Родностей, в частности, в 1920-е годы, оказал помощь в представлении этнических различий и подтачивал государственную политическую цель уничтожения национализма
| Вид материала | Документы |
- М. А. Мунтян, д и. н., профессор, 586.9kb.
- Десятая. Психологическая специфика этнических конфликтов, 246.08kb.
- Учебный план по дополнительной образовательной программе «Этносоциология», 68.61kb.
- Внешняя политика СССР в 1920-е годы народный комиссар по иностранным делам, 55.9kb.
- Тема: Отмена крепостного права в России, 156.89kb.
- Концепция национального развития Российской Федерации, 30.74kb.
- Maria Ferretti (р. 1958) историк, специалист по истории СССР в 1920-е годы. Автор книг, 169.45kb.
- Дмитрия Сергеевича Лихачева. Это решение, 91.89kb.
- Кросскультурные аспекты обучения деловому иностранному языку, 40.16kb.
- Эрло Штеген – Пробуждение начинается с меня, 3157.83kb.
Однако это не должно было произойти. Лингвистический пуризм подвергся атакам сторонников Марра , а затем партии114, но вопрос не был официально решен до 1933 – 1934 г.г., а принцип этнокультурной автономии никогда не рассматривался. В июле 1930 года а XVI Съезде партии Сталин заявлял:
«Теория слияния всех наций Советского Союза в одну общую великорусскую нацию с одним общим великорусским языком является национально-шовинистической и антиленинской теорией, которая противоречит основным тезисам ленинизма, согласно которым национальные отличия не исчезнут в ближайшем будущем, а будут существовать в течение длительного времени, даже после победы пролетарской революции в мировом масштабе».115
Следовательно, пока (в течение очень длительного времени) будут существовать «национальные отличия, язык, культура, быт жизни и т.д.», этно-территориальные единицы подлежат сохранению и укреплению.116 Великие преобразования в национальной политике заключались в стремительном расширении национального строительства времен НЭПа. Сторонники русского языка вынуждены были отказаться от собственного мнения.117 Вся советская жизнь должна была стать максимально «национальной» в кратчайшие сроки. Если бы не было крепости, которую большевики не могли штурмовать, или плана, который они не могли перевыполнить, или не было сказки, которую они не могли бы превратить в реальность, тогда большевикам действительно понадобилось лишь несколько месяцев, чтобы обучить узбека, не говоря уже о «600 – 700 повседневных словах», из которых состоял ненецкий язык.118 1 марта 1928 года Центрально-азиатское бюро партии, Центральный Комитет Коммунистической партии Узбекистана и Исполнительный комитет Узбекистана официально приняли решение об «узбекизации» к 1 сентября 1930 года.119 28 декабря 1929 года правительство Узбекистана выдвинуло требование, согласно которому все чиновники Центрального комитета, Верховного суда и комиссариатов труда, просвещения, юстиции и социального обеспечения должны выучить узбекский язык в течение двух месяцев (другим комиссариатам предоставлялось 9 месяцев, «всем остальным» – один год).120 6 апреля 1931 года Центральный исполнительный комитет Крымской автономной республики принял декрет, согласно которому доля коренных служащих в правительстве должна быть повышена с 29 до 50 процентов к концу года.121 31 августа 1929 года, в основном, русскоязычные жители Одессы узнали о том, что их ежедневная газета «Известия» стала выходить на украинском языке под названием «Чорноморска комуна».122
Ожидалось, однако, что только города подлежат украинизации или казахизации. Наиболее впечатляющим аспектом сталинской национальной революции стала всемерная поддержка культурной автономии всех «национальных меньшинств» (не титульных национальностей) как бы малы они не были. «Суть коренизации не совпадает полностью с украинизацией, казахизацией, татаризацией и т. д… коренизация не может ограничиваться вопросами, связанными только с коренной национальностью определенной республики или области».123 В 1932 году в Украине существовали сельские советы русских, немцев, поляков, евреев, молдаван, чеченцев, болгар, греков, белорусов и албанцев, в то время как в Казахстане были созданы сельские советы русских, украинцев, русо-казаков, узбеков, уйгур, немцев, таджиков, дунган, татар, чувашей, болгар, молдаван и мордвинов, не считая 140 смешанных советов.124 Это был пир этнического изобилия, бурный национальный карнавал, организованный партией и, вероятно, подтвержденный сталинскими выпадами против Розы Люксембург в письме к «Пролетарской революции».125 Оказалось, что чеченцы и ингуши являются разными национальностями (а не все говорящие на вайнахском языке), мингрелянцы отличаются от грузин, карелы – от финнов, греки с Черного моря – от греков Эллады, евреи и цыгане отличаются (но не настолько) от всех остальных и, поэтому, все они срочно нуждались в собственном литературном языке, прессе и системе образования.126 Между 1928 и 1938 г.г. число нерусских газет возросло с 205 изданий на 47 языках до 2188 изданий на 66 языках.127 Считалось скандалом, если кавказцы украинского происхождения не имели собственных театров, библиотек и литературных организаций, если народы Дагестана говорили на смешанном тюркском языке (в отличие от нескольких десятков отдельных стандартов), или если культурные потребности рабочих Донбасса реализовывались «только на русском, украинском и татарском языках. Большинство официальных должностей и допуск в учебные заведения в Советском Союзе подлежали комплексным этническим квотам, нацеленным на точное соответствие между демографией и продвижением – запутанная задача в при данном количестве административных уровней, которыми измерялись демография и продвижение. Диктатура пролетариата стала Вавилонской башней, в которой все языки на каждом этаже должны иметь соответствующий процент рабочих мест. Даже ударники труда на различных фабриках и строительных площадках были организованы с учетом этнических параметров (знаменитая женщина-стахановка, Паша Ангелина, была почетным членом «греческой бригады»).
Великие преобразования не ограничивались только НЭПом. В национальной политике, как и в любой другой, они представляли последнюю войну против отсталости и эксплуатации, постоянное избавление от социальных различий и последний рывок в безвременье, воспринимаемое как бесклассовость. Цели и индивидуальность великих преобразований были действительными только тогда, когда они преграждались врагами. Начиная с 1928 года, реальная или мнимая нерусская элита уже не могла заявлять о национальной отсталости или национальных правах. Коллективизация предполагала существование классов, и это означало, что все без исключения национальности должны найти собственных эксплуататоров, еретиков и антисоветских конспираторов. (Если классы не определялись, достаточно было пола или возраста). Жизнь состояла из фронтов, и фронты (включая национальный) разделяли воюющие классы. «Если в случае с русской национальностью внутренняя борьба классов была чрезвычайно напряженная с самых первых дней Октября, разные национальности только начинают присоединяться к ней. Несомненно, иногда социальная корректива к этническому принципу, казалось, растворяла сам принцип, когда выдающийся партийный оратор объявил, что «интенсификация классовых конфликтов выявила классовую суть многих национальных особенностей, либо когда молодой этнограф/ коллективизатор сделал заключение, что вся «система, которая поражает поверхностного и наивного обозревателя как национальная особенность… оказалась системой идеологической защиты частной собственности».
Не все национальные особенности могут быть охвачены классовым анализом. Риторика этнического разнообразия и практика этнических квот осталась обязательной, и большинство местных чиновников, уволенные в течение пятилетки, были заменены лучших в социальном отношении людей из числа той же национальности. Изменился только объем «национальной формы». Этническая идентификация великих преобразований была этнической идентификацией НЭПа минус «отсталость», представленная и защищаемая эксплуатирующими классами. Члены так называемого Союза освобождения Украины обвинялись в национализме не потому, что они настаивали на отдельную идентификацию Украины, административную автономность или этнолингвистические права – такой была официальная советская политика. Они обвинялись в национализме, потому что Украина, которую они якобы определили и провозгласили, была сельской утопией из далекого, но преодолимого прошлого. А не городской утопией из ближайшего, но этнически раздробленного будущего.
Они оставались эмоционально связанными с Украиной, усыпанной фермами и барскими домами, преимущественно аграрной стране с прочной основой для частного землевладения… Они проявляли враждебность к индустриализации Украины и к советским пятилеткам, которые преобразовывали республику и давали ей самостоятельную индустриальную базу. Они глумились над днепровской дамбой гидроэлектростанции и советской украинизацией. Они были убеждены, что без них, без старой украинской интеллигенции настоящая украинизация невозможна. Но еще больше они боялись, что их лишат монополии на культуру, литературу, науку, искусство и театр.
Существование национально определенных сообществ и законность их требования конкретной культурной, территориальной, экономической и политической индивидуальности (которую Сталин считал принципом национальных прав и которую я называю «национализмом») никогда не вызывало сомнений. Преступление «буржуазного национализма» состояло в попытках некоторых представителей «буржуазной интеллигенции» увести эти общины от партийной линии, так же, как и преступление разрушения, которое заключалось в попытках некоторых «буржуазных специалистов» разрушить советскую индустрию. Участие в «буржуазном национализме» рассматривалось как саботаж нации, а не ее «создание».
В 1931 году «социалистическая агрессия» стала снижаться и в 1934 году она исчезла из-за отсутствия врагов. Обращаясь к «Съезду победителей», Сталин объявил, что СССР, наконец, «покончил с прошлым и средневековым» и стал индустриальным обществом, основанным на прочной социалистической платформе. Для официального представления было завоевано время, и будущее стало настоящим. Все основные различия были преодолены, все научные изыскания стали марксистскими, а все немарксистские изыскания исчезли. При отсутствии прошлого не было необходимости институтах, созданных для работы с разного рода проявлениями: Женский департамент, еврейская секция и Комитет по оказанию помощи народам северных приграничных территорий были закрыты. Почвоведение было запрещено, так как оно требовало, чтобы женщины, меньшинства и социально незащищенные слои получали специальную помощь на пути к современности. Этнология была также запрещена, так как одна допускала, что некоторые современные народности все еще примитивны или использую традиционные методы. И все искусство, не относящееся к социалистическому реализму, было запрещено, поскольку все искусство отражает реальность, а вся советская реальность является социалистической.
В соответствии с принципом равенства национальностей с отставанием в развитии, принятого на X Съезде, национальность должна быть также запрещена. И снова, однако, это предвещало бурю и повторную кару. «Жесткий сталинизм» не изменил политику построения нации, как большинство авторов данного вопроса уверяли нас. Он изменил очертания этнической принадлежности, но не оставил «принцип ленинизма»: общность через многообразие. Он значительно сократил число национальных единиц, но никогда не ставил вопроса национальности сущности этих единиц. Ликвидация Бюро Центральной Азии представляла собой не более призыв к этнической ассимиляции, чем отмена Женского департамента, выступавшая в качестве прелюдии к атаке гендерных различий. Фактически, также как и новые эмансипированные женщины, которые должны были стать более «женственными», полностью модернизированные советские национальности должны были стать более национальными. Класс был единственным законным видом «содержания», и к концу 30-х годов были отменены квоты, основанные на классовой принадлежности, опросы и карточки, удостоверяющие личность, были упразднены. Различия в «форме» оставались приемлемыми, и национальность (самая достойная уважения и ,несомненно, полая форма «формы») могла развиваться, перегруппировываться и, возможно, даже приобретать некоторое содержание.
Наиболее ярким нововведением начала 30-х годов стало появление русских как этнической группы по собственному праву. Поскольку классовые критерии потеряли свою актуальность, бывшая «изначальная» национальность стала почти также наполняться этнической принадлежностью, как и все другие. Существительное «национал» подвергалось критике, а впоследствии исчезло, поскольку «ненационалов» уже не осталось. Сначала осторожно, а затем принудительно, по прошествии десяти лет, партия начала одаривать русских национальным прошлым, национальным языком и столь знакомой национальной иконографией во главе с Александром Пушкиным, прогрессивным и «свободолюбивым», но ознаменованным Великим русским, а не великим революционером. К 1934 году «дерусификация» российских пролетариев и умышленное перемещение из Москвы в ходе «культурного строительства» стали серьезным преступлением, а не «ошибкой», порожденной преднамеренной нетерпимостью. И все же, русские никогда не были такой же национальностью, что и другие народы. С одной стороны, они не имели четко обозначенных территориальных границ (РСФСР осталась бесформенной республикой: «вся остальная» территория, и никогда не идентифицировалась как этническая или историческая «Россия»), они не имели собственную партию национальную академию. С другой стороны (и это несомненно объясняет данный пробел) русские были хорошо идентифицированы с Советским Союзом, в целом. В период с 1937 по 1939 годы кириллица заменила латиницу во всех стандартах грамотности, созданных в 20-е годы, и в 1938 году после трехлетней кампании русский стал обязательным вторым языком во всех нерусских школах. Советское прошлое все более наполнялось русским содержанием, так же как и верхние эшелоны партии и государства. «Интернационализм», определяемый как тесные связи советских национальностей, а позднее «дружба народов», определявшаяся как еще более тесные связи советских национальностей, стали официальными догмами, и оба эти понятия могли быть выражены только по-русски (советский лингва франка). И все же никто не предлагал образовать советскую «нацию» (нация – понятие, противопоставленное неспецифическому народ) или становление русского языка первым языком во всех национальных областях или институтах. Даже в Карелии, где в 1938 году местные финские стандарты были определены как «фашистские», финский язык был рекодифицирован в карельский, а не в русский, который в то время уже имел статус «языка межнационального общения». Русские начали запугивать своих соседей и оформлять свою часть коммунальной квартиры (в которую входил огромный зал, коридор и кухня, где принимались все самые важные решения), однако, они не имели притязаний на всю площадь квартиры или то, что другие (большие) семьи не имели право на собственные комнаты. Жильцы находились в неравных условиях, но отдельно.
Культура великих преобразований была по определению беспочвенной, подвижной и сумбурной. Пожилые люди вели себя как юноши, дети плохо себя вели, женщины одевались как мужчины (хотя не наоборот), классы менялись местами, а слова теряли значения. Люди, здания, языки, и национальности бесконечно увеличивались, мигрировали и распространялись равномерно и понемногу по выровненному децентрированному ландшафту. Однако этот пролетарский постмодернизм оказался преждевременным. Великое отступление 30-х было реваншем буквального (триумф настоящей коренизации) «укоренения» или «радикализации». Силы притяжения (в обоих смыслах) крепили здания к земле, крестьян к земле, рабочих к фабрикам, женщин к мужчинам и советских людей к СССР. В то же время и таким же образом каждый человек застрял в национальности, и большинство национальностей застряли в своих границах. В начале 30-х годов во время появления тестов для поступления в учебные заведения и сразу же после введения личных дел студентов, трудовых книжек и смертной казни за попытку вылететь за рубеж, все советские граждане получили внутренние паспорта, которые формально устанавливали имя, время и место рождения, прописку и национальность. Имя и прописка могли меняться, национальность замене не подлежала. К концу десятилетия каждый советский ребенок наследовал свою национальность при рождении: индивидуальная этническая принадлежность стала биологической категорией, непроницаемой по отношению к культурному, языковому или географическому изменению. Тем временем коллективная этническая принадлежность становилась все более и более территориальной. Административные единицы, созданные несколькими годами раньше для размещения ранее существовавших национальностей, теперь стали самой важной определяемой чертой этих национальностей. Цитируя типичный и отлично сформулированный аргумент: «Тот факт, что этническая группа имеет собственную национальную территорию (республик, округ, район или совхоз), доказывает, что рассматриваемая этническая группа является официально признанной национальностью… Например, существование в Челябинской области Нагайбакского национального района устанавливает требование установления разницы между отдельной национальностью нагайбаки и татарами.
Таким же образом, евреи стали настоящей нацией после создания Еврейского автономного округа в Биробиджане.
Обретя собственную территорию, собственную государственность, измученные евреи СССР получили жизненно важный элемент, которого у них не было раньше и который сделал для них невозможным рассматриваться нацией с научной точки зрения. И вот произошло то, что как и многие другие советские национальности, завершая процесс национальной консолидации, еврейское национальное меньшинство стало нацией в результате обретения собственного национального административного субъекта в Советском Союзе.
Эта точка зрения относится к важным новшествам. Прежде всего, формальная этническая иерархия появилась впервые после 1913 года. Различные этнотерриториальные единицы (республики, области, районы) всегда имели разный статус, но никаких серьезных попыток не предпринималось для того, чтобы связать эту бюрократическую схему с задачей и строго эволюционной иерархией этнической принадлежности. После середины 30-х годов студенты, писатели, ударники труда, могли иметь формальный ранг, так же как и национальности. Во-вторых, законность этнического сообщества зависела от выделения государством территории, и изъятие этой территории автоматически денационализировало это сообщество (хотя не всегда его отдельных членов, имевших паспорта!). Это имело большое значение, поскольку ко второй половине десятилетия правительство, очевидно, решило, что контроль над 192 языками и потенциально 192 системами бюрократии – не лучшая идея. Выпуск учебников, подготовка учителей и обучение студентов не сочетается с формальной национализацией, полностью бюрократизированная командная экономика и новое централизованное обучение требовали управляемые и рационализированные каналы связи, и русские «продвиженцы», которые занимали самые высокие должности в Москве после Великого террора, возможно, с состраданием относились к жалобам о дискриминации русских (сами они были получателями классовых квот). К концу десятилетия большинство советов, колхозов, районов и других мелких единиц, жители которых имели установленную этническую принадлежность, были упразднены, некоторые автономные республики были забыты большинство школ и институтов для национальных меньшинств были закрыты.
Однако (и это самое важное «однако» данной статьи) этнические группы уже имели собственные республики, и собственные системы бюрократии получили указание удвоить собственные усилия в создании национальных культур. По мере изменения «реконструкции Москвы» от грандиозных планов изменения всего городского ландшафта до сконцентрированной попытки создания нескольких артефактов, так и национальная политика перестала преследовать бесконечные не имеющие корней национальности, чтобы сконцентрироваться на ряде полноценных, наделенных всеми необходимыми характеристиками «наций». Несмотря на то, что сокращение этнических квот и новый акцент на советскую меритократию («качество кадров») ослаблялся, а иногда поворачивал в обратном направлении процесс национализации в партии и системах управленческой бюрократии, появление национальных культур и подготовка местной интеллигенции значительно усилились. Узбекские сообщества за пределами Узбекистана должны были применять собственные средства, однако, Узбекистан как квазинациональное государство был оставлен, освободился от наиболее чуждых территориальных включений и сконцентрировался на собственной истории и литературе. Советская квартира в целом имела меньше комнат, но те комнаты, которые остались, должны были хорошо оформлены памятными вещами, дедушкиными часами и пожелтевшими семейными фотографиями.
Конечно же, в 1934 году Съезд советских писателей, который чествовал высокий сталинизм как культурную парадигму, стал торжественным парадом старого романтического национализма. Пушкин, Толстой и другие официально восстановленные русские иконы стали не только национальными гигантами международного ранга – все советские народы имели своих классиков, своих отцов-основателей и свои фольклорные богатства. Украинские делегаты назвали Тараса Шевченко «гением» и «колоссом», «чья роль в создании украинского литературного языка была не менее важной, чем роль Пушкина в создании русского литературного языка, а, возможно, и более важной». Армянский делегат отметил, что культура его нации является «самой древней культурой востока», что армянский национальный алфавит предшествует христианству, и что армянский национальный эпос является «одним из самых ярких примеров мировой эпической литературы» в силу «жизненного реализма его образов, его утонченности, глубины и простоты его народной свободы и демократической природы его сюжетов». Азербайджанский делегат настаивал на том, что персидский поэт Низами является классиком азербайджанской литературы, поскольку он был «турком из Гянджи», и что Мирза Фат Али Ахундов был не дворянским писателем, как утверждали некоторые пролетарские критики, а «великим философом - драматургом», чьи «образы были настолько же красочными, разнообразными и реалистичными, как герои Гоголя, Грибоедова и Островского». Туркменский делегат представил «корифея туркменской поэзии» восемнадцатого века, Махтум-Кулы. Делегат из Таджикистана отметил, что таджикская литература берет свои корни от Рудаки, Фердоуси, Омар Хаяма и других блестящих мастеров слова. Делегат из Грузии выступил с очень пространным докладом, в котором он отмечал, что произведение «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели было создано задолго до движений интеллигенции в Западной Европе, что оно намного выше по своей ценности, чем произведения Данте и является «великим литературным памятником всего так называемого христианского мира».
В соответствии с новой партийной линией все официально признанные советские национальности должны были иметь свои национально обусловленные «великие традиции», которые должны были охраняться, совершенствоваться и при необходимости создаваться специально обученными специалистами в специально назначенных институтах. «Величие» культуры зависело от ее административного статуса (от союзной республики до национальностей без территории, которые имели свою «культуру»), однако, в данной категории все национальные традиции, кроме русских, должны были иметь равную ценность. Риторически это не всегда соблюдалось (иногда Украина упоминалась как вторая по рангу, а Средняя Азия всегда описывалась как отсталая), однако, институционально все национальные территории должны были быть строго симметричными – от партийного аппарата до системы школьного обучения. Это требовала старая советская политика, однако, вклад 30-х годов состоял в тщательном выравнивании всех неровных поверхностей и рьяного открытия специальных (и тоже идентичных) институтов по созданию культуры. К концу десятилетия все союзные республики имели собственные союзы писателей, театры, оперы и национальные академии, которые специализировались, главным образом, на национальной истории, литературе и языке. Республиканские планы, утверждаемые Москвой, призывали к увеличению числа учебников, созданию пьес, романов, постановке балетов и написанию рассказов, национальных по форме (которая, как в случае со словарями, фольклорными изданиями и классикой, приближалась на опасно близкое расстояние к национальному содержанию).
Если некоторые республики отставали от других, Москва обязывала их ускорять темпы. Например, в 1935 и 1936 годах новый Государственный Институт театрального искусства занимался подготовкой и уже выпустил 11 национальных театральных трупп, укомплектованных полным актерским составом с полным репертуаром. Если национальный репертуар не был заполнен, делались или поощрялись переводы русской и западной литературы, начиная почти с 19 века (первый выход новой башкирской оперы в 1936 году: «Князь Игорь» и «Женитьба Фигаро»). Фактически, переводы литературы конца 30-х годов стали одной из главных сфер дефтельности, а также основным источником существования сотен профессиональных писателей. Тезис «дружбы народов» требовал, чтобы все советские национальности хорошо знали искусство других советских национальностей. Горький говорил: «Нам необходимо обмениваться знаниями о прошлом. Для всех советских республик важно, чтобы белорус знал, кто такой грузин или тюрк». Это привело не только к бурной переводческой деятельности, но также к составлению учебников по истории СССР, которые должны были включать в себя все советские народы, созданию радиопередач, которые представляли советским слушателям «грузинскую полифонию и белорусский фольклор», турне (в рамках многочисленных директив) «ансамблей песни и пляски», декадам азербайджанского искусства на Украине, вечерам армянской поэзии в Москве, выставкам туркменских ковров в Казани и фестивалям народных хоров, спартакиадам, слетам юных пионеров всей страны. С середины 30-х годов по 80-е годы эта деятельность была одним из наиболее ярких (и, очевидно, наименее популярных) аспектов советской официальной культуры.
Формирование и распространение национальной культуры насыщены событиями. В течение десяти лет со времени первого Съезда писателей большинство отцов-основателей новых культурных учреждений ушли из жизни, большие территории были присоединены, потеряны и повторно присоединены; многочисленные мелкие этнические единицы были упразднены как «неперспективны», а ряд наций и бывших «национальных меньшинств» насильно депортированы со своих территорий. В то же время, русские превратились из революционного народа, возрождающего национальное прошлое в «самых выдающихся из всех наций, составляющих Советский Союз» и фокус мировой истории. И снова законность нерусских «великих традиций» перестала оспариваться. Основными врагами прогрессивной России были «буржуазный национализм», который проявлял недостаточное восхищение Россией, а также «не имеющий корней космополитизм», который являлся противоположностью упрочившейся «