Geum.ru

Подвижник музыки

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
ПОДВИЖНИК МУЗЫКИ

К 175-летию со дня рождения М.А.Балакирева

Милий Алексеевич Балакирев (1837–1910) — величайшая фигура в русском искусстве. Он известен не столь уж широко только благодаря тому, что его ученики превзошли учителя как композитора. Однако содеянное М.А.Балакиревым, на мой взгляд, достойно канонизации; это тот редкий случай в искусстве, когда, не создав рубежных произведений, творец тем не менее играет главенствующую роль в потоке развития культуры своего времени. Если перечислить достижения М.А.Балакирева, то окажется, что после кончины в 1857 году М.И.Глинки вся музыкальная культура России развивалась по проложенным им путям.

М.А.Балакирев заложил основы деятельности Новой русской музыкальной школы, создав знаменитое сообщество композиторов, которому В.В.Стасов присвоил прозвище «Могучая кучка», куда вошли Н.А.Римский-Корсаков, А.П.Бородин, М.П.Мусоргский и формально причислен Ц.А.Кюи. Милий Алексеевич на практике внедрил заветы М.И.Глинки, главный из которых — народность музыки при аристократизме ее отделки, только собственными способностями и подвижническим трудом.

Способствуя народному просвещению, он в союзе с Г.Я.Ломакиным в 1862 году создал Бесплатную (читай — общенародную) музыкальную школу и служил ей, сколько было сил, превозмогая унижения, насмешки и иные испытания. Он посвятил себя православию и русскому хоровому певческому делу (имеется в виду Придворная Капелла в Петербурге, которой он руководил долгие годы) накануне эпохи, когда русская музыка всё больше и больше попадала под влияние европейского симфонизма в академических жанрах и всё дальше отходила от исконных национальных основ.

Балакирев дальше развил традиции музыкального «Русского Востока», начатые Глинкой, не раз ездил на Кавказ, что в результате закончилось сочинением бессмертных «Исламея» и «Тамары». Он создал знаменитый сборник 40 русских народных песен (собирал с 1860 года в основном на Волге, напечатан он впервые в 1866 году), признанный классическим в фольклористике, сохранивший для нас ряд нетленных, буквально символизирующих Россию мелодий. Он первым представил русское академическое музыкальное искусство Европе (оперы Глинки в Праге, 1866–1867 гг.) и при этом широко представлял русской общественности творчество боготворимого Бетховена и практически неизвестных тогда ей современных европейских композиторов — Шумана, Листа, Берлиоза. Он редактировал первое собрание сочинений М.И.Глинки. Он всю жизнь занимался музыкальным просвещением, что, как показывают наши оглохшие сегодняшние дни, не менее ценно и необходимо, чем собственно создание музыки. И всюду в этих направлениях, на какое ни посмотри, Балакирев не был первым по творческим результатам, в том числе и в сравнении со своими учениками, однако навсегда остался твердым и надежным законодателем неких главных основ, проложивших для нашего музыкального искусства широкую и верную дорогу.

Это был классический шестидесятник, представитель эпохи большого национального подъема в России — делатель и подвижник, так же закономерно выдвинутый веком для музыки, как в свое время Ломоносов для науки.

* * *

Несомненно, М.А.Балакирев, сын нижегородского служащего Соляного правления, самим Богом был определен на свое место в истории. Родился он в Нижнем Новгороде 21 декабря 1836 года (по старому стилю). Первые уроки музыки дала ему мать Елизавета Ивановна. Она же возила его в Москву к А.И.Дюбюку, заметив явные музыкальные способности, чтобы дать уроки по фортепиано. В дальнейшем он занимался немало у К.К.Эйзриха, впервые узнав музыку Шопена, который вместе с Глинкой стал для него, пианиста, на всю жизнь одним из композиторов номер один. Вообще в его биографии много общего с биографиями других русских композиторов. Как и Глинка, Чайковский, Римский-Корсаков, Мусоргский, он не музыкант по первоначальному образованию. Поставив музыку в основу жизни, он сознательно порвал с исходной профессией математика, став было вольнослушателем Казанского университета на физико-математическом факультете, но проучившись всего пару лет. Всё это время он усиленно занимался музыкой, которую полюбил всем сердцем.

Господь еще в детские годы посылает ему в Нижнем встречу с истинными интеллигентами, настоящими музыкантами. Это К.К.Эйзерих, И.Ф.Ласковский и А.Д.Улыбышев — нижегород-ский помещик, устраивавший в своем доме музыкальные вечера, причем он имел собственный симфонический оркестр. Еще мальчиком, 14 лет от роду, М.А.Балакирев стал музыкантом-практиком, а именно дирижером (иногда заменяя
А.Д.Улыбышева за пультом) и аранжировщиком.

В 1852 году состоялись первые композиторские опыты М.А.Балакирева. А.Д.Улыбышев привез его в Петербург, ввел в музыкальный мир столицы и, самое главное, познакомил в 1856 году с М.И.Глинкой. Это стало рубежным событием не только для М.А.Балакирева, но и для всех нас, потому что последствия оказались неслыханными: на основе заветов и традиций Глинки в виде кружка (сообщества людей, объединенных только естественным, а не корыстным интересом) создана была целая школа русской музыки, иногда называемая Новой, иногда — Петербургской. «Молодой, с чудесными подвижными, огненными глазами, говоривший решительно, авторитетно и прямо…» — эту знаменитую характеристику Римского-Корсакова, данную в «Летописи» молодому учителю Балакиреву, часто цитируют. Совокупностью лучших личных качеств Балакирев создал некую естественную инстанцию (прошу прощения за такое слово), собрание энтузиастов, в которой не только объединились разрозненные таланты, но впоследствии, благодаря его поддержке, — служители, активные творцы.

Сам с малолетства оказавшийся в профессиональном обиходе музыки, он быстро привел к этому и своих питомцев, минуя период рутины. Они, «захваченные по пути железной рукавицей Балакирева, задышали его мощными легкими… задавались задачами, беспокоящими крупных людей» (М.П.Мусоргский в письме к В.В.Стасову). Вот именно: Римский-Корсаков и Бородин, не зная толком теории и интервалов, писали у него сразу симфонии, причем Балакирев, не мешкая, организовал их публичное исполнение — никакой умозрительности в преподавании! С точки зрения музыкальной дидактики, это наивно, но с точки зрения ввода будущего композитора сразу в профессиональный мир, в масштабность выдвигаемых задач, это совершенно правильно, а по нынешним временам — просто редкостно и роскошно. Так или иначе, он дал своим ученикам главное — страстную увлеченность музыкой.

Балакирев в условиях борьбы русской музыкальной культуры с заграничной за продвижение в собственной стране и постепенного её выхода на мировую сцену обеспечил дальнейший ход нашей музыки по пути традиций М.И.Глинки, как уже говорилось, и никаких иных. Творческий подход А.С.Даргомыжского и во многом М.П.Мусоргского («прямо», правдиво выражать звуком слово) не стал главенствующим в доктрине Балакирева — главенствующим осталось царствие мелодии как важнейшей смысловой и формообразующей основы.

Любопытно, что на занятиях с молодыми учениками блестящих 1860-х годов Балакирев как раз требовал обращать больше внимания на фактуру, чем на мелодию (они были тогда увлечены известным и далеко не бесспорным изречением Шумана «Мелодия — боевой клич дилетантов»), однако священство мелодии осталось незыблемым для его учеников на всю их творческую жизнь. Увы, переувлекшись, возможно, шумановским заветом, М.А.Балакирев действительно не прославился великими мелодиями в сравнении с Римским-Корсаковым, Бородиным или Чайковским, хотя не изменил самой идее главенства мелодизма в музыкальной фактуре.

Что касается действительно несколько однобоких и, порой, дилетантских приоритетов в преподнесении музыки своим воспитанникам, то это вполне естественный максимализм, характерный для крайней увлеченности. Этот максимализм на пользу: он страстно увлекал их музыкальным процессом. Хуже с профессионализмом: «Балакирев никак не мог мне растолковать сколько-нибудь ясно недостатки формы, употребляя, как и всегда он делал, вместо терминов, заимствованных из синтаксиса и логики, термины кулинарные, говоря, что у меня есть соус и кайенский перец, а нет ростбифа и т. п.», — пишет в «Летописи» Н.А.Римский-Корсаков. Видимо, здесь-то и кроется начало беды, произошедшей после с М.А.Балакиревым — остановки профессионального развития, поиска: «Этому причиной те тёмные для музыки (у нас на Руси) времена и его полурусская, полутатарская, нервная, нетерпеливая, легко возбуждающаяся и быстро устающая натура, его самородный блестящий талант… и чисто русские самообольщение и лень», — выносит вердикт Н.А.Римский-Корсаков.

Н.А.Римский-Корсаков принимает как должное то, что произведения совсем юных и никому не известных композиторов, благодаря М.А.Балакиреву, по появлении своем на свет публично исполнялись, а ведь это дорогого стоит. Притом М.А.Балакирев был вполне демократичен: «Увертюрой моей Балакирев не был доволен, но, сделав мне некоторые поправки и указания, все-таки решил ее исполнить в концерте Бесплатной музыкальной школы… Моя увертюра прошла хорошо и более или менее понравилась. Меня вызывали»… «Театральная дирекция пожелала исполнить и мою симфонию. Как это случилось, я не могу объяснить. Вероятно, это произошло не без влияния Балакирева». Вот они, главнейшие, бесценнейшие на раннем этапе авансы будущему мастеру музыки, начальный профессиональный капитал!

Творческий и жизненный путь Милия Алексеевича Балакирева был очень противоречив. До конца дней он так и не утратил некоторых манер провинциала. В выражении ревности по случаю выхода своих учеников на самостоятельную дорогу он оказался неутомим… К тому же Балакирев, увы, был болен тяжкой человеческой болезнью — гордыней. Был он именно мелочно деспотичен. Чисто по-человечески вполне можно понять его крайнее огорчение по поводу того, что, привыкнув категорично наставлять своих учеников, сам он не сумел подняться до их уровня в своих собственных произведениях. Казалось бы, не это ли высшая слава и радость для учителя? Но гордыня… Не избежал довольно долгой размолвки с М.А.Балакиревым и М.П.Мусоргский, который позже, впрочем, с радостью опять сошелся с ним.

Уйдя на время из музыки в период тяжелого нравственного кризиса 1870-х годов и впав в религиозные и иные крайности, М.А.Балакирев испытал горькое состояние человека, остановившегося на пути своего профессионального развития из-за нехватки техники, в чем он, конечно, со своим авторитарным максималистским характером не хотел признаваться ни людям, ни себе, а может быть, чего и действительно искренне не сознавал. А отсюда и чудачества: схождение, по словам Н.А.Римского-Корсакова, «с какой-то гадалкой» и навязчивое плюшкинское обращение с прислугой, ругательные выпады в адрес людей, порой без всякого повода, внешняя религиозность, настолько сильная, что выдающийся музыкальный критик В.В.Стасов в сердцах однажды написал в одном из писем буквально так: «Этот ханжа, этот лжехристианин Балакирев». Н.А.Римский-Корсаков не оставил недостатков человека, которому обязан своей музыкальной судьбой, без внимания в «Летописи»: «Смесь… христианской кротости, злоязычия, скотолюбия (Боже, какие слова! — А.В.), человеконенавистничества, художественных интересов и пошлости, достойной старой девы из странноприимного дома, поражали в нем всякого, видевшего его в те времена». И еще там же: «Частенько религиозные разговоры с людьми, которых он любил, кончались просьбою: «Пожалуйста, ну для меня, перекреститесь; один только раз перекреститесь. Ну попробуйте». Н.А.Римский-Корсаков как всегда жестковато описывает ситуацию. Ему, человеку совестливому и порядочному, конечно, виднее. Однако, не смея даже и легкую тень бросать на слова Николая Андреевича, уточним здесь, памяти не менее великого человека (М.А.Балакирева) ради, что творческая интеллигенция вообще очень неблагодарна, крайне претенциозна и щепетильна, и при этом необычайно взыскательна к малейшим, даже вполне невинным отклонениям в поведении других. Поэтому какие-то моменты поведения М.А.Балакирева, возможно, были не столь вызывающими, а просто не вписывались в тогдашний петербургский интеллигентский стиль жизни и поведения. Конечно, во внешней истовой набожности Балакирева могло быть нечто назойливое и даже аномальное, но само по себе стремление призвать других перекреститься никак нельзя назвать чем-то дурным.

Так или иначе, в самый разгар ссоры с Римским-Корсаковым ничто не помешало учителю прослушать «Младу» бывшего ученика и восхититься ею. Несмотря на деспотизм, М.А.Балакирев всегда был очень отзывчив к любому произведению, которое находил талантливым. Между прочим, и А.К.Глазунова (тогда ещё 15-летнего гимназиста-реалиста) привел в большую музыку, познакомив с Корсаковым, именно он.

Вернувшись к музыке в конце 1870-х (одно время до этого работал он совсем не по специальности — даже в Магазинном управлении Петербурго-Варшавской железной дороги) и сделав редакции знаменитой «Тамары», «Руси» и ряда других своих сочинений, М.А.Балакирев, увы, так и не смог приобрести должной композиторской техники и создать новые шедевры.

Некоторые штрихи, которые он пытался добавить от себя в партитуры М.И.Глинки при их редактировании, не прижились за их странностью. Отсутствие техники оказалось для него действительно фатальным, не спас и песенный мелодизм, и цитирование народных песен. Он не создал собственную форму и не достиг должного мастерства в выстроении классической. Как композитор, М.А.Балакирев отличается скорее перечислением образов, чем их выстроением в некое целостное движение, ведущее из пункта А в пункт Б. Он автор именно нетленных страниц музыки, а не целостных книг… Но — нетленных. И музыки, вопреки бытующим понятиям, им написано весьма много, причем не только симфонической, но и совершенно изумительной фортепианной и вокальной, которую не столь часто исполняют, что очень и очень жаль.

Музыка М.А.Балакирева неизменно «раскрывает спокойное миросозерцание, не отравленное болезненной нервностью века», — замечательные слова Г.Тимофеева в статье о М.А.Балакиреве. Он не был гением в сочинении музыки, но это не уменьшает его заслуги в создании целой композиторской школы. Как организатор, он всегда мужественно не уклонялся ни от каких рутинных дел и хлопот по организации концертов, практических музыкальных занятий, по продвижению талантливых сочинений, а это очень дорогого стоит — не меньше, чем собственно творчество.

Если в связи с именем Милия Алексеевича Балакирева подумать о дне сегодняшнем, то хочется воскликнуть лишь одно: как не хватает нам в теперешнем угасающем потоке академической музыки такого подвижника! Такого страстного организатора, максималиста, борца, проповедника талантов, просветителя, толкователя — такого человека и такого музыканта!