Н. Розенберг, Л. Е. Бирдцелл, мл

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Альфред Розенберг Миф XX века, 7416.4kb.
• Построение нечетких графовых моделей на основе гис дулин С. К., д т. н., профессор, 132.43kb.
• Альфред Розенберг, 7266.86kb.
• М. Г. Розенберг доктор юридических наук, заслуженный юрист России, профессор кафедры, 11533.6kb.
• В. Н. Чачава (Россия), художе­ственный руководитель Академии молодых певцов Мариинского, 84.57kb.

преимущества и рост правительственных доходов, а потому и опасались того, что

соседи опередят их во внедрении новинок. Как только стало ясно, что рано или

поздно кто-либо из конкурентов выпустит джинна из бутылки, идея, что власть

может противоборствовать технологическим изменениям и отстаивать статус-кво,

более или менее исчезла из западного сознания. Так что может быть не случайным

совпадение, что современная Япония, первая адаптировавшая западные

экономические институты, также возникла на основе политически раздробленного

феодального общества.


Китайский опыт позволяет заключить, что в Европе именно запоздалое развитие

государственной бюрократии -- родичей китайских мандаринов -- помогало держать

открытыми возможности капиталистического развития. Отмеченное Нидхемом

различие между ценностями торговцев и мандаринов очень напоминает

наблюдавшееся позднее различие ценностных установок торговцев и прусских,

французских или английских чиновников. Европейские чиновники слишком поздно

овладели властью и не смогли предотвратить рост капитализма; у них осталась

единственная возможность реализовать ценностные установки мандаринов --

постепенно, в фабианской манере распространять власть на не слишком подвижные

и энергичные, не способные сопротивляться сферы капитализма.


Загадка Китая -- сочетание передовой технологии и отсутствия экономического

роста -- является частью более общего вопроса о соотношении имперской

политической структуры и экономического роста. Китайская империя была лишь

одной из ряда империй, не сумевших найти путь от бедности к богатству. Не умея

обеспечить устойчивый рост, эти империи всегда приходили в упадок. Ростоу

считает причиной упадка спесь, толкавшую империи к войнам, истощавшим ресурсы

до такой степени, что рост сменялся упадком:

В этих традиционных империях главным было то, что они не могли обеспечить

устойчивый рост. Периоды подъема сменялись периодами упадка. Типичнейшей

причиной упадка были войны. Если возможность войны и небольшие военные

предприятия способствовали модернизации общества, то большие и длительные

войны требовали ресурсов больше, чем общество могло производить, что давало

толчок, саморазвивающемуся процессу экономического, политического и

социального упадка. Быстрый упадок Афин в V веке до нашей эры и медленное

перемалывание западных областей римской империи являются классическими

примерами этого процесса. Его же можно наблюдать в периоды исчезновения

некоторых китайских династий, да и в других местах. [W. W. Rostow, "The

Beginnings of Modern Growth in urope: An ssay in Synthesis", Journal of

conomic History 33 (September 1973): pp. 548--549]


Вполне возможно, что условием устойчивого экономического роста является

торговля между рядом соперничающих государств, каждое из которых слишком

незначительно, чтобы мечтать об империалистических войнах, и слишком боится

экономической конкуренции других государств, чтобы пойти на экономическое

истощение собственных ресурсов. В XIX и в начале XX века политические традиции

американского федерализма и тогдашние толкования конституции резко сужали

возможности федерального правительства вмешиваться в экономику, а

правительства штатов боялись экономической конкуренции других штатов.

Совместимо ли конституционное преобразование США в классическую империю с

бесконечным устойчивым ростом экономики -- это, конечно, очень животрепещущий

и противоречивый вопрос. Тот же вопрос возможен относительно СССР, где

финансирование имперских амбиций сильно тормозило экономический прогресс.


Заключение


При попытке понять источники экономического роста Запада первыми в голову

приходят не институциональные изобретения, а технологические. Однако новые

институты, бесспорно, способствовали экономическому росту Запада, а в

некоторых случаях их вклад был решающим. По мере обособления экономической

сферы деятельности, ей пришлось изобретать собственные институты, и порой это

происходило во взаимодействии с миром политики.


Поражает тот факт, что возникновение институтов капитализма было так сильно

связано с реалиями городской жизни. Тесная связь между торговлей и

урбанизацией вновь и вновь проявляется в развитии институтов торговли, которые

были изначально и городскими. В эпоху медленных средств связи несемейные формы

предприятий могли возникать только в городах, где наличествовали ресурсы

знаний и умений, достаточные для создания торговых предприятий. Поразительным

примером городского развития является страхование, поскольку разделение риска

между многими торговцами делается возможным, когда на рынке одного города --

будь то Лондон, Флоренция или Амстердам -- торгует много купцов. Даже правовое

принуждение к выполнению торговых договоров возможно только в общине, где

количество контрактов и количество конфликтов оказываются достаточно большими,

чтобы стало возможным поддержание специализированной корпорации судей,

адвокатов и правоведов. Переход от передаточных векселей к депозитным банкам

вряд ли был бы возможен, если бы банкиры не получили доверие торговцев сначала

в своем городе, а уж потом и в других местах. Первоначально разделение Европы

на национальные государства имело мало связи с городской жизнью, но

благорасположение итальянских городов-государств, а позднее Амстердама и

Лондона к торговле, к которой тогда в других местах относились настороженно,

подтолкнуло экономическое развитие.


Происшедшие в XVI веке изменения религиозных верований не были специфически

городскими явлениями, и их роль в становлении капитализма была предметом

длительного спора. Вследствие действия рыночных институтов почти каждый

оказался одновременно в положении и кредитора, и должника, и возникла нужда в

системе нравственности, объединяющей обязательность, ответственность при

выполнении и прилежание. Не исключено, что моральная система протестантизма

лучше соответствовала нуждам экономического роста, чем старое учение

католицизма. Можно указать, что торговцы Лондона и Амстердама добились

большего доверия у торговцев других городов, и их операции приобрели больший

размах, чем когда-либо имели торговцы Венеции, Генуи, Милана или Флоренции. Но

достижению этого конечного результата способствовало слишком много разных

факторов, чтобы можно было приписать все или почти все одному моральному

превосходству, с чем еще и не все согласятся. Важно то, что экономика получила

свою систему морали, которая, при всех ее достоинствах и недостатках, дала

торговцам как социальной группе основания, чтобы действовать как автономная

социальная группа и игнорировать поучения посторонних, не испытывая при этом

чувства вины. В плюралистическом обществе каждая сфера деятельности нуждается

в собственной системе морали, которая также является предметом критики извне и

также остается неуязвимой для такой критики -- компетентной или поверхностной.


5. Развитие промышленности: 1750--1880


Представление о том, что богатство Запада проистекает из его технологических

достижений, почти всегда соседствует с мнением, что важнейшая из технологий --

система массового производства, воплощенная в фабричной системе. Поэтому, как

только страны третьего мира освободились от колониализма, они бросились

обзаводиться современными заводами -- то есть делать то же самое, что и

Советский Союз полвека назад, приступая к своим пятилеткам.

Однако на Западе развитие коммерции и коммерческих институтов, обобщенно

рассмотренное в главах 3 и 4, предшествовало развитию современных

индустриальных институтов. К тому же, фабрики никогда не были главным местом

занятости для западных работников. Совокупное число работников сельского

хозяйства, лесопильной и лесодобывающей промышленности, транспорта и систем

связи, служащих банков, оптовой и розничной торговли, работников сферы

образования и здравоохранения, ремесленников и людей искусства, адвокатов и

государственных служащих всегда равнялось числу фабричных рабочих или

превосходило его.

При изучении развития промышленных институтов следует помнить и о гораздо

более сложных обстоятельствах. Во всех западных странах физическая

совокупность производственных мощностей постоянно изменяется. Состав этих

мощностей в каждый данный момент чрезвычайно важен, но он подобен одному кадру

на кинопленке: сам по себе он не передает действия, а именно его нужно

объяснить, только действие обещает экономический прогресс для незападных

стран. Западная промышленность есть система для порождения изменений, которая

порой создает новые рынки, порой реагирует на них, постоянно применяется к

новым источникам и условиям поставки топлива и сырья, осваивает новые

технологии, а порой и создает их, и всегда занята обновлением и перестройкой

своих производственных мощностей, которые гораздо более изменчивы, чем это

может показаться. Есть нечто восхитительное в физическом оборудовании

гигантских заводов, в дыме труб, в гуле машин и вымуштрованности рабочих.

Следует постоянно напоминать себе, что для экономического роста важна система

институтов, которая делает весь этот производственный механизм -- при всей его

внушительности -- чем-то временным. Заброшенные фабрики XIX века на реках

Новой Англии и опустевшие, ржавеющие сталеплавильные заводы Среднего Запада,

не говоря уже об отдельных восстановленных и превращенных в музеи кузницах и

часовых мастерских -- все то, откуда мы ушли, -- говорят нам не меньше об

источниках развития Запада, чем самые современные роботизированные заводы, --

чем все то, к чему мы переходим сейчас и от чего, конечно же, откажемся потом.

Все это кадры единого фильма.

В этой главе нас будет занимать период от 1750 до 1880 года. Начиная с 1750

года, фабричная система производства постепенно становится господствующей в

большей части промышленности Запада. Она изменила отношения между людьми на

работе и перенесла рабочие места из жилищ на фабрики -- что имело,

по-видимому, еще более значительные социальные последствия. Перемещение труда

под крыши фабрик было практически завершено к 1880 году, но большая часть

коммерческих и промышленных предприятий, за исключением банков и железных

дорог, оставалась по-прежнему в руках индивидуальных собственников или

товариществ. Столь характерные для современной хозяйственной жизни Запада

промышленные корпорации, эти разнообразные по размерам и структуре

предприятия, возникли после 1880 года и будут рассмотрены в главах 6 и 7.

Между 1750 и 1880 годами уважение западных правительств к независимости

хозяйственной сферы стало буквально своего рода идеологией. Если не считать

таких спорадических вмешательств, как британское фабричное законодательство и

бисмарковская система социального страхования, правительства были готовы

оказывать содействие только в ответ на просьбу. Налоги мирного времени были

невелики, а деньги сравнительно стабильны. С другой стороны, имели место

войны, особенно наполеоновские войны 1790--1815 годов, а также множество

социальных волнений.

Не все, но большая часть революционных изменений в западной промышленности и

на транспорте между 1750 и 1880 годами могут быть возведены к одному

организационному и двум технологическим изобретениям. Первое -- это переход от

системы ремесленных мастерских к фабричному производству. В разных отраслях

этот переход имел свои формы. В некоторых случаях фабричное производство не

без выгоды для себя начинали те же фирмы и те же люди, что прежде

функционировали как ремесленные. В других случаях это делали новые фирмы и

новые люди, которые замещали своих предшественников, далеко для них

небезболезненно. В небольшом числе отраслей фабрики так и не сумели вытеснить

ремесленные мастерские. Фабричная организация оказалась непригодной для

больших секторов хозяйства, в том числе для транспорта, оптовой и розничной

торговли, банковского и страхового дела, для издательств, свободных профессий

и искусств, и реакция этих секторов на изменения заключалась главным образом в

интенсификации дела и в сокращении отпускных цен на товары и услуги.

Первым из двух грандиозных технологических изменений было изумительное

возрастание использования силы воды и пара в фабричном производстве и пара --

для водного и сухопутного транспорта. По крайней мере, в текстильном и

металлургическом производствах высшим достижением промышленной революции стало

использование паровых двигателей -- для преобразования получаемой из угля

энергии в паровую и приведения в действие разных машин. Революционным в

промышленной революции было, главным образом, простое увеличение количества

производимых продуктов; основным объяснением этого расширения объемов

производства было соответствующее, а может быть, и еще более значительное

увеличение количества прилагаемого к производству физического труда. Мы

увидим, что есть немало оснований усомниться в том, что сами по себе

преимущества фабричной организации были важны за пределами немногих отраслей,

но как устройства, способствующие использованию механической энергии в

производстве благ, фабрики были вне конкуренции.

Вторым из двух плодотворных технологических новшеств была замена дерева, как

конструкционного материала, железом и сталью. Эта замена увеличила размеры,

повысила продолжительность эксплуатации, точность изготовления и сложность

устройства широкого круга изделий -- от швейных машин до судов.

Социальные и политические последствия этих изменений в промышленности и на

транспорте были существенно усилены двумя не менее важными изменениями в

других сферах жизни западного общества. Во-первых, быстро увеличивалось

население Запада. Во-вторых, постепенно совершенствовались методы

сельскохозяйственного производства, что вело к высвобождению

сельскохозяйственных работников и лишало этот сектор занятости его

традиционной роли главного источника рабочих мест для растущего населения.

Если бы рост городского населения в достаточной степени опережал увеличение

сельского, то вполне возможно, что спрос на продукты питания обгонял бы рост

предложения рабочих рук в деревне, и, благодаря этому, обеспечил бы рост

заработной платы в сельском хозяйстве, так же как он на деле обеспечил

расширение обрабатываемых площадей и рост цен на землю. Но такого везения у

западных сельскохозяйственных работников не было. Рост сельскохозяйственного

населения был более чем достаточен, чтобы обеспечить растущие нужды городов в

продуктах питания. В Англии понижательное давление на заработки

сельскохозяйственных работников усиливалось огораживанием земель, которые

прежде использовались работниками для выпаса своего скота. В огораживании

отразились одновременно два обстоятельства: рост населения толкал вверх цены

на землю, а рыночная цена сельскохозяйственного труда падала, и поэтому у

землевладельцев были более доходные способы использования земли, чем

предоставление ее своим работникам. Совместное воздействие роста

сельскохозяйственного населения и сокращения занятости в сельском хозяйстве

понуждало западное общество к урбанизации, а для многих сельскохозяйственных

работников в Англии и других западных странах оно обернулось тяготами

длительного экономического и социального приспособления. Именно это соединение

факторов было в значительной степени причиной нищеты в Англии и других странах

Запада, которая заметна еще и в XIX веке.

Сегодня уже очевидно, что новые фабрики и города были не источником

трудностей, а одним из основных способов разрешения важнейшей для Европы

проблемы: обеспечить занятость растущему населению за пределами сельского

хозяйства. Но в то время люди видели все иначе; они считали фабрики и города

ужасными и разрушительными и тогдашняя литература наделила британскую

текстильную промышленность образом врага, разрушающего старые социальные

взаимосвязи и ценности, порождающего нищету и убожество.

Наше толкование западного промышленного развития противоречит и другому

распространенному мнению, что экономический прогресс в 1750--1880 годах был

оплачен ценой невероятных жертв со стороны не только рабочих, но и многих

капиталистов, которые ограничивали себя ради накопления капитала, нужного для

возрастания промышленности. На самом деле, есть хорошие основания полагать,

что работа на фабриках была гораздо привлекательней для рабочих, чем возможные

альтернативы, которыми они предположительно жертвовали, из чего, однако, не

следует, что в фабричной работе было что-либо само по себе привлекательное.

Что касается капиталообразования, то институциональный и технологический

прогресс создавал богатство, которого хватало одновременно на увеличение

капиталов для промышленности и на рост потребления капиталистов -- и порой это

последнее казалось тогдашним социальным консерваторам скорее скандальной

роскошью, а не добровольной аскезой. История промышленной революции не

подтверждает представления, что скудное настоящее есть необходимое или даже

только желательное вступление к славному будущему.

Предшествующее состояние промышленности

К 1750 году уже три столетия постепенного расширения рынков сопровождались

соответствующим ростом сельскохозяйственного и ремесленного производства. Хотя

в этот период ничего подобного будущим фабрикам не появилось, возникшая в

английской текстильной промышленности система, при которой торговцы текстилем

снабжали сельчан сырьем и закупали их продукты, свидетельствовала о растущем

давлении на организацию традиционных производств со стороны расширяющихся

рынков.

За эти три столетия не было недостатка в изменениях конечных продуктов

производства, хотя только изредка такие изменения были результатом не

изменения вкусов, а совершенствования технологии. Почти все изменения

относились к предметам потребления феодалов, богачей и церкви. Например, в

архитектуре в конце XV века начался переход от средневековых к классическим

формам. К концу XVII века полностью изменился облик церквей, дворцов,

особняков, казарм и даже торговых фасадов, но не изб и не хижин. Легко

проследить изменение повозок от громоздких безрессорных возков елизаветинского

периода до гораздо более удобных и изящных экипажей конца XVIII века, но ведь

мало кто пользовался каретами. Одежда изменилась, но в 1750 году

использовались в основном те же материалы, что и в 1450 году.

Приблизительно до 1880 года областью важнейших технических достижений западной

промышленности была механика. Необходимые для нее умения и навыки развились в

значительной части благодаря всеобщему интересу к измерению времени,

возбужденному городскими часами средневековья. Уже в XVI веке появились

страстные коллекционеры часов; говорят, что у императора Карла V было 3 000

часов. Изобретение телескопа и коперниковская революция в астрономии в XVII

веке дали стимул к повышению точности часов. Часовые мастера, мучаясь над

проблемой повышения точности и создания небольших по размеру часовых

механизмов, обеспечили прогресс западного знания в области точного

машиностроения; воздействия температурных изменений на различные материалы;

трении и последствий неправильного использования зубчатых передач, рычагов,

храповиков, пружин и других частей механизмов; выбора подходящих материалов,

смазки и обеспечения продолжительности работы механизмов. К 1750 году, когда

промышленная революция должна была вот-вот предъявить спрос на умения и

мастерство изобретателей механизмов, конструкции западных часовщиков уже

достигли высокого уровня сложности.

В основном, ранний интерес Запада к малым и большим часам не был ни в каком

смысле утилитарным. Чтобы понять причинно-следственные связи в развитии