Биография ученого - это образ его мышления, генезис идей, творческая продуктивность. Так считал Альберт Эйнштейн. Когда его попросили написать предисловие к книге о знаменитом ученом,

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 20

А. Эйнштейн

Прости меня, Ньютон: ты нашел единственный путь, возможный в твое время, для человека величайшей научной творческой способности и силы мысли. Понятия, созданные тобой, и сейчас еще остаются ведущими в нашем физическом мышлении, хотя мы теперь и знаем, что если будем стремиться к более глубокому пониманию взаимосвязей, то мы должны будем заменить эти понятия другими, стоящими дальше от сферы непосредственного опыта.

А. Эйнштейн

Незадолго до смерти Ньютон дал поэтически-провиденциальную характеристику себе и будущему физики:

Не знаю, кем я явлюсь миру; но самому себе я кажусь лишь мальчиком, играющим на берегу моря и время от времени забавляющимся тем, что находит более гладкий камешек или более красивую раковину, а великий океан так и непознанной истины простирается передо мной.

Глубина этого высказывания — в том, что накануне века рационализма с его стремлением к окончательному решению всех проблем Ньютон говорил о бесконечности истины, вечном обновлении и преобразовании представлений о мире.

Завершенные в 1687 году Н а ч а л а явились величайшим примером такого обновления и преобразования: вместо господствующей со времен Платона и Аристотеля парадигмы принципиального различия небесных и земных законов Ньютон предложил поразительно простую и красивую теорию, объединяющую небеса и землю, подчиняющую яблоко и Луну одним и тем же законам движения по определенным законам и траекториям.

Законы Ньютона удивительно немногочисленны и немногословны: три закона посвящены движению, а один — гравитации — действию на расстоянии. Формулируя эти законы, Ньютон не мог не говорить о состоянии покоя и движения. Но относительно чего следовало рассматривать эти состояния? Безусловно, не по отношению к несущейся в пространстве Земле. Ньютон устанавливал законы, годные для любого места во Вселенной, а не только для Земли. С присущей ему гениальностью он сознавал, что для законов столь всеобъемлющего вселенского масштаба и начало отсчета должно быть соответствующим.

Итак, движение и покой — относительно чего? Ньютон смело ввел в физику бесконечное и однородное абсолютное пространство, которое он провозгласил неподвижным и объяснил его происхождение вездесущностью Бога. Он выдвинул также идею абсолютного времени, которое, как он утверждал, течет равномерно. Абсолютное время Ньютон объяснил бессмертием Бога. Неподвижное абсолютное пространство позволило Ньютону ввести во вселенском масштабе абсолютный покой и абсолютное движение.

И. Ньютон:

Абсолютное пространство остается в силу своей природы и безотносительно к каким-либо внешним предметам всегда одинаковым и неподвижным.

Абсолютное, истинное и математическое время течет само по себе и в силу своей природы равномерно и безотносительно к какому-либо внешнему предмету.

Абсолютное пространство Ньютона можно поставить в соответствие с мировым эфиром, который с этой поры стал абсолютной системой отсчета, дающей возможность однозначно определять все движения в мире по отношению к непо- движному эфиру, а абсолютное время — со стандартными мировыми часами, по которым из любой точки вселенной можно отсчитывать ход событий. Таким образом, возникло понятие абсолютного движения — «перемещения тела из одного абсолютного места в другое абсолютное место».

Хотя ньютоновские концепции абсолютных пространства, времени и движения уже при его жизни подверглись серьезной и основательной критике Джорджем Беркли и Готфридом Лейбницем, успех «законов Ньютона» и построенной им небесной и земной механики на два столетия заставил замолчать критиков, сделав физику Ньютона приблизительно тем же, чем двумя тысячелетиями раньше стала геометрия Евклида. Вплоть до Маха и затем Эйнштейна ни один ученый не отваживался усомниться в правильности идей Ньютона. Как выразился по этому поводу сам Эйнштейн, «огромный практический успех его [Ньютона] учения, по-видимому, воспрепятствовал ему [Ньютону], как и физикам XVIII и XIX веков, признать произвольный характер основ его системы». Под произволом Эйнштейн имел в виду не только абсолюты Ньютона, но и свободные построения ньютоновского разума.

Я несколько раз говорил об антиномичности сознания Эйнштейна, которое в высшей степени проявилось при его оценке физики Ньютона, ставшего для Эйнштейна высшим научным авторитетом и ниспровергаемым идолом одновременно. В статье о творце классической механики Эйнштейн писал:

Думать о нем, значит, думать о его творчестве. Такой человек может быть понят, только если представлять его как сцену, на которой разворачивалась борьба за вечную истину. Задолго до Ньютона находились сильные умы, полагавшие, что возможно дать убедительные объяснения явлений, воспринимаемых нашими чувствами, путем чисто логической дедукции из простых физических гипотез. Но Ньютон был первым, кому удалось найти ясно сформулированную основу, из которой с помощью математического мышления можно было логически прийти к количественному согласующемуся с опытом описанию широкой области явлений.

Если к Галилею восходит современная экспериментальная физика, то к Ньютону — теоретическая. Благодаря проведению опытов в лаборатории Галилей смог объяснить ряд явлений природы; благодаря введению в науку математики Ньютон показал, что движение подчиняется строгим законам и может быть описано математическими формулами. То, о чем писал Эйнштейн, означало, что ньютоновы формулы — простой, удобный и строгий способ записи физических процессов.

Ньютон продемонстрировал и магию своих формул. С их помощью можно не только определить, как вели себя и двигались частицы и тела в прошлом (если известно, какие силы на них действовали), но и предсказать, что с ними случится в будущем, сколь угодно далеком.

Однако самым важным достижением Ньютона было введение понятия теории. В основе теории лежат несколько основных законов, на базе которых можно делать различные предсказания. Теория движения Ньютона, известная под названием ньютоновой механики, основана на небольшом числе простых законов, из которых можно вывести любые типы движения.

Вскоре после того, как Ньютон предложил свои теории, стали появляться и другие; представления об электричестве и магнетизме спустя много лет выкристаллизовались усилиями Максвелла в теорию электромагнетизма. В те же годы была сформулирована теория теплоты. Теперь все они называются классическими теориями.

Но глубина интуиции Ньютона шла дальше внедрения в науку математики и формулировки законов природы. Его глубоко волновала сокровенная сущность вещей, свидетельством чего являются, среди прочего, размышления о природе гравитации:

То, что гравитацию следует рассматривать как естественное, внутренне присущее материи и существенное для нее свойство, и что одно тело способно воздействовать на другое на расстоянии через вакуум, без какого-либо посредника, с помощью которого и через который могли бы передаваться действия и силы…, представляется мне таким невероятным абсурдом, что, мне кажется, не найдется ни одного сколько-нибудь сведущего в философских вопросах человека, который мог бы во всё это поверить.

В своем творчестве Эйнштейн многократно возвращался к своему предшественнику, посвятив ему несколько замечательных работ, значение которых сводится не столько к анализу ньютоновой механики, сколько к попытке проследить путь его мысли. Для Эйнштейна величие Ньютона заключалось даже не в открытии новых законов и математических методов, но в изменении стиля мышления, самого характера интеллектуального развития человечества:

…Он указал Западу пути мышления, экспериментальных исследований и практических построений, как никто другой ни до, ни после него. Ньютон не только создал гениальные методы; он в совершенстве владел всем известным в его время эмпирическим материалом и был исключительно изобретателен в нахождении математических и физических доказательств. По всему этому он за- служивает нашего высокого уважения. Но фигура Ньютона означает больше, чем это вытекает из его собственных заслуг, ибо самой судьбой он был поставлен на поворотном пункте умственного развития человечества. Чтобы это образно представить себе, вспомним, что до Ньютона не существовало законченной системы физической причинности, системы, которая бы как-то отражала более глубокие черты внешнего мира.

Кстати, в своей борьбе с квантовой механикой Эйнштейн брал Ньютона в союзники, когда отстаивал классические построения, отвечающие принципу строгой причинности.

Главной целью Ньютона было, отталкиваясь от наработок своих великих предшественников — Тихо Браге, Кеплера и Галилея, — найти правило для строгого вычисления движения небесных тел. Необходимо было объяснить найденные Кеплером эмпирические законы движения планет и приспособить к небесной механике обнаруженные Галилеем законы инерции и свободного падения тел в поле тяготения Земли. Решающий шаг в открытии закона всемирного тяготения Ньютону позволило сделать открытие бесконечно малых (дифференциального исчисления), давшее возможность анализировать изменение состояния движения точки под воздействием внешней силы. Послушаем Эйнштейна:

Уравнение движения только тогда определяет само движение, когда задана сила. Ньютоном владела навеянная закономерностями движения планет мысль, что действующая на некоторую массу сила зависит от положения всех остальных масс, расположенных достаточно близко от рассматриваемой. Только после установления этой зависимости было получено окончательное причинное объяснение явлений движения. Каким образом, исходя из кеплеровых законов движения планет, Ньютон разрешил эту задачу для тяготения и этим показал тождественность силы тяжести и сил, действующих на небесные тела, общеизвестно. Только совокупность

(Закон движения) плюс (Закон тяготения)

образует ту замечательную систему мыслей, которая в случае, когда явления происходят под действием одной лишь силы тяготения, позволяет по заданному в определенный момент состоянию движения найти как предшествующие, так и последующие состояния.

Логическая замкнутость системы понятий Ньютона обусловлена тем, что в качестве единственной причины ускорения масс некоторой системы выступают эти же массы.

На основе изложенного Ньютону удалось объяснить до мельчайших деталей движения планет, Луны и комет, явление приливов и отливов, прецессионное движение Земли. Это был дедуктивный труд, исключительный по своей грандиозности.

Грандиозность механики Ньютона, по Эйнштейну, состояла в том, что всё здание механики, в том числе небесной, построено на весьма ограниченном количестве законов, определяющих движение масс. Вместо хаоса разрозненных, несвязанных между собой фактов после Ньютона мир предстал в виде хорошо слаженного механизма, подчиненного действию ограниченного количества сил.

Фактически вся посленьютоновская физика — развитие его генеральной идеи поиска простых законов сил и масс, приспособленных к анализируемому кругу явлений.

Сам Ньютон пытался осуществить эту программу в оптике, считая, что свет состоит из частиц, обладающих инерцией. После того как законы движения Ньютона были применены к непрерывно распределенным массам, ими стали пользоваться и в волновой оптике.

Исключительно на законах движения Ньютона основывалась и кинетическая теория тепла, которая не только подготовила умы к познанию закона сохранения энергии и глубокому пониманию сущности второго начала термодинамики, но и дала подтвержденную до тонкостей на опыте теорию газов. Учение об электричестве и магнетизме до новейшего времени также всецело развивалось под влиянием направляющих идей Ньютона (электрическая и магнитная субстанции, силы дальнодействия). Даже произведенный Фарадеем и Максвеллом в электродинамике и оптике переворот, означавший первый после Ньютона крупный принципиальный шаг в развитии основ теоретической физики, был совершен под влиянием идей Ньютона. Максвелл, Больцман, лорд Кельвин неустанно пытались сводить электромагнитные поля и их динамические взаимодействия к механическим явлениям в непрерывно распределенных гипотетических массах.

Пожалуй, главную заслугу Ньютона Эйнштейн усматривал в уникальной способности к абстрагированию и умении ориентироваться и находить в хаосе, царящем в природе, не просто пути, но элементарные законы, этим хаосом управляющие. Для ума, менее смелого, чем ум Ньютона, писал Эйнштейн, задача отыскания законов движения и действующих сил могла казаться неразрешимой, если принять во внимание огромное разнообразие воздействий, которые тела Вселенной способны производить друг на друга. Ее, эту задачу, еще более усложняли размеры и формы взаимодействующих тел. Потребовался гений Ньютона для абстрагирования от несущественных факторов и выбора из множества переменных именно тех, которые определяют законы движения и притяжения.

Ньютон был для Эйнштейна высшим образцом могущества человеческого разума, но именно против «произвольных» основ его механики направлена эйнштейновская теория относительности. Противоречивость сознания Эйнштейна выразилась и в том, что, фактически полностью изменив физическую парадигму Ньютона с ее абсолютами, «искривив пространство», «сжав время», отказавшись от старых инвариантов, Эйнштейн писал:

Однако не следует думать, что великое творение Ньютона можно реально ниспровергнуть [теорией относительности] или какой-либо другой теорией. Его ясные и всеобъемлющие идеи навсегда сохранят свое уникальное значение как фундамента, на котором построено здание современной физики.

До сих пор широко распространено мнение, что классическая механика Ньютона является частным случаем теории относительности Эйнштейна при скоростях много меньше скорости света. Возможно, сам Эйнштейн был такого же мнения. Однако законы и уравнения не следует путать с принципами и мирами. «Мир Эйнштейна» радикально отличается от «мира Ньютона», хотя действительно, при скоростях много меньше скорости света классическая и релятивистская механика дают одни и те же результаты. Мир Эйнштейна устроен совсем на иных принципах и имеет совсем иную геометрию и структуру (четырехмерное пространство-время, искривление пространства у больших масс, конечная скорость передачи взаимодействий и т. д., и т. п.) для того, чтобы говорить о каких-то глубинных отождествлениях.

Сказанное, конечно же, не означает, что релятивистская механика умаляет значимость Ньютона, величайшего мыслителя в истории науки. Здесь можно полностью солидаризоваться с Эйнштейном, сказавшим в связи с оценкой Ньютона, что творения интеллекта переживают шумную суету поколений и на протяжении веков озаряют мир светом и теплом, а также, что в век Ньютона невозможно было сделать больше того, что сделал Ньютон. Ньютон и Эйнштейн — высочайшие вершины в истории науки, но парадигмы, ими предложенные, не имеют точек соприкосновения. «Мир Ньютона» уступил место «миру Эйнштейна» точно так же — это у меня не вызывает никаких сомнений, — как «миру Эйнштейна» со временем придется уступить новому миру, не говоря уж о том, что он и сегодня конкурирует с многочисленными «мирами» — Фридмана, де Ситтера, Уилера, Вейля, Хойла, Наана, Зельманова и т. д., и т. п.

Теория относительности Эйнштейна вырастала из критики классической механики Ньютона, содержавшей множество внутренних противоречий и нестыковок, которые вошли в историю науки под названиями «шуйц»* или «пятен» на солнце его физики.

Такого рода шуйцами прежде всего были лишенные каких-либо ориентиров и стыковок с опытом абсолютные пространство и время, существующие как бы сами по себе вне зависимости от их содержимого — материи и ее движения. Налицо явная расстыковка теории (механики Ньютона) и практики (реального мира, абсолютов не знающего и находящегося в вечном движении и изменении).

На практике ни состояние покоя, ни равномерное движение не могут быть абсолютными: об этом говорят сами законы Ньютона. И, тем не менее, Ньютон сформулировал свои законы для абсолютного пространства и абсолютного времени, что при обращении к практике равносильно их отрицанию.

Критика Ньютона Эйнштейном еще более радикальна: пространство и время не могут быть сценой, на которой разыгрываются физические явления, потому что, когда из мира удаляются тела и взаимодействия, теряют свой смысл сами пространство и время — исчезает сцена. Послушаем, что по этому поводу говорит Эйнштейн:

Мне хотелось показать, что пространству и времени нельзя с необходимостью приписать раздельное существование, независимое от действительных объектов физической реальности. Физические объекты находятся не в пространстве, но эти объекты являются пространственно протяженными. На этом пути концепция «пустого пространства» теряет свой смысл.

Согласно теории относительности, пространство и время неотрывны от «разыгрывающихся явлений», материальных тел и их взаимодействий: пространство может искривляться гравитационными массами, время — менять свой ход в разных инерциальных системах.

В противоречие с опытом входила и концепция абсолютного времени, основанная на презумпции мгновенной передачи сигналов и сил во Вселенной. Между тем, еще в 440 г. до н. э. Эмпедокл говорил, что свет распространяется с конечной скоростью, но она очень велика для того, чтобы ее измерить.

«Пятнами на солнце» классической механики стало заполнение пространства неподвижным эфиром и трактовка сил инерции как эквивалента гравитации: по Ньютону инерция возникала не как результат взаимодействия тел, но как следствие изменения скорости относительно абсолютного пространства.

Отвечая на вопрос о причинах движения тел, Ньютон ввел понятие сил, но фактически не осветил их природу. Он колебался между ссылкой на материальный механизм передачи сил тяготения и признанием существования нематериального агента. В частности, на вопрос о первоначальном толчке, связанном с необходимостью объяснения движения планет по их орбитам, он отвечал с привлечением идеи Бога: движение планет — это «перегородка, отделяющая друг от друга природу и перст Божий».

Б. Г. Кузнецов:

Кант назвал такую мысль «жалким для философа решением вопроса» и приписал первоначальный толчок, т. е. начальные условия системы движущихся тел, вращению первичной туманности. Такой выход за пределы данной динамической задачи стал чрезвычайно мощным методом построения единой космогонической и космологической системы.

Всё сказанное приводит к некоторому общему выводу: «пятна на солнце» ньютоновской механики — это результат сравнительной неразработанности проблемы происхождения сил, их зависимости от распределения масс. Иначе говоря — отсутствие концепции силового поля.

Мгновенное дальнодействие и инерция как критерий абсолютного движения — результат полной неясности природы сил и механизма их передачи во времена Ньютона.

Предшественниками Эйнштейна в понимании природы сил и механизмов их передачи стали Фарадей и Максвелл. Фарадею принадлежит идея поля и силовых линий поля, изложенная в Э к с п е р и м е н т а л ь н ы х и с с л е д о в а н и я х п о э л е к т р и ч е с т в у, Максвеллу — теория электромагнитного поля и идея электромагнитных волн, распространяющихся со скоростью света, высказанная в 1865 году и экспериментально подтвержденная Герцем в 1887-м. Т р а к т а т п о э л е к т-р и ч е с т в у и м а г н е т и з м у Максвелла, как известно, входил в число ученических штудий Эйнштейна.

Фарадей не только обнаружил силовые линии поля, но и развил адресованную будущему физическую концепцию взаимодействия тел — от атомов до планет. Свойства материи — это проявление связанных с нею силовых линий, форма атома — относительная интенсивность направленных в разные стороны сил:

Если сила направлена от данного центра единообразно во все стороны, тогда поверхность равной интенсивности силы будет сферой. Если же эти силы убывают с расстоянием по-разному в разных направлениях, тогда поверхность равной интенсивности, соответствующая форме атома, может быть поверхностью сфероида или любого другого геометрического тела. Отсюда вытекает взаимная проницаемость материи. Границы каждого атома простираются, по крайней мере, до границ Солнечной системы.

Высказанный здесь взгляд на строение материи, по-видимому, неизбежно влечет за собой вывод, что материя заполняет всё пространство, на которое распространяется тяготение (включая Солнце и его систему), ибо тяготение есть свойство материи, зависящее от некоторой силы, и именно из этой силы состоит материя. В этом смысле материя не просто взаимно проницаема, но каждый атом простирается, так сказать, на всю Солнечную систему, сохраняя свой центр сил.

Фарадей трансформировал «небытие» ньютоновского пространства, в котором распространяются «математические» взаимодействия, в физическую реальность регистрируемых и наблюдаемых процессов взаимодействия, а электродинамика Максвелла стала реализацией «метода Фарадея».

Еще школьником обратив благодаря «Народной библиотечке по естествознанию» внимание на значение скорости света, Эйнштейн со времен Аарау все снова и снова размышлял над тем, что бы произошло, если бы можно было со скоростью света мчаться вслед за световой волной. На базе электродинамики Максвелла из этого мысленного эксперимента, опираясь на опыт Майкельсона и маховскую критику механики Ньютона, и родилась теория относительности.

Четыре уравнения Максвелла — основа описания электромагнитных явлений и крупнейшее достижение теоретической физики за всю ее историю. Электричество и магнетизм неотрывны друг от друга и связь между ними как раз дают уравнения Максвелла. Колеблющийся заряд создает магнитное поле, а оно, в свою очередь, электрическое — таким образом порождаются электромагнитные волны, которые, оторвавшись от колеблющегося заряда, могут существовать самостоятельно, распространяясь в пространстве. Радио, телевидение, все виды излучений, так или иначе, связаны с открытиями Максвелла, хотя электромагнитные волны, им предсказанные, удалось обнаружить лишь спустя десять лет после его смерти. Анализируя эволюцию физики в свете Фарадея, Максвелла и Герца, А. Эйнштейн писал:

Первый удар по учению Ньютона о движении как программе для всей теоретической физики нанесла максвелловская теория электричества. Оказалось, что обусловленное электрическими и магнитными зарядами взаимодействие между телами является следствием не действующих между ними мгновенных сил дальнодействия, а процессов, распространяющихся в пространстве с конечной скоростью. Согласно концепции Фарадея, наряду с материальной точкой и ее движением появилась нового рода физическая реальность, а именно «поле». Исходя из механических представлений, сначала пытались рассматривать поле как некоторое механическое состояние (движения или напряжения) гипотетической среды (эфира), заполняющей пространство. Но поскольку, несмотря на настойчивые попытки, такая механическая трактовка не увенчалась успехом, постепенно привыкли рассматривать «электромагнитное поле» как последний, не сводимый ни к чему другому, структурный элемент физической реальности. Генриху Герцу мы обязаны сознательным очищением понятия поля от всего побочного, внесенного механическими представлениями, а Х. А. Лоренцу — отделением понятия поля от его материального носителя. По мнению последнего, носителем поля является только физически пустое пространство (или эфир), которому уже механика Ньютона приписывала определенные физические функции. Когда эта эволюция завершилась, никто уже не верил в непосредственное мгновенное действие на расстоянии даже в области тяготения, хотя из-за отсутствия достаточного количества фактов теория поля тяготения не была еще однозначно разработана. После того как отказались от гипотезы Ньютона о силах дальнодействия, развитие теории электромагнитного поля привело к попыткам объяснения законов движения Ньютона с электромагнитной точки зрения или их замены более точными, основанными на теории поля. Хотя эти попытки не завершились полным успехом, тем не менее, основные понятия механики перестали быть фундаментом для физической картины мира.

Теория Максвелла—Лоренца неизбежно вела к специальной теории относительности, которая, разрушив понятие абсолютной одновременности, исключила возможность существования сил дальнодействия. По этой теории, масса не является неизменной величиной, а зависит от количества энергии и даже равна ей. Она показала также, что закон движения Ньютона надо рассматривать только как предельный, пригодный для малых скоростей; на его место она поставила новый закон движения, в котором скорость света в пустоте выступает в качестве предельной скорости.

Еще одна составляющая, еще один источник влияния на творца новой физики — неевклидова геометрия. Знакомясь с началами геометрии Больяи—Лобачевского и Гаусса—Римана на лекциях в Цюрихском политехникуме, Эйнштейн еще не представлял, какие именно идеи ему понадобится позаимствовать для построения теории относительности, но «безумие» этой теории — одного порядка с «безумием» математиков, впервые задумавшихся о том, что мы фактически не имеем никаких фактов, кроме априорных допущений, относительно геометрии мира, в котором живем.

Эйнштейн выяснил, что пространство не является однородным, а по своей геометрической структуре зависит от распределения масс, от вещества и поля. Всеобщая справедливость геометрии Евклида уже не могла более сохраниться. Законы Евклида оказались лишь предельными законами для случая слабых взаимодействий масс. В общем же в пространстве царит неевклидова геометрия в той форме, как ее в середине XIX столетия разработал Гёттингенский математик Бернгард Риман. Гаусс, Лобачевский и Больяи были его предшественниками в этом. Благодаря Эйнштейну эта неевклидова геометрия приобрела физический смысл.

В неевклидовой геометрии, по аналогии с искривленной поверхностью, говорят и об «искривленном» пространстве. В таком пространстве нет прямых линий, как в «плоских» пространствах Евклида. Имеются лишь «прямейшие» линии, так называемые геодезические линии. Они являются линиями кратчайшего расстояния между двумя точками. «Кривизна» пространства определяет геометрическую форму траекторий движения тел в поле тяготения. Орбиты планет нашей Солнечной системы можно, таким образом, рассматривать как выражение и следствие вызванного массой Солнца искривления пространства. Закон всемирного тяготения превращается в частный случай закона инерции.

Непосредственными предшественниками Эйнштейна, жившими и творившими в одно время с ним, были Бергсон, Лоренц и Пуанкаре. Анри Бергсону принадлежит идея четырехмерного пространства—времени. В E s s a i s u r l e s d o n n e е s i m m е d i a t e s d e l a c o n s i e n c e он предложил описывать мир в виде последовательности трехмерных пространственных конфигураций, рисующих рядоположенность образов Вселенной и в своей временной совокупности составляющих ее полный исторический портрет. Время в этой картине — истинное четвертое измерение, в силу своей непрерывности разворачивающее мир в его континуальной истории. Жить во времени — значит двигаться вдоль этого четвертого измерения, воспринимая поочередно образы, которым оно дает возможность выстраиваться в ряд.

Мы считаем, что образы создаются только по мере их появления именно потому, что они кажутся

Blog