Российская Библиотека Холокоста мы не можем молчать школьники и студенты о Холокосте Выпуск 2

Вид материала

Книга

Содержание Послевоенный период Демонстрации Другие виды художественных произведений Действия властей и протест писателя Трагедия 1961 года Посещение Эренбургом Бабьего Яра

Подобный материал:

• 2008, март 26. 03. 2008, 38.69kb.
• Библиотека Хельсинского Университета была написана небольшая статья, 63.53kb.
• Организация научно-исследовательской работы студентов Петргу в 2004 году, 110.8kb.
• Международный день памяти жертв Холокоста. 2008. Хроника мемориальных мероприятий, 598.6kb.
• Городских библиотек, 1814.45kb.
• Конкурс на лучший проект «Юный исследователь», 199.73kb.
• Ук «Областная библиотека им. М. Горького» Отдел библиотековедения, 306.96kb.
• Библиотека украинской литературы в москве горячие страницы украинской прессы дайджест, 216.01kb.
• Индустрия холокоста индустрия холокоста: размышления на тему эксплуатации еврейских, 1944.8kb.
• -, 482.45kb.

Послевоенный период

Демонстрации

В период с 1945 по 1948 год, каждый год 29 сентября, люди шли к Бабьему Яру. Вот как это описывает Ицик Кипнис, который участвовал в траурном шествии в 1948 году. Ниже приводится довольно большой отрывок из очерка Кипниса, так как это пока единственное найденное автором описание траурной процессии послевоенных лет.

«29 сентября. Люди идут со всех концов города к Бабьему Яру.

В глубине души я молю только об одном: друзья мои, не ездите трамваем, только – пешком. Пойдем той дорогой, теми улицами, которые были до краев переполнены еще живыми нашими братьями⁸. <…>.

Мы приближаемся к окраине города. Группки людей из разных концов города присоединяются к нам. Мы узнаем друг друга. Те, кто не знает дороги, не спрашивают: видно – все идут туда.

Идут толпой, почти не говорят. Смотришь на изможденные лица и видишь, сколько горя люди пережили, сколько страданий Гитлер причинил каждому из них. Коснись любого, и боль потечет ручьем.

Подходим… оттуда уже доносятся тихие рыдания. Лица у всех темнеют, становятся строже и напряженнее. Слабые не выдерживают, и раздаются сдавленные стоны и всхлипывания.

Песчаные обрывы осыпаются под нашими ногами и тянут нас вниз, вниз.

Глубокие, заросшие обрывы, ямы, кусты.

• Где мы?
  
• Здесь это?
  

Ноги подкашиваются…

Уже есть тут люди. Они пришли раньше нас. Никто не здоровается. А

если кто-то случайно это делает, то не слышит ответа. Сердца и взгляды всех устремлены к одному большому заросшему оврагу, похожему на квадратную чашу, с тем только отличием, что на дне ее нет недопитого вина, а только кровь, кровь, которая под дождями и снегом потеряла свой цвет. Вот лежит скомканный грязный кусок белой ткани. Когда-то⁹ это была рубашка… А вон там лежат волосы, которые пережили тех, кого они когда-то украшали. Здесь они выглядят страшнее смерти… оторванные бороды вместе с кожей… и рядом – старая шапка…

Почти в самой середине стоит стоптанный ботинок. Он упал с ноги в последнюю роковую минуту… Мы с вами не пережили этой минуты, и поэтому не найти нам того слова, чтобы описать вид того ботинка, упавшего с ноги человека, тело которого корчилось в предсмертной агонии в котле смерти. Никто не трогает этот ботинок, как и не трогают обломок черепа в другом конце рва; кость, белая с одной стороны и с волосатым куском кожи – с другой. Она торчит, эта кость, и с гневным укором взывает к небу, говоря о замученном здесь народе, о многих сотнях погибших жизней. Эта кость укоряет и зовет, не допускает успокоения, не желает жалости. Она готова вонзиться в твое сердце. Да, в твое сердце, хотя ты родной, плоть от его плоти и кровь от его крови.

Осталось еще несколько «живых» свидетелей: обуглившиеся поленья, недогоревшие в огне. Они рассказывают о таком, что человеческая мысль неспособна охватить и слово не в силах описать. Люди стоят вокруг них с самого утра. Глаза у всех красные от слез, сердца – раскаленные от плача. И ждут. Не хотят уходить. Может быть, кто-то придет и откликнется хоть единым словом» ¹⁰.

После 1948 года, с началом антисемитской кампании, ходить к Бабьему Яру стало небезопасно, были случаи ограблений.


Литература


Во время войны или сразу после нее рядом поэтов были написаны стихотворения, посвященные трагедии в Бабьем Яру. Интересно, что большинство из них называются «Бабий Яр», то есть авторы не нашли слов, которые бы назвали эту трагедию как-то иначе или отразили бы в целом их чувства по отношению к этому, само географическое название стало символом, стало говорящим само за себя. Авторам удалось осуществить публикации своих произведений в небольшой период с 1945 и до антиеврейских кампаний 1948-1953 годов. В январском номере журнала «Новый мир» было опубликовано (правда, без заглавия) стихотворение Ильи Эренбурга «Бабий Яр», написанное в 1944 году, а в 1946 году в журнале «Октябрь» (№3-4) была опубликована, написанная в 1945 году Львом Озеровым, поэма «Бабий Яр». Кстати, именно Лев Озеров был автором очерка «Бабий Яр», написанного им для «Черной книги», которую составляли Илья Эренбург и Василий Гроссман.


Другие виды художественных произведений


Отклики на трагедию в Бабьем Яру были не только в литературе, но и в остальных сферах искусства. Однако, советская власть относилась к ним весьма негативно, особенно в период 1948-1953 годах.

В марте 1949 на съезде композиторов Украины критиковалась симфония Д. Клебанова «Бабий Яр». В.Д. Довженко (член правления Союза композиторов Украины) в своей статье писал: «Имеются серьезные ошибки и в творчестве некоторых композиторов. Так, например: композитор Д. Клебанов написал проникнутую духом буржуазного национализма и космополитизма симфонию, которую он построил на старо-еврейских религиозных песнях. Ритуальные обряды древней Палестины, «Плач Израиля», синагогальные интонации – вот источники, которые вдохновили Клебанова на создание этой антипатриотической симфонии».

Были попытки защитить Клебанова, на его сторону встал поэт А. Малышко и дирижер Н. Рахлин, и получили отповедь в той же статье Довженко: «Тов. Малышко говорит о симфонии Д. Клебанова «Бабий Яр», в которой композитор клевещет на русский и украинский народ. В этой симфонии, наполненной библейскими мотивами и проникнутой трагической обреченностью, Клебанов забывает о дружбе и братстве советских народов и проводит идею полного одиночества замученных немцами в Бабьем Яре советских людей» ¹¹.

Еще один эпизод также относится к весне 1949 года, но произошел в другой сфере искусства – живописи. На расширенном пленуме Союза советских художников Украины, который проходил с 17 по 20 мая 1949 года, критиковался художник В. Овчинников за триптих «Бабий Яр». Н.П. Пащин (председатель Комиссии по делам искусств УССР» так охарактеризовал его деятельность: «На чуждых советскому искусству формалистических позициях стоял и художник В. Овчинников, что нашло свое отражение в его картине-триптихе «Бабий Яр» и других произведениях, где даны извращенные образы советских людей»¹².

Еще об одной картине удалось найти только краткое упоминание. В нем говорится, что после войны три молодых художника написали картину, основой сюжета которой был путь евреев к Бабьему Яру. Она готовилась на премию, но затем была запрещена¹³.

Память о трагедии была отражена и в виде песни. В 1958 году, вероятно в мае, композитор Ривка Боярская и поэт Шика (Овсей) Дриз, написали песню «Колыбельная Бабьему Яру», а пианистка Надежда Дукятульскайте подобрала к ней аккорды. Песню исполнила артистка Нехама Лифшиц 13 ноября 1959 года в Киеве, в зале Киевского театра оперетты, это было единственное исполнение песни¹⁴.

Действия властей и протест писателя

Наступление оттепели

После войны местные власти пытались превратить Бабий Яр в городскую свалку и систематически разрушали старое еврейское кладбище с могилами выдающихся деятелей еврейской культуры. Бабьему Яру было отказано в праве быть местом памяти, местом скорби – в конце 1940-х годов в местной печати поднимался вопрос о том, не разбить ли на склонах Бабьего Яра живописный парк, была идея построить танцплощадку в Бабьем Яру! Этот проект, к счастью, не осуществился. Но власти построили там шашлычную «Тишина», причем мест общественных пользования там не было, и люди справляли нужду прямо на общую могилу¹⁵. В письме Бориса Львовича Брайнина Эренбургу описывается состояние Бабьего Яра в 1948 году – на месте трагедии пасутся коровы, кости просто валяются под ногами, а прекрасный склеп используется как уборная¹⁶. В середине 1950-х годов местные власти выдвинули проект устройства на месте гибели десятков тысяч людей парка и стадиона.

Против этой инициативы выступил писатель Виктор Некрасов. В своей статье «Почему этот не сделано?» в «Литературной газете» от 10 октября 1959 года он назвал эту идею кощунственной и призвал установить в Бабьем Яру памятник жертвам нацистского террора¹⁷.

О том, как была написана и опубликована эта статья вспоминает Лазарь Лазарев, который в то время работал в «Литературной газете». «Бабий Яр был у него Некрасова незаживающий раной. В конце сентября 1959 года он позвонил мне и спросил, не могу ли я в самые ближайшие дни приехать в Киев: «Договорись с начальством. Я начал писать небольшую заметку. О Бабьем Яре. Если не успею дописать до твоего приезда, кончу при тебе. Важно ее быстро напечатать. Возьми с собой фотоаппарат». Я прилетел в Киев, устроился в гостинице и позвонил Некрасову. Он сказал, что кончил, сейчас зайдет за мной и мы поедем на Лукьяновку. Там он сначала повел меня на старое еврейское кладбище – я не знал, что Бабий Яр находится с ним по соседству. Кладбище вообще печальное место, особенно старое, запущенное кладбище, но это производило тягостно мрачное впечатление из-за того, что не было на нем того покоя и уважения, которые полагаются усопшим – недавно поваленные памятники, разбитые надгробья, антисемитские надписи, фашистская свастика. «Чтоб тебе было ясно, что я написал не только о прошлом», - сказал Некрасов. Оттуда мы пошли в Бабий Яр. То, что когда-то было оврагом, оказалось довольно большим искусственным озером. Дело было уже к вечеру, темнело, кроме нас и стоявших в отдалении двух стариков, никого не было. «Утром и днем здесь было много народу,- заметил Некрасов и объяснил,- в эти дни шли первые расстрелы». Мы молча постояли, я сделал несколько снимков – они у меня есть. Я плохой фотограф, и снимки не передают того тоскливого и горького чувства, которое вызвала эта картина противоестественного, намеренного забвения.

Поехали к Некрасову, я прочел написанную им заметку – три машинописных страницы. В ней было выражено то чувство, с каким я только что – полтора часа назад – смотрел на место, где в сорок первом разыгралась страшная трагедия:

«Прошло восемнадцать лет…

И вот стою на том месте, где в сентябре сорок первого зверски было уничтожено сто тысяч советских людей, стою над Бабьим Яром. Тишина. Пустота. По ту сторону оврага строятся какие-то дома. На дне оврага вода. Откуда она?

По склону оврага, продираясь сквозь кусты, поднимаются старик и

старуха. Что они здесь делают? У них погиб здесь сын. Они пришли к нему… У меня тоже погиб здесь друг. В Киеве нет человека, у которого бы здесь, в Бабьем Яру, не покоился бы (нет, тут другое слово нужно) отец или сын, родственник, друг, знакомый…¹⁸
Когда человек умирает, его хоронят, а на могиле его ставят памятник. Неужели же этой дани уважения не заслужили 195 тысяч киевлян, зверски расстрелянных в Бабьем Яру, на Сырце, в Дарнице, в Кирилловской больнице, в Лавре, на Лукьяновском кладбище?»

По моей просьбе Некрасов в одном месте заменил «нам» на «мне» - вся заметка была написана от первого лица. Затем мы вместе ломали голову над названием, перебрали несколько, пока не остановились на «Почему это не сделано…». На полях я записал источник цитаты из сообщения Чрезвычайной государственной комиссии, включенного в материалы Нюрнбергского процесса (каким-то чудом рукопись оказалась в моих бумагах и сохранилась).

И тут Некрасов сказал: «Слушай, если удастся это напечатать, то я очень хочу, чтобы 10 октября. И ты должен сделать для этого все возможное».- «Я постараюсь. Может быть, удастся напечатать даже на номер раньше»,- ответил я. «Нет, именно 10 октября»,- стал настаивать Некрасов. «Но почему Вика, какая разница для такого материала – двумя днями раньше или позже?» - недоумевал я. «Потому что у евреев это день поминовения – Йом-Кипур». И прочитав на моем лице, что этот довод не кажется мне столь неотразимым, как ему, он очень на меня разозлился – пожалуй, единственный раз за долгие годы наших отношений. Я понял, что если заметка не будет напечатана десятого, он будет сильно огорчен. Очень уж важным нравственно ему казалось то, что он задумал. К счастью, все получилось, как он хотел…».

Для Некрасова Бабий Яр всегда имел большое значение. Он всегда и везде пытался донести до людей правду о трагедии. Лазарев приводит эпизод, подтверждающий это, он описывает осмотр выставки в Манеже, где выставлялась в том числе картина «Бабий Яр»: « К картине подошла экскурсия, и экскурсовод бойко и уверенно начала нести какую-то ахинею: «Бабий Яр – это овраг под Киевом, где гитлеровцы в годы Великой Отечественной войны расстреляли группу советских женщин». Она, видимо, считала, что поэтому овраг назвали Бабьим. Некрасов прервал ее. Сначала он сказал, все что думает о ее умственных способностях и профессиональной подготовки, а потом начал рассказывать, что там происходило. Чуть не дошло до скандала»¹⁹.

В общественной позиции Некрасова, и это четко прослеживается, есть две темы, которые особо для него важны – память о прошлом и ненависть к антисемитизму. Еще в детстве Некрасов с другом лазил по Лукьяновским пещерам, в том числе там, где был найден Андрей Ющинский, позже он раздобыл книгу А. Тагера «Царская Россия и дело Бейлиса», так как очень интересовался истинными причинами процесса Бейлиса²⁰. И Некрасов одним из первых начал говорить о том, что Успенский собор в Киеве взорвала советская власть, а не фашисты, он собирал доказательства, свидетельства, писал об этом²¹.

Трагедия 1961 года

Несмотря, на наступление «оттепели» власти не меняли своего мнения - Бабий Яр должен был исчезнуть из памяти людей. Засыпать такое огромное ущелье – титанический труд, но при огромных размах строительства в СССР задача выполнимая. Было найдено остроумное инженерное решение: не засыпать, а замыть способом гидромеханизации. Бабий Яр перегородили плотиной и стали в него качать по трубам пульпу с соседних карьеров кирпичного завода. Пульпа – это смесь воды и грязи. По идее грязь должна была отстаиваться, оседать, а вода стекала через плотину по желобам. По оврагу разлилось озеро. Вода в нем была гнилая, зеленая, неподвижная, и день и ночь шумели трубы, подающие пульпу. Это длилось несколько лет. Плотину подсыпали, она росла, и к 1961 году стала высотой с шестиэтажный дом²². В понедельник 13 марта 1961 года она рухнула. Весенние талые воды устремились в Бабий Яр, переполнили озеро, желоба не успевали пропускать поток, и вода пошла через гребень плотины.

Широким своим устьем Бабий Яр выходил на улицу Фрунзе (Кирилловскую), прямо на трамвайный парк и густонаселенный район вокруг него, даже в самом устье Яра по склонам лепились дома. Сперва вода залила улицу, так что застряли трамваи и машины, а люди в это время спешили на работу, и по обе стороны наводнения собрались толпы, не могущие перебраться²³.

Говорят, земля до этого всходила опарой, пухла на глазах, но никто не обратил на это внимания²⁴.

В 8 часов 45 минут утра раздался страшный рев, из устья Бабьего Яра выкатился вал жидкой грязи высотой метров десять. Уцелевшие очевидцы, наблюдавшие издали, утверждают, что вал вылетел из оврага, как курьерский поезд, никто убежать от него не мог, и крики сотен людей захлебнулись в полминуты.

Инженерные расчеты заключали в себе ошибку: грязь, которую качали долгие годы, не уплотнялась. Она так и оставалась жидкой, поскольку главной частью ее была глина. Глинистые откосы Бабьего Яра, как водоупорные стены, надежно сохраняли ее в жидком состоянии²⁵.

Вот как описывает эту трагедию Лиза Лурия-Клебанов, которая в то время жила в Киеве.

«… Это случилось весной 1961 года. Дамба, которую построили у кирпичного завода, рухнула. Поток глины и грязи, смешанный с остатками человеческих костей, хлынул по улицам, разрушил газовую станцию. Произошел сильный взрыв, вспыхнул пожар, продолжался до тех пор, пока не был залит жидкой глиной. Поток молниеносно добрался до трамвайного парка, поглотив его, опрокинул вагоны, заживо похоронив рабочих и пассажиров»²⁶.

Были погребены трамвайный парк, больница, стадион, инструментальный завод, весь жилой район.

Милиция оцепила район и следила, чтобы никто не фотографировал. На некоторых крышах видны были люди, но было неизвестно, как к ним добраться. В час дня прилетел военный вертолет «Ми-4» и начал эвакуировать уцелевших больных с крыши больницы, снимать других уцелевших²⁷. В это же время в верхней части города все шло как ни в чем не бывало: стояли в очередях – в кино и в магазины, сидели в парках, гуляли.

Ночью пригнали солдат. Развесили предупредительные знаки, оградили залитое пространство. При свете прожекторов начали вытаскивать мертвых. Вдруг новая волна жидкой глины и грязи накрыла всех, кто был на месте. Лишь через несколько дней земля успокоилась.

Власти официально передали: авария на ограниченной площади, погибло двадцать четыре человека²⁸.

Место катастрофы очень оперативно было обнесено высокими заборами, движение по улице Фрунзе закрыто, остатки трамваев накрыты железными листами, трассы гражданских авиалиний изменены, чтобы самолеты не пролетали над Куреневкой и нельзя было фотографировать²⁹.


Сергей Тиктин побывал в Бабьем Яре в апреле 1961, спустя месяц после трагедии. Вот что он пишет: «Кто понимал это как божью кару на киевские власти за то, что решили засыпать памятный овраг и на еврейских костях разбить парк с питейными и увеселительными заведениями; кто – за скупость, выразившуюся на экономии на дренаже вопреки указаниям специалистов-гидротехников.

<…>

На склонах оврага еще четко прослеживались следы песка, указывавшие уровень потока. Маленькие частные дома, стоявшие выше, сохранились как ни в чем не бывало. От стоявших ниже не осталось и следа. От некоторых, стоявших на его пути, поток отрезал половину, четверть, три четверти…

Длинное здание, запиравшее выход из Бабьего Яра на улицу Фрунзе, бывшее Васильковское шоссе, было снесено полностью. Кирилловская больница устояла, но ее первый этаж был залит селем.

Я пересек улицу Фрунзе и спустился в трамвайный парк³⁰. Заборы, которыми наспех обнесли зону катастрофы, были пробиты во многих местах, и люди свободно ходили через проломы. Охрану давно сняли. У большого административного здания, стены которого были покрыты слоем песка до третьего этажа, лежали разбитые трамваи и автобус, застигнутые потоком на улице. Из пассажиров никто не уцелел. Там и сям валялись вырванные с корнем вековые деревья. За трамвайным парком поток широко разлился и скорость его уменьшилась. Он уже не разрушал, а просто занес песком цеха экспериментального завода «Промконструктор», а затем несколькими языками проник в жилые районы, застроенные частными домиками в один и два этажа. Первые этажи были скрыты полностью под песком, уже просохшим. Из него странно торчали ветви пышно цветущих яблонь. Верхние уцелевшие этажи были пусты. Километром дальше песок покрывал только приусадебные огороды. Жители хмуро копали его лопатами, нагружали тачки и выбрасывали на дорогу, откуда его увозили грузовики-самосвалы.

Через день или два после катастрофы, когда вода ушла из песка в грунт, начали расчистку экскаваторами. Железные зубы ковшей то и дело извлекали из песка куски человеческих тел. Экскаваторщики отказывались работать.

Из отрытой телефонной будки вытащили почти уже задохнувшегося молодого парня. Первым его вопросом было: «Цела ли Москва?»

С верхних этажей уцелевших домов людей эвакуировали военными вертолетами. Солдаты обшаривали помещения в поисках уцелевших. Из одного чердака извлекли старуху, кричавшую: «Don’t kill mo, don’t kill mo!» Она восприняла, как и тот парень, случившееся за атомную бомбардировку, а спасателей в военных формах за американский воздушный десант. Рехнулись с перепугу?.. Да, но в какую сторону!

По секретной милицейской сводке на следующий день после катастрофы число ее жертв определялось уже многими сотнями³¹. Через месяц мне на ухо шептали о четырех тысячах, хотя местная вечерняя газета объявила только о ста сорока пяти. Киевляне мрачно шутили, что именно это число апостол Петр пропустил в рай, сверившись предварительно с «Вечiрнiм Киевом», а остальным дал от ворот поворот»³².

Трясина, широко разлившись, наконец, получила возможность уплотняться, вода с нее понемногу стекла ручьями в Днепр, и к концу весны можно было приступить к раскопкам.

Раскопки длились два года. Было откопано множество трупов – в домах, в кроватях, в воздушных подушках, образовавшихся в комнатах под потолком. Кто-то звонил в телефонной будке – так и погиб с трубкой в руках. В трамвайном парке откопали группу кондукторов, как раз собравшихся сдавать выручку – и кассира, принимавшего ее. Истинная цифра погибших никогда не была названа.

Попытка стереть Бабий Яр обернулась неожиданной стороной, привела к новым массовым жертвам, даже возникли суеверия. Популярной была фраза: «Бабий Яр мстит»³³.

Через два года покончил с собой, уличенный во взяточничестве, председатель киевского горисполкома Давыдов – тот самый, который накануне катастрофы, получив сигнал о потоке воды из-под плотины, залившем тротуары на улице Фрунзе, распорядился проложить на них деревянные мостки и больше ничего не предпринял³⁴.

В 1962 году была предпринята третья и самая серьезная попытка уничтожить Бабий Яр. На Бабий Яр было брошено огромное количество техники – экскаваторов, бульдозеров, самосвалов, скреперов. Грунт был водворен обратно в Яр, частью распланирован на месте погибшего района. Бабий Яр был все-таки засыпан, через него проложили шоссе.

На месте концлагеря выстроен новый жилой массив, можно сказать, на костях: при рытье котлованов постоянно натыкались на кости, иногда скрученные проволокой. Передний ряд этих домов выходит балконами как раз на места массовых расстрелов евреев в 1941 году. На месте старого трамвайного парка выстроен новый, а на месте погибшего жилого района построены девятиэтажные здания, белые и модерные, как океанские лайнеры. Остатки плотины усажены молодыми тополями³⁵.

И, наконец, уничтожено еврейское кладбище. Были пущены бульдозеры, которые срывали могилы и плиты, попутно выворачивая кости и цинковые гробы.

На месте кладбища развернулось строительство новых помещений телецентра, оборудованному по последнему слову науки и техники.

В эпицентре же всех этих работ, над засыпанными местами расстрелов, началась планировка стадиона и разных увеселительных комплексов. Проект стадиона остался нереализованным. На месте трагедии не стало ничего. Между жилым массивом на месте лагеря, с одной стороны, и телецентром на месте кладбища – с другой, возник огромный, заросший лопухами и колючками пустырь. Так, с третьей попытки Бабий Яр все-таки исчез, и я думаю, что если бы у фашистов было время и столько техники, то о лучшем они и мечтать не могли³⁶.


Посещение Эренбургом Бабьего Яра


Илья Эренбург после войны был в Бабьем Яре лишь после 1965 года, рассказ неизвестной женщины, которая случайно встретилась с ним в Бабьем Яру, передает Барух Ципис.

«… приехала в родной Киев, пришла к Бабьему Яру, да все вглядывается в чертополох, все представить пытается, где могут быть останки мамы ее, брата, держит букетик, с трудом по тропинке спускается вниз, кладет на какой-то бугорок, идет дальше, навстречу человеку в серой шляпе с макинтошем, перекинутым через руку.

• Простите, девушка, это тот самый… Бабий Яр?
  
• Тот самый… У вас тоже кто-то из близких… здесь?
  
• Все здесь мои близкие, - говорит человек,- все семьдесят тысяч
  

киевских евреев мои близкие, - потом называет себя,- Илья Эренбург.

• Поверьте,- говорит он,- я ничуть не преувеличиваю. Это мой первый
  

приезд в Киев после войны, и начался он отсюда. А у вас кто?

• Мама и брат…»³⁷.
  

«Бабий Яр» Евтушенко