Гуманитарная интервенция как элемент нового миропорядка?

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

V. Роль ОБСЕ в свете современной концепции гуманитарной интервенции

В Заключительном акте встречи Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ),^⁴⁵ подписанном 1 августа 1975 г. главами государств, были определены основные принципы сотрудничества между государствами – участниками СБСЕ, которые не только положили начало новой эре общеевропейского развития, но и оказали определяющее влияние на международные отношения во всем мире.

В этом исторического значения документе, в частности, говорилось: “Государства-участники будут воздерживаться в их взаимных, как и вообще в международных отношениях от применения силы или угрозы силой как против территориальной целостности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с целями Объединенных Наций и с настоящей Декларацией. Никакие соображения не могут использоваться для того, чтобы обосновывать обращение к угрозе силой или к ее применению в нарушение этого принципа”. Государства-участники обязались разрешать споры между ними исключительно мирными средствами, как и воздерживаться “от любого вмешательства, прямого или косвенного, индивидуального или коллективного, во внутренние или внешние дела, входящие во внутреннюю компетенцию другого государства-участника, независимо от их взаимоотношений. Они будут, соответственно, воздерживаться от любой формы вооруженного вмешательства или угрозы такого вмешательства против другого государства-участника”, как и от любого акта военного, политического, экономического или другого принуждения. Подтверждалась незыблемость принципов территориальной целостности государств, нерушимости границ, невмешательства во внутренние дела и т.п.

Эти же ключевые направления общеевропейского развития были подтверждены в Парижской хартии СБСЕ 1990 года.

Правда, уже через два года после Парижа, в Хельсинкском документе 1992 года “Вызов времени перемен”, принятом главами государств на саммите СБСЕ, подчеркивалось, что “нынешнее время не только вселяет надежды, оно несет нестабильность и неуверенность. Экономический спад, социальная напряженность, агрессивный национализм, нетерпимость, ксенофобия и этнические конфликты угрожают стабильности в регионе СБСЕ. Грубые нарушения обязательств СБСЕ в области прав человека и основных свобод, в том числе тех, которые касаются национальных меньшинств, представляют особую угрозу мирному развитию общества, в частности в новых демократических государствах. Впервые за последние десятилетия в регионе СБСЕ вновь разворачиваются военные действия. Возникают новые вооруженные конфликты и в широких масштабах применяется сила во имя установления господства и достижения территориальной экспансии”.

Но при этом главным органом регулирования как негативных, так и позитивных последствий мирного преобразования Европы должно было стать СБСЕ. Без СБСЕ, говорилось в документе, были бы невозможны усилия, “направленные на то, чтобы предупреждать агрессию и насилие, а также предотвращать, преодолевать и урегулировать конфликты надлежащими мирными средствами”.^⁴⁶

На этом же саммите был принят ряд важных решений, направленных на то, чтобы сделать эту общеевропейскую организацию основным инструментом в деле урегулирования конфликтов на европейском континенте. В частности, был учрежден пост Верховного комиссара СБСЕ по делам национальных меньшинств и определены его права, создан институт специальных представителей СБСЕ, провозглашено право СБСЕ участвовать в операциях по поддержанию мира. Еще раньше, на Парижском саммите СБСЕ 1990 года был создан Центр по предотвращению конфликтов.

При этом подчеркивалось, что миротворческие операции, проводимые СБСЕ:

а) не должны предусматривать принудительных действий,

б) должны проводиться беспристрастно и

в) с предварительного согласия непосредственно заинтересованных сторон.

Т.е. в основу миротворческих операций СБСЕ были положены базовые принципы ООН.

При этом любая операция СБСЕ по поддержанию мира должна быть лишь дополнением к процессу мирного урегулирования и ни в коем случае не подменять этот процесс. В таких операциях, согласно мандату, может быть задействован “гражданский и/или военный персонал: по своему характеру она может быть как малого масштаба, так и крупномасштабной, и может осуществляться в разнообразных формах, включая миссии наблюдателей или миссии по контролю, а также развертывание более крупных сил”.^⁴⁷

Были также определены условия для направления континентов СБСЕ в зону конфликта: а) эффективное прекращение огня; б) письменное соглашение между СБСЕ и сторонами конфликта; в) предоставление сторонами гарантий безопасности участвующего в операции личного состава. Предусматривалось и привлечение к проведению операций НАТО и других сторонних организаций (ЕС, ЗЕС, СНГ).^⁴⁸ Однако ставились жесткие условия участия таких организаций в миротворческих операциях СБСЕ. Во-первых, договариваться об участии следовало не с НАТО (или другими органами), а с каждым государством – участником привлекаемой организации. Во-вторых, даже в случае привлечения сторонней организации руководить операцией должно СБСЕ. В-третьих, в таких операциях имеет право принять участие любое государство СБСЕ, даже не являющееся членом привлекаемой сторонней организации.

Таким образом, была создана довольно стройная (по крайней мере, теоретически) система миротворческой деятельности ОБСЕ и определены основные правила проведения ею миротворческих операций во внутригосударственных гуманитарных кризисах.

Однако последующие события в Европе, прежде всего конфликты на территории бывшей СФРЮ, к сожалению, показали неспособность ОБСЕ к эффективным практическим действиям в урегулировании внутригосударственных конфликтов. Отчасти это произошло из-за громоздкой и затяжной процедуры принятия решений: в организации, куда входят 55 государств, действует правило консенсуса.^⁴⁹ Но главной причиной послужила сильнейшая конкуренция со стороны НАТО, которая всячески стремилась если и не оттеснить ОБСЕ на задворки общеевропейской политики, то сделать эту организацию своим политическим придатком (что Североатлантическому альянсу, надо признать, в значительной мере удалось), либо использовать эту общеевропейскую организацию для прикрытия действий, которые граничат с вмешательством во внутренние дела суверенных государств, для придания таким операциям видимости легитимности и подлинного интернационализма.

Принятие НАТО концепции гуманитарной интервенции, ее реализация в Югославии коренным образом изменили вектор общеевропейского развития в направлении, едва ли не противоположном тому, который был определен в Хельсинкском заключительном акте 1975 года и последующих документах общеевропейских форумов ОБСЕ “постхолодного” периода: Парижской хартии 1990 года, Хельсинкском документе 1992 года и др. И хотя саммит ОБСЕ в Стамбуле 17-19 ноября 1999 г. формально подтвердил роль этой организации как основного европейского инструмента по предотвращению конфликтов и их мирному урегулированию, однако тенденция “натоцентризма” в построении общеевропейской системы безопасности и стабильности отнюдь не была переломлена. Североатлантический альянс - организация, обладающая огромной военной мощью и занимающая доминирующие позиции в ОБСЕ, - отнюдь не намерена отходить на второй план. “Натоцентризм”, продвигаемый его сторонниками как новейшая философия всеобщей безопасности на евроатлантическом пространстве и за его пределами, в последние годы берет верх над провозглашенными Хельсинкским Заключительным актом 1975 года принципами. Конечно, формально эти принципы не отвергаются, пока не звучат призывы к их пересмотру, но фактически все они в той или иной мере постоянно нарушаются, и НАТО принимает свои решения без оглядки на них.

Уже через семь лет после окончания “холодной войны” и принятия Хельсинкского документа 1992 года многие из тех стран, которые подписывали и этот документ, и Заключительный акт 1975 года, без особых колебаний подписали в Вашингтоне в 1999 году иные документы, в которых, в частности, миротворческие функции на евроатлантическом пространстве и за его пределами закреплялись за НАТО. Несмотря на всю приглаженность и известную туманность формулировок в документах альянса, за ними явственно встает вмешательство во внутренние дела суверенных государств, силовое их принуждение к внутренним преобразованиям по указаниям НАТО и ее лидера США, причем вмешательство, осуществляемое по собственным решениям блока, пренебрегая мнением не только общеевропейского, но и мирового сообщества.

В этой связи интересно мнение директора Стокгольмского международного института исследований проблем мира (СИПРИ) А.Д.Ротфельда, высказанное им в интервью “Независимой газете”.^⁵⁰ По его мнению, мир вступил “в период ухода от практики великих договоров. ... Обязательства будут приобретать более политический, чем правовой характер. Ведь правовые обоснования куда более трудоемки и кропотливы, а жизнь требует немедленных решений. Великие державы и другие страны могут счесть, что им легче принять то или иное решение, чем вести очень длительные переговоры”. Он считает, что подмена правовых норм политическими декларациями – очень скользкий и опасный путь, который может вновь привести к обострению ситуации в международных отношениях и рано или поздно потребует новых согласованных решений.

Вывод этого известного политолога о постепенной подмене фундаментальных международных договоров односторонними политическими решениями отдельных государств (и, добавим, их коалиций, имея в виду прежде всего НАТО), в общем-то, подтверждается и развитием событий вокруг Косово, и постепенным умышленным забвением принципов Хельсинского Заключительного акта и ОБСЕ или пренебрежением ими.

Таким образом, Европа (а точнее – страны т.н. евроатлантической зоны, включающей всю Европу, европейскую территорию России и территории всех бывших союзных республик), которая, по-видимому, становится основным полигоном для отработки новой евроатлантической стратегии блока в гуманитарной сфере, так и не сумела использовать предоставленный ей после завершения “холодной войны” шанс обеспечить равноправное и стабильное положение всех стран на родном континенте и усилиями ее ведущих государств, при активной помощи и руководстве США, направлена по весьма сомнительному маршруту: от породивших оптимистические надежды Хельсинкских документов 1975 года и 1992 года - к натоцентристской модели общеевропейской безопасности – и далее, не исключено, к глобальному американскому лидерству. Гуманитарным интервенциям и гуманитарным войнам “штурманами” этого маршрута отводится, по-видимому, не последняя роль.

VI. О перспективах гуманитарного вмешательства на территории государств СНГ

Особую актуальность представляет, безусловно, анализ современных концепций гуманитарного вмешательства под углом зрения интересов России и других государств СНГ, соотнесение этой проблемы во всех ее аспектах – политическом, военном, социальном, информационном и др. – с той ситуацией, которая сложилась на территории СССР после его распада. На этом пространстве сразу же возникли многочисленные конфликты, в том числе с вооруженными столкновениями, порожденные в основном сепаратистскими и националистическими устремлениями, которые охватили обширные зоны бывших союзных республик, особенно южных, и сопровождались острыми гуманитарными кризисами.

Надо сказать, что проблема гуманитарного вмешательства на территории бывшего СССР была поднята практически сразу же после распада Советского Союза. И первое, что сделали западные страны в этом отношении – постарались убедить руководство и общественное мнение новых независимых государств, что терзающие их конфликты отнюдь не только их внутренняя проблема, они становятся предметом особой заботы международного, прежде всего европейского, сообщества.

“Вполне допустимо, - утверждал еще в 1992 году глава делегации Финляндии на переговорах ОБСЕ в Вене посол П.Торстила, выражая, по сути дела, общую точку зрения всех натовских и близких к ним государств, - что можно ограничить конфликты в Югославии или в регионах бывшего Советского Союза, но эти конфликты – нечто большее, чем чисто локальные проблемы или внутренние дела”.^⁵¹

Такой подход, получивший юридическое закрепление в Хельсинкском документе 1992 года “Вызов времени перемен”, не только не вызвал возражений у России и других новых независимых государств, но и был поддержан их руководителями, поставившими свои подписи под этим и последующими документами ОБСЕ, в которых проблема интернационализации конфликтов на территории СНГ, их урегулирования силами общеевропейского сообщества получила дальнейшее развитие. Тем более что конфликтный потенциал и связанные с ним угрозы подрыва региональной и общеевропейской стабильности к очередному после Хельсинки саммиту ОБСЕ (Будапешт, 1994 год) не только не снизились, но и возросли, и руководителям государств Европы, собравшимся в Будапеште, речь пришлось вести уже об определенных районах государств СНГ, пораженных вооруженными конфликтами, и договариваться о конкретных мерах по их урегулированию, которые должны были быть приняты совместными усилиями государств – членов ОБСЕ.

Правда, приходится констатировать, что меры эти мало что дали для реального предотвращения конфликтов и облегчения положения людей, пострадавших в них или вынужденных покинуть места своего постоянного проживания. Вся тяжесть по ликвидации последствий этих конфликтов, их сдерживанию и урегулированию легла на страны СНГ, прежде всего на Российскую Федерацию.

России, которую и саму не обошли стороной внутренние конфликты, приходится в течение последнего десятилетия практически в одиночестве исполнять функции основного миротворца на пространстве бывшего СССР.

Ситуация порою складывается парадоксальная. Россия, исправно внося взносы в ООН, по сути дела, финансировала, например, миротворческие операции ООН в Африке, в частности - провалившиеся гуманитарные акции в Сомали в исполнении американцев, в Руанде. Но всю тяжесть расходов по миротворчеству на территории СНГ Россия вынуждена нести практически в одиночестве.

Усилия, предпринимаемые ОБСЕ в Приднестровье, Нагорном Карабахе, Таджикистане, ограничивались в основном посредническими функциями, политическими консультациями, обменом информацией и заметного успеха не принесли. Да и большинство участников этого процесса - представители ведущих западных стран не столько стремились к урегулированию конфликтов, сколько опасались усиления влияния России на постсоветском пространстве, что сказывалось и на эффективности миротворческих усилий, предпринимаемых ООН.

ООН, которая обладает намного более эффективными инструментами и возможностями разрешения конфликтов, чем ОБСЕ, значительным миротворческим опытом, также не стремилась ввязываться в конфликтные ситуации на территории бывшего Советского Союза, ограничиваясь мало обязывающими резолюциями Совета Безопасности в отношении ряда конфликтов на постсоветском пространстве и кое-где используя своих наблюдателей. Пожалуй, единственный более или менее значимый вклад ООН – активное участие в процессе национальной консолидации в Таджикистане, но и здесь, как показали дальнейшие события, он далеко не завершен и ситуация в республике продолжает накаляться.

Североатлантический альянс, пытающийся взять на себя функции главного миротворца в евроатлантической зоне, как и отдельные его члены, прежде всего США и Турция, основные свои усилия сосредоточили на том, чтобы упрочить свое влияние в новых независимых государствах, освоить в оперативном отношении новые для себя театры и в конечном счете обеспечить контроль над важными в геополитическом и стратегическом отношении территориями, запасами минеральных ресурсов, коммуникационными маршрутами, а главное – вытеснить из этих регионов Россию или, по крайней мере, максимально ослабить ее роль в этих государствах (в первую очередь это касается республик Закавказья и Центральной Азии, прилегающих к Каспию).^⁵² А конфликтные ситуации в представляющих интерес для блока регионах, складывающаяся здесь обстановка перманентной межэтнической и военно-политической напряженности, скорее, способствовали - по крайней мере, на данном этапе - достижению этих целей. К тому же НАТО, как и Запад в целом, пугают не столько конфликты на территории СНГ. Главный приоритет их политики на постсоветском пространстве – не допустить интеграции бывших советских республик, объединения их вокруг России, консолидирующий потенциал которой хотя и был значительно подорван за последнее десятилетие, но все еще остается сегодня довольно высоким. Если предпринимаемые Россией усилия по урегулированию конфликтов в соседних странах СНГ приведут хотя бы к частичному успеху, это объективно усилит центростремительные тенденции новых независимых государств в направлении Москвы, чего опасаются “миротворцы” Североатлантического альянса, задающие тон и в ОБСЕ. Едва ли не все попытки Москвы по нормализации обстановки в зонах конфликтов, особенно в тех из них, где находятся российские воинские контингенты, на Западе воспринимают как угрозу собственным интересам в этих регионах и подаются общественному мнению как проявление “имперских амбиций”, угроза суверенитету молодых государств.

Поэтому никак нельзя считать случайными заявления типа высказанного находящимся нынче не у дел Г.Киссинджером: “Важно отбить у России охоту и в будущем пытаться делать ставку на силу при регулировании своих отношений со многими своими соседями”.^⁵³ В сущности, в этих словах известного американского политика скрыта квинтэссенция позиции США в отношении миротворческой деятельности России в СНГ, как и в целом в отношении ее внешней политики в “ближнем зарубежье”. В этой позиции смешались и непонимание глубинных факторов и связей, складывающихся на этом пространстве веками, а не только в советское время, и демонстративное нежелание понять озабоченности России в связи со всплеском вооруженных конфликтов в районах, прилегающих к ее южной, фактически открытой границе, и высокомерное выпячивание собственных амбиций глобального “мирового судьи” и лидера, и подчеркнуто пренебрежительное отношение к нынешней ослабевшей России, вынужденной сносить подобные эскапады.

Конечно же, дело вовсе не в имперских амбициях России, не в ее “тайных намерениях” возродить свое былое влияние в этих республиках. По большому счету речь идет о безопасности самой России и дружественных ей стран СНГ, связанных с нею не только многочисленными соглашениями, но и теснейшими многовековыми узами, об обеспечении безопасности и стабильности на пространствах бывшего СССР, без чего нельзя говорить ни об экономическом и социальном возрождении этих стран, ни о серьезных демократических и рыночных преобразованиях, ни о полноценной интеграции в европейские структуры. Ведь от локальных конфликтов в непосредственной близости от ее южных границ Россия страдала и страдает больше всех других стран, особенно заокеанских. Не говоря уже о том, что зона нестабильности распространяется все дальше на южные районы страны, России за эти годы пришлось принять и обустроить огромное число беженцев и переселенцев из “горячих точек”, не только действующих, но и потенциальных.

Миротворческие функции, которые России пришлось выполнять в Южной Осетии и Приднестровье, Абхазии и Таджикистане, требовали не только немалых материальных затрат. Они не приносили России и особых политических дивидендов. Исключительно сложный характер этих конфликтов, в которых тесно переплелись политические, экономические, социальные, национальные, религиозные проблемы, прямо противоположные апелляции конфликтующих сторон к России (одна конфликтующая сторона требовала помочь ей “обуздать сепаратистов” и сохранить территориальную целостность, другая – обрести независимость или даже принять в состав России), необходимость учитывать интересы безопасности и гарантировать защиту многочисленного русскоязычного населения, оставшегося в бывших союзных республиках, - все это не позволяло найти решений, полностью удовлетворяющих конфликтующие стороны. Россию часто и необоснованно обвиняли: одни - в нерешительности и равнодушии к судьбам недавних соотечественников, другие - в предвзятости, ведении “двойной игры”, в “неоимперских амбициях”.

И тем не менее, надо признать, что миротворческие усилия России в СНГ принесли свои позитивные результаты. Накоплен богатый опыт, в том числе по организации и применению коллективных усилий. Как бы то ни было, но вооруженные столкновения сторон в большинстве конфликтов были остановлены, поставлены барьеры на пути перерастания гуманитарных кризисов в масштабные гуманитарные катастрофы, установлена стабильность, пусть пока в ряде районов хрупкая и неустойчивая. Трудно согласиться с некоторыми исследователями проблемы, утверждающими, что “миротворчество традиционно рассматривается в России как исключительно военная сфера деятельности, политическое и идеологическое обеспечение которой остается делом второстепенным”.^⁵⁴

Представляется все же, что главный положительный итог миротворческой деятельности России в государствах СНГ – это перевод большинства вооруженных конфликтов в политическое русло, в правовое поле, с использованием не только – и не столько - военных, сколько политических, дипломатических и иных мирных средств их дальнейшего урегулирования. И такой последовательный курс, особенно активно проводившийся в последнее время, приводит, в конце концов, к положительным сдвигам в урегулировании сложных внутригосударственных и межгосударственных конфликтов в СНГ.

В частности, Президент Российской Федерации В.Путин, касаясь перспектив разрешения карабахского конфликта, одного из застарелых и сложнейших на пространстве СНГ, подчеркнул, что именно “последовательные усилия России, направленные на достижение мира в этом регионе”, позволили представителям США и Франции (эти страны, как и Россия, являются сопредседателями Минской группы ОБСЕ по карабахскому урегулированию) заявить накануне, что проблема Нагорного Карабаха может быть решена мирным путем уже до конца 2001 года.^⁵⁵

Как соотносится миротворческая деятельность России в странах СНГ с рассматриваемой проблемой “гуманитарного вмешательства”?

Думается, связь здесь просматривается самая прямая. Прежде всего, надо отметить, что применение российских воинских контингентов в зонах конфликтов на территории СНГ осуществлялось в строгом соответствии с принципами гуманитарных операций, декларируемых ООН и ОБСЕ. Т.е. они вводились в страну с согласия обеих враждующих сторон, после прекращения ими вооруженных стычек и не предпринимали никаких принудительных действий, выходящих за рамки согласованного сторонами мандата. Ни о каком вмешательстве во внутренние дела государств пребывания со стороны российских властей или миротворцев речи никогда не шло, хотя, надо признать, такие ничем не обоснованные обвинения порою звучали. Именно под таким углом зрения некоторые представители высшего руководства США из состава прошлой администрации пытались подавать мировому общественному мнению ситуацию в Приднестровье, обвиняя Россию в том, что пребывание российского воинского контингента дестабилизирует обстановку в регионе и служит опорой “незаконному сепаратистскому режиму Тирасполя”.^⁵⁶ Неоднократно такие обвинения звучали и из Тбилиси, в основном со ссылками на высказывания российских военных представителей,^⁵⁷ - других, более серьезных нарушений даже пристрастные наблюдатели из Тбилиси не находили.

Заслуга миротворческой деятельности России в странах СНГ со вводом воинских контингентов в зоны конфликтов видится также и в том, что их присутствие послужило, как признают некоторые авторы, сдерживающим фактором для гуманитарного вмешательства в исполнении Североатлантического альянса и примерно по той же программе, которая была продемонстрирована им в Ираке и Югославии.

Но проблема гуманитарного вмешательства на территории государств СНГ с использованием вооруженных сил западных стран, в том числе объединенных вооруженных сил НАТО, с повестки дня отнюдь не снимается. Так, президент Грузии Э.Шеварднадзе, в частности, неоднократно призывал страны НАТО к вмешательству в Абхазии по образцу косовского варианта. Выступая в программе НТВ “Герой дня” 18 мая 1999 года, в разгар ожесточенных бомбардировок Югославии натовской авиацией, и отвечая на вопрос о продлении мандата российских миротворческих сил в Абхазии, он заявил, что в случае несогласия руководства Абхазии с предложениями Грузии “возникнет вопрос о вводе международных миротворческих вооруженных сил, о которых я говорил в отношении Косово”.^⁵⁸ Месяцем раньше Э.Шеварднадзе поднимал этот вопрос на юбилейном саммите НАТО в Вашингтоне.

В западной прессе неоднократно звучали призывы о гуманитарном вмешательстве в Приднестровье, а также в связи с событиями в Дагестане и Чечне осенью – зимой 1999 – 2000 года.

Характерно, что развитие чеченской темы в некоторых западных СМИ того времени во многом повторяло то, что происходило на Балканах, где с начала 90-х годов велась информационная война против СФРЮ, а затем СРЮ. Избрана страна воздействия (Сербия – Россия), народ (сербы – русские), район кризиса (Косово – Чечня), главный повод (“гуманитарная катастрофа”). Много схожего и в других нюансах: попытки использовать конфессиональные (православные – мусульмане) и национальные различия (там “агрессоры” и “националисты” сербы, притесняющие другие балканские народы; здесь русские с их “имперскими амбициями” и противопоставляемые им национальности Северного Кавказа, “борющиеся за независимость”), создание благоприятной для Запада политической ауры в окружающих район конфликта национальных республиках, негласная финансовая и материальная поддержка в них антироссийских и антирусских (на Балканах – антисербских) сил и “независимых” СМИ, ориентирующихся на Запад и т.п. Во многом из-за схожести моделей “балканской” и “кавказской” информационных кампаний в этих регионах прижился и стал популярным термин “балканизация Кавказа”.

Но, конечно, об официальной позиции руководства западных стран по проблеме гуманитарного вмешательства на территории бывшего СССР нельзя судить по некоторым экстремистским публикациям в западных СМИ. Следует также разграничивать отношение к проблеме гуманитарного вмешательства на территории СНГ в ОБСЕ и Североатлантическом альянсе и ОБСЕ.

В ОБСЕ сложилось общее понимание, что предотвращение и урегулирование конфликтов и гуманитарных кризисов – проблема общеевропейского масштаба, решение которой не под силу одной стране и потребует координации усилий всех государств - членов ОБСЕ, привлечения значительных сил и средств, не исключая в некоторых случаях и военного персонала. Поэтому под эту проблему, при активном участии России и других государств СНГ, была разработана солидная теоретическая и правовая база. В частности, в таких основополагающих документах ОБСЕ, как Парижская хартия 1990 года, Хельсинкский документ 1992 года и последующих документах, подписанных СССР и Россией.

В Хельсинском документе 1992 г. “Вызов времени перемен” отмечалось: “Впервые за последние десятилетия в регионе ОБСЕ вновь разворачиваются военные действия. Возникают новые вооруженные конфликты и в широких масштабах применяется сила во имя установления господства и достижения территориальной экспансии”.^⁵⁹ Для предотвращения конфликтов и регулирования кризисов ОБСЕ разрабатывала целый ряд мер, включая применение военных сил в операциях ОБСЕ по поддержанию мира. И хотя в этом документе речь пока не шла о конкретных очагах конфликтов на территории СНГ, однако ко времени его принятия вооруженные столкновения приобретали все более широкий масштаб не только на Балканах, но и на территории распавшегося СССР, и целевая направленность документа ни у кого сомнений не вызывала.

В последующих документах ОБСЕ, принятых в Будапеште в 1994 г., Лиссабоне в 1996 г., Стамбуле в 1999 году, речь шла уже о конкретных конфликтах на постсоветском пространстве: Нагорный Карабах, грузинские очаги, Приднестровье, Чечня.

Но вместе с тем нельзя не отметить, что в планах реализации гуманитарного вмешательства с применением военных сил и на Балканах, и в государствах СНГ ОБСЕ все больше уходила на задний план, оставляя за собой лишь мирную, политическую составляющую предотвращения и урегулирования конфликтов, более того - все больше превращаясь фактически в некий политический придаток НАТО.

Очень показательный пример растущей подчиненности ОБСЕ по отношению к НАТО – поведение ее накануне агрессии НАТО в Югославии. Тогда руководитель миссии ОБСЕ в Косово У.Уокер (США), который накануне агрессии, по словам министра иностранных дел России И.Иванова, “своими неудачными заявлениями политически дискредитировал миссию ОБСЕ”^⁶⁰, сделал все, чтобы эта миссия была выведена из Косово. Это не только послужило сигналом для албанских экстремистов резко усилить свою активность и тем самым полностью сорвать обозначившийся процесс политического урегулирования, но и дало возможность натовской авиации начать интенсивные бомбежки сербских позиций.

Одновременно с ослаблением ОБСЕ как общеевропейского миротворческого организма на первый план в осуществлении гуманитарных интервенций выдвигалась НАТО, обладающая и реальной военной мощью, и несопоставимым с нынешней ОБСЕ влиянием, и решительностью в принятии радикальных военных решений. Поэтому в принятой на последнем саммите ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года декларации упоминалось лишь о возможном использовании этой организацией ресурсов других международных организаций (имеется в виду, конечно же, НАТО) в деле урегулирования кризисов с гуманитарными последствиями.

Что касается Североатлантического альянса, то в Вашингтонской декларации 1999 г. этого союза и в других документах подчеркивалась решимость блока принять самое активное участие в урегулировании конфликтов как во всей евроатлантической зоне, так и за ее пределами. Как уже отмечалось, НАТО и в практическом плане не теряет времени даром, расширяя военное сотрудничество со всеми государствами на постсоветском пространстве на двусторонней основе и в рамках программы “Партнерство во имя мира” и активно осваивая их территории и военную инфраструктуру. Ясно, что делается это отнюдь не из чистого альтруизма, а с совершенно определенной целью – на случай, если придется использовать их территории в военных целях – для проведения наземных или воздушных операций против этих или соседних государств.

Но все же западные страны вряд ли планируют – по крайней мере в ближайшей перспективе - проведение каких-либо прямых силовых акций по гуманитарным поводам на территории стран СНГ, тем более в России (в связи, например, с конфликтом в Чечне). Веских причин для такого заключения достаточно.

Прежде всего, конфликты, происходящие на территории СНГ, не только не затрагивают пока серьезных интересов западных стран, но, даже выгодны им, так как все они непосредственно ущемляют интересы России и ослабляют ее, отвлекают значительную часть сил и средств и тем самым увеличивают зависимость России от Запада. Западу, по его расчетам, нет смысла на данном этапе прилагать сколько-нибудь реальных усилий для погашения этих конфликтов, тем более тратить на них материальные средства.

С другой стороны, непосредственное участие западных воинских контингентов в “горячих точках” СНГ требует больших и, по их мнению, неоправданных издержек, к тому же чревато большим риском – например, гибелью военнослужащих, что наверняка настроило бы общественное мнение западных стран крайне негативно и потребовало бы, скорее всего, вывода этих контингентов из конфликтных зон. (Такая ситуация, в частности, имела место с провалившейся миротворческой акцией США в Сомали). То есть возможные издержки и риски для Запада пока намного превышают те выгоды, которые можно получить от непосредственного участия в урегулировании вооруженных конфликтов в странах СНГ.

Но есть и другие причины. Так, несмотря на всю внешнюю похожесть конфликтов на Балканах и на Кавказе, посол ФРГ в Грузии Дитрих Фогель счел нужным объяснить нежелание своей страны в грузино-абхазский конфликт следующим образом: “Между абхазским и косовским конфликтами не видно параллелей, поэтому механизм примирения, апробируемый на Балканах, неприемлем в Абхазии”. Представители посольства США в Тбилиси в ответ на обращение грузинских руководителей также поспешили разъяснить им, что даже обсуждение такой темы потребует согласия обеих сторон конфликта. Турция, несмотря на объявление Грузии своим стратегическим партнером, также однозначно высказалась против своего участия в военном вмешательстве в Абхазии.^⁶¹ По существу дан недвусмысленный отказ Э.Шеварднадзе в ответ на его неоднократные намеки о желательности ввода в Абхазию воинского контингента западных стран.

Наконец, нельзя забывать, что Россия в военном отношении – это не Ирак и не Югославия. При всей ее нынешней экономической слабости, снижении политического влияния и авторитета на международной арене она остается великой ракетно-ядерной державой, любой конфликт с которой чреват весьма серьезными последствиями. Да и вооруженные силы России, при всей их ослабленности за последние годы, способны оказать мощное вооруженное сопротивление интервентам, которые выступили бы, например, на стороне чеченских “борцов за независимость”.

К тому же возможности западных стран – членов НАТО по участию в гуманитарном вмешательстве с использованием вооруженных сил достаточно невысоки и не позволят им “охватить” все конфликты на территории СНГ. Речь может идти максимум об одной – двух таких зонах, да и то только в теоретическом плане, так как реализация гуманитарного вмешательства на территории любой страны СНГ возможна исключительно при согласии всех конфликтующих сторон и России, а также других стран – членов СНГ или участниц Договора о коллективной безопасности (ДКБ), если такая акция будет затрагивать их интересы.

Все это – серьезные сдерживающие факторы. Поэтому утверждения, звучащие порой в некоторых российских СМИ о возможном гуманитарном вмешательстве НАТО, например, в Приднестровье, пока всерьез рассматривать не приходится.

Но вместе с тем, думается, нельзя полностью исключать участия войск западных стран в урегулировании некоторых конфликтов на территории отдельных государств СНГ, если на это будет получено согласие всех заинтересованных сторон. Но вот “гуманитарные акции” по типу Косово на территории бывшего СССР исключены при любых обстоятельствах.

И еще один довод в пользу необходимости координации международных усилий в гуманитарной сфере. На горизонте глобальной политической жизни встает грозный призрак международного терроризма, который, не исключено, уже в ближайшее время может стать еще большей опасностью для мирового сообщества, чем нынешние многочисленные внутригосударственные конфликты и вызванные ими гуманитарные кризисы. Сегодня на евразийском пространстве передний фронт борьбы с этим явлением проходит по южным районам СНГ – Северокавказский район России, прежде всего Чечня, государства Центральной Азии. Это – грозная, организованная, хорошо вооруженная и фанатичная сила, о чем можно судить по движению талибов, по выступлениям ваххабитов на Северном Кавказе, экстремистским выступлениям и террористическим проявлениям в других районах. Масштабные акции этой глобальной силы (кстати, термин “международный терроризм”, по-видимому, не совсем точно отражает и суть этой силы, и ее цели, и масштабы выступлений) могут привести к гуманитарным катастрофам, не идущим ни в какое сравнение с теми, которые были вызваны внутригосударственными конфликтами. Пока против этой силы выступает практически одна Россия при поддержке некоторых стран СНГ – участников ДКБ. Запад ограничивается общими рассуждениями на тему международного терроризма, то ли недооценивая эту опасность для себя, то ли надеясь отсидеться за спиной России, то ли пытаясь, как уже бывало не раз, получить для себя определенные выгоды, выжидая, когда противоборствующие силы ослабят друг друга. Призывы России серьезно отнестись к этой проблеме, подумать о совместных мерах по предотвращению возможных катастрофических последствий пока не получают положительной реакции западных стран. Такая выжидательная позиция несет опасность не только для России и других стран СНГ, но и для Европы в целом.

Blog

Гуманитарная интервенция как элемент нового миропорядка?

V. Роль ОБСЕ в свете современной концепции гуманитарной интервенции