий (Страгородский) и епископ Евлогий (Георгиевский). Таким образом, линия фронта грядущей битвы была намечена, и внимательный наблюдатель мог даже предвидеть ее исход, основываясь на событиях 1905–1907 гг.

1 См.: Sir STEVEN RUNCIMAN, The Great Church in Captivity (Cambridge University Press, 1968). См. также: С. FRAZEE, The Orthodox Church and Independent Greece 1821–1853 (Cambridge University Press, 1969).
2 См.: История Русской Православной Церкви от восстановления патриаршества до наших дней, 1917–1970 / Под ред. М. В. ДАНИЛУШКИНА (СПб: Воскресение, 1997) Т. 1. 67–69.
3 См.: J. CUNNINGHAM, A Vanquished Hope: the movement for Church renewal in Russia, 1905–1906 (Crestwood, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 1981); А. BOGOLEPOV, Church Reforms in Russia, 1905–1918 (Bridgeport, Conn.: Publications Committee of the Netropolitan Council of the Russian Orthodox Church of America, 1966).

Архиепископ Антоний (Храповицкий) и Карпатская Русь

Особенной известностью в предвоенные годы пользовался архиепископ Антоний Волынский. Он поддерживал Царя и упрекал либеральную "нецерковную" часть населения России, написав о них в 1899 г. следующие строки: "Это больше не народ, а гниющий труп, который принимает свое гниение за признак жизни, хотя на нем, или в нем, живут лишь кроты, черви и насекомые ... ибо в живом теле им было бы не найти удовлетворения своей алчности и не на чем было бы питаться" (4).

В революционную смуту 1905 г. Владыка Антоний смело высказывался за самодержавие и был видным членом патриотического "Союза русского народа", так называемых "черносотенцев". По этой причине его обвиняли в антисемитизме, на что он отвечал:

"...Неприятно говорить о себе, но если вы спросите кого-либо, близко и давно меня знающего: чем наиболее заинтересован такой-то? — то вам скажут: монашеством, преобразованием церковного управления, патриаршеством, общением с восточными церквами, борьбой с латинством, преобразованием духовной школы, созданием нового направления православного богословия, единоверием, богослужебным уставом, славянофильством, православием в Галиции... и т. д. Но никто не назовет в числе моих важнейших интересов юдофобства.

...О евреях я говорил и отпечатал поучение в 1903 году (против погромов), благодаря которому на Волыни не было в том году погромов, облетевших весь юго-западный край; в 1905 году на 6-й неделе Великого поста евреи расстреливали в Житомире портреты Государя и были за это побиты жителями предместья; за день до Вербной субботы прибыл я из Петербурга и на Страстной седмице сказал опять речь против погрома, готовившегося на первый день Пасхи. Погром этот не состоялся, и лишь после убийства еврейским наймитом популярного пристава Куярова в Фомино воскресенье, вечером, когда я выезжал из Житомира в Петербург, начались драки с евреями, которые потом говорили, что "правительство нарочно вызвало нашего архиерея в Петербург, потому что пока он в городе, нас не били"; в 1907 году я напечатал в газете, а потом брошюрою статью "Еврейский вопрос и св. Библия", которую теперь переиздаю на еврейском жаргоне. Все это, однако, не мешает либералам обо мне печатать, что я хожу с крестными ходами для возбуждения погромов. Между тем, всякие погромы прекратились на Волыни с тех пор, как образовался Почаевский Союз русского народа в 1906 году...

...Если говорят об ограничении прав (евреев. — В. М.) не из высших побуждений защиты бедных малороссов от еврейских эксплуататоров, а из ненависти к последним, то это действительно отвратительно, но если патриоты не ненавидят евреев, а любят и жалеют их, но не хотят давать рога бодливой корове, тогда это оправданно, справедливо и гуманно..." (5).

Другой главнейшей заботой Владыки Антония была защита православного населения Австро-Венгрии. Венгерское правительство и униаты всеми силами пытались помешать возвращению карпатороссов к их праотеческой православной вере.

"С унией Владыка Антоний боролся и печатным словом, и в своих проповедях не раз обращался к этой теме. Он старался всеми силами разрушить установившееся в России неправильное воззрение на унию, что это тоже Православие, только поминающее Римского папу. Он с глубокой скорбью и досадой говорил: "Они никак не могут воспринять той простой истины, что уния есть полное вступление в Римскую католическую церковь с признанием Православной Церкви схизмою, т. е. расколом, с признанием всех латинских святых и с осуждением православных святых, как пребывающих вне истинной Церкви схизматиков..."

Владыка Антоний также много потрудился, чтобы установить в русском обществе православный взгляд на католичество. В русском интеллигентном обществе и в церковных кругах в Синодальный период Русской Церкви широко распространился взгляд на католичество как на одну из ветвей христианства, которой, как учил В. С. Соловьев, к концу времен надлежит объединиться в единое христианство с другими, якобы, ветвями — Православием и протестантством, о чем будто бы и молится Св. Церковь в своих прошениях: "О благостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех".

Правильный взгляд на католичество, как на отпавшую ересь, был настолько поколеблен, что Св. Синод, под давлением императора Петра I и с благословения его фаворита, протестантствующего митрополита Феофана (Прокоповича), разрешил военнопленным шведам в Сибири жениться на русских девушках без обязательного перехода в Православие; вскоре эта неканоничная практика смешанных браков вошла в закон и распространилась особенно в западном крае. В своей епархии Владыка Антоний строго запрещал духовенству совершать смешанные браки.

Владыка Антоний хорошо знал, что католическое влияние в среде русского духовенства велось через духовные школы: "У нас был утрачен (правильный взгляд на католичество) потому, что те руководства, по которым мы учились в школе и которые составляют содержание нашей богословской науки, догматической и моральной, заимствованы у католиков и протестантов; у нас только опущены известные всем и осужденные церковными авторитетами прямые заблуждения инославия..."

Видя ненормальное положение церковной жизни в подъяремной Карпатской Руси, владыка Антоний обратился к вселенскому патриарху Иоакиму III с просьбой принять православных галичан и карпатороссов под свой омофор, так как Русский Синод, по политическим мотивам, не мог распространить туда свое влияние. Патриарх охотно согласился и назначил владыку Антония своим экзархом Галиции и Карпатской Руси. Галичане часто, после окончания полевых работ, несмотря на большие препятствия при переходе границы, иногда и с прямой опасностью для жизни, большими группами совершали паломничества в Почаевскую Лавру. Многие карпатороссы и галичане поступали в Волынскую Духовную Семинарию.

Под влиянием всей этих мероприятий православное движение в этих областях с каждым годом стало стихийно расширяться, что вызвало репрессии со стороны Австро-венгерского правительства, стремившегося подавить это движение. Гонения росли, и вскоре владыка вынужден был выступить в защиту гонимых христиан. В августе 1913 г. он опубликовал "Окружное послание", в котором красочно изобразил все беды и гонения православного населения западного края. Перечисляя различные случаи издевательств католиков над православными, владыка привел и такой пример стойкости гонимых и жестокости гонителей: "Девственниц, которые собрались вместе, чтобы спасать души в посте и молитве, раздели зимой, загнали в мерзлое озеро, как сорок мучеников Севастийских, после чего некоторые скоро скончались. Так мучат наших русских в Венгрии и Австрии среди бела дня в наш просвещенный век..."

Когда же начались массовые аресты и истязания православных и происходил суд над 94 православными в Сигете, владыка Антоний составил особую молитву и прошения на ектениях, которые читались во всех храмах Волынской епархии в течение всего процесса, длившегося два месяца.

Это был единственный голос в защиту гонимых, не только в России, но и во всей Европе.

Австро-венгерские политические круги, в согласии с Ватиканом, предприняли решительные меры для подавления начавшегося массового возвращения в Православие карпатороссов и галичан; они, по-видимому, предприняли дипломатические переговоры в Санкт-Петербурге, чтобы убрать главного виновника возникшего движения — владыку Антония — с Волынской кафедры.

20 мая 1914 года последовал Высочайший указ о бытии архиепископу Волынскому Антонию — архиепископом Харьковским" (6) .

Однако, там где отступаются земные вожди, вступает Царь царствующих. Первая Мiровая война, разразившаяся 19 июля 1914 г., в праздник недавно канонизированного преподобного Серафима Саровского, принесла избавление, по крайней мере, на время, от многих опасностей, возникших в предвоенные годы, с которыми боролся архиепископ Антоний. Так, вновь ожили патриотические настроения и почитание Царя, а тревога за судьбу православных христиан в Сербии превратила войну в умах многих россиян в священную борьбу в защиту Православия от воинствующего католицизма и протестантизма.

Обратимся теперь к явлению, долженствовавшему вскоре смести прочь государство и поставить Российскую Православную Церковь, а через нее и всю полноту Церкви Христовой на земле на самую грань полного разрушения, — к революции.

4 Цит. по: Н. ТАЛЬБЕРГ, История Русской Церкви (Джорданвилль, 1959) 831.
5 Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого) (Джорданвилль, 1988) 37, 39.
6 Письма Блаженнейшего Митрополита Антония… 48–50.

Февральская революция

"Страшен и загадочен, — писал митрополит Анастасий, второй Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, — мрачный лик революции. Рассматриваемая со стороны своего внутреннего существа, она не вмещается в рамки истории и не может быть изучаема наряду с другими историческими фактами. Своими глубочайшими корнями она уходит за пределы пространства и времени, как это установил еще Густав ле Бон, считавший ее иррациональным явлением, в котором действуют какие-то мистические потусторонние силы.

То, что могло казаться сомнительным прежде, то стало совершенно очевидным после Русской революции.

В ней все почувствовали, как выразился один современный писатель, предельное воплощение абсолютного зла в человеческом облике; другими словами, здесь ясно обнаружилось участие диавола — этого отца лжи и древнего противника Божия, пытающегося сделать человека своим послушным богоборческим оружием" (7) .

Великие светочи веры, такие как святой Иоанн Кронштадтский, предупреждали о грядущей катастрофе. В 1907 г. епископ Андроник, будущий священномученик, писал:

"Дело не в борьбе двух режимов управления, а в борьбе между верой и неверием, между христианством и антихристианством. Древний антихристианский заговор, начавшийся от тех, которые кричали Пилату с яростью на Иисуса Христа: "Распни, распни Его! Кровь Его на нас и на чадех наших", — продолжавшийся в разных разветвлениях и тайных обществах, в XVI веке вылился в особый тайный противохристианский орден "Рыцарей Храма", а в XVIII века еще более определился в Иллюминатах, Розенкрейцерах и, наконец, во франкмасонстве слился со всемiрной иудейской организацией... А теперь, забравши силу до того, что Франция оказалась совершенно в руках масонов, оно — масонство — там уже открыто гонит христианство из жизни; в конце же концов масонство выльется в одного человека беззакония, сына погибели — Антихриста (II Сол. 2). В этом разгадка и наших самых последних свобод: цель их — погибель Христианства на Руси. Вот почему прежнее французское слово "либерал", означавшее у масонов "щедрого" жертвователя на масонские цели, а потом получившее смысл "свободолюбивого" по вопросам веры, теперь перешло уже в открытое антихристианство. В этом разгадка и той упорной борьбы за обладание школою, которая идет и в земстве, и в Государственной Думе: заберет школу либеральное течение — успех антихристианства обеспечен. Вот разгадка и сочувствия либералов всяким сектам в христианстве и нехристианским религиям. И сектанты не дремлют — принялись теперь и за малых детей... А подрастут ваши дети, попадут в университет, — там Милюков (будущий министр иностранных дел во Временном правительстве. — В. М.) и К°, также подтасовывая и обманывая, будут учить их, что наука доказала происхождение человека от обезьяны. И сделают ваших детей, действительно, зверями, с тою лишь разницею, что обезьяна — мирное и послушное животное, а эти звери — человеки будут горды, дерзки, жестоки и грязны..." (8).

Однако, первоначальная реакция Православной Церкви на революцию была молчаливой. Отречение Царя в пользу своего брата, Великого Князя Михаила Александровича, 2/15 марта 1917 г. вызвало на удивление слабый отклик, сравнительно с огромным, поистине апокалиптическим значением этого события. К сожалению, даже Святейший Синод оказался не на высоте своего положения.

Первый вопрос, на который надлежало ответить, касался легитимности нового Временного Правительства. Законы Российской Империи не дозволяли какого-либо перехода к несамодержавной, а тем более антисамодержавной форме правления. Однако, Синод не только отверг требование царского обер-прокурора Раева публично поддержать монархию, — он приветствовал отказ Великого Князя Михаила занять престол брата и не оказал никакого сопротивления, когда новый обер-прокурор князь В. Львов вынес царский трон из зала заседаний; а 9/22 марта Синод опубликовал "Обращение к верным чадам Православной Церкви", в котором говорилось, что "свершилась воля Божия", и содержался призыв к церковному народу поддержать новое правительство.

"Этот документ, появившийся в те дни, когда вся православная Россия тревожно ждала, что же скажет Церковь по поводу происшедших в стране событий, не привнес никакой ясности в церковное сознание народа. Синод не произнес ни слова об аресте Императора и даже его ни в чем не повинных детей, о кровавых расправах солдат над своими офицерами или о беспорядках, которые вели к погибели народа; он не дал религиозно-нравственной оценки революционных эксцессов, не осудил виновных. Наконец, Обращение совершенно обходило вопрос, как следует относиться к свержению и аресту Помазанника Божия, как проводить богослужения в церкви без важных молитв о благосостоянии Императорского Дома..." (9).

Однако, церковным либералам Обращение показалось явно недостаточным. Они хотели устранения не только одного Царя, но и самой идеи священной монархии. На своих заседаниях 11 и 12 марта Совет петроградского религиозно-философского общества постановил:

"Принятие Синодом акта отречения Царя от престола ... совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности акту, которым Церковь признала Царя в священнодействии коронования помазанником Божиим.

Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрации соответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу Таинства Царского Мvропомазания, по анологии с церковными актами, упраздняющими силу Таинств Брака и Священства" (10).

Наконец, весьма немногие отказались принести новую присягу Временному правительству. Среди этих немногих был граф Павел Михайлович Граббе, который впоследствии поднял вопрос о восстановлении патриаршества на Поместном Соборе Российской Церкви, а еще несколько лет спустя удостоился мученического венца. Лишь чуть менее бескомпромиссной была позиция главного иерарха-монархиста архиепископа Антония (Храповицкого), который 5/18 марта обратился к своей харьковской пастве со следующими словами проповеди: "Когда мы получили, — сказал он, — известие об отречении от Престола Благочестивейшего Императора Николая Александровича, мы приготовились, согласно Его распоряжения, поминать Благочестивейшего Императора Михаила Александровича. Но ныне и Он отрекся и повелел повиноваться Временному правительству, а посему, и только посему, мы поминаем Временное правительство. Иначе бы никакие силы нас не заставили прекратить поминовение Царя и Царствующего Дома" (11).

Однако, когда министр иностранных дел нового правительства П. Милюков был спрошен о том, кто избрал это правительство, он ответил: "Русская революция избрала нас" (12). Но революция не может быть законной, будучи воплощением беззакония... Посему смущение совести продолжалось. Это можно видеть из письма неких православных христиан в Святейший Синод, датированном 24 июля 1917 г.: "Мы, православные христиане, усерднейше просим разъяснить нам в газете "Русское слово", что означает присяга, данная нами на верность Царю, Николаю Александровичу? У нас идут разговоры, что ежели эта присяга ничего не стоит, то ничего не будет стоить и новая присяга новому Царю (Временному правительству? — В. М.). Которая присяга должна быть милее Богу? Первая аль вторая? Потому как Царь не помер, а живой в заточении находится" (13).

Во всяком случае, Св. Синоду вскоре пришлось убедиться на собственном опыте, чту представляет из себя новое правительство. Вместо разграничения между Церковью и государством, обещанного правительством и чаемого столь многими церковными вождями, новый обер-прокурор князь Львов сразу же повел себя как новый диктатор, хуже любого из обер-прокуроров имперского периода. Как мы уже говорили, при первом же своем появлении в Синоде 4/17 марта, он начал с того, что приказал унести царский трон (он был помещен в музей). Двумя днями позже он произвел насильственное увольнение митрополита Петроградского Питирима на том основании, что последний получил кафедру благодаря Распутину. Устранение всеми почитаемого митрополита Московского Макария, апостола Алтая, потребовало несколько большего времени и личного визита в Москву самого Львова, чтобы раздуть оппозицию митрополиту в среде его клира и паствы.

Митрополит Макарий так никогда и не смирился со своим насильственным и неканоничным удалением с кафедры. Вот что он впоследствии писал обо всем Временном правительстве в целом и Львове в частности:

"Кто возвел гонение на Православную Церковь и предавал главу ее на пропятие? Кто требовал казни патриарха? Те ли, кого Дума ославила как "прислужников темных сил", кого клеймила как врагов церковной свободы?...

Нет, не они, а тот, кого Дума противополагала им, как истинного защитника Церкви, кого прочила и провела в обер-прокуроры Святейшего Синода, — член Временного правительства, ныне слуга Совнаркома — Владимiр Львов" (14).

14/27 апреля состоялась довольно напряженная встреча членов Св. Синода со Львовым по поводу незаконной передачи последним оффициального синодального органа "Церковно-общественный вестник" в руки обновленца, профессора Титлинова, который стал теперь использовать его для проповеди своего "евангелия социалистического христианства". На следующий день Львов явился в Синод во главе отряда солдат и зачитал приказ о роспуске зимней сессии Синода и отставке всех его членов, за единственным исключением архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского).

Так, немногим более чем через месяц после отречения Царя от престола, Церковь действительно оказалась в руках мiрского диктатора, который единолично устранял первых по старшинству ее архиереев во имя, якобы, "церковной свободы". Но кто же был этот архиепископ Сергий, единственный член старого Синода, которого революционные силы не захотели устранить?

Архиепископ Сергий (род. 1867 г.) был, возможно, самым влиятельным из ученых академических епископов после своего учителя архиепископа Антония (Храповицкого). Благодаря своей эрудиции и общеизвестной "широте" взглядов, он играл весьма активную роль в деятельности Общества за воссоединение Православной и Англиканской церквей. Симпатии к западным течениям мысли выразились также в его активном участии в деятельности религиозно-философского общества и в его сочувствии к социал-революционерам. Так, когда в 1906 г. был расстрелян революционер Петр Шмидт, архиепископ Сергий, бывший в то время ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии, отслужил панихиду на его могиле; он также предоставил убежище в своем архиерейском доме в Выборге революционерам Михаилу Новорусскому и Николаю Морозову. Не удивительно, что с таковыми своими симпатиями он не был любим Царской Фамилией: в 1915 году Императрица писала Императору, что Сергий "должен покинуть Синод" (15).

Не удивительно поэтому, что архиепископ Сергий был среди тех, кто приветствовал Февральскую революцию, хотя, как мы видели, было много и других архиереев и священников, чья реакция на события была такой же. Более того, он был одним из двух членов Синода, которые поддержали передачу Львовым оффициального органа "Церковно-общественный вестник" в руки Титлинова. Б. В. Титлинов в то время был профессором Петроградской Академии, в которой архиепископ Сергий являлся ректором, и они тесно сотрудничали друг с другом, вдохновляясь одними и теми же либеральными взглядами. Архиепископ (впоследствии патриарх) Тихон протестовал против этой передачи, и слишком малое количество подписей в ее поддержку делало ее незаконной. Львов, однако, в своем рвении отдать этот важный церковный орган в руки либералов, совершенно игнорировал незаконность этого акта и вручил издание Титлинову (16).

На заседании 14/27 апреля архиепископ Сергий вдруг изменил курс и согласился с остальными архиереями в осуждении незаконной передачи. Однако, Львов понял, что это был лишь тактический маневр. Потому-то он не включил Сергия в число изгнанных им из Синода архиереев. Он думал, что Сергий будет оставаться его послушной марионеткой в деле проводимой ми революции в Церкви. И не ошибся.

29 апреля / 12 мая новый Синод, возглавленный архиепископом Сергием, принял Обращение к Церкви, касавшееся установления принципа выборности епископата, подготовки к Собору и образования Предсоборного Совещания. Это Обращение и стало началом революции в Церкви. Революционным было то, что по всей стране принцип выбора при участии мiрян заменял собою преобладавшую до того систему "монархического епископата". Почти во всех епархиях Епархиальные собрания избрали особые "епархиальные советы" или комитеты, составленные из духовенства и мiрян, с целью ограничить власть епископа. Применение принципа выборности почти по всем церковным должностям, от приходских вакансий до архиерейских кафедр, привело к устранению некоторых архиереев с их кафедр и избранию на их место новых.

Хотя эта революционная волна и приводилась в действие явно антицерковным в сущности своей духом, но промыслом Божиим она привела, наряду с вредными, и к некоторым полезным для Церкви переменам. Так, видный монархист архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), вынужденный было уйти на покой, был восстановлен на своей кафедре по требованию народа. Также, архиепископ Литовский Тихон (Беллавин) был избран митрополитом Московским, архиепископ Вениамин (Казанский) стал митрополитом Петроградским, а архиепископ Сергий — митрополитом Владимiрским (17).

С 1 по 7 июня в Москве прошел Всероссийский Съезд духовенства и мiрян в составе 800 представителей от всех епархий. Съезд этот носил обновленческий характер; и при том, что во главе Предсоборного Совещания стоял архиепископ Сергий, казалось, что Всероссийский Собор, все приготовления к которому были уже завершены, окончательно запечатлеет разрыв с дореволюционным прошлым и приведет Российскую Церковь в основное русло церковной жизни ХХ столетия, под которым либералам виделось на деле ее протестантизация. Но этого не произошло.

7 Беседы с собственным сердцем (Белград, 1935) [репринт: Троицкий православный русский календарь на 1998 г. (Джорданвилль)] 123.
8 Епископ АНДРОНИК, Русский гражданский строй жизни перед судом христианина (Фрязино, 1995) 24–25.
9 История Русской Православной Церкви... 1917–1970... 88.
10 Цит. по: Т. ГРОЯН, Царю Небесному и земному верный (М.: Паломник, 1996) CXLII. Курсив Т. Гроян.
11 Письма Блаженнейшего Митрополита Антония... 57. Ср.: В. АНТОНОВ, 1917 год: Архиепископ Антоний и февралисты // Возвращение. № 2 (6) (1994) 25.
12 Цит. по: Г. М. КАТКОВ, Февральская революция (Париж: ИМКА-Пресс, 1984) 370.
13 Цит. по: ГРОЯН, Царю Небесному и земному верный... CXXII–CXXIII.
14 ГРОЯН, Царю Небесному и земному верный... CLXXXIV. Епископ ГРИГОРИЙ (ГРАББЕ) называл Львова "не вполне нормальным фантазером" (Русская Церковь перед лицом господствующего зла (Джорданвилль, 1991) 4).
15 А. ПАРЯЕВ, Митрополит Сергий Страгородский: неизвестная биография // Суздальские епархиальные ведомости. № 1 (Сентябрь, 1997) 12–15.
16 См.: К восьмидесятилетию избрания Святейшего Патриарха Тихона на Священном Соборе Российской Церкви 1917–18 гг. // Суздальские епархиальные ведомости. № 2 (Ноябрь, 1997) 19.
17 Избиратели во Владимiре перед тем отвергли всех кандидатов, выказывавших до революции монархические или "реакционные" настроения. Так что либерал Сергий был для них единственным кандидатом на избрание. См.: ПАРЯЕВ, Митрополит Сергий Страгородский...

Blog

Изучение современной церковной истории не столько увлекательное занятие для историка, сколько печальная необходимость для всякого, ищущего спасения души