Сон в красном тереме. Т. Гл. I – XL

Вид материала

Документы

Содержание Глава двадцать шестая

Подобный материал:

• Размышлизмы о красном флаге, 204.41kb.
• Григорий Яблонский, Анастасия Лахтикова Сон Татьяны: «магический кристалл» и преображение, 314.08kb.
• Отдых на красном море с экскурсиями 8 дней / 7 ночей Вылет во вторник и пятницу, 110.72kb.
• И. А. Гончаров назвал «Сон Обломова» «увертюрой» всего романа. «Сон Обломова» сперва, 29.51kb.
• Сон и бодрствование, 61.17kb.
• 5-я российская с международным участием школа-конференция «сон окно в мир бодрствования», 95.64kb.
• «актуальные проблемы сомнологии», 1552.94kb.
• «Сон Обломова». Своеобразие эпизода и его роль в романе» «Сон Обломова» это особая, 20.9kb.
•   Анализ эпизода по роману Н. Г. Чернышевского «Что делать» «Четвертый сон Веры Павловны», 22.32kb.
• Дины Рубиной «Всё тот же сон!», 231.94kb.

Глава двадцать шестая

На мостике Осиной талии влюбленные обмениваются взглядами;

у хозяйки павильона Реки Сяосян весеннее томление вызывает тоску

 
   Через тридцать три дня Баоюй выздоровел, ожог на лице зажил, и он снова поселился в саду Роскошных зрелищ. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.
 
   Надобно вам сказать, что Цзя Юнь дни и ночи дежурил у постели Баоюя, когда тот болел. Сяохун тоже ухаживала за больным вместе с другими служанками. Часто встречаясь друг с другом, молодые люди постепенно сблизились. Однажды Сяохун заметила у Цзя Юня платочек, очень похожий на тот, что она потеряла. Но спросить об этом юношу она постеснялась.
   Цзя Юнь после выздоровления Баоюя вновь стал присматривать за работами в саду. Сяохун пыталась забыть о платочке и о Цзя Юне, но не могла, а поговорить с юношей не решалась, боясь, как бы ее не заподозрили в чем-то дурном.
   Однажды, размышляя, что делать, она, расстроенная, сидела в комнате, как вдруг за окном кто-то ее окликнул:
   – Сестрица, ты здесь?
   Сяохун посмотрела через небольшой глазок в оконной бумаге и, увидев, что это служанка Цзяхуэй, отозвалась:
   – Здесь. Заходи!
   Цзяхуэй вбежала в комнату, села на край кровати и с улыбкой промолвила:
   – Мне так повезло! Я стирала во дворе, а тут вышла сестра Хуа Сижэнь и велела мне отнести в павильон Реки Сяосян чай, который Баоюй посылал барышне Линь Дайюй. А старая госпожа в это время прислала барышне деньги, и та раздавала их своим служанкам. Когда я собралась уходить, она взяла две пригоршни монет и дала мне. Я даже не знаю, сколько. Может, спрячешь их у себя?
   Она развернула платочек и высыпала монеты. Сяохун тщательно пересчитала их и убрала.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросила Цзяхуэй. – Съездила бы домой на несколько дней, позвала лекаря, чтобы прописал лекарство.
   – Глупости! – оборвала ее Сяохун. – Зачем я ни с того ни с сего поеду домой?
   – Да, вспомнила! – воскликнула Цзяхуэй. – У барышни Линь Дайюй слабое здоровье, она всегда пьет лекарство, попросила бы у нее.
   – Вздор! – ответила Сяохун. – Разве можно пить лекарство без разбору?
   – Но и так поступать, как ты, тоже нельзя, – возразила Цзяхуэй. – Не ешь, не пьешь. К чему это приведет?
   – Ну и что же? – сказала в ответ Сяохун. – Лучше умереть сразу, и делу конец!
   – Зачем ты так говоришь? – взволнованно спросила Цзяхуэй.
   – Не знаешь ты, что у меня на душе! – вздохнула Сяохун.
   Цзяхуэй кивнула, немного подумала и сказала:
   – Конечно, винить тебя не приходится, здесь жить нелегко. Старая госпожа говорила, что вся прислуга устала, пока выхаживали Баоюя, а сейчас велела служить благодарственные молебны и всех, кто ухаживал за больным, наградить, как кому положено. Меня обошли и еще нескольких девочек-служанок, но я не в обиде, а вот тебя почему? Я даже возмутилась. Пусть все награды получила бы Сижэнь, на нее сердиться нельзя – она больше всех заслужила. Кто из служанок может с ней сравниться? Я уж не говорю о том, до чего она усердна и заботлива, да и вообще она самая лучшая. Но с какой стати Цинвэнь, Цися и им подобные получили большие награды, так же как старшие служанки? А все потому, что они – любимицы Баоюя! Как же тут зло не возьмет? Где справедливость?
   – Не стоит на них сердиться, – заметила Сяохун. – Правильно говорит пословица: «Даже под навесом в тысячу ли пир кончается!» Не вечно же они будут здесь жить! Ну, три, самое большее – пять лет, и все разлетятся в разные стороны, неизвестно, кто кем тогда будет распоряжаться.
   Слова Сяохун до слез тронули Цзяхуэй, глаза покраснели, но она взяла себя в руки и сказала с улыбкой:
   – Ты права! Однако вчера, когда Баоюй объяснял, как нужно убирать комнаты и шить одежду, мне показалось, что придется промучиться здесь по крайней мере несколько сот лет!
   Сяохун усмехнулась. Она хотела что-то сказать, но вошла девочка-служанка, еще не начавшая отпускать волосы; в руках у нее были какие-то рисунки и два листа бумаги.
   – Эти рисунки тебе велено перерисовать, – сказала она Сяохун, бросила бумагу и хотела уйти.
   – А что за рисунки? – крикнула Сяохун. – Объяснила бы толком. А то так спешишь, будто остынут пампушки, которые для тебя наготовили!
   – Это рисунки сестры Цися! – крикнула девочка, направляясь к дверям.
   Сяохун в сердцах отшвырнула рисунки и принялась искать в ящике кисть. Долго рылась, но не нашла подходящей – из одних вылезли волосы, другие были до основания стерты.
   – Куда же я девала новую кисть? – произнесла она. – Никак не припомню!..
   Она с минуту подумала и вдруг радостно засмеялась, вскричав:
   – Ах да! Ведь третьего дня ее взяла Инъэр!
   И она обратилась к Цзяхуэй:
   – Может, сходишь за ней?
   – Сходи сама, – ответила девочка. – Я должна отнести коробку сестре Сижэнь, она меня ждет.
   – Раз тебя ждут, зачем ты здесь лясы точишь? – упрекнула ее Сяохун. – Скверная девчонка, от работы отлыниваешь! Не пошли я тебя за кистью, Сижэнь так и не увидела бы тебя!
   С этими словами Сяохун покинула комнату, затем двор Наслаждения пурпуром и пошла к дому Баочай. Проходя мимо беседки, она встретила кормилицу Баоюя. Сяохун остановилась и с улыбкой спросила:
   – Куда это вы ходили, тетушка Ли? Как здесь очутились?
   – Ты только подумай! – всплеснула руками мамка Ли. – Понравился ему какой-то братец, не то Юнь, не то Юй, и он велел мне его пригласить. Требует, чтобы тот непременно пришел к нему завтра. А узнает про это госпожа, опять будут неприятности.
   – Но вы все же выполнили просьбу Баоюя! – снова улыбнулась Сяохун.
   – А что мне было делать? – возразила кормилица.
   – Если этот Юнь что-нибудь смыслит, он не придет, – заявила Сяохун.
   – Напротив, обязательно придет, потому что умен.
   – В таком случае вам не следует его сопровождать, – сказала Сяохун. – Пусть приходит один и поблуждает здесь, посмотрим, что из этого выйдет!
   – Да разве есть у меня время ходить за ним по пятам! – воскликнула старуха. – Я только передала ему приглашение. Велю кому-нибудь из служанок его проводить.
   Мамка ушла, а Сяохун все не двигалась с места. Она так задумалась, что позабыла о кисти.
   В это время прибежала маленькая служанка и окликнула Сяохун:
   – Сестрица, ты что здесь делаешь?
   Сяохун подняла голову, увидела Чжуйэр и в свою очередь спросила:
   – А ты куда бежишь?
   – Мне велели привести второго господина Цзя Юня, – ответила девочка и умчалась.
   Сяохун побрела дальше. Дойдя до мостика Осиной талии, она снова увидела Чжуйэр, которая шла ей навстречу вместе с Цзя Юнем. Цзя Юнь бросил на Сяохун взгляд. Девушка тоже на него посмотрела, нарочно остановившись с Чжуйэр. Глаза их встретились. Сяохун покраснела, быстро повернулась и зашагала в сторону двора Душистых трав. Но об этом мы рассказывать не будем.
 
   Цзя Юнь и Чжуйэр по извилистой тропинке добрались до двора Наслаждения пурпуром. Чжуйэр вошла первая, доложила о приходе Цзя Юня, после чего ввела во двор его самого.
   Цзя Юнь огляделся и увидел несколько искусственных горок, возле которых росли бананы. Под большим деревом два аиста чистили перья. На террасе были развешаны клетки с редкостными птицами. Чуть дальше виднелся пятикомнатный домик с пристройками, над входом красовалась доска с горизонтальной надписью: «Радостный пурпур и пышная зелень».
   «Так вот, оказывается, откуда взялось название двор Наслаждения пурпуром», – подумал про себя Цзя Юнь. Вдруг из окна, затянутого тонким шелком, послышался голос:
   – Скорее входи! И как это я за целых три месяца ни разу о тебе не вспомнил!
   Цзя Юнь узнал голос Баоюя и вошел в дом. Ослепленный сиянием золота, бирюзы и всевозможных украшений, он не сразу увидел Баоюя.
   Слева, из-за высокого зеркала, перед которым обычно одеваются, вышли две служанки лет пятнадцати – шестнадцати.
   – Господин, – сказала одна из них, – пройдите, пожалуйста, сюда!
   Не осмеливаясь взглянуть на девочек, Цзя Юнь лишь кивнул и прошел во внутреннюю комнату. Под большим голубым пологом, защищающим от москитов, стояла крытая лаком кровать с шелковой занавеской, по ярко-красному полю которой разбросаны были золотые цветы.
   Баоюй в простом домашнем халате и туфлях сидел, прислонившись к спинке кровати, и читал. Увидев Цзя Юня, он отбросил в сторону книгу и с улыбкой поднялся ему навстречу. Цзя Юнь поспешил подойти и справиться о здоровье. Баоюй предложил ему сесть и, когда юноша опустился на стул, сказал:
   – После того как я пригласил тебя, столько прошло самых неожиданных событий, что я совершенно забыл о приглашении.
   – Я искал случая, но не мог с вами встретиться, – улыбнулся Цзя Юнь, – а потом вы заболели. Сейчас, надеюсь, здоровы?
   – Вполне, – отвечал Баоюй. – Я слышал, ты усердно трудишься. Устал, наверное?
   – Стоит ли говорить о такой чепухе, – произнес Цзя Юнь. – Главное, вы поправились. Ведь это счастье и радость для всей семьи!
   Вошла служанка и подала чай Цзя Юню. Беседуя с Баоюем, он не сводил глаз с девушки, любуясь ее стройной фигуркой и миловидным лицом. На ней была розовая с серебристым отливом шелковая кофточка, черная атласная безрукавка и тонкая белая юбка в мелких оборках.
   Когда Баоюй болел, Цзя Юнь несколько дней дежурил у его постели и запомнил многих служанок, поэтому он сразу узнал Сижэнь. Он также слышал, что эта служанка занимает в покоях Баоюя особое положение, и, когда она поднесла ему чай, быстро поднялся и с улыбкой промолвил:
   – Зачем утруждать себя, сестрица? Я и сам мог налить. Я ведь не гость, просто пришел навестить дядю.
   – Сиди, – остановил его Баоюй. – Она и служанок угощает чаем, когда они приходят ко мне.
   – Разумеется, – согласился Цзя Юнь. – Но стоит ли из-за меня хлопотать?
   Он снова сел и принялся за чай.
   Поболтав с Цзя Юнем о разных пустяках, Баоюй пустился в рассуждение о том, у кого самая лучшая театральная труппа, самый красивый сад, самые хорошенькие служанки, самые роскошные пиры и самые редкостные вещи. Цзя Юню оставалось лишь слушать и восхищаться.
   Они поговорили еще немного, и Цзя Юнь, заметив, что Баоюй утомился, поднялся и стал прощаться. Баоюй его не удерживал, лишь сказал:
   – Если выберешь завтра свободное время, заходи, – и велел Чжуйэр проводить гостя.
   Выйдя со двора Наслаждения пурпуром, Цзя Юнь огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, принялся болтать с Чжуйэр и забросал ее вопросами:
   – Сколько тебе лет? Как тебя зовут? Кто твои родители? Давно ли прислуживаешь моему дяде Баоюю? Какое у тебя жалованье? Сколько служанок в покоях Баоюя?
   Когда Чжуйэр ответила на все вопросы, Цзя Юнь поинтересовался:
   – Ту девушку Сяохун зовут? С которой ты разговаривала, когда мы шли сюда?
   – Да, – ответила Чжуйэр. – А зачем вам?
   – Она говорила тебе, что потеряла платочек? – продолжал Цзя Юнь. – Я его нашел.
   – Да, говорила, и не раз, – промолвила Чжуйэр, – спрашивала, не подобрал ли его кто-нибудь из нас. Но у меня нет времени на подобные пустяки. Как раз сегодня она снова просила меня поискать ее платок и обещала награду. Да вы же сами слышали, когда мы встретились неподалеку от ворот дворца Душистых трав. Если платок у вас, господин, отдайте его мне! Посмотрим, как она меня отблагодарит.
   Следует сказать, что еще месяц назад, когда Цзя Юнь присматривал за посадкой деревьев, он подобрал в саду платок и догадался, что его потеряла одна из служанок, не знал, кто именно, но на всякий случай молчал. А сейчас, услышав, что это платок Сяохун, очень обрадовался и мгновенно составил план действий.
   Он вытащил из кармана свой собственный платок и, отдавая девушке, сказал:
   – Вот, возьми, но если получишь награду, не таи от меня!
   Чжуйэр обещала, взяла платок, проводила Цзя Юня до ворот, а затем отправилась искать Сяохун. Но к нашему повествованию это не имеет отношения.
 
   Между тем Баоюй после ухода Цзя Юня почувствовал усталость, лег на кровать и погрузился в дрему. Подошла Сижэнь, села на кровать, стала тормошить Баоюя:
   – Что это ты вдруг среди дня лег спать? Если скучно, иди погуляй!
   – Я бы охотно пошел, – ответил Баоюй, беря ее за руку, – только ни на минуту не могу расстаться с тобой!
   – Помолчал бы! – воскликнула Сижэнь и стащила Баоюя с кровати.
   – Куда я пойду? Везде скучно, – сказал Баоюй.
   – Просто так пройдешься, все лучше, чем бездельничать целыми днями.
   Баоюю было до того тоскливо, что он послушался Сижэнь. Вышел на террасу, подразнил птиц в клетках, а затем отправился бродить вдоль ручья Струящихся ароматов, наблюдая за резвящимися в воде золотыми рыбками. Вдруг он заметил, как бежит по склону горы пара вспугнутых молодых оленей. Баоюй не сразу сообразил, в чем дело, но тут из-за склона выскочил Цзя Лань с луком в руках. Увидев Баоюя, он остановился и почтительно произнес:
   – Никак не ожидал, дядя, встретить вас здесь!
   – Опять балуешься! – упрекнул его Баоюй. – Зачем пугаешь животных?
   – Это я от скуки, – ответил Цзя Лань. – Делать нечего, вот и решил поупражняться в стрельбе из лука.
   – Выбьешь себе зубы, – не захочешь больше упражняться! – бросил Баоюй и зашагал прочь.
   Вскоре он увидел строение, едва различимое в пышных зарослях бамбука, шелестевшего на ветру. Это был павильон Реки Сяосян.
   Баоюй робко приблизился и увидел свисавшую до самой земли дверную занавеску из пятнистого бамбука. Ничто не нарушало стоявшей вокруг тишины. Баоюй подошел к окну, затянутому тонким шелком, и почувствовал тонкий, необычайно приятный аромат. Он склонился к окну, и тут до слуха его долетел тихий вздох и слова:
   – Мои мысли и чувства спят беспробудным сном!
   Баоюя разобрало любопытство. Он пригляделся и сквозь шелк увидел Дайюй, лежавшую на постели.
   – Почему ты так говоришь? – не утерпев, спросил Баоюй, отодвинул занавеску и вошел. Дайюй растерялась, покраснела, закрыла лицо рукавом и, отвернувшись к стене, притворилась спящей.
   Баоюй приблизился было к кровати, но тут появились служанки и сказали:
   – Ваша сестрица спит, вот проснется, тогда и приходите!
   Но Дайюй быстро села на постели и крикнула:
   – Я вовсе не сплю!
   – А мы думали, барышня, что вы спите! – заговорили в один голос служанки и стали звать Цзыцзюань: – Барышня проснулась, иди быстрее сюда!
   После того как они покинули комнату, Дайюй, поправляя волосы, принялась выговаривать Баоюю:
   – Я спала. А ты меня разбудил! Зачем?
   Глаза у нее были совсем еще сонные, на щеках играл румянец. Что-то дрогнуло в душе Баоюя. Он сел на стул и с улыбкой спросил:
   – Что ты сейчас говорила?
   – Ничего, – отвечала Дайюй.
   – Меня не обманешь! – вскричал Баоюй, щелкнув пальцами. – Я ведь слышал!
   Разговор был прерван появлением Цзыцзюань. Баоюй с улыбкой обратился к девушке:
   – Завари для меня чашечку вашего лучшего чая!
   – Откуда у нас хороший чай? – удивилась служанка. – Если хотите хорошего чаю, дождитесь Сижэнь, она принесет.
   – Не слушай его, – одернула служанку Дайюй. – Дай мне воды!
   – Но ведь он гость, – возразила Цзыцзюань, – и первым делом я заварю ему чай, а уж затем подам вам воду.
   Служанка ушла, а Баоюй ей вслед произнес с улыбкой:
   – Милая девочка!


Ах, если б я за пологом остался
вдвоем с твоею госпожой пригожей,
Я не хотел бы все же, чтоб за нами
когда-нибудь ты застилала ложе…
 

   Дайюй вспыхнула, опустила голову.
   – Что ты сказал?
   – Ничего, – снова улыбнулся Баоюй.
   – И я должна все это выслушивать. Набрался на улице всяких пошлостей, начитался вздорных книжек, – Дайюй заплакала. – Ты просто смеешься надо мной! Все вы, господа, смотрите на меня как на игрушку!
   Она спустилась с кровати и вышла из комнаты. Баоюй бросился за ней.
   – Милая сестрица, я виноват перед тобой, только никому ничего не говори! Пусть у меня вырвут язык, если я еще когда-нибудь осмелюсь произнести что-либо подобное!
   В это время к ним подошла Сижэнь и сказала Баоюю:
   – Иди скорее одеваться, отец зовет!
   Эти слова прозвучали для Баоюя как гром среди ясного неба. Забыв обо всем на свете, он помчался одеваться и увидел, выходя из сада, стоявшего у вторых ворот Бэймина.
   – Не знаешь, зачем меня зовет отец?
   – Он собирается куда-то ехать, – ответил Бэймин. – На всякий случай поторопитесь, там все и узнаете.
   Они свернули в сторону большого зала. Всю дорогу Баоюй терялся в догадках. Вдруг послышался смех. Баоюй обернулся и увидел, что из-за угла, хлопая в ладоши, выскочил Сюэ Пань.
   – Не сказали бы тебе, что зовет отец, разве ты явился бы так быстро! – воскликнул он.
   Бэймин, тоже смеясь, опустился перед Баоюем на колени.
   Баоюй в растерянности остановился и никак не мог понять, что случилось. Лишь потом он сообразил, что Сюэ Пань хотел выманить его из сада и нарочно все это подстроил. Сюэ Пань между тем подошел к Баоюю, низко поклонился и попросил прощения.
   – Не сердись на этого парня, – сказал он, кивнув на Бэймина. – Он не виноват, это я упросил его пойти на такую хитрость.
   Баоюю ничего не оставалось, как сказать:
   – Обманул, и ладно! Но зачем было говорить, что зовет отец? Разве можно лгать? Вот расскажу тетушке, пусть тебя отругает!
   – Дорогой братец, мне так необходимо было тебя вызвать, что об остальном я позабыл, – ответил Сюэ Пань. – Не обижайся, если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, можешь тоже сказать, что меня зовет отец.
   – Ай-я-я! – вскричал Баоюй. – За такие слова полагается еще большее наказание!.. А ты, негодяй, – крикнул он Бэймину, – чего стоишь на коленях?
   – Я не стал бы тебя тревожить по пустякам, – продолжал между тем Сюэ Пань. – Но третьего числа пятого месяца, то есть завтра, день моего рождения, по этому случаю Ху Сылай и Чэн Жисин где-то раздобыли огромный, рассыпчатый корень лотоса и невиданной величины арбуз. Кроме того, они подарили мне копченого поросенка и большую рыбину, присланную им в подарок из Сиама. Суди сам, часто ли бывает такое везенье? Рыба и поросенок, конечно, стоят немалых денег, да и достать их трудно, но все же это не диковинки, не то что корень лотоса и арбуз. И как только удалось вырастить такие огромные? Первым долгом я угостил свою матушку, затем отослал часть твоей бабушке и матери. Оставшееся хотел было съесть, но подумал, что для меня одного жирно будет и кто, как не ты, достоин есть столь редкие вещи. Вот и решил пригласить тебя. Кстати, у меня будет один прелюбопытный малый, актер и певец. Ты не против повеселиться денек?
   Они направились в кабинет, где уже сидели Чжан Гуан, Чэн Жисин, Ху Сылай, Шань Пинжэнь и актер. Все поздоровались с Баоюем, справились о его здоровье. После чая Сюэ Пань распорядился подать вино. Слуги принялись хлопотать, и вскоре все заняли места за столом. Арбуз и корень лотоса были и в самом деле невиданных размеров, и Баоюй с улыбкой сказал:
   – Как-то неловко получилось. Меня пригласили, а подарков я не прислал.
   – Стоит ли говорить об этом! – произнес Сюэ Пань. – Надеюсь, завтра, когда придешь с поздравлениями, принесешь что-нибудь необычное.
   – Единственное, что я могу подарить, это надпись или рисунок. Остальное все не мое. Одежда, еда, деньги, – смущенно признался Баоюй.
   – Кстати, о рисунках, – перебил его Сюэ Пань. – Вчера я видел прекрасную картину, хотя и не очень пристойную, с пространной надписью. Я не стал вчитываться, лишь пробежал глазами, там, кажется, были иероглифы «гэн» или «хуан». А в общем, замечательно!
   Услышав это, Баоюй подумал:
   «Я видел почти все картины древних и современных художников и внимательно читал надписи к ним, но иероглифов „гэн“ и „хуан“ никогда не встречал».
   Он напряг память и вдруг засмеялся и приказал подать ему кисть. Написав на ладони два иероглифа, он обратился к Сюэ Паню с вопросом:
   – Ты уверен, что это были иероглифы «гэн» и «хуан»?
   – А что? – в свою очередь спросил тот.
   Баоюй показал написанные на ладони иероглифы и снова обратился к Сюэ Паню:
   – Может быть, эти? Их и в самом деле легко спутать со знаками «гэн» и «хуан».
   Все взоры обратились на ладонь Баоюя, там было написано «Тань Инь».
   – Так и есть, – рассмеялись гости. – У тебя, верно, в глазах рябило, когда ты читал надпись!
   Сюэ Пань смущенно улыбнулся.
   – Поди разбери, «Тань Инь» это или «Го Инь»?^[242]
   В этот момент вошел мальчик-слуга и громко объявил:
   – Господин Фэн.
   Баоюй сразу догадался, что это Фэн Цзыин, сын полководца Божественной воинственности Фэн Тана.
   – Сейчас же проси! – закричали все хором.
   Через мгновение на пороге появился улыбающийся Фэн Цзыин. Гости вскочили, наперебой уступая ему место.
   – Здорово! – воскликнул Фэн Цзыин. – Боитесь выйти за дверь, устроили дома веселье!
   – Мы так давно вас не видели! – вскричали тут Сюэ Пань и Баоюй в один голос– Как поживает ваш почтенный батюшка?
   – Благодарю, отец здоров, – ответил Фэн Цзыин. – А вот мать схватила простуду, и ей нездоровится.
   Заметив ссадину на лице Фэн Цзыина, Сюэ Пань с улыбкой спросил:
   – Опять подрались? Вон как вывеску разукрасили!
   – Нет! Больше этим не занимаюсь! С тех пор как подрался с сыном дувэя!^[243] – ответил Фэн Цзыин. – Да и зачем, собственно? Что же касается ссадины, так это меня задел крылом сокол, когда мы охотились в горах Теваншань.
   – И давно? – поинтересовался Баоюй.
   – Поехали двадцать восьмого числа третьего месяца, а вернулись позавчера.
   – Теперь понятно, почему я не видел вас третьего и четвертого числа в доме брата Шэня! – сказал Баоюй. – Собирался спросить о вас, а потом как-то забыл. Вы один ездили? Или с батюшкой?
   – Ну как же без батюшки? – произнес Фэн Цзыин. – Это надо рехнуться, чтобы ехать одному и наживать себе неприятности! С каким удовольствием я выпил бы с вами вина и послушал песни! Впрочем, не было бы счастья, да несчастье помогло!
   Фэн Цзыин уже успел выпить чай, и Сюэ Пань пригласил его к столу.
   – Присаживайтесь и рассказывайте! – сказал он.
   – Мне и в самом деле очень хотелось бы с вами повеселиться, но, увы, не могу! Важное дело. Я должен его немедленно выполнить и доложить отцу.
   Как только не удерживали гости Фэн Цзыина! Наконец он с улыбкой сказал:
   – Даже не верится! Сколько лет мы знакомы, и ни разу не приходилось уговаривать меня пить. Сегодня же случай особый. Но раз вы так настаиваете, я дважды осушу большую чашу и сразу уеду.
   На том и порешили. Сюэ Пань взял чайник с подогретым вином, и Баоюй подставил два кубка. Фэн Цзыин, стоя, одним духом выпил.
   – Расскажите хотя бы, что за несчастье вам помогло, – попросил Баоюй, – а потом езжайте.
   – Это неинтересно, – ответил Фэн Цзыин. – Лучше я устрою угощение, приглашу вас, тогда и поговорим. Кроме того, я хочу обратиться к вам с одной просьбой.
   Он поклонился и собрался уходить.
   – Вы нас заинтриговали! – промолвил Сюэ Пань. – Еще неизвестно, когда мы дождемся приглашения. Рассказали бы лучше сейчас, чтобы нас не терзало любопытство!
   – Дней через восемь – десять непременно приглашу вас, – пообещал Фэн Цзыин.
   Все проводили его к воротам и, как только он уехал, вернулись к столу, выпили еще по чарке и разошлись.
   Сижэнь между тем уже стала беспокоиться. Она была уверена, что Баоюй у отца, и не могла понять, почему он так долго не возвращается. Когда же увидела Баоюя навеселе и услышала, где он был, обрушилась на него с упреками:
   – Хорош, нечего сказать! Тут волнуются, а он веселится как ни в чем не бывало! Хоть бы предупредил!
   – Я ведь всегда предупреждаю! Но сегодня пришел Фэн Цзыин, и я позабыл.
   В этот момент вошла Баочай и, услышав этот разговор, рассмеялась:
   – Ну что, отведал редкостных яств?
   – Конечно, – засмеялся в ответ Баоюй, – но уж ты, сестра, наверняка попробовала первая!
   Баочай покачала головой.
   – Вчера брат хотел меня угостить, – сказала она, – но я недостойна есть такие деликатесы и посоветовала ему угостить старших родственников.
   Служанка подала чай, завязалась непринуждённая беседа. Но об этом мы рассказывать не будем.
 
   Дайюй тоже очень беспокоилась. Она слышала, что Баоюй еще с утра пошел к отцу и до сих пор не вернулся. Лишь за ужином она узнала, что он уже дома, и захотела тотчас пойти расспросить, что случилось. Идя в сторону двора Наслаждения пурпуром, она увидела впереди Баочай и последовала за ней. Но у моста Струящихся ароматов остановилась, залюбовавшись какими-то пестрыми птицами. Пока она стояла там, ворота двора Наслаждения пурпуром заперли и пришлось постучаться.
   А надо вам сказать, что Цинвэнь и Бихэнь как раз перед тем рассорились, и Цинвэнь, стоявшая во дворе, услышав стук, решила отвести душу:
   – Вечно шатаются здесь, не дают покоя!
   Стук повторился. Цинвэнь, даже не спросив, кто стучит, в сердцах закричала:
   – Все спят, приходите завтра!
   Дайюй знала, что служанки Баоюя любят подшутить друг над другом и, приняв ее за свою, нарочно не открывают. И Дайюй крикнула:
   – Это я! Открой!
   – Неважно кто, – не помня себя от гнева, ответила Цинвэнь. – Второй господин не велел никого пускать!
   Дайюй рассердилась, и в то же время ей стало обидно. Она хотела еще раз окликнуть Цинвэнь, но раздумала и принялась размышлять:
   «Все твердят, что дом моей тети – мой родной дом, но я здесь чужая. Защиты искать не у кого. Ненадолго свила я себе в этом доме гнездо, и жаловаться как-то неловко».
   При этой мысли слезы заструились по лицу девочки. Она стояла, не зная, как быть, когда вдруг услышала смех и голоса. Это разговаривали Баочай с Баоюем.
   Дайюй совсем расстроилась, но тут вспомнила о недавней размолвке с братом.
   «Он думает, я на него пожаловалась!.. Да разве могла я? Ничего толком не разузнал и велел не впускать меня! А завтра, может быть, вообще не пожелает меня видеть?»
   Дайюй было очень больно. Она одиноко стояла в тени деревьев, хотя мох уже заблестел от холодной росы и свежий ветерок пробежал по дорожкам сада. Не выдержав, девочка горько заплакала.
   Вы уже знаете, что Дайюй от природы была наделена редким изяществом и красотой. А плакала она так жалобно, что даже птицы, устроившиеся на ночь в ветвях ив и среди цветов, разлетелись.
   Поистине:


Бесчувственная у цветов душа,
их девичья не трогает кручина,
А птицы крепко спали в час ночной —
и вдруг вспорхнули! Значит, – есть причина.
 

   Об этом же говорится и в другом прекрасном стихотворении:


Она – дитя, объятое печалью, —
наделена красою и умом.
А все одна в тени цветов скучает,
уйдя из шелком блещущих хором…
Но плач когда послышался девичий,
нарушив на мгновенье тишину,
Цветы к земле бутоны приклонили,
взметнулись птицы, взмыли в вышину.
 

   Вдруг Дайюй услышала скрип. Она обернулась и заметила, что ворота дворца Наслаждения пурпуром распахнулись и кто-то вышел оттуда.
   Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу!