«артуровская легенда» как ключевой текст в культурном диалоге великобритании и США XIX-XX вв

Вид материалаАвтореферат

Содержание


В культурном диалоге великобритании и сша xix-xx вв.
Научный консультант
Основная характеристика работы
Новизна исследования
Актуальность работы
На защиту выносятся следующие положения
Апробация содержания предлагаемой работы
Раздел 2.3, «Американизация легенды об Артуре в творчестве авторов и иллюстраторов молодежных книг»
Глава III
Раздел III
Раздел III
Подобный материал:
  1   2   3   4


Серенков Юрий Сергеевич


“Артуровская Легенда” как ключевой текст в культурном диалоге Великобритании и США XIX-XX вв.

24.00.01

культурология

Д 501.001.28

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

119992 Москва, ГСП-2, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, Главное здание, ком. 905

Тел.: (495) 939-10-00

E-mail: web.fflas@mail.ru


Предполагаемая дата защиты диссертации – 22 декабря 2009 года


На правах рукописи


Серенков Юрий Сергеевич


«АРТУРОВСКАЯ ЛЕГЕНДА» КАК КЛЮЧЕВОЙ ТЕКСТ
В КУЛЬТУРНОМ ДИАЛОГЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И США XIX-XX ВВ.



специальность 24.00.01 – теория и история культуры


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора культурологии


Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор

Александр Владимирович Ващенко


Москва 2009


Работа выполнена на кафедре сравнительного изучения национальных литератур и культур ФИЯиР ГОУВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»


Научный консультант: доктор филологических наук

профессор

Ващенко Александр Владимирович


Официальные оппоненты: Серебряный Сергей Дмитриевич, доктор

философских наук, РГГУ (г. Москва),

шифр специальности: 09.00.03 История философии

Ястребов Андрей Леонидович, доктор филологических наук, ГИТИС (г. Москва)

шифр специальности: 10.01.05 Литература народов Европы, Америки и Австралии

Анохина Надежда Константиновна, доктор культурологии, СибГИУ (г. Новокузнецк),

шифр специальности: 24.00.01 Теория и история культуры


Ведущая организация: Российский институт культурологии


Защита состоится «22» декабря 2009 г. в 15 часов на заседании ученого совета Д 501.001.28 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора культурологии при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119192, г. Москва, Ломоносовский проспект, д. 31, корп. 1 ауд. 107-108.


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке факультета иностранных языков и регионоведения Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова


Автореферат разослан «10» ноября 2009 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета Е.В. Жбанкова


ОСНОВНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


Легенда – понятие, часто противопоставляемое мифу. Многие ученые согласны в том, что легенда – это литературное произведение, опирающееся на жизнь и деяния предположительно существовавшего исторического лица, либо событие. Легенда, как правило, содержит элементы мифа, измененные средствами фольклора в ходе исторического становления культуры народа1. Миф, с другой стороны, относится «ко времени до современного миропорядка» и «мифическая мысль не может измерить глубину реальности»2, в том числе реальности исторической.

Корни «Артуровской Легенды» уходят в глубокую древность, ее «герои действуют на рубеже двух эпох – <…> героической и легендарно-исторической»3. Однако дисциплинарное понятие «Артуровская Легенда» (The Arthurian Legend) формируется лишь в конце XIX – первой половине XX века благодаря исследовательской работе кельтологов, мифологов, фольклористов4. Авторы, пишущие об «Артуровской Легенде» (в отличие от авторов, исследующих легенды о короле Артуре), подразумевают, как правило, не конкретные текстуальные воплощения, а «культурные смыслы», вкладываемые в легенды об Артуре разными их историческими «разработчиками»: кельтскими и бретонскими бардами, хронистами, авторами рыцарских романов, прозаических эпопей и т.д. Следовательно, «Артуровская Легенда» репрезентирует некий интегрирующий смысловой элемент, который присутствует во многих легендах. Этот интегрирующий элемент, позволивший присоединить к «артуровскому» циклу легенды не об Артуре (легенды о Граале, Тристане Изольде, Гарете и т.д.), повлиял, по мнению ряда исследователей, на процесс формирования ряда национальных «культурных констант» в англоговорящих национальных сообществах, проживающих как внутри кельтско-британского региона, так и за его пределами5.

Споры об исконности, истоках, природе и характере американского и современного британского культурных пластов, связанных с «Артуровской Легендой», начали заполнять страницы англоязычных научных трудов и справочных изданий с начала 80-х гг. XX века6. Таким образом, американская артуриана, воплощенная в общественных институтах, книгах, живописи, архитектуре, музыке, фильмах, потребительских артефактах, относительно свежа как научная проблема. Труды, посвященные этой проблеме, нередко полемичны (Pachoda 1971, Girouard 1981, Goodman 1988). Они содержат, в первую очередь, анализ правомерности и органичности бытия традиционного, британско-европейского «артуровского» материала в американском культурном контексте. В этих трудах (как и других исследованиях различного жанра и различной дисциплинарной направленности – Knight 1983; Slocum 1992; Lupack and Lupack 1999; Higham 2002) рассматривается функционирование «артуровского» материала в ходе американской культурной истории на протяжении XIX и XX вв.; анализируются формы и результаты взаимодействия легенд об Артуре с американской мифологией (на национальном и индивидуальном уровнях); раскрывается их исторический и социокультурный контекст.

Самой традиции освоения Америкой мифа и легенд об Артуре и его рыцарях уже более 200 лет. Она берет начало в памфлетах времен Войны за независимость и произведениях фольклорного характера7; набирает силу в контексте литературы периода национальной культурной идентификации; воплощается в организационных концепциях молодежных сообществ на рубеже веков; обретает научно-популярный характер в 20-30 гг. XX века и вливается в лоно массовой культуры во второй половине XX века, находя свое воплощение в многочисленных «артуровских» фильмах, поп- и рок-музыке, массовой эзотерике «нью-эйдж». Соответственно, приходит время, когда присутствие короля Артура в американском общественном сознании, американской культуре, становится заметным и требует научного объяснения. Осознание этого долгосрочного присутствия в качестве культурологической проблемы происходит в исследованиях 1980-х – 2000-х гг. – в связи с изменением понимания самими американцами их культуры, ее исторического пути и содержания. Дело в том, что легенда об Артуре отражает опыт древних культур, в частности – культуры кельтов, а интерес к древним культурам (наряду с интересом к традиционным культурам) углублялся на протяжении второй половины XX века – в связи с переоценкой места человека в процессе бытия. Кроме того, американские, британские и европейские «артуроведы» осознали в начале 80-х гг. прошедшего века, что поразительное богатство и разнообразие «артуровского» материала в мире8 почти не повлияло на методологию его исследований в 1900-1970 гг. В обозначенный период доминировал исторический подход к «Артуровской Легенде». Сторонники исторического подхода были солидарны в плане предпочтения обзоров литературы9 другим методам исследования. «Общим местом» работ сторонников исторического подхода является идеализм: и сама легенда, и литература, связанная с ней, представлены таким образом, словно они существуют в своем собственном мире, а вовсе не были созданы в те времена и в том социальном окружении, которые породили и, в конечном счете, «потребили» их.

Очевидно, подобный литературный идеализм долгое время был привлекателен для исследователей – он служил своего рода убежищем от переменчивого мира истории и социума. Но в 80-е гг. XX века мир гуманитарных наук (как и мир литературы) был уже немыслим (и не состоятелен) без учета социального фактора. «Новая волна» англоязычных исследований легенд о короле Артуре отреагировала на методологический застой в «артуровских» штудиях XX века. Появились новые проблемные публикации в научной периодике, новые монографические исследования и справочные издания10.

В России тоже существует «артуровская» исследовательская традиция, как в литературоведении, так и в культурологии. У истоков этой традиции находится раритетный труд А.Н. Веселовского «Где сложилась легенда о Св. Граале» (СПб., 1900), отразивший характерную парадигму культурно-исторической школы. В результате многолетнего подвижнического труда, А.Д. Михайлов создал качественные монографические исследования и статьи, посвященные произведениям Гальфрида Монмутского, Кретьена де Труа, Томаса Мэлори. Легенды о короле Артуре становились предметом исследования в главах ряда литературоведческих работ М.П. Алексеева, Е.А. Мельниковой, И.Г. Матюшиной, М.К. Поповой, посвященных средневековой литературе. Отражение американской литературой сюжетных схем традиционной артурианы исследовалось русскоязычной украинской исследовательницей И.И. Горбачевской; популяризации «артуровского» литературного пласта способствуют публикации члена Международного Артуровского общества И. Поповой. «Артуровская Легенда» обретает новые измерения в сознании исследователей и читателей благодаря переводчикам – прошедшее десятилетие принесло два российских перевода валлийского Мабиногиона (В. Эрлихман, Л. Володарская) и два перевода английского рыцарского романа «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» (В. Бетаки, Н. Резникова). В первой российской энциклопедии, посвященной королю Артуру (Комаринец А. Энциклопедия короля Артура и рыцарей Круглого Стола. М.: АСТ, 2001) можно найти полные и глубокие тематические статьи, касающиеся корней, литературных воплощений, топонимики и прагматики «Артуровской легенды»; в энциклопедии приводится большая тематическая библиография. Однако судьба «Артуровской Легенды» в США, даже в описательном плане, освещена там далеко не полно. Культурологический подход к легендам о короле Артуре прослеживается в мини-исследовании О.М. Ладыгиной «Легенды о короле Артуре и мифотворчество XX века», выпущенном в брошюре серии «Библиотека журнала "Образование в современной школе"» (2000); Е.Г. Кратасюк рассматривала легенды «артуровского» цикла в культурологической кандидатской диссертации «Репрезентации прошлого в массовой культуре последней трети XX века», построенном на материале «артуровского» кино и рекламы (2002). Эти культурологические исследования заслуживают внимания и уважения, но отражают лишь немногие частные аспекты феномена «американского Артура».

Сказанное проливает свет на закономерность и своевременность исследовательского интереса к проблеме американской артурианы: проблема исследована сугубо недостаточно в целом, и культурологами – в частности. С этой позиции видится цель исследования: обобщить и проанализировать опыт зарубежных исследователей легенд о короле Артуре с точки зрения теории и истории культуры; определить американскую артуриану как культурный феномен и предложить перспективу рассмотрения интереса к древней британской легенде в США в рамках междисциплинарного подхода.

Цель определяет задачи исследования, состоящие

- в выявлении культурологической сущности и специфики британских текстов, послуживших основными источниками традиции «американского» короля Артура;

- в определении роли американской артурианы в становлении и динамике диалога культур Старого и Нового света;

- в решении вопроса об основных путях освоения традиции короля Артура в США и роли индивидуального творческого фактора в этом процессе;

- в определении специфики американизированного мифа об Артуре как источника социокультурной динамики США;

- в выяснении характера связи американской «артуровской» традиции с идеологией американского нобилитета.

Есть многие основания полагать, что исследования артуровской «новой волны» (Girouard 1981; Knight 1983; Slocum 1992; Lupack and Lupack 1999; Higham 2002) были написаны авторами, знакомыми с теорией культурной интеграции, разработанной в трудах американских культурных антропологов (также - английских социальных антропологов XX века).11 Со своей стороны, мы также сочли возможным при написании исследования опираться на методологическую базу, состоящую из работ представителей социологической (Т.С. Элиот, П. Сорокин, Т. Парсонс) и общественно-исторической школ (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Д. Тойнби, С. Хантингтон) в культурологии. Также нами использовались положения и выводы работ, посвященных исследованию организации форм общественного сознания в индустриальном и постиндустриальном (информационном) обществе (М. Маклюэн, Г. Маркузе). Кроме того, в силу сложности и неоднородности фактического материала и источников, находившихся в фокусе исследования, трудно было обойтись без заимствования инструментария медиевистов (А.Я. Гуревич, Е. Мелетинский, А.Д. Михайлов, Д. С. П. Тэтлок, А. Б. Фергусон), мифологов (Д. Кэмпбелл, Ф.Р.С. Реглан), культурологов (Г. Гачев, А. Генис), представителей школ семиотики (Ю.М. Лотман, У. Эко) и генетики культуры (У.С. Бейнбридж).

Новизна исследования состоит:

1) в комплексности представления американского культурного пласта, связанного с «Артуровской Легендой», российскому исследовательскому сообществу;

2) в переключении исследовательского внимания с литературной традиции, порожденной легендами об Артуре, на «экстралитературную» традицию короля Артура в США, включая:

а) «установочную» адаптацию «Артуровской Легенды» к американским общественно-культурным ценностям (в публицистическом, нравственно-установочном, рекламном дискурсах);

б) отражение «артуровской» темы в зеркале американского искусства (от книжной графики до кинематографа);

в) исследование путей использования отдельных мотивов и типажей легенд о короле Артуре в социальных (групповых и «культовых») практиках США;

3) в разработке последовательной – по сравнению с зарубежными работами – хронологической и теоретической направленности исследования.

Актуальность работы состоит в том, что американская культура, американский менталитет становятся предметом споров и размышлений не только в самой Америке12, но и в России – вследствие нового витка в культурных, экономических и политических отношениях с США. Материалы и выводы исследования, в свою очередь, проливают свет на важные черты американской ментальности и дают обширную общую картину мира США в XIX и XX вв., в котором политические, деловые, эстетические начинания под эгидой «Артуровской Легенды» служили своеобразными вехами в формировании культуры всей нации, отдельных социальных групп и субкультур.


На защиту выносятся следующие положения:

1) Становление и пути трансформации легенд об Артуре сопряжены с возникновением потребности в национальной идентификации; история ее становления – это история происхождения и переоценок понятий «валлийскости», «английскости», «шотландскости» и т.д.

2) Американская артуриана выступает в XIX и XX вв. в качестве важного средства формирования понятия «американизма» – ключевого конструкта в самосознании Нового света.

3) Американская артуриана дихотомична в ее социокультурном функционировании. Она служит а) средством легитимизации власти, инструментом создания оптимистического «фасада» официальной культуры; б) зеркалом тревог и страхов правящей элиты.

4) Массовая (популярная) артуриана в США представляет миф и легенды об Артуре и рыцарях Круглого Стола в качестве «аллегорического универсума» – неиссякаемого источника метафорических сопоставлений мира Артура с американской современностью.

5) Профессионализм существенной части творцов американской артурианы достаточно низок; традиция во многом поддерживается усилиями и творчеством любителей.

6) В американской артуриане XIX века складываются два пути освоения традиции: «лоуэлловский» (от имени Джеймса Рассела Лоуэлла) и «твеновский». «Лоуэлловский» путь породил отроческие «Клубы короля Артура» и оказал существенное влияние на формирование волонтерства и благотворительности как американских социокультурных констант; Твен породил неприятие Америкой викторианства и втянул в диалог культур широкие народные массы.

7) «Робинсоновско-элиотовский» путь (от имен Эдвина Арлингтона Робинсона и Т. С. Элиота) занял доминирующее положение в XX веке; в силу своего интеллектуального происхождения и аксиологического упора – образы Грааля, Увечного короля, Бесплодной Земли – он стимулировал интерес к Востоку как культурной альтернативе «умирающему» Западу и стал одним из истоков культурной саморефлексии США.

8) Король Артур «возвращался» в Америку в периоды кризиса культурной идентичности. Это касается, в первую очередь, Войны за независимость и Гражданской войны, периода «культурной войны» с Великобританией, пиком которой становится реакция на английское викторианство в конце XIX – начале XX в.

Апробация содержания предлагаемой работы осуществлялась на протяжении нескольких лет в форме публикаций в сборниках трудов Новосибирского государственного университета, Кемеровского государственного университета, альманахах Ad Libitum (КузГПА); вестниках МГУ, МГОУ, Томского и Тамбовского государственных университетов; журналах «Обсерватория культуры», «Вопросы культурологии» и «Социологические исследования»; сборниках материалов международных конференций в Астраханском, Бурятском и Якутском государственных университетах; в докладах, сделанных во время работы секций и «круглых столов» международных конференций на факультете журналистики МГУ (2001), на факультете иностранных языков и регионоведения МГУ (2008), в Институте социологии РАН в рамках семинара «Молодежная культура в локальной (Россия) и глобальной перспективах» (2008), на II Российском культурологическом конгрессе с международным участием «Культурное многообразие: от прошлого к будущему» в г. Санкт-Петербурге (2008), в Российском институте культурологии в рамках международной научной конференции «Филология – Искусствознание – Культурология: новые водоразделы и перспективы взаимодействия» (2009); в концепции международной конференции, проводимой при поддержке РГНФ «Революции и гражданские войны в России и США: сравнительно-исторический анализ» в 2004 г., организованной автором. Также – в курсах лекций, читанных в России (КузГПА, курс по выбору в 2003-2006 гг.) и США (Вашингтон-Джефферсон колледж, г. Вашингтон, в 2001 году).

Цели и задачи обусловили структуру работы, состоящей из введения, четырех глав и заключения. Текст работы, снабженный тремя приложениями, расположен на 368 машинописных страницах, библиография состоит из 332 источников.

Во введении раскрывается содержание термина «американская артуриана»13; поясняется концепция социокультурной адаптации создателей «Артуровской Легенды»14. Здесь содержится очерк предшествующих исследований, проясняется характер и формы североамериканского «артуровского» материала. В силу того, что широкое распространение артурианы в Англии происходит – благодаря книгопечатнику Кэкстону – с 1485 г., во введении также рассматриваются понятия «литературной» и «книжной» культур и намечается вспомогательная (но важная для исследования) концепция книги как «ключевой метафоры»15 и основного средства кодификации культуры. Здесь также комментируется ряд смежных с тематикой исследования вопросов исторического, социологического, искусствоведческого и историко-литературного характера, говорится о моделях приспособления «Артуровской Легенды» к задачам молодой демократии, к идеологии панамериканизма; о моделях интерпретации национальной психологии в «индивидуальных» артурианах Э.С. Фелпс, Э. А. Робинсона, К. Паттерсон и др.; о роли граждан США в сотворчестве «американского» Артура как идеологии.

Глава I, «Социальная прагматика легенд об Артуре в культуре Великобритании (от норманнов до конца XIX века)», рассматривает социокультурное функционирование британских текстов-источников, оказавших наибольшее воздействие на становление артурианы в США и служит прологом к трем последующим «американским» главам. Раздел I.1, «Оценка культуры норманнов средствами валлийской традиции в "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского», представляет квазиисторический трактат Гальфрида Монмутского в качестве самого раннего британского текста, способного оказать влияние на становление американской артурианы. Со ссылкой на противоречивость как общее свойство авторских артуриан Д.Р. Лоуэлла, М. Твена, Г.Пайла, Э.А. Робинсона – «знаковых» фигур американской «артуровской» традиции16 – здесь анализируются противоречия книги Гальфрида, написанной на латинском языке, переведенной на норманнский язык и популярной в норманнских правящих кругах. Противоречия Гальфрида детально и доказательно объяснялись умышленным искажением истории общественным классом, заинтересованным в укреплении веры, а не знания, к которому и принадлежал «архидиакон Монмутский»; противоречивостью «конкретного историко-культурного контекста»; полемической природой текста «Истории» как «метанарратива, создававшегося в недрах специфического этноса и направленного против Других»17. В реферируемом исследовании противоречием определяющего порядка представлена двойственность установок Гальфрида, льстящего норманнам и легитимизирующего их завоевание в тексте «Истории», с одной стороны, и, с другой, деконструирующего авторитет норманнов путем вычерчивания – средствами замысловатого повествования об Артуре – чуждого валлийцам культурного «абриса» норманнской властной элиты.

Гальфрид являлся одним из образованных британо-валлийцев, которые были важны в качестве культурных посредников в годы правления в Британии норманнов и анжуйцев18; средствами «Истории» Гальфрид пытается исполнить культурную миссию и имплицировать приоритетность кельтской культуры – культуры не менее развитой и изысканной, чем норманнская. Сначала Гальфрид симулирует восхищение норманнской культурой. Умышленно следуя традиции Вергилия, он превращает в древнего захватчика Англии троянца Брута, несущего культуру более высокого порядка, и тем, по замечанию Д. Линдсея, «оправдывает норманнское завоевание и создает новую перспективу для его рассмотрения»19; он приписывает королю Кадвалладеру слова «Бог не желает, чтобы мы (бритты – Ю.С.) правили во все времена»20; изображает великолепие двора Артура в Карлеоне-на-Аске, перестраивая его в угоду норманнским вкусам XII века (турниры, литургические церемонии, раздельные пиры для дам и кавалеров); приближает к норманнам – в лингвистическом и культурном смысле – реалии и персоналии кельтского мира (например, меняет на норманнский лад имя и, частично, суть легендарного валлийского барда Миррдина и получает в результате Мерлина21). При этом Гальфрид осознает, что норманнские герцоги, проживая и функционируя на британских территориях, утратили аутентичную связь с континентальной культурой – «[британская норманнская – Ю.С.] династия, хоть она так и не приобрела английских манер и английской речи, приобрела английскую чувствительность»22 – и уже не воспринимали безоговорочно франкскую героическую пропаганду, создаваемую на континенте с опорой на фигуры Карла Великого и Роланда; Гальфрид первым из образованных валлийских современников распознает надвигающийся идеологический вакуум, который был обусловлен потерей норманнами франкской героической модели и навязывает им – в облике Артура – модель британскую.

Дальнейшая стратегия Гальфрида состоит в принижении культуры норманнов, которое он осуществляет тонко, при помощи намеков и словесной игры, понять и оценить которую норманны не были способны; соответственно, Гальфрид амбивалентен в адресации своего текста, так как явно «работает» и на аудиторию высокообразованных валлийских клириков, владеющих латынью, древнеанглийским и другими языками. Им он и передавал свое «антинорманнское» мироощущение23.

Текст «Истории бриттов» был не только и не столько средством имитации и иронизации оптимистического «фасада» культуры норманнских завоевателей, но и средством прояснения страхов и беспокойств как правящих Британией норманнов, так и британской элиты, помогавшей норманнам в деле правления. Проблема угрозы стабильности власти норманнов была актуальной. Артур у Гальфрида и был призван отразить норманнский мир «по ту сторону» славы: происходящее с ним организовано в тексте «Истории» таким образом, чтобы мистифицировать и – через воздействие на эмоции – «рассеять» самые болезненные проблемы королевской карьеры Генриха I. Неожиданная и загадочная кончина (или исчезновение) Артура является первостепенным выражением того страха и тех сомнений, которые терзали норманнов. Слава неожиданно куда-то уходит – ведь и Артур был предан – и сменяется бесславием. В исторической реальности бесславие норманнов наступает вследствие гражданской войны, в которой норманнская военная мощь, устрашавшая других и помогавшая присваивать чужие владения, превращается в орудие всеобщего уничтожения.

Раздел I.2, «Артуриана Мэлори как нормативная этическая модель рыцарской культуры», посвящен рассмотрению двух ипостасей короля Артура – эпико-героической и социальной – в контексте культурного интереса современников Мэлори, а также ряда культурных концептов предшествующего и современного Томасу Мэлори рыцарства, апологией которого и является текст «винчестерской рукописи»24. Несмотря на то, что фигура Артура идеологична для современников Мэлори не в меньшей мере, чем для читателей «Истории бриттов» в XII в.25, «костяком» Артура по-прежнему остается король-герой, а не король-политик. Меч в камне, волшебное оружие, колдуньи-помощницы – все это указывает на особую, вневременную ценность, которую Артур мог представлять в качестве «инструмента» разрядки напряженности, витавшей в воздухе Англии XV века вследствие войны рыцарских орденов. Здесь в Артуре впервые можно увидеть ясные очертания мифического героя26, которые, в конечном счете, объясняют трагичность и фантастичность его исчезновения в артуриане Мэлори. Артур, благодаря героической схеме, в соответствие с которой он сконструирован у Мэлори, специфичен: в художественном пространстве «винчестерской рукописи» он развивается и как король, и как герой. Эта схема придает Артуру гораздо б