Государственное регулирование этноконфессиональных отношений в россии: история и современность

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Землеустройство как комплекс мер по рациональной организации сельского хозяйства, 35.79kb.
• Правовое регулирование таможенных отношений в россии (1917-1991 гг.), 359kb.
• Биография Родился в 1971 году. В 1993 окончил Московский Педагогический Государственный, 6.87kb.
• «региональные особенности аграрных отношений в россии: история и современность» Планируется, 39.94kb.
• Магистерская программа «Историческое образование» Аннотация рабочей учебной программы, 17.06kb.
• Правовое регулирование отношений наследования в юго-западной руси (Х-XVIII вв.), 246.27kb.
• В дагестане, 1634.15kb.
• Международная научно-практическая конференция «кооперация: история и современность», 28.8kb.
• Темы рефератов по дисциплине «Государственное регулирование предпринимательской деятельности», 20.53kb.
• Литические аспекты мусульманского образования в россии: история и современность отв, 2343.39kb.

Х. МОНАХОВА,

аспирант


ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИИ:

ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ


Принципы свободы совести как естественного, неотъемлемого и священного права, обеспечивающего благосостояние народов и государств, поддерживаются и гарантируются Российской Федерацией наряду с другими общепризнанными правами и свободами человека. В общем смысле свобода совести представляет собой системную правовую категорию, включающую наряду со свободой вероисповедания право не исповедовать никакой религии и свободно вести атеистическую пропаганду. В свою очередь, свобода вероисповедания сводится к трем основным правам:

- исповедовать любые религиозные ценности;

- действовать в соответствии с ними;

- распространять их.

Целенаправленная государственная политика, опирающаяся на эти принципы и укореняющая их на почве национальных и цивилизационных традиций, остается единственно необходимой для создания гармоничной системы государственно-вероисповедных и государственно-национальных отношений, отвечающих задачам обновления России, укрепления ее суверенитета и повышения общественного благосостояния.

Общие тенденции мирового развития подтверждают органическую взаимосвязь религиозности и этничности – важнейших социально-культурных характеристик исторических и существующих цивилизационных систем. Самобытные религиозные воззрения были неотъемлемой чертой жизненного уклада и общественного устройства древних племен, античных и средневековых народностей, буржуазных наций, они присущи современным народам, являясь наряду с языком, материальной культурой и общей исторической традицией принципиальным этническим признаком, формирующим этническое самосознание и разделяющим многочисленные этносы и этнические группы.

Религиозное сознание выступает важнейшей компонентой человеческого развития, и формы, в которых оно проявлялось на разных ступенях истории, имеют выраженную этнокультную природу и специфику. Соответственно этнические и в более широком плане национальные отношения неизбежно имеют глубокую религиозную (вероисповедную) составляющую, а государственно-вероисповедная политика тесно связана с этнической (национальной) политикой властных институтов в истории и современности.

Религия, играющая роль ключевого системообразующего фактора культуры и цивилизации имеет первостепенное значение в процессе самоидентификации культурно-исторических общностей (становление коллективного «мы», противопоставляемого коллективному «они»). При этом ее участие в формировании и развитии этнического самосознания и социально-культурных структур осуществляется двояко: посредством формирования определенного образа мышления и поведенческих норм (этнического самосознания); через посредство религиозных институтов, инкорпорированных в то или иное общественное устройство, имеющее непреложную этническую самобытность.

Историческая роль разных религий в российской цивилизации была далеко не одинаковой. Некоторые вероисповедания – восточное православное христианство и ислам – приобрели характер цивилизационной доминанты, определив этническую, географическую и геополитическую среду развития всей российской истории. Эти религии стали для России основными источниками цивилизационного синтеза, в ходе которого локальное многообразие культур интегрировалось вокруг фундаментальных духовных ценностей.

Объединенные религиозным единством, первоначально разрозненные, социальные и этнические компоненты разделили общие мировоззренческие основы и единые черты духовной культуры, в значительной мере определившие характер и облик государственных институций. Таким образом, православие и ислам стали религиями, сыгравшими государствообразующую роль в истории России.

Уникальность цивилизационной специфики России во многом обусловлена тем, что единый культурный ареал включает разнообразные этноконфессиональные общности. Результатом их многовекового динамического взаимодействия стало совместное создание общих культурных и нравственных ценностей и государственных структур и, следовательно, общее чувство сопричастности судьбам России.

Помимо православия, ислама, буддизма и иудаизма вероисповедную палитру российского государства представляют последователи еще более 60 конфессий. Одни из них образуют устойчивые этноконфессиональные и религиозно-культурные общности (католики, лютеране), другие – особые религиозные группы в составе русского народа (старообрядцы), третьи – полиэтнические вероисповедные общности (баптисты, адвентисты).

Еще одной принципиально важной особенностью российской цивилизации является доминирующая роль государственной власти – объединяющей и ведущей силы, нередко замещающей собственно цивилизационные основы регуляции. В российских условиях именно государство неизменно выступает носителем нормативного иерархического порядка, связывающего воедино весьма разнородный конгломерат религиозных и этнокультурных образований.

Вследствие этого проблема гармонизации этноконфессиональных отношений имеет первостепенное значение для сохранения цивилизационной целостности России и российского общества, выступает важным аспектом становления новой российской государственности и реформирования российского общества. Ее правильное решение должно выразиться в формировании качественно новой, оптимальной модели государственно-конфессиональных отношений, учитывающей отечественный и мировой опыт и укорененной в российских цивилизационных традициях.

Принято считать, что христианизация Руси растянулась на пять с половиной столетий. Ее промежуточными вехами было принятие христианства русской знатью (конец XII – начало XIII вв.) и затем торгово-ремесленным населением городских посадов (вторая половина XIII в.). И весь процесс условно закончился в первой половине XIV в., но в религиозных верованиях земледельческого населения сохранялся мощный пласт языческих представлений, и оно приняло из христианства только то, что отвечало его идеалам и потребностям. Русский народ, осваивая христианское вероучение и обряды, насыщал новую веру своими культурными традициями, в результате чего складывалась синкретическая религия – народное православие. В свою очередь, элементы народного православия усваивались церковью, которая таким образом приобретала национальную специфику¹.

Ближайшая соседка Древней Руси, Волжско-Камская Булгария, сделала в 922 г. вероисповедный выбор в пользу ислама. Булгарский итильбер (царь) Алмуш, приняв мусульманство, объявил себя наместником багдадского халифа Джаффара ал-Муктадира в делах веры. Это не только означало номинальное признание сюзеренитета главы мусульманского мира над булгарским царством, но и превращало Поволжье в район исламского культурно-цивилизационного ареала («дар-уль-ислам»), который вплотную приблизился к границам Древнерусского государства. В результате на территории Восточной Европы сформировалась обширная христианско-мусульманская контактная зона. Несмотря на религиозное противостояние и частые военные столкновения, совместное проживание в зоне активных межэтнических и межрелигиозных контактов закладывало основу будущего толерантного существования православной и исламской культурно-конфессиональных общностей как базиса единой евразийской цивилизации¹.

В целом государственную этноконфессиональную политику Древней Руси отличала доктринальная непримиримость к «чужой вере» при наличии практической веротерпимости к иноверцам иноземного происхождения, проживавших в русских землях. Заложенная на древнерусском этапе истории модель веротерпимого отношения к иноверцам имела принципиальное значение, поскольку ознаменовала начальный этап развития поликонфессиональности – важной духовной составляющей российской цивилизации.

Монголо-татарское нашествие XIII в. не только привело к радикальной геополитической перестройке евразийского мира, но и произвело мощный идеологический переворот в общественном сознании населявших его народов. Утверждение идеологии чингисизма имело важные политические последствия, поскольку она заявила о себе как надконфессиональная доктрина. Связь между Богом и правителями империи мыслилась без посредства какой-либо институционализированной конфессии, а все религиозные верования завоеванных народов рассматривались как частные проявления веры в единого Бога, носителем воли которого выступал Великий хан. Отсюда проистекала поразительная веротерпимость монгольских правителей, не имевшая аналога ни в одном государстве того времени и закрепленная в Великой Ясе. По словам персидского историка Ата-Мелик Джувейни, Чингисхан, не отдавая личного предпочтения какой-либо вере, «воздавал почести и превозносил богословов и подвижников всех учений, считая их посредниками со всемогущим Богом, и относился с равным уважением к мусульманам, христианам и идолопоклонникам», поскольку Яса Чингисхана «уравнивает все религии и не проводит различия между ними»².

Военное разорение Северо-Восточной Руси не сопровождалось религиозными притеснениями. В духе доктрины чингисизма Православная церковь оказалась под ханским покровительством и права церкви в системе Золотой Орды получили существенное расширение, что выразилось в освобождении от государственных повинностей, помимо духовенства, церковных людей (жителей и работников церковных имений); значительном расширении юрисдикции церковного суда, в том числе, на уголовные дела; установлении исключительной компетенции на внутрицерковные назначения.

В XIV в. происходит исламизация монголо-татарского этноса, которая была облегчена не столько сходными с раннемусульманской общиной чертами кочевого быта и военно-племенного устройства, но и идеей религиозной веротерпимости, культивируемой во все столетия расцвета исламского мира. Как писал В. Бартольд, «христиане пользовались под властью ислама гораздо большей религиозной свободой, чем под властью византийского императора; …в 13 веке римской нетерпимости был противопоставлен принцип равенства всех вероучений на Востоке (omnes sunt unum apud nos)»¹. Сходное веротерпимое отношение к религиям покоренных народов было свойственно золотоордынскому политическому сознанию и обществу.

Став исламским государством, Золотая Орда сохранила поликонфессиональный характер, являя собой образец широкой религиозной терпимости, беспрецедентный для средневековой Европы, с ее крестовыми походами и религиозными войнами. После завоевания Казанского и Астраханского царств и окончательной интеграции осколков распавшейся Золотой Орды в состав Московской Руси русский государь стал законным наследником «царского места» ханов-чингисидов, что обеспечило признание его верховной власти мусульманскими народами Волго-Уральского и Западно-Сибирского регионов. Для оказавшегося в составе Русского государства тюркского мусульманского населения он стал «Белым царем» («Ак падишах») – носителем священной для правоверных верховной власти. Во многом благодаря этому тюркские мусульманские народы вошли органической частью в российское содружество – этнополитическую основу Российской евразийской империи.

К этому следует добавить терпимое отношение на Руси к иноверию нерусских народов, ставшее устойчивым цивилизационным признаком: «Русским казалось естественным, что восточные народы должны унаследовать свою собственную веру – будь то ислам или буддизм»¹.

Реформы Петра I в сфере церковного управления, поставившие последнее в строгое подчинение светской власти, лишь усилили конфликт между национально-религиозным идеалом Святой Руси и идеей новой Российской империи. Церковный раскол в последующие столетия приобрел черты культурно-идеологического размежевания и привел к отчуждению религиозно пассионарных элементов от официальной церкви, которая, будучи полностью поглощенной светской империей, перестала в их глазах быть истинной. В результате духовный потенциал господствующей церкви сделался заметно слабее, что проявилось в нарастании секуляризационных процессов. Синодальная система церковного управления явилась своеобразным проявлением «светского клерикализма». При этом он выразился не в подчинении государства и общества религиозной организации, а в попытке конфессионализации государством общественной жизни через несамостоятельную церковь, как правило, с помощью сугубо светских средств и административных методов².

Важным достижением этого периода стало формирование механизмов интеграции иноверческих этноконфессиональных сообществ в Российскую империю, отношение к которым в государственном законодательстве XVIII–XIX вв. было строго дифференцированным. В отличие от течений, выделившихся из Православной церкви, традиционные верования изначально неправославных народов рассматривались как законные и имеющие полное право на государственное покровительство.

В статьях 44, 45 «Основных государственных законов» (1832) утверждалось: «Все, не принадлежащие к господствующей Церкви, подданные Российского государства, природные и в подданство принятые… пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужением по обрядам оной… Все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцев своих»¹.

На рубеже XIX–XX вв. нарастание системного цивилизационного кризиса в Российской империи диктовало необходимость серьезных политических преобразований, в том числе, в сфере национально-вероисповедной политики, которые сводились к решению двух взаимосвязанных задач – реформированию синодального строя и установлению новой системы отношений государства с неправославными исповеданиями.

Попытка премьер-министра П.А. Столыпина законодательно закрепить и защитить правовыми механизмами гармоничное сочетание православных основ российской цивилизации с эволюционным расширением границ религиозной свободы не нашла поддержки политических кругов. Вместе с тем на левом фланге набирали силу идеи широкой религиозной свободы, закладывавшие фундамент новой, либеральной модели государственно-вероисповедных отношений. В соответствии с ними религия признавалась «частным делом граждан, на которое не должно распространяться вмешательство государства» и провозглашалась свобода религии как «полное невмешательство государства в область религии, полное разграничение интересов церкви и государства»².

Либеральные принципы национальной вероисповедной политики попыталось реализовать Временное правительство. Крушение монархии и атмосфера ожидания скорых демократических перемен дали импульс обновления религиозной жизни во всем ареале российской цивилизации. В обществе и религиозных кругах начался стихийный поиск новой, более совершенной модели национально-вероисповедной политики, конструируемой на либеральных принципах буржуазных свобод, но и не отрицавшей национально-духовное значение и историко-культурную роль традиционных вероисповеданий. Важнейшим достижением этого периода стало проведение Поместного собора и избрание патриарха Тихона. Обеспечивая переход церкви из «подневольно-государственного положения к свободному выборному строю», либеральная модель Временного правительства не отделяла церковь от государства, сохраняя за Россией статус конфессионального государства¹.

Но столь ожидаемая российской прогрессивной общественностью либеральная модель государственно-вероисповедных отношений, подразумевавшая восстановление принципов соборности в управлении Русской православной церкви и углубление политики свободы вероисповеданий, так и не успела сложиться, поскольку после Октября 1917 г. народы России были поставлены перед фактом радикального изменения места религии в их жизни.

Политика большевистской власти сразу же приобрела антирелигиозный характер, поскольку коммунистическая идеология была пронизана «научным атеизмом». Лежащая в ее основе марксистская доктрина рассматривала религию как форму общественного сознания, которая закономерно отомрет в бесклассовом коммунистическом обществе. Тем самым построение коммунизма становилось главным условием преодоления религии, но коммунистическая идеология выступала не просто как отрицание религии, она являла собой некую эрзац-религию, подражающую христианству, где все основные элементы христианского религиозного комплекса находили свои аналоги: эсхатология и дихотомия добра и зла, пророки и апостолы, святые и мученики, святыни и обряды, церковная иерархия и еретики¹.

Антирелигиозная пропаганда, запретительное законодательство, репрессии против священнослужителей и верующих за неполных два десятилетия поставили на грань уничтожения духовную основу российской цивилизации, а последствия глобального коммунистического эксперимента вышли далеко за рамки социальной и политической жизни. О качественном отличии европейского свободомыслия от советского «научного атеизма» писал Вальтер Шуберт: «В первом случае на место веры ставят научное знание, во втором сакральный пафос соединяется с материалистическим мировоззрением, отрицающим абсолют… Недостаток религиозности даже внутри религиозной системы – отличительный признак современной Европы. Религиозность даже в атеистической системе – отличительная черта Советской России. У русских религиозно все, даже атеизм»².

Великая Отечественная война, раскрывшая духовный национально-патриотический потенциал Православной церкви и других традиционных российских вероисповеданий, стала поворотным моментом для советской религиозной политики и дала шанс религиозным организациям страны с большими или меньшими потерями сохраниться на периферии национальной жизни народов Советского Союза до его окончательного распада в 1991 г.

Идейные искания путей выхода из кризиса и возрождения России в конце 80-х – начале 90-х годов не обошли сферу национальных и вероисповедных отношений, нарастающее внимание к которой было характерно для всего периода перестроечной «гласности». Они шли на фоне стихийных процессов религиозного возрождения, вовлекавших в свою орбиту миллионы россиян и отрицавших вмешательство государства в религиозную жизнь и этноконфессиональные отношения.

В результате в первые годы радикальных реформ в стране едва не утвердился в отвлеченно-абстрактной форме либеральный стандарт свободы совести, механически перенесенный в российскую действительность из международных правовых актов и национального законодательства стран Европы и США, где он сформировался и утвердился в ходе сложной религиозно-политической и социальной борьбы XVII–XX вв. Его повсеместное утверждение стало возможным благодаря противоречивым и неоднозначным процессам, достигшим своего апогея к концу ХХ в., – секуляризации социальной и духовной жизни и росту религиозного многообразия в результате свободного выбора личностью мировоззренческой ориентации.

Утверждение религиозной свободы не противоречит сохранению взаимодействия государства и традиционных вероисповеданий, причем в зависимости от исторических условий могут складываться различные типы правового регулирования статуса религиозных объединений, в свою очередь разные модели государственно-вероисповедных отношений. Все их многообразие можно свести к двум основным типам правового регулирования – универсальному и дифференцированному.

Универсальный тип правового регулирования, лежащий в основе сепарационной модели государственно-вероисповедных отношений, декларирует полное устранение государства из религиозной сферы; религиозные объединения, независимо от их качественных (особенности вероучения, историческая роль) и количественных (число приверженцев) характеристик, наделяются равными правами и обязанностями. Государственные органы стремятся к полному невмешательству в их внутреннее управление, в том числе в финансовую деятельность, направленную на удовлетворение религиозных нужд. Наиболее последовательно сепарационная модель реализована в США и во Франции.

В большинстве европейских стран утвердился дифференцированный тип правового регулирования статуса религиозных объединений, выступающий основой кооперационной модели государственно-вероисповедных отношений, известной также как «партнерство особого рода». Религиозная свобода при этом целиком и полностью сохраняется: каждый гражданин может свободно выбирать свою религиозную и мировоззренческую ориентацию, не рискуя подвергнуться дискриминации. Государство оставляет за собой право дифференцированного отношения к различным вероисповедным сообществам, наделяемым разным объемом полномочий.

Такая система подразумевает не отделение религиозных организаций от государства, а их партнерство в достижении общих целей при взаимной независимости сторон, т.е. тот самый «демократический союз церкви и государства», о котором писал Лев Тихомиров: «Если… в государстве имеется верующая нация, то так называемое отделение Церкви от государства… в действительности выражает лишь демократический союз Церкви и государства. Действительно, Церковь при этом не исчезает в нации, она действует на душу и сознание того народа, который именно и составляет Верховную власть в государстве. Следовательно, Церковь при этом отделяется лишь от системы управительных государственных учреждений, но не от самой Верховной власти, а через эту последнюю (то есть самодержавный народ) воздействует косвенно и на управительные учреждения»¹.

В рамках указанной кооперационной модели можно выделить три вида правового положения религиозных объединений: статус государственной церкви, договорной (консенсуальный) статус и статус официально признанных (традиционных) конфессий.

Статус государственной церкви, имеющий место в Греции, Великобритании, отчасти в Дании, Норвегии, Швеции, Исландии и Ирландии, рассматривается как реликтовое явление, унаследованное от прошлых исторических эпох². Тем не менее государственная церковность еще обладает двойственным правовым содержанием, хотя его реальное наполнение весьма различно, а в ряде случаев представляет простую дань исторической традиции.

Ряд европейских стран (Италия, Испания, Польша, Германия) в ХХ в. отказались от статуса государственной церкви в пользу договорных (консенсуальных) отношений с религиозными объединениями. При данной разновидности кооперационной модели государственно-вероисповедных отношений государство взаимодействует с религиозными институтами посредством двусторонних соглашений, фиксирующих права и обязанности сторон. Предметом соглашения является предоставление религиозным организациям возможности участвовать в широкой области социальных отношений, где это не противоречит общественным и государственным интересам и не нарушает прав других конфессиональных сообществ.

Среди государственно-конфессиональных договоров выделяются кодифицированные, предполагающие всеобъемлющее регулирование отношений, и частные соглашения по конкретным вопросам. Наиболее характерный образец кодифицированного договора представляет Конкордат (от лат. Concordatum – соглашение) между Римско-католической церковью в лице папского Святого престола и государствами с абсолютным преобладанием приверженцев католицизма.

Третий вариант кооперационной модели государственно-конфессиональных отношений (Болгария, Литва, Бельгия и др.) связан с введением статуса официально признанных (традиционных) вероисповеданий, которые, в отличие от государственной церкви, не имеют прямой государственной поддержки и не подлежат внутриконфессиональному регулированию. Вероисповедные сообщества, считающиеся традиционными, не приобретают статуса корпорации публичного права (последнее может иметь место лишь в случае специального государственного установления или соглашения с той или иной религиозной организацией). Выделение традиционного вероисповедания означает признание государством его исключительной роли в прошлом и настоящем страны, а также ценности религиозной культуры как неотъемлемой составной части национального наследия. Это отражается в государственном законодательстве, наделяющем религиозные организации дополнительными правами.

Современной России ближе кооперационная модель государственно-вероисповедных отношений, основанная на дифференцированном типе правового регулирования религиозной (этноконфессиональной) сферы. Она предполагает отношения приоритетного государственного партнерства с традиционными для российской цивилизации вероисповеданиями в условиях полноценной реализации конституционных принципов свободы совести и свободы вероисповедания для всех религиозных объединений, не несущих угрозы государственному суверенитету, территориальной целостности, общественному порядку и безопасности. Такая государственно-вероисповедная политика при живой вере значительной части российского общества способна сделать укорененные в российской цивилизационной истории религии фактором духовного очищения и способствовать возвращению государству его изначальных нравственных основ и целей.

Закрепление конституционных норм о равенстве субъектов права не исключает дифференцированного подхода к их статусу и объему правоспособности, который может быть основанием для выстраивания гибкой государственной политики. Юридическое равноправие граждан не служит препятствием для приоритетного внимания органов власти к отдельным социально демографическим группам населения (несовершеннолетним, инвалидам, ветеранам войны и труда), а равенство общественных объединений (в частности, благотворительного фонда и различного рода клубов) не отменяет государственной поддержки тех из них, которые считает социально значимыми.

Соответственно проявляется фактическое неравенство религиозных объединений, вследствие чего расширенная правосубъектность одних, предполагающая преимущественное партнерство с государством, ничуть не противоречит конституционной норме о юридическом неравенстве и не может быть признана ущемлением прав других вероисповеданий.

По мнению Б. Ерасова, именно религия создает особый социокультурный механизм, обеспечивающий поддержание присущего данной цивилизационной общности типа духовности. Благодаря этому она формирует всеобщую социокультурную связь индивидуумов, групп, социальных ячеек и структур локального уровня. Таким образом, религия создает крупномасштабное единство во времени и в пространстве, перекрывающее в ряде отношений даже политические и экономические связи. Поэтому культурно-религиозные общности, подобно этническим, являются, в сравнении с иными социальными и политическими структурами, гораздо более устойчивыми единицами. Они обнаруживают наивысшую степень жизнеспособности в периоды социальных потрясений и политических катаклизмов, обеспечивая социальную регенерацию путем поддержания культурной традиции¹.

Дифференцированный подход к вероисповеданиям в государственной политике вправе институциализироваться путем заключения между государством и религиозной организацией соглашения о партнерстве и сотрудничестве. Область взаимодополняющего партнерства, определяющая объем государственно-вероисповедного соглашения и степень расширения правосубъектности той или иной религиозной организации, тесно связана с вкладом вероисповедания в развитие российской цивилизации и его специфической роли.

Консенсуальный вариант правового регулирования статуса религиозных объединений в сочетании с обоснованным выделением традиционных вероисповеданий не может ущемить вероисповедной и мировоззренческой свободы. Одновременно он способен воспрепятствовать деятельности псевдорелигиозных новообразований, представляющих угрозу государству и обществу, что позволяет очерченной модели государственно-вероисповедных отношений стать важным фактором обеспечения духовной безопасности страны.

Вопреки точке зрения сторонников секуляризации общественной жизни, религиозное возрождение не тождественно архаизации. Оно несет позитивный потенциал, способный обеспечить объективно необходимую модернизацию духовной сферы. В этом возрождении культурное сознание, соединяясь с сакральным началом, обретает всеобщность и значимость, а феномен культурно-религиозного единства получает зримую эффективность, благодаря чему укрепляются цивилизационные основы всего российского общества.

В связи с этим приоритетное партнерство государства с традиционными вероисповеданиями, направленное на расширение участия последних в духовном просвещении и культурном возрождении, позволит России обрести собственное самоопределение в системе цивилизационных координат и обеспечит ей достойное место в современном мире.