Geum.ru

Автор: А. С. Брискер по городам и весям

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3   4   5

Примечание: По техническим причинам фото будут опубликованы в 2012 году


Автор: А.С. Брискер


ПО ГОРОДАМ И ВЕСЯМ

(путевые заметки по материалам книги «Из Советского Союза через России в Соединенные Штаты»)


«....Где ты был?
  • В Париже.
  • А далеко зто от Жмеринки?
  • Две тысячи верст.
  • Фи! Какая глушь...»


Из еврейского фольклора.


Всю жизнь я любил путешествовать - бывать в незнакомых местах, встречаться с новыми людьми. Для этого я использовал как личные (гостевые и туристические поездки), так и общественные (командировки) возможности. Оставляя за скобками детские и юношеские семейные поездки (дачные и эвакуационные), я считаю целесообразным остановится только на самостоятельных поездках в зрелом возрасте. В результате моих стремлений я фактически побывал почти во всех уголках многоликого Советского Союза и во многих странах мира, а в некоторых местах даже не единожды.

.


Часть 1. По Советскому Союзу.

Одной из первых самостоятельных поездок без родителей была геолого-разведочная экспедиция на побережье Ладоги в район г.Олонца в качестве лаборанта. Болотистые места этого района большего впечатления не произвели, а вот возвращение в Ленинград на машине с пересеченем рек – Свирь с притоками Оять и Паша, Сясь и Волхов запомнилось навсегда. Экзотичные паромы на темной воде, в которой отражаются мерцающие огни далеких населенных пуктов.

Как известно, институтский учебный процесс включает производственные практики, и я постарался использовать их, побывав в студенческие годы в нескольких незнакомых городах: Риге, Саратове и Куйбышеве (ныне Самара). Сами по себе последние два поволжских города большого интереса не представляли – обычные провинциальные российские города, а вот переезд из одного в другой водным путем по Волге был увлекательным. Плыл я в отдельной каюте около суток, было очень необычно и романтично, вспоминалась «Бесприданница» и вообще дореволюционная, купеческая Россия. Столица же Латвии (рис.1а,б,в,г) произвела на меня очень хорошее впечатление – этакий прозападный город со старой частью, строгим монументом Свободы, гостиницами («Луна»), кафе, ресторанами и кинотеатрами (одно название «Сплендид палас» чего стоило). Побывал я в курортном пригороде - Юрмала, с прекрасным песчаным пляжем, в Саласпилсе, где на месте фашистского концлагеря был создан впечатляющий мемориал (огромные отдельно стоящие фигуры людей), и на братском кладбище латышских стрелков, где меня потрясла идея в знак примерения создать общее захоронение солдат, воевавших по обе стороны фронта в Гражданскую войну (нечто подобное, мне кажется, предпринял Франко после гражданской войны в Испании, создав мемориал в Долине павших). Впоследствии я несколько раз бывал в Риге, но больше всего запомнился этот первый приезд.

С началом моей трудовой деятельности (1953г.) в проектной организации (ПМТ-5) начались многочисленные командировки на места предполагаемых рабочих объектов. Первая такая поездка была в г.Джамбул (Казахстан), которого я совершенно не помню, но в памяти остались поездной пейзаж с песчаными барханами и верблюдами, а вокруг города красные поля цветущих маков. Также не запоминающимися остались посещения Чреповца со знаменитым металлургическим комбинатом и Североуральска с его рудниками.

Комплекс поездок в угледобывающие центры связан с посещением Караганды (Казахстан), Воркуты и Инты и спуском в угольную шахту. Для спуска на меня надели шахтёрскую одежду с электрофонарём на каске и мы по главному стволу в специальной клети спустились на рабочий горизонт, прошли, осматривая телекоммуникационное оборудование (кабели и телефоны) по горизонтальному штреку, где вода хлюпала под ногами и капала сверху. Самое сильное впечатление оставило посещение «лавы» - подземной выработки с забоем большой протяжённости. Там мы буквально на четвереньках пропозли около 50 метров (должен сказать, удовольствие ниже среднего). Ползёшь, высота около метра, кругом (снизу, сверху, с боков) тебя окружает мрачная черная масса каменного угля, над тобой нависает потолок, опирающийся на хлипкий крепёж (деревянные, реже металлические столбики), не внушающий доверия, кажется, что вот-вот потолок тебя придавит - ситуация не для слабонервных. И когда я поднялся на поверхность, снял спецодежду и отмылся, я понял, почему шахтёры, снимая стресс, всегда напиваются в выходные и что шахтёрам не зря платят большие деньги. Шахтерские города были достаточно запущенными, так по деревянным разломанным тротуарам Инты можно было передвигаться только в сапогах, да и то с трудом. Можно представить мое удивление, когда дома, развернув «Огонек», я увидел фото прекрасной городской панорамы с подписью: г.Инта. В качестве «достопримечательностей» Воркуты, бывшей одним из центров ГУЛАГа, необходимо упомянуь большое количество лагерей в городе и вокруг, некоторые из которых довелось посетить по работе. Это была осень 1954г.; как нам рассказывали, только после смерти Сталина, несмотря на недавнее кровавоё подавление восстания заключенных, произошли некоторые послабления: в бараках сняли с окон решётки, и конвоирование проходило без собак. Именно на этих шахтах мне довелось видить власовцев, украинских националистов – бандеровцев и даже немцев-участников восстания в Берлине в1953г. А когда начальнику связи одной из шахт я вежливо предложил сесть, он мрачно ответил, что он и так сидит 25 лет, по-видимому, потом его реабилитировали, но в то время это выглядило довольно мрачно.

При работе с машиностроительными предприятиями довелось побывать в Минске, Свердловске (ныне Екатеринбург) и Нижнем Тагиле. Первое, но не последнее посещение Минска было связано с Минским тракторным заводом (МТЗ). На нем произошла интересная встреча с зам. директора по капитальному строительству. Это был крупный, черноволосый мужчина, с громовым голосом. Говорили, что, когда он в кабинете по телефону выяснял отношения не редко с применением мата, секретарши выбегали из приёмной. Второй легендой о нем был рассказ о торжественном пуске конвейера с тракторами «Белорусь». Когда все начальство, включая партийное и советское руководство БССР естественно с фото и телекорреспондентами, собрались на торжественный пуск конвейера, рабочие не смогли его запустить. Он подскачил к пусковой яме, не обращая внимание на присутствующих, матом выгнал рабочих и пустил конвейер. Вообще у него была интересная судьба, которую он рассказал в ответ на мое замечание об оригинальности его галстучного зажима, оказавшемся подарком Форда. Во времена индустриализации он был послан стажироваться на заводы Форда, где и проработал несколько лет, а во время войны участвовал в эвакуации МТЗ на Алтай в г.Рубцовск и какое-то время до возвращения в Минск возглавлял Рубцовский тракторный завод. Вернувшись в Минск на МТЗ, он занимался капстроительством, но фактически руководил заводом, такое формальное несответствие иногда случается при определённом стечении личностных и общественных факторов, в данном случае – опытный, сильный руководитель и значение капитального строительства для развивающегося производства. Сам же город особого впечатления не производил, хоть и был приятным - аккуратные улицы с новостройками, только очень печально, в частности, было видить их на месте уничтоженного фашистами еврейского гетто.

Во время командировки на Урал я с коллегой-приятелем побывал на двух заводах-гигантах: «Уралмаше» (Свердловск) и Нижнетагильском вагоностроительном (Н.Тагил). Первый потряс устаревшим оборудованием, неубранностью и грязью цехов и территории, на этом фоне очень хорошо смотрелся второй - с аккуратными, зелёными дворами, чистами цехами и хорошей дорогой на танкодром, выложенной плитами из бронеметалла. Не в последнюю очередь это была заслуга директора завода, Героя Социалистического Труда, депутата Верховного совета СССР, но очень простого и приятного в общении человека. При поездке из Свердловска на электричке в Нижний Тагил мы столкнулись с своебразным словосочетанием: станция Сан-Донато (наименование видимо связано с итальянскими контактами знаменитых уральских заводчиков Демидовых).

Свердловск был большим провинциальным городом, основной, но не афишируемой, достопримечательностью которого являлся дом инженера Н.Ипатьева (обычный, небольшой дом, стоящий несколько на отшибе) – место последнего пребывания и расстрела Николая II с семьёй. Впоследствии в порыве коммунистического усердия этот дом был разрушен не без участии первого секретаря Свердловского обкома партии тов.Б.Н.Ельцина, в будущем православного антикоммуниста и главного российского «демократа». Жили мы в большом двухкомнатном номере лучшей гостиницы города –«Большой Урал» потрясшей меня шикарными длинношёрстнами голубыми китайскими коврами, да ещё и на полу.

С ПМТ-5 связана моя длительная, около года, командировка в Таллин. Сойдя февральским утром 1955г. с поезда на таллинском вокзале (небольшого размера, но очень приятной сдержанно-конструктивисткой архитектуры) и почувствовав специфический сладковатый запах сжигаемого на местной ТЭЦ сланца, я открыл для себя Эстонию – «прекрасную маленькую страну с очень сложной судьбой», как сказал однажды Борис Спасский. Необходимо отметить, что не только открыл, но и полюбил, несмотря на некоторые недостатки, эту страну, её народ и особенно столицу-Таллин. Это, как первая любовь – на всю жизнь вне зависимо может быть даже от реалий окружающей действительности.

С вокзальной площади открывался романтический вид на скалу, на которой примостился сплошной ряд разноцветных домиков, казавшихся на расстоянии кукольными - этакая сказочно-фантастическая картинка. Это был крепостной центр старого города – Вышгород(Тоомпеа). Внизу, под скалой раскинулся большй красивый сквер с прудами. Вообще таких средневековых мест в Таллине много. Это и ратушная площадь с серым зданием ратуши и флюгером «СтарыйТоомас» (ставшим эмблемой города) на нем, окружённая по периметру маленькими домами, с шириной фасада иногда в 2-3 окна. Это улица Виру с одноимёнными крепостными воротами, улицы Пикк, Харью (рис.2), площадь Старого рынка (Вана Тург). Это лестница с красивыми деревянными, окованными металлом воротами на Вышгород и улица-спуск (Пикк Ялг). И много других подобных мест, включая маленькие улочки старого города (рис.3), проходя по которым можно распростёртыми руками касаться домов одновременно по обеим сторонам улицы. Прекрасный вид на город с островерхими крышами домов из оранжевой черепицы открывается со смотровой площадки в Вышгороде. Вообще в городе было что-то декоративно-театральное, особенно при вечернем освещении. Все эти башни («Длинный Герман», «Толстая Маргарита» и другие) и множество островерхих кирх, в частности святого Олава(Оловисте), создавали впечатления таинственного средневековья. Помню рождественский вечер: шёл мягкий, пушистый снег и под звон колоколов семьи с нарядными детьми направлялись в кирхи. В городе было множество маленьких кафе, в которых обычно разрешалось курить, а местные жители завтракали, беря тёплую булочку и кофе со сливками; и магазинчиков, в которых, входя, покупатели здоровались. Всё это было для меня в диковинку, т.к. было совершенно незнакомо мне по ленинградской жизни.

Все дома в Таллине можно было достаточно условно разделить на три группы: старинные- «средневековые», несколько вычурные, современные - конструктивистские со строгими фасадами и, наконец, деревянные; все они были оснащены необычными для меня водосточными трубами, малого диаметра (действительно зачем для стока с крыши такие уродливо большие, к каким я привык), уходящими под тротуар, чтобы не заливать его во время дождя. В городе еще видны были военные разрушения: кирха Нигулисте стояла без купола, зияли пустыри, самый знаменитый из них на улице Харью, на месте гостиницы «Золотой лев», разбомблённой советской авиацией, с целью уничтожения Гитлера, который по разведовательным данным должен был быть там.

Вначале я временнно устроился в маленькой и убогой гостинице «Европа» на ул. Виру, а затем обосновался в здании Таллинской телефонной сети, где мне дали на последнем этаже маленькую комнату, как потом выяснялось, с огромным количеством клопов, в борьбе с которыми приходилось ставить ножки кровати в банки с водой в качестве преграды.

О честности эстонцев ходили легенды, например, о продаже молока, когда молочник развозил его, оставляя у дверей, а потом обратным ходом собирал деньги, оставленные у тех же дверей. Расписывая это друзьям и знакомым, я чуть было не попал впросак. Летом я с приятелями на 401-ом «Москвиче» отправились в путешествие по Прибалтике. Так вот в самом начале нашего интересного автопробега Ленинград-Тарту-Рига-Пярну-Таллин-Ленинград, в Тарту ночью, вскрыв машину, нас обокрали. Ребята надо мной долго издевались, говоря: «Вот твои хваленные эстонцы», но я не сдавался и оказался прав – ворами оказались дети российских военнослужащих.

Еще один скандал произошёл при строительстве телефонной канализации у строившегося нового универмага на Центральной площади(Кеск вяйлик), раньше пл. Сталина. Как всегда при проведении земляных работ в черте города заранее были оповещены все заинтересованные организации и, когда при рытье траншеи встретились мешающие кабели и меня спросили, что делать, я сказал: «Рубить». Очень скоро появился военный «Виллис» с офицером, который начал кричать, что мы оставили без связи военно-морскую базу, и требовать немедленно восстановить связь. Дальше произошла резкая перепалка: я спросил получали ли они уведомление и, получив утвердительный ответ правда с оговоркой о незнании трасс прохождения кабелей, заявил, что последнее их проблемы и предложил не шуметь, а, не теряя времени, вызвать своих монтажников и восстановить связь. В результате он последовал моему «совету» и база видимо получила связь.

Трудно было строить воздушную линию связи от города до химкомбината Маарду. Дело в том, что Таллин стоит на скальном грунте (от сюда и значительное применение бутового камня, как стройматериала в этом районе) и копать ямы под опоры невероятно тяжело даже с применением техники, проводить же взрывные работы не представлялось возможным из-за близости населенных пунктов.

Большая неприятность произошла при строительстве воздушной линии вдоль газопровода Таллин – Кохтла-Ярве. Для соединения стальных проводов ,,воздушки,, применялась сварка специальными термитными патронами, требующая соблюдения строгих правил противопожарной безопасности. Именно они и не были соблюдены, что привело к возникновению пожара, который быстро распространялся по сухой траве, тем паче, что лето 1955г. было очень жарким. Когда мне сообщили и я подъехал горела уже не только трава, но и близлежащий лес. Все наши трехчасовые усилия потушить пожар своими силами не увенчались успехом, мы только устали и почернели, а пожар был потушен пожарными, приехавшими позднее из Таллина и Кохтла-Ярве. И начались неприятности; от обвинений КГБ в саботаже (это произошло в годовщину освобождения Таллина во время ВОВ) нас спасло только то, что наш участок относился к ленинградской, а не эстонской, организации; и дело завершилось сравнительно небольшим штрафом, т.к. лес к тому же был колхозный, а не государственный.

Но приятных моментов, в частности контактов по работе, бывало гораздо больше. Во-первых с начальником линейного отдела Таллинской телефонной сети (ТТС) Эсмонтом, российским эстонцем, по-моему, даже незнавший эстонского языка, очень приятным и милым человеком. Далее - с начальником склада ТТС Паулюсом – пожилым, медлительным эстонцем, который однажды выдал мне срочно, без всяких документов (под честное слово), барабан достаточно дорогого кабеля. А потом не понимал моего удивления: ,, А куда ты мог с ним деться,, - вот такое не знакомое нам честное восприятие жизни.

На реконструкции Центральной площади представителем генерального заказчика, то есть тем человеком, с котором в основном приходилось иметь дело мне, как руководителю субподрядной организации, был крайне интересный человек, назовём его - Николай Николаевич (очень жаль, но имя, отчество и фамилию его я забыл, хоть и были они очень простыми). Н.Н.. был среднего роста худощавый пожилой мужчина с военной выправкой, ходивший всю зиму в черной морской шинели, морской фуражке, черных брюках и черных полуботинках на тонкой подошве. С последних как раз и началось наше близкое знакомство: я как-то спросил, почему в такой мороз он не оденет хотя бы галоши; его ответ поверг меня в шок: «Российский офицер галош не носит». Потом я узнал его историю: гардемарин и офицер царского флота, служба на императорской яхте «Штандарт», работа в Красной Армии и, наконец, участие в Великой Отечественной войне; ко времени нашей встречи Н.Н. работал в крупной строительной организации Таллина.

Самым интересным в его рассказах естественно было описание незнакомой мне жизни царской России. Так будучи гардемарином и находясь в дальнем плавании, они с приятелем зашли в Ялте днем в ресторан.Через некоторое время появился какой-то полковник подшофе с двумя дамами и желая покрасоваться перед своими спутницами начал их выгонять, крича, что это не место для них. А в царской армии существовало правило, что в любом общественном месте (в частности ресторане) ответственным был старший по чину, находящийся в нём в данный момент, и только с его позволения, по крайней мере формально, остальные чины могли находиться в нём. На крик повернулся седящий в дальнем углу ранее незамеченный ими военный; он оказался старичком-генералом, который потребовал у дебошира немедленно удалиться , а гардемаринам по-отечески предложил остаться.

Н.Н.много расказывал о царской семье и правилах существовавших на «Штандарте». По его впечатлению царь - Николай II был мягким, интеллигентным и приятным в общении человеком, чего нельзя было сказать о царице - Александре Федоровне, которая возможно из-за своей болезни ног вела себя достаточно высокомерно, неприветливо и вообще была, как говорится, «недоброго десятка». Обеды команды, обычно проходившие демократично в присутствии царя, иногда приходилось потом дополнять другой едой, так как присутствие императора приводило к очень быстрой смене блюд и рядовые члены команды, сидящие на дальнем конце стола, просто не успевали нормально поесть. Когда на яхте проводились праздничные балы, требовавшие по придворному этикету определённого, зачастую дорогостоящего, наряда: мужской фрачной пары и женского белого вечернего платья, то малоимущим членам команды эти наряды шились за счёт казны. На эти балы можно было приходить с женой, невестой или приятелем, в последнем случае никаких ограничений не было (Н.Н.приходил с знакомым евреем, что меня очень удивило). Единственно кому категорически запрещалось всходить на яхту, так это жандармам и полицейским, так как считалось, что в кают-компании можно говорить совершенно откровенно, а они должны были доносить по долгу службы. Исключения не делались даже для больших чинов, так, когда на яхте выступала приятельница шефа жандармов столицы, он вынужден был ждать её вне яхты, дефилируя по набережной в пролетке. Вообще нужно сказать,что большая часть времени наших встреч уходила не на рабочие переговоры, а на личные беседы.

Говоря о личной жизни необходимо отметить, что, получив «свободу», я развил сравнительно бурную деятельность, сдерживаемую квартирным вопросом: в гостинницах были строгости, а моё служебное жильё после окончания рабочего дня закрывалось и я всякий раз должен был вызывать дежурного звонком, что, конечно, очень сковывало меня. Тем не менее жизнь продолжалась...

Одна приятельницах, которая только недавно вернулась из Западной Германии, куда попала во время войны, и последнее время работала на складах Международного Красного Креста. Об американцах отзывалась хорошо, только говорила, что боязно было ходить по улицам, где негры-водители гоняли свои «Виллисы», не соблюдая никаких правил уличного движения. Она восторгалась корректностью немецких военных во время оккупации: «Когда за тобой слышался стук немецких сапог, можно было быть уверенной, что с тобой ничего не случиться, а когда впоследствии стучали советские сапоги, как раз наоборот».

Вообще к Советскому Союзу и к русским в частности отношение было более чем негативное. Антисоветские отношения проявлялись во всём: от попыток взорвать памятник советским воинам-освободителям на Тынисмяги, до анекдотов. Во время праздничного военного парада на площади Победы, эстонец заявляет: «В 1941 они бежали от сюда быстрее»; присутствующей командированный хватает его и ведёт в милицию, где его отпускают, а на возмущение приезжего отвечают: «Если за такие разговоры сажать, придётся окружить колючий проволокой весь Таллин». А одна малознакомая продавщица на мой игривый вопрос, когда она выйдет замуж за парня, с которым я её видел накануне; мрачно и серьёзно ответила:,,Когда мы снова будем свободны,,. На моё удивление, как она может это говорить малознакомому человеку, я получил ответ: «А что мне терять, всё, что можно я уже потеряла». Действительно трудно было ожидать лояльности в Эстонии, где часть населения была сослана в Сибирь и многие погибли, а другая бежала в Скандинавию, где наслаждалась благами Запада. Но я хочу заметить, что на мой взгляд, никакого национального гнета не наблюдалось: руководство в республике было в большинстве своём эстонское, делопроизводство велось на эстонском языке, все наименования были на двух языках (эстонском и русском), а иногда только на эстонском, так что вся эта неприязнь и повышенный национализм по большей части обусловлены «комплексом малой нации». Правда, когда я всё это попытался объяснить моей близкой эстонской приятельнице на Невском пр. в Ленинграде; она мне ответила риторическим вопросом: «Как бы ты реагировал, если бы на Невском вокруг тебя говорили по-китайски?». Я не нашёлся, что сказать... Необходимо подчеркнуть, что стремление к независимости в Эстонии шло снизу, из народа, не в пример большинству совремённых стран СНГ, где независимость насаждалась сверху и была по большому счету чужда основной массе населения. Правда при всей моей любви к Эстонии и эстонцам, объективности ради, нужно отметить, что существенного исторического обоснования эстонского суверенитета не наблюдается, так как насколько мне известно на протяжении всей истории Прибалтики Эстонией всегда владели иноземцы (литовцы,немцы,шведы,русские) и она никогда не была суверенным государством. Только с развалом Российской империи наступил короткий (по историческим меркам) период независимости. Здесь уместно упомянуть статью одного эстонского писателя, в которой автор убедительно доказывает, что вхождение Эстонии в Советский Союз можно квалифицировать, как аннексию, а отнюдь не как оккупацию (как считают сейчас некоторые), что является совершенно разными по результатам процессами.

Вообще можно сказать, что продавщицы, в силу характера своей профессиональной деятельности, составляли основную часть женской половины таллинского общества, с которой я в той или иной форме контактировал. Гуляя по городу и заходя в многочисленные магазинчики, а иногда что-нибудь и покупая, я знакомился с «работницами прилавка», что в отдельных случаях перерастало в нечто большее. Покупал я обычно товары, интересные для Ленинграда: косметику в оригинальном оформлении (например духи с цветком внутри флакона) в магазине «Флора», конфеты фабрики «Калев» в красивых коробках, дамское хлопчатобумажноё трикотажное белье в цветочек комбината «Марат». С покупкой маратовской продукции связан анекдотичный случай, когда при приобретении очередной партии женского белья продавщица с юмором поинтересовалась сколько у меня любовниц и почему все они имеют различный размер.

Но не только работники прилавка были в числе моих знакомых дам. Так, будучи на танцах в Доме

офицеров, тогда еще на Ратушной площади, потом он переехал в солидное здание на Морском бульваре, я познакомился с женой капитана 1-го ранга и этот недолгий роман запомнился мне только тем, что, чтобы поутру прийти в себя и появиться на участке в рабочем состоянии, я вынужден был принимать холодный душ.Тогда же я убедился, что внешний вид и умение вести себя даже эстонской проститутки позволяет ввести её в общество, чего нельзя, к сожалению, сказать даже о жене высокопоставленного российского военного. Это можно объяснить наличием в Эстонии, как я назвал бы, «культуры ножа и вилки»: эстонцы могут, например, не знать кто такой Шекспир, но точно знают в какой руке за столом должен быть нож, а в какой - вилка; в России все наоборот. Я не собираюсь оценивать, что лучше, но совершенно точно знаю, что очень часто в жизни - второе важнее. Кстати, мне нравилось, как одеваются женщины в Таллине – сдерженно, скромно и со вкусом; особенно покоряло меня, что за год моего пребывания в Таллине, я не разу не встретил поутру не прибранную, не причёсанную или не накрашенную женщину, они почему-то успевали всё это сделать дома, чего нельзя сказать о российских женщинах, которые, прибегая на работу, первым делом начинают причёсываться и краситься (вспоминается прекрасная сцена из к\ф Э.Рязанова «Служебный роман») Так же хочу заметить, что, когда я поинтересовался, почему на улицах нет чистильщиков обуви, мне ответили, что нормальный человек должен выходить из дома, предварительно почистив ботинки, что я с тех пор и практикую. Из полезных эстонских «примеров» хочу упомянуть привычку носить носовой платок в боковом кармане пиджака, дабы не портить форму других карманов.

Но не надо думать, что в знакомстве у меня числились только представительницы прекрасного пола; со временем организовалась хорошая мужская компания, в которой ближайшим приятелем был Борис Якобсон - полноватый, небольшего роста, брюнет, всегда с элегантным платочком в кармашке пиджака; работавший юристом в Министерстве соцобеспечения ЭССР; в дальнейшем ставший известным адвокатом и радиокомментатором. Я часто бывал у него в гостях (квартира находилась в центре города в типичном эстонском доме предвоенной постройки - конструктивистской архитектуры) и был знаком с его мамой-врачом, гостеприёмной и приятной женщиной. Вспоминается один разговор с ним. Борис был заядлым игроком в бридж и у него дома часто собирались эстонские компании для игры в карты, но я никогда не был приглашён. Однажды я спросил его об этом ,,в лоб,,; он смущённо ответил, что я не знаю эстонского языка, и поэтому всем будет неловко. Я возразил, что, если бы ко мне, в Ленинград, приехал бы даже негр, ни слова не знающий по-русски, я спокойно привел бы его в свою компанию. Я думаю, что закрытость эстонского общества, кроме специфической сдерженности эстонцев, в основном, определялась общечеловеческой ксенофобией – неприятием чужеродного представителя.

В компанию, кроме уже упомянутого Якобсона, входил Миша Гельб - высокий, красивый морской офицер, член флотской команды по водному поло, в дальнейшем профессиональный спортсмен и начальник команды. Был еще весёлый и остроумный Толя Бауман и другие, имена которых я, к сожалению, забыл. Кроме этого, продолжилось ленинградское знакомство с Семеном Альперовичем, приехавшим после окончания Текстильного института не надолго работать на трикотажный комбинат «Марат» .

Интересно, что большинство ребят в компании были евреями, правда местными, что для эстонцев было приципиально положительно: если говоришь по-эстонски, уже свой. Именно поэтому я старался «говорить» или хотя бы здороваться и прощаться по-эстонски, используя свой минимальный словесный багаж: приветствия (