Расти, Славка
| Вид материала | Документы |
- Расти, Славка, 2000.08kb.
- Ловеку духовно расти и совершенствоваться, даже уподобляться Богу. Однако, нравственная, 22.69kb.
- Ческий роман утвердил себя как литературный жанр, и к концу восемнадцатого столетия, 310.71kb.
- Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках, воинских формированиях и органах, 85.2kb.
- 2 открытия в океане научные открытия в 1960-х годах вызвали повторный интерес к теории, 284.55kb.
- Если я не стою за себя, то кто встанет за меня, 3662.1kb.
- Ян Мак-Дермотт и Джозеф О'Коннор, 3215.06kb.
- Учителей начальной школы, 400.91kb.
- В этой статье,которая будет постепенно расти, по крупицам, из разных источников собраны, 214.07kb.
- Практикум. Запрет на «нет» Тест-эксперимент. Посчитай доходы Как избежать запретов, 3535.9kb.
ИЗБРАННЫЕ СКАЗКИ
СКАЗКИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
- Наказания
- Долгая зима
- Проклятый ангел
- Каштаны
- Кружка с журавлями
- Лети как Киа!
- Мастер и Маргаритка
- Тин-ти-ней
- Белые цветы
- Девочка и волшебник
- Принцесса дождя
- Пустой орех
- Цветок любви
- Икринка
- Лучезарное существо
- Озеро рождения
- Замок крылатых
- Волшебная книга
- Золотое перышко
- Звезды в соломенной шляпе
- Красная линия
- Русалка
- Лекарство от любви
- Танцы пегасов
- Золотой принц
- Курятник
- Горбатая девочка
- Смеющаяся
- Расти, Славка!
- Элис
- Детские песенки
- Деревянная верность
- Шарманка
- Щенок любви
- Взятка
- Паук и муха
- Беспокойная сорока
- Барбарисовые заросли
- Влюбленный Лео
- Подарок острова
- Сын орла
- Макс-инопланетянин
- Монетка
- Лунная радуга
- Мышка в ванной
- Ковыльный венок
- Черничный человечек
- Снежные люди
- Волшебная монетка
- Ботанический сад
- Накомодные слоники
- Крокусы
- Полтора Ивана
- Веточка из сада Дариачанги
- Злая ведьма и умелая жена
- Дары ангелов
- Звонкий смех
- Головешка
- Думушка
- Черемуха
- Совесть
- Мужик, вор и цыган Яшка
- Поперечинка
- Каприза
- Грустные тюлени Ларга
СКАЗКИ - СТИХИ В ПРОЗЕ
- Кстати, о птичках!
- Седые косы
- Мудрые мысли
- Есениана
- Черника и брусника
- Внучка деда Мазая
- Чудо-рыба
- Родина цыгана
- Ангел и Демон
- Сквозняк
- Птицы прожитых лет
- Облака
- Быльё
- Антония
- Бродячий пес
- Тень
- Розовое варенье
- Доброе утро, любимая!
- Чудо
- Оригами
- Желтый лист
- Записки для принца
- Планетка
- Игет
- Старик Судьба
- Бабочка с поломанным крылом
- Секрет жизни
- Нарисованное солнышко
- Симфония малиновых ночей
- Любовь
- Платьице в вишенках
- Вредные ромашки
- Мой котик
- Человек
- Смех цветка
1. НАКАЗАНИЯ
Для небесной канцелярии денёк выдался жаркий. Светлые ангелы перелетали, словно пчелы, с одного рабочего стола на другой, заглядывая в души людей так глубоко, что те замирали на полуслове, не понимая почему. В режиме ожидания застывали сотовые телефоны и факсы, престарелые родители хватались за сердце, затихали дети.
Лучистые взгляды ангелов рассыпались солнечными зайчиками по Новокосино. В этот день их можно было увидеть простым смертным. Но люди этого не хотели. Трудоголики вкалывали до седьмого пота, ленивцы уставали от безделья, жадные искали денег, похотливые – любовных интриг.
Это происходило раз в год, когда ангелы под вечер собирались над куполом полосатого цирка с подробным отчетом для верховного небожителя Новокосино.
Процесс распределения наказаний начался с появлением первой звезды. Огромные на пол-лица глаза ангелов были чисты и прекрасны. Они не выражали ни тревоги, ни беспокойства. По статистике на душу населения не прибавилось добрых или злых. Результат года был похожим на предыдущие. Двенадцать апостолов доваривали в котлах долгожданные дожди.
- Наказываю вас, верные верностью, - начал верховный небожитель, - любящие любовью, надеющиеся надеждой, ненавидящие ненавистью…
- Жадные, да наказаны будут деньгами, - подхватили апостолы, - страждущие страданиями, честолюбивые – властью…
- Наказуемы трудолюбивые работой, - запели ангелы, - обманщики пусть напьются обманами, старикам наказание – мудрость, а молодым – сила, добрым – добро, а злым – зло…
Целый час лил на Новокосино искрящийся дождь небесных наказаний.
- Всё? – спросил Верховный правитель.
Ангелы замялись.
- Что еще? – правитель не любил, когда процесс затягивался.
- Взгляните, пожалуйста, в восьмой сектор, - робко доложил рабочий ангел.
Верховный правитель направил очи на землю и встретился с мечтательным взглядом.
- Что, неужели, сказочник? – спросил он у ангела.
- Сказочница.
- Час от часу не легче. Она знает, кто она?
- Она думает, то, что она видит, доступно всем смертным.
- У нас для неё что-нибудь есть?
Апостолы незамедлительно принесли из-за радужного облака целый котел наказаний, который варили не один десяток лет.
- Сколько в нем сказок? – спросил правитель.
- Больше тысячи.
- Она выдержит?
- Вот и посмотрим…
… В это время женщина удивленно глядела на небо. Сначала ей показалось, что солнечные зайчики слетаются над куполом полосатого цирка. Потом воздух стал насыщаться источником невидимого лучезарного света. На небе появилась первая звезда. И после над Новокосино, как будто рассыпали волшебное искрящееся конфетти. Искры вскоре растаяли. А после… она долго не могла понять, что произошло. Женщина лицом к лицу оказалась со сверкающим многоглазым существом, находящимся как бы в обратной перспективе в пространстве, понимающим ее всю насквозь, больше отца и матери, глубже умных и мудрых, вникающее в саму сущность, и этим успокаивая, и, как бы, умиляясь, и в то же время притягивая ее, точнее засасывая внутрь своих глаз, которые ступенями уходили в непостижимое и стройное Зазеркалье Истины, где каждая ступень – часть души – читала в ней самые потаенные уголки и закоулки терзаний совести, боли, радости, познаний и счастья. До мельчайших атомов. И вдруг все исчезло.
Голова закружилась от странного недомогания, как после мощного облучения. Женщина прилегла, распахнув глаза, поражаясь увиденному - на неё ошалело понесся космос с сотнями звезд и галактик, тысячами человеческих судеб.
Только в тот миг она ещё не знала, чем была наказана на всю жизнь.
2. ДОЛГАЯ ЗИМА
Посвящается Б.А.
Эта зима началась для него раньше, чем для остальных. Потому что осенние каникулы Сашка провел на далеком перевале, где уже выпал снег… Сначала он радовался раннему ее приходу. Но, когда вернулся домой, зима уже не шутила. Неуютная стужа постепенно заполоняла все потаенные уголки души. И если другие мальчики и девочки еще не успели выхолодить остатки последнего осеннего солнца, то Сашка уже был на пределе. Да и весна почему-то особенно не торопилась. Морозы сменяли ветра, ветра – морозы.
Его болезнь началась с неожиданной грусти. Грусть ни о чем рождала лишь одно желание - прятаться под теплым одеялом и делать вид, что ты еще спишь, когда уже давно проснулся. Не хотелось есть, и что-либо воспринимать. И даже рисовать не хотелось, а только спать, спать, спать и спать. На материнском лице мгновенно появилась тревога, когда она заметила, что сашкины глаза, которые всегда были небесного цвета, вдруг стали серыми.
С этого дня дом атаковали запахи хлористого кальция и пенициллина. Стало неприятно чисто. Все вещи и игрушки обрели покой на своих местах.
А Сашка лежал и болел. Исчезли запахи и аппетит. И ему становилось все хуже. Приходили серьезные люди в белых халатах, что-то умное говорили матери. А, когда уходили, она плакала. Потом появились бабки в черных платках. А на стене повесили икону.
- Наверное, они решили, что я скоро умру, - стал думать Сашка.
Но однажды днем жгучее желание увидеть родную душу заставило открыть глаза. И за полчаса до звонка в дверь, Сашка угадал появление бабы Леты. Он даже нашел в себе силы оторваться от подушки, чтобы обнять ее. На секунду остановилось дыхание от мягкого и крепкого объятия. Ласковые долгожданные глаза заглянули прямо в душу. И у Сашки закружилась голова. Виолетта Петровна выглядела моложе матери. Но та слушалась ее беспрекословно. Чувствовался в Виолетте крепкий сибирский стержень. Отсутствие страха перед любым делом. Точность, размеренность и в тоже время быстрота и изящество любого движения. Необъятной широты тайна, закон древней мудрости, который дает красоту любому. А еще мягкая, как нега лучистая доброта и нежность.
Свекровь появлялась всегда внезапно. И Сашка непременно угадывал ее появление, как сегодня.
- Ну что, бандит, поедешь со мной? – спросили баба Лета, улыбаясь, точно обозвала его не бандитом, а героем.
- Поеду! – обрадовался Сашка.
Мать насторожилась, хотела заслонить сына. Она всегда недолюбливала Свекровь. И Виолетта видела эту нелюбовь насквозь. В глазах матери метнулся тысяча и один довод «против». Но рассыпался о единственный довод «за».
И Сашка поехал с Виолеттой.
Его бережно уложили на теплую шкуру сибирского волка, покрывающую практически все заднее сидение. Видавший виды Ландкруизер по кличке Ландыш мгновенно завелся. Рыкнул и, подпрыгивая на лежачих полицейских, поскакал прочь из города.
- А можно я сяду вперед? – попросил Сашка, но твердости хватило лишь до половины последнего слова.
- Ишь ты, бандит! Вперед. Лежи уж на заднем, - ответила баба Лета.
Город с его долгой зимой, как мог, задерживал Сашку и его бабушку в грязной утробе. Колеса нехотя жевали серую кашу из снега и соли. Проезжающие рядом машины при каждом удобном случае норовили обрызгать белый Ландкруизер Ландыш. А он старательно утирался щетками. Все уже давно привыкли, что при минусе на градуснике, здесь было много луж. Это ядовитые соли, придуманные специально для таяния снега, делали свое дело. На несколько минут выглянуло солнышко. Виолетта тут же заглушила мотор. Подвернула белые джинсы. По кошачьи мягко ступила кроссовками на край черной лужи, и прямо руками в глиняную посудину насобирала солнечных отражений.
Они останавливались еще много раз. Радио то замолкало, то опять шипело нечто глупомодное. Сашка сам придумал это слово только что. Бабушка тормозила Ландыш, выпрыгивала, как девчонка и опять хлопала дверью. Она что-то собирала, что-то покупала, кого-то убеждала…
Сашка засыпал и просыпался. Он уходил воспоминаниями в детство, которое оказывается, все это время помнил. Но почему-то никогда не вспоминал. Он ехал по деревне. И не на Джипе, а на телеге. Но непременно на шкуре волка. Он ясно видел хвост белой лошади, отгоняющий мух. И деревья. Какие-то синенькие первоцветы, лесную дорогу, проложенную прямо по корням берез и елей, больше похожую на широкую тропу. А еще он слышал колыбельную песню:
Как по озеру большому серый гусь плывет.
И печальную он песню жалобно поет.
У меня крыло больное. Не могу лететь.
И на озере всю зиму должен я сидеть…
Голос у бабушки там, в его воспоминаниях, молодой-молодой. Очень высокий. Спокойный. Льется звонко, да не выльется. Слушать этот голос – не наслушаться. Как его выпить душой? Так чтобы на всю жизнь напиться? Сашка решил, что во все времена музыкальные инструменты пытались ему подражать. Этому голосу. Но ни один не мог передать той ангельской чистоты. То он был тонок, как флейта, то точен, как ультразвук нежной трубы, то певучий, точно скрипка, то тягуч и глубок, как виолончель. Нет, так сейчас не поют. А раньше он с упоением слушал его. И засыпал. И этот голос всю жизнь жил где-то в нем.
Лиса хитрая подкралась. Скок на бережок.
Гуся серого схватила. Понесла в лесок.
Гусик серенький заплакал. Стал лису просить:
«Отпусти меня, лисичка, дай еще пожить»…
Сашка открыл глаза.
- Ба, а что дальше было с гусиком? Его лиса съела?
- Да, как же съела? Не съела. Ты что же, колыбельную помнишь? Ну ты даешь, тебе же тогда еще двух лет не было… Вон посмотри лучше в окно! Бело то как!
Сашка приподнялся и ахнул, тут же закашлявшись. Торжественные сосны приглашали путников вглубь леса по идеально белой дороге.
- Ложись-ложись, еще напрыгаешься! – тут же спохватилась Виолетта.
И Сашка снова уснул.
А проснулся оттого, что проснулись запахи. Так травы пахнут только далеко-далеко от города в деревянных дубовых избах. Эти травы сушит баба Лета. Сашка смотрел на нее и думал, наверное, первый раз в жизни, что эта изба и баба Лета в ней, колдующая у печи и есть его настоящая жизнь. За окном очень-очень холодная весна. А здесь тепло. Пахнет яблоками, медом, дубовыми листьями, смолистой сосной и еще чем-то очень родным и приятным. Баба Лета поет тихонько, не напрягаясь, и не давая силу голосу. И Сашка ловит каждое слово. И каждому слову радуется.
Гусик серенький заплакал. Стал лису просить:
«Отпусти меня, лисичка, дай еще пожить!»
Виолета заметила, что Сашка не спит.
- Ну что, Сашка-таракашка? Кушать хочешь?
- Нет. Только спать.
Сашка закрыл глаза. И он услышал долгожданный конец колыбельной песни, который никогда не мог дослушать, потому что засыпал.
А лисичка да сестричка добрая была.
Гуся серого пустила. Сама в лес ушла…
Баба Лета замолчала. А Сашка чуть приоткрыл светлые свои реснички, наблюдая за нею. На плите уже стоял огромный котел. И в нем булькало что-то странное и светящееся. Большой деревянной мешалкой перемешивая варево, Виолетта стала тихонько приговаривать над котлом:
- Проснись, пробудись, красно Солнышко! Прими силы трав знойного лета. Согрей сына Александра теплом своим. Отдай лютый холод, на него снизошедший, моим волосам. Освети остывшую землю!
Она опять запела про гусика, снимая ложкой густую янтарную пенку со своего странного варева и укладывая ее на блюдце. Попробовала.
- Ну, все, кажется, готово! – выдохнула баба Лета. Быстро скинула джинсы и курточку, надела домотканую рубаху. Распустила волосы по плечам.
И Сашка первый раз в жизни подумал о женщине. Когда он вырастет, надо будет найти кого-то очень похожего на бабу Лету. Чтоб глаза, уходящие в бездонное небо! А все остальное, вроде бы и не важно. Нет! Важно! Еще как важно! Чтобы лик точеный, как на иконе. Чтобы голос душу заставлял засыпать и просыпаться. Чтобы волосы светлые по плечам затейливым хмелем. Чтобы стать. И походка под стать. Чтобы слово к слову выплетать могла. Да где такую найти? Есть ли еще такая вторая на земле, как она? Такая же, только моложе?
Виолетта тем временем подошла к котлу. Поглядела в него, как в зеркало. Варево и булькать перестало. Она подняла вверх руки. Скрипнула крыша, и створки ее раздвинулись в разные стороны, открыв все пространство до неба. Снежинки стали залетать прямо в избу. Прямо на постель и на Сашкины бровки и реснички.
И уже смело и громко Виолетта повторила то, что шептала несколько раз над котлом:
- Проснись, пробудись, красно Солнышко! Прими силы трав знойного лета. Согрей сына Александра теплом своим. Отдай лютый холод, на него снизошедший, моим волосам. Освети остывшую землю!
Она опустила руки прямо в кипящий котел и достала из него маленькое, с футбольный мячик солнышко. Немного полюбовавшись им, баба Лета легонько подбросила солнышко в облака. И снова опустила руки в котел. Достала еще одно солнышко и еще одно и опять отпустила. Их оказалось двенадцать. Этих маленьких солнышек. И когда последнее коснулось небес, тучки рассеялись, вышло огромное небесное светило, наполняя все ровным светом.
Сашка понял теперь, чем так приятно пахло все это время в избе. Там пахло солнышком! Он узнал его летний запах. Крыша снова сдвинулась. Бабка взяла полегчавший котел и вылила за порог остатки бульона. Черная жидкость тут же расползлась змеями в разные стороны.
- Сашенька, просыпайся! – присела Бабка на край кровати, держа блюдечко с янтарной пенкой,- попробуй! Это вкусно.
Притворяться спящим дальше было уже несерьезно. Да и спать почему-то расхотелось. И было нисколько не страшно оттого, что мальчик увидел только что, как колдовала бабка. Захотелось спросить о главном, о том, о чем подумалось – будет ли у него когда-нибудь женщина? Но Сашка не спросил. А послушно открыл рот.
- У сороки боли, у вороны боли, а у Сашеньки заживи, - произнесла баба Лета и стала кормить его из ложечки своей волшебной пенкой. Пенкой от солнышек.
Сашка ощутил вкус жгучей радости и счастья с запахом сосновой смолы и меда. По всем мышцам пробежали живчики, и заставили его улыбнуться. Щечки порозовели. Глазки вновь стали цвета весеннего неба. Вот только бабушка менялась на глазах. В волосах ее с каждой ложкой добавлялось по белой пряди.
А потом он снова уснул. Ему снилось, как будто он едет на белом-белом летательном аппарате. А на заднем сидении на шкуре сибирского волка лежит маленькая заболевшая внучка. Он поет ей про гусика, которого отпустила лисичка. Потом Сашка опускает машину прямо у края большой грязной лужи, и прямо руками собирает из нее солнечные отражения. Они прилетают в старый дом Виолетты. И Сашка варит. Варит солнышки в котле, чтобы накормить внучку янтарной пенкой. Затем он опускает руки в горящий котел и достает маленькое, самое первое солнышко. Солнышко это улыбается и неожиданно целует Сашку прямо в губы. Сашка замирает от жгучей радости и счастья с запахом смолистого меда на губах. По всем мышцам пробегают живчики, и заставляют его улыбаться. Щеки розовеют. Глаза светятся бездонной голубизной. Вот только волосы становятся лучами, и улетают в разные стороны…
Сашка видит себя совсем без волос. И просыпается на переднем сидении Ландыша на шкуре волка. Баба Лета замечает, что он проснулся в боковое зеркало. И подмигивает ему. Они долго едут по весеннему лесу. На деревьях зеленеет листва. В траве цветут какие-то синие первоцветы. Пахнет солнышками…
Мать встречает их радостно. И спешит накормить. Сашка набрасывается на еду, как будто не ел всю жизнь.
- Мама, вы покрасили волосы? – спрашивает невестка, обратив внимание на появившуюся седину,- это мелирование?
Баба Лета снова подмигивает внуку и, ничуть не смущаясь, отвечает:
- Мелирование уже выходит из моды. Это колорирование…
А потом и мама и баба Лета очень хотят уложить его в постель. Но Сашка отказывается спать. Он знает, что баба Лета уедет. Быть может, навсегда. Он читает это в ее глазах, когда она склоняется над кроватью для прощального поцелуя, и светлые волосы, завивающиеся хмелем, касаются его щек.
- Когда я вырасту, у меня будут такие же волосы, как у тебя? – спрашивает Сашка.
Бабушка берет его ладонь, очень внимательно на нее смотрит, потом уклончиво отвечает:
- Когда ты вырастешь, тебя будет любить прекрасная женщина.
- Такая же, как ты? – уточняет Сашка, замерев от неожиданности.
- Лучше, - гладит его по золотым кудрям на прощание Виолетта.
3. ПРОКЛЯТЫЙ АНГЕЛ
Земля не успела за ночь остыть. Дышала истомой. Испариной росы покрылись травы. Успокоились ночные птицы. А дневные еще не оставили теплые гнезда.
Солнце всходило в полной тишине. Пред ним замерцало матовым круглым облаком Совершенство. Оно было похоже на безграничное счастье. И хорошо, что в этот час никто не увидел его. Иначе бы ни зверь, ни птица, ни тем более человек - не снесли бы восхищения.
Круглое маленькое облако в отчаянии обратилось к Владыке:
- Господи! Помилуй!
- Чем ты так встревожен! Успокойся! – ответил густой проникновенный голос. - Ну вот! Совсем матовый! Успокойся, говорю! Тебя могут увидеть, в конце концов!
- Мне снился страшный сон, Господи! Мне снилось, что я стал человеком! И что я проклятый, Господи!
- Глупости, Богдан! Ты один из самых любимых моих ангелов! Забудь об этом сне!
На траву рядом с Богданом опустилось маленькое перышко сокола.
- Развлекись немного. И не тревожь меня по пустякам. За последние три недели я столько сделал. Жутко устал. Хочу отдохнуть.
И точно ладонью кто солнце закрыл. Вроде то же, да не то. Стало оно тусклое, прохладное.
Богдан приблизился к подарку, притянул его к себе и тут же обернулся вольным соколом. Сделав несколько кругов над поляной, ангел выбрал место над людской тропинкой, резко и точно резанул крылом землю, словно жилку малую вскрыл. Взбулькнул из пореза хрустальной чистоты родничок. Припал к нему сокол, отвыпил самое сладкое, самое первое, что из земли вырвалось на белый песочек, обратился обратно в матовое облако, только стало оно таять, потому что прояснялось с каждой секундой, пока не исчезло из виду. Оно направилось в город на свою обычную работу, за людьми приглядывать. А перышко возле новорожденного родника осталось.
Богдан поднялся настолько, чтобы видеть весь свой небольшой провинциальный город одновременно. В тридцати местах он обнаружил невидимые людям красные языки адских прихвостней. Черти скачками передвигались по дорогам, особенно в местах скопления машин и у больничных коек. Сегодня их суетилось мало. Впрочем, это было пока только утро. Поприветствовал Богдан и около ста таких же, как он сам, прозрачных совершенств. Но странное черное пламя заставило ангела обратить особое внимание на центральную площадь. Такого раньше он не видел. Неужели сам Сатана пожаловал в это захолустье? Но зачем?
Машины гудели, кричали птицы и коты. Но беспечные люди сновали туда-сюда, ничего не замечая…
Богдан подлетел настолько близко к черному пламени, что чуть не закоптил правый бок.
На дорогу выбежал ребенок. И он был бы сбит проезжающей машиной, если бы мужчина, проходивший мимо, в два прыжка не выскочил под колеса и резким движением не оттолкнул мальчика, оказавшись на его месте.
Взвизгнули тормоза. Но было поздно. Машина сбила человека. И черное адское пламя устремилось в его сторону. Ни один из красных прихвостней не решился бы на такое в присутствии ангела. Богдан не знал, что делать. Инстинкт справедливости заставил его броситься на спасение души человека, только что спасшего ребенка.
Там в человеческой груди светился маленький огонек, точно свечечка. На него с бешеной скоростью неслось черное пламя. И ангел молниеносно вытолкнул душу из тела. Пред ним оскалилась черная пасть Сатаны:
- Будь ты проклят, Богдан! Всю утреннюю охоту испортил, дурак! Сиди теперь в теле человека!
Багровые глаза Сатаны выстрелили сотнями ярко-алых огней, пронзая насквозь неизведанным доселе страхом.
И чернота.
Впервые ангел почувствовал боль. Он долго искал выход из этой боли, мечась в теле, как в тюрьме, пока не добрался до глаз и не открыл их.
Тот же город. Те же машины. Те же кричащие коты. Те же мужчины курят на ходу, напуская на себя вид безразличия ко всему происходящему. И женщины, как всегда, деланно игривы. Как всегда, зачем-то скрывают под выкрашенными волосами крупицы пробивающейся мудрости. Вот только куда подевались братья его – светящиеся Совершенства - и языки пламени? Что случилось с белым светом? Он утратил безмятежность.
Проклятый ангел застонал от горя. В витринное стекло он увидел, как переносили его вновь обретенное тело в карету скорой помощи. С третьей попытки удалось руками дотронуться до лица. Током прошла память этой короткой человеческой жизни…
Труднее всего было привыкать к голосам. Они не пели, а почему-то говорили, строя речи свои рублеными грубыми обрывками фраз.
Богдан молчал. Врачи назвали это временным шоком и быстро выписали из клиники. Жена пришла его переодеть и забрать.
Женщина без умолку трещала о том, как она его любит.
«Не любит! – понял ангел, дотронувшись до ее лица. - Просто привычка!»
Ему почему-то снова стало больно.
Дом, где жил прежний хозяин тела, оказался просторным и был весь уставлен книгами.
«Я передаю знания? Это неплохо!» – подумал Богдан.
Он сел за стол. Впервые попробовал человеческой пищи. Порция, которую подала жена, упала в желудок, как в бездонную бочку. А еще он не мог напиться. И если раньше один вид еды уже мог сполна насытить ангела, то теперь приходилось изрядно потрудиться. Есть и пить теперь хотелось постоянно.
По дороге на работу он встретил еще одну женщину, которая бесцеремонно стала говорить, как она его хочет.
«Не хочет? – удивился Богдан, дотронувшись до ее лица. - Я ее очередное развлечение. Ей неинтересно заниматься со своими детьми. Ей скучно!»
На этот раз с телом справиться оказалось гораздо трудней. И если раньше один вид человеческих ласк доставлял блаженство на самом высоком уровне, то теперь всего было мало, мало!
- Проклятье! – стонал ангел. - Страсти! Тела пожирают страсти!
В аудитории, до отказа заполненной слушателями, он читал о Космосе и Вселенной, о Боге…
Но его никто не слушал.
- Нам так нравится Ваш предмет! – уверяли студенты, лукаво протягивая зачетки, которые жалили руки ангела.
- Как много лжи! – метался Богдан в предвечерье, когда вернулся домой к запылившимся книгам. От расстройства ему даже не захотелось есть.
В человеческой части его души нарастало беспокойство. И ангел не понимал, что происходит.
- Ну что ты бесишься? Возьми да позвони! – крикнула из кухни жена, как будто видела сквозь стены.
- Кому?
- Кому-кому! Она уже взрослая! Нельзя же так каждый раз переживать!
Богдан нажал на кнопку мобильника. Гудки. Длинные. Длиннее, чем вся жизнь ангела!
- Да, пап!
- Где тебя черти носят? – сорвался он на фальцет.
- Уже поднимаюсь в лифте!
Дверь распахнулась.
- Вот только не надо… - начала было дочь, пытаясь предупредить длинные велиречи родителей.
А Богдан, даже не касаясь лица, заглянул почему-то не в прошлое, как получалось раньше, а в будущее девушки. Парень, с которым она встречается, уже изменяет ей, будет изменять и дальше, пока не уйдет со скандалами. Но она любит его и родит двух сыновей. Первый в семь лет утонет в море. Второй проживет длинную жизнь непристойного пьяницы и похоронит ее однажды в скромном гробу, украшенном жалкими искусственными цветами.
Много раз в этот день ангел корчился от боли. Но эта оказалась всего больней. Сдавило в левом боку…
- Отец, между прочим, сегодня ребенка спас! – подоспела на помощь жена.
- Па, я тобой горжусь, - сказала дочь.
«Она просто хочет меня успокоить», - понял проклятый ангел.
Он ворочался без сна всю ночь. Жена, кажется, тоже не спала.
Богдан пытался просчитывать поведение окружающих, но каждый раз оказывался в тупике перед одним и тем же вопросом: почему и зачем люди так мучаются и почему столь бессмысленны их страдания?!
- Ты простынь на себя накрутил, старый! – под утро сказала жена, погладила по плечу ласково. - Психолог говорит, что это кризис среднего возраста.
«А ведь она меня любит!» – удивился ангел.
- Нам не надо больше встречаться! – заявила женщина, подкараулившая, как всегда, на пути к работе.
«Вот тебе раз. Да она меня хочет! Я ничего не понимаю в этой жизни!» – растерялся Богдан.
На занятиях среди студентов ангел увидел дочь. И почему-то начал говорить совсем не о том, что требовала тема лекции:
- Каждый из нас задает вопрос: почему дети растут потерянными? Их не воспитывает общество. Их не воспитывают родители. Чем заняты наши отцы? Глядят по телевизору спорт? Чем заняты наши матери? Покупают новые кофточки и баночки с кремом от целлюлита? В этом ли беда поколения? А может быть, беда в том, что женщины красят волосы? Седина. Белый цвет. Бог дарит его волосам как высший подарок, чтобы через боль и время человек обретал мудрость. Закрашивая седину, люди отказываются от божественного подарка. Не занимаются детьми, внуками. Молодящиеся старушки с крашеными волосами также огорчают взор, как лубок, небрежно намалеванный на холст великого мастера Возрождения. А ведь наше первоначальное предназначение – собирать знания, передавать их, научиться и в любви, даже если она непонятна и жестока, оставаться ангелами, то есть я хотел сказать «людьми».
- А как же индустрия? – стали возражать студенты. - Мода? Вся легкая промышленность? Опять же красота? Да! Ведь красота спасет мир!
- Во-первых, мир спасет все-таки благородство души и мудрость, но никак не красота! А во вторых, кто сказал, что мир надо спасать? Надо спасать души!
Лекции закончились. Но студенты еще долго спорили.
- Мой предмет действительно заинтересовал некоторых индивидуумов, - сказал Богдан дочери.
- Па, я тобой горжусь! - У нее блестели глаза.
«Она мной гордится», - поверил ангел.
Вечер оказался удивительно хорош! Воздух остыл, сбросив лишнюю пыль, стал прозрачным. От воды по невидимым нитям прорастали вьюны парного тумана. Ушли за горизонт облака. Небо взглянуло на землю синим-синим взглядом. Это просыпался Бог.
Богдан опустился на колени пред родничком, долго пил его живительную влагу, потом поднял с земли перышко, тут же обратившись в сокола, и воскликнул:
- Господи! Помилуй!
- Чем ты так встревожен? Успокойся! – ответил проникновенный голос.
- Мне снился страшный сон, Господи! Мне снилось, что я стал человеком! И что я проклят, Господи!
- Глупости, Богдан! Ты один из самых любимых моих ангелов! Забудь об этом сне!
От родника с гортанным бульканьем появилось круглое маленькое облако. И лишь оно коснулось сокола, от птицы осталось лишь перышко, а Богдан оказался в сияющем прежнем теле.
- Пора за работу, - сказал Бог. - А ты достаточно потрудился, Богдан. Проси что хочешь.
- Верни человеческое тело его прежнему хозяину, - сказал ангел. - Он только начинает жить как человек…
Среди ясного неба раздались раскаты грома. Молния ударила в перышко сокола. Оно загорелось свечечкой человеческой души и окуталось телом.
Человек, который спас ребенка, возвращался в сторону города. А над ним струило легкий лучезарный свет прозрачным облаком Совершенство.
Человек не видел его, иначе не снес бы восхищения!
3. КАШТАНЫ
Я с ним поссорилась. Я была не права. Я сердилась на себя за это. Я не знала, что теперь ему сказать. Я наказывала себя тем, что неделю не позволяла себе отвечать на его звонки, обозначила его номер недоступным. А, когда он все-таки исхитрился прорваться по другому телефону, сказала:
- Созвонимся через неделю. Я занята.
Я хотела его рассердить. Я его рассердила. У меня действительно была куча дел. Но только я нарочно нагрузила себя этой кучей, чтобы не думать о том, что не права.
И, глядя на ровные серые плитки проспекта имени Ленина, я думала только об этом. Сотни раз еще и еще раз повторяла: «Созвонимся через неделю. Я занята». Я жестоко гоняла эту глупую фразу по кругу. Может быть, так я пыталась найти те слова, которые надо было сказать ему? Мозг тормозил, ничего не воспринимая. В этот день в Реутове все казалось мне чужим, серым и враждебным, хотя дела, в общем-то, ладились. Я даже получила какие-то деньги и направлялась к автобусу.
Вдруг в мои мысли врезалась фраза из толпы:
- Аите! А таы уэ эу…
Я растерянно повернула голову вправо, увидела дряблую маленькую старушку лет восьмидесяти, с белой тростью и распахнутыми странными глазами.
Машинально я прошла мимо, не ответив на непонятый вопрос. И никто из проходящих тоже на него не ответил.
Шагов через десять я обернулась. Старушка все еще стояла и что-то бормотала. А люди проходили мимо.
Мои мысли изменили русло и потекли в другом направлении. Моё внутреннее состояние начало растормаживаться.
«Аите!» Ну, конечно же! Первое слово: «Скажите!»…
И вдруг, точно река моих мыслей достигла бурного водопада. Я молниеносно прозрела. Мир стал цветным. И разум как-то заострился, что ли. Стали слышны звуки и запахи весны. Справа от меня всячески пытался обратить на себя внимание, шевелился и шелестел величественный каштан. Как я не замечала раньше его буйной жизнеутверждающей зелени?! Боже мой! Да, вся улица была в цветущих каштанах! Они тянули к небу тысячи благоухающих свечей. Их запах обволакивал дурманом город. Передо мною подсознательно развернулся и непонятый вопрос старушки: «Скажите! Каштаны…»
И мне захотелось закричать: «Да! Да! Они уже!…» Господи! Её вопрос: «Скажите! Каштаны уже цветут?» показался мне теперь настолько ясным, что чувство нестерпимой вины перед незнакомой женщиной охватило меня. И её странные глаза, и белая трость. Да ведь старуха, наверняка была незрячей! Я сорвалась с места и побежала обратно, как сумасшедшая. Прохожие оборачивались. Я никогда так быстро не бегала. Можно сказать, я летела быстрее ветра, чтобы сообщить ей, что каштаны уже цветут!
Мне казалось, я не успею. И её на месте не будет. Так и случилось. Старухи не оказалось. Как могла она, незрячая, за минуту исчезнуть? И, главное, куда? В витринном зеркале я увидела только себя. Злую, растерзанную, потерянную. Развернувшись, я автоматически пошла по своим делам.
А, садясь в автобус, воображала уже Бог весть что. И что эта старуха – оборотень, и что всё это неспроста. Самая оригинальная мысль, посетившая меня по дороге на очередную деловую встречу, что я встретила саму себя, и я была слепая, а теперь прозрела, и могу видеть каштаны, которые цветут.
Обо всем этом я и продолжала размышлять в кабинете какого-то министра, когда обсуждались вопросы, мягко говоря, совсем к этому событию не относящиеся.
Чиновники безрезультатно пытались вытирать блестящие лысины от странного налёта, которым покрываются со временем все кабинетные люди. Короче, в самом разгаре был круглый стол, когда раздался его звонок по сотовому. Я удивленно узнала номер: как осмелился он нарушить недельный запрет? Впрочем, мои колебания оказались недолгими:
- Тихо! – воскликнула я высоким чиновникам, - Это Он!
И люди в кабинете замолкли, думая, что Он выше их по рангу, иначе я бы никогда не осмелилась назвать его так, с большой буквы.
- Да! – ответила я, - да так, всякие дела мелкого характера. Через 15 минут буду.
- Меня вызывает Сам, извините, - откланялась я.
Я спешила сделать то, о чем, ну, конечно же, просила меня, а может быть и всех остальных, старуха. Теперь я понимала, что это был не вопрос, а просьба: «Скажите: «Каштаны уже цветут!»
Я так ему и сказала. И почему-то он очень обрадовался.
4. КРУЖКА С ЖУРАВЛЯМИ
Я заканчивала подготовку рукописи, когда в дверь раздался долгий вдумчивый звонок.
- Вы ко мне?
- К тебе, голубушка, к тебе, - по-свойски, как будто у нее было на это право, пролепетала незнакомка, и зашла в мою комнату.
Наглухо задернув портьеры, чтобы солнечный свет не слепил глаза, женщина аккуратно закрыла пианино, уберегая клавиши от пыли. Она накинула на плечи пуховый платок, оставшийся от бабушки. Меховые тапочки ей тоже подошли.
- Может, чайник поставишь? – посмотрела она с укором, - Что-то у тебя холодно!
И, пока я колдовала на кухне, готовя нехитрое «чем Бог послал кусочек сыру», она бесцеремонно села за рабочий стол, просматривая то, над чем я трудилась вот уже не один день.
- Здесь не то! И здесь не то! А тут просто Типичное НЕТО!- выбросила она последний очерк в корзину.
Это произвело впечатление.
- Чай? Кофе? – спросила я вежливо.
- Я же сказала – чай! Кофе мне нельзя. А то спать не буду всю ночь. Да и тебе не дам.
- Вот как? – я улыбнулась, наливая ей кипяток в кружку с забавной синичкой, потому что из всех кружек гостья выбрала именно мою любимую, - Вы надолго?
Женщина поморщилась от моего нескромного вопроса, деланно схватилась за поясницу и ответила уверенно:
- Навсегда!
- Вот как, а кто Вы? Что – то я Вас не…
- Старость я – Старость! Не узнаешь? Чай не чужие…
Что-то в ней было неестественно трогательным. Может быть, нежелание слушать, а главное – понимать. Но я доверилась этой женщине. Пока мы пили чай, Старость рассказала мне о радикулите, о мостах, которые, оказывается, ставят на зубы, о том, как вредны калории, о дальнозоркости, и конечно о бессоннице. Час за часом я проникалась к ней все большим сочувствием. Ведь она так проникновенно говорила, и слезы лились у нее из глаз на пуховый платок, и даже на тапочки. Они умудрялись попадать и в мою любимую кружку с забавной синичкой. И там, в кружке, каждый раз от этого что-то грустно чвикало. Под утро мы обнялись, как подруги. И я предложила:
- Хочешь? Забери мою шаль навсегда!
- А можно я возьму еще и эти меховые тапочки? Они пришлись мне как раз в пору! – обрадовалась Старость.
-Конечно, забирай! – растрогалась я не на шутку, умываясь слезами жалости.
Тогда Старость выразительно посмотрела на мою кружку с синичкой. Я уже готова была отдать и ее. Но тут позвонили из редакции.
- Очерк готов?
- Нет…
- Как нет???!! – буквально закричала трубка, - Ты же обещала сегодня сдать!
- Да, понимаете, - ответила я, виновато хлюпая носом, - Ко мне Старость пришла.
- Какая еще старость? Ты что, с ума сошла? Ты когда в последний раз в зеркало смотрелась?
Я закрывала ладонью трубку, чтобы моя гостья, не дай Бог, не услышала разговора и не обиделась.
- Ты слышишь меня? – тем временем разносился по всей квартире уверенный баритон, - Быстренько прими холодный душ! Сделай зарядку! И бегом в редакцию! Обещаешь?
- Я постараюсь…
- Нет, ты пообещай!
- Обещаю.
- И ни каких разговоров о старости! Вот еще выдумала! Ну, пока!
- Пока.
Я незаметно улизнула в ванную, заглянула в зеркало. Улыбнулась себе и новому дню. Затем отдернула шторы, чтобы посмотреть, какая погода. Там сияло солнце! Я быстро забегала по комнатам, ища подходящую одежду. И Старость, хватаясь за сердце, заметалась за мной.
- Что ты? Что ты? Это же кофе! – испугалась она, когда я налила себе бодрящий напиток.
- Да, кофе! Но без него после бессонной ночи, я не смогу закончить рукопись.
Старость только развела руками, обиженно поджала ноги и вся завернулась в теплую шаль.
Я достала из мусорной корзины «не то», «не то», и «Типичное НЕТО!», скрепила степлером и умчалась в редакцию.
Мой очерк понравился, и сразу пошел в набор. По пути домой я купила торт низкой калорийности, как любила она, пакетик ароматного чая и новую кружку с летящими золотыми журавлями. Ту, с синичкой я решила подарить гостье, которая пришла навсегда.
Тихо отворив дверь, я сразу поняла, что квартира пуста. Куда-то подевались тапочки и пуховая шаль.
Я не долго горевала о странном визите. На всякий случай убрала кружку с синичкой на самую дальнюю полку. Это для Старости, если она опять вернется.
А я теперь пью из новой, на которой летят журавли.
5. ЛЕТИ КАК КИА!
Холод протянул длинные колючки льда по воде. Но лужа не замерзала, напитанная ядом города. Олька даже протянула руку и потрогала ледяные иголки. Убедилась – настоящие.
В городе серого камня и асфальта, серых ворон и воробьев она чувствовала себя бескрылой птицей. Лазила по пожарным лестницам до самых высот, штурмуя их, точно альпинистка. А сегодня вот в этой полузамерзшей огромной луже, образовавшейся на черном рубероиде крыши, увидела, как в зеркале, небо. Получалось, что оно лежит у ее ног. И сверху, и снизу. И лужа эта – совсем не лужа, а глубокая небесная впадина…
И дух захватило от манящей нереальной реальности, неразмышляющего счастья без клятв, страсти, обещаний, обязательств и упреков. И это ощущение абсолютной свободы, где только небо и небо, бередило душу.
А дома, включив телевизор, внимательно слушала о том, как дети, попавшие в логово волка, постепенно дичают. У них растет шерсть. Они рычат и лают. И понимают язык далеких звезд.
«Интересно, - подумала Олька, - а, если маленький ребенок попадет в птичью стаю, научится ли он летать?»
Наверное, Олька была единственным существом, у которого возник в этот миг такой странный вопрос.
- Дело не в том, научится он летать или нет, - вдруг, совершенно неожиданно для Ольки ответил завораживающий голос откуда-то из глубины экрана.
- А в чем? – тут же спросила девочка.
Экран показывал землю с высоты птичьего полета. На краю земли она увидела девочку с большими прекрасными глазами, как синие вишни, очень похожую на Ольку, только из рук ее и спины росли широкие розовые перья.
- В том, что он разучится говорить, - ответил голос.
Изображение поменялось. Какие-то лыжницы мчались к финишу. И Олька отчаянно стала лупить телевизор по крышке ладонями, чтобы снова увидеть чудесную девочку-птицу. Но это не дало никаких результатов.
С тех пор Олька знала, что где-то далеко-далеко живет девочка, воспитанная птичьей стаей, и умеет летать.
Постепенно прошла зима, а за нею весна. Настало лето. Олька успешно закончила школу, и поступила в институт на орнитолога. Но мечта об абсолютном счастье не покидала ее.
Однажды ночью на Дальнем Востоке раздался крик. А здесь, в Москве, проснулась девочка. Ей приснилось, как от выстрела браконьера в небо устремились тысячи испуганных розовых птиц. Еще выстрел. И еще. И на солнечный плес упала одна из них, так похожая на человека, отчаянно крича.
Написав короткую записку родителям, что она скоро вернется, Олька бросила кое-какие продукты и лекарства в дорожную сумку, наскоро накинула куртку, извлекла из копилки все свои сбережения и поехала на аэровокзал.
Через десять часов она уже смотрела на Тихий океан и не знала, куда же идти дальше. И снова случайность, которая на самом деле и не была случайностью, заставила ее почувствовать терпкое волнение, ведь она заметила на берегу розовые перья. Собрав их в сумку, Олька пошла в том направлении, откуда волна приносила их. И шла весь день и всю ночь, а потом еще все утро на север по побережью, пока на берегу в куче выброшенной высохшей морской капусты не увидела чудную меленькую девочку, всю в розовых окровавленных перьях, которая время от времени не то вскрикивала, не то всхлипывала, зализывая рану на плече. Увидев человека, начала шипеть одним носом, вытягивая голову. Не смотря на такое недружелюбное приветствие, Олька бережно взяла ее на руки и понесла к ближайшим зарослям. Из травы она сделала ей мягкую постельку. Получилось уютное гнездышко. Обработала, как могла, ранку мягкой мазью. И осторожно спросила:
- Как тебя зовут?
Незнакомка с крыльями что-то попробовала сказать, но получилось только:
- Ки. А! Ки. А!
- А меня Оля. Олька. Понимаешь? Ты – Киа. Я – Оля.
- Ки. А!
- Ясно. Значит, говорить ты не умеешь, - с огорчением поняла Олька, - зато ты умеешь летать. Это здорово! Правда! Ты себе не представляешь, как это здорово! Интересно, а бутерброд с сыром ты будешь есть, или нет?
Покормив малышку, Олька извлекла из сумки найденные на берегу перышки и приложила их к ранке. Киа свернулась клубочком и уснула. А Олька укрыла ее своей курткой и прилегла рядом.
Прошло несколько дней. Киа была очень слаба. И вырванные пулей перышки приживались плохо. Она позволяла себя кормить. И сладко доверчиво засыпала на плече Ольки. Олька время от времени уходила в ближайший населенный пункт, приносила еду и питье для девочки с крыльями.
- Вот скажи, Киа, там в небе, там ведь холодно! А у тебя кроме перьев ничего нет!
- Ки. А! – отвечала Киа.
- А когда ты летишь над океаном, и в нем отражается небо, тебе тоже кажется, что ты абсолютно свободна?
Киа ничего не ответила.
- Интересно, а петь ты умеешь? – и Олька запела.
Киа неуверенно подхватила песню, как-то странно удерживая мотив одними лишь всплесками души, без слов, тем не менее, попадая в ноты.
И Олька, чувствуя, что девочка старается, тоже запела этот мотив без слов. Так родилась странная песня, понятная только им двоим.
Леча девочку-птицу, Олька боялась, что та улетит навсегда, когда выздоровеет. Но и очень хотела этого. Старательно одно за другим она прилаживала к ранке розовые легкие перышки. Киа была похожа на ангела, но только совсем не могла говорить.
- Знаешь, Киа, - пыталась объяснить ей Олька, - люди на земле давно ищут птицу счастья. Думают, что она синяя. Глупые, правда?
Киа улыбалась, как будто понимала Ольку.
- И знаешь, почему они глупые? Потому что, если вдруг в жизни кому-то посчастливится увидеть птицу счастья, совсем не надо просить у нее что-то. Ведь это уже счастье – просто увидеть ее. Правда?
- Ки.А! – отвечала Киа.
На четвертое утро к берегу приблизилась стая прекрасных розовых птиц. Они отчаянно кричали. И Ольке угадывался в их крике настойчивый зов:
- Киа! Киа!
Встрепенулась кудрявая светлая головка девочки. Ясный синий взгляд ее неуверенно устремился к облакам.
- Ну же! Киа! Лети! Лети! – воскликнула Олька, - лети, как Оля!
И побежала по берегу, показывая руками, как надо махать крыльями.
Киа поднялась, расправила перышки, из которых образовался большой светлый веер. Она разбежалась, оттолкнулась от земли крохотными ножками, взмахнула крыльями и поднялась в воздух, тут же затерявшись среди других птиц.
Стая сделала большой круг. Олька стояла и восхищенно махала им в след. Таких красивых птиц она никогда не видела. Ей снова казалось, что она понимает пернатых, потому что теперь одна из них старательно выводила:
- Оллль. Ля! Оллль. Ля!
До Москвы Олька добиралась автостопом целый месяц, потому что на самолет не хватило денег. И все время думала о том, как там Киа…
Потом прошла осень. Наступила зима. Олька старательно училась. Она теперь точно знала, что людей-птиц не бывает. И быть не может в принципе. Она подробно изучила строение скелета и знала, что кости у птиц полые, поэтому и легкие. И то, что она видела собственными глазами – возможно, было просто бредом, ее воображением. Иногда Олька забиралась на крышу и смотрела на отражение неба в луже, которая никогда не сохла. Переполненная знаниями, она уже не мечтала о полете.
Настала весна. А потом лето. На утро самой короткой ночи, когда огромный город еще спал, розовый блик коснулся нежными лучами самых верхних окон многоэтажных человечьих гнезд, и Олька проснулась от странной песни. Создавалось впечатление, что ее поет целая стая.
- Киа! Здесь Киа! – метнулась она к окну.
Над серой Москвой показалось огромное живое облако. Это тысячи розовых редких птиц заслонили трепещущими крыльями небо. Такого чуда никто и никогда не видел в этих местах. Не увидел и в это утро. Потому что город спал.
Сердце Ольки забилось от счастья, ведь в птичьей песне она ясно услышала слова:
- Оль.Ля! Оль.Ля! Лети, как Ки.А!
Олька протянула руки к небу и… вдруг вспомнила о том, что не умеет летать. И сказок на свете не бывает.
Девочка долго стояла и махала руками. Но не пыталась оттолкнуться от пола. Она улыбалась. А из глаз ее текли слезы.
Когда птицы улетели, на подоконнике она нашла маленькое розовое перышко. Подарок от Киа. Олька взяла его на ладонь, потрогала легкие пушинки. Убедилась – настоящие!
6. МАСТЕР И МАРГАРИТКА
Он был великим Мастером. Он мог из лоскутков бархата, шелка или гипюра делать потрясающие цветы. Не удивительно, что именно ему на свадьбу Инфанты заказали розу. И Мастер изводился, делая, одну за одной, сотни роз, оставаясь недовольным своей работой. Такие цветы его больше не устраивали. Они могли украсить прачку, кастеляншу или торговку на королевском рынке. Но ни одну из роз он не считал достойной прелестной Инфанты, которую в 14 лет выдавали замуж. Он присматривал в лавках дорогие ткани. Он бродил по городским паркам, глядя на уверенные в своей непоколебимой красоте, гордые розы. И понимал, есть какой-то секрет в совершенстве живого цветка. И он его искал.
А Она была маленькой Маргариткой, проросшей из семечка, занесенного совершенно непонятно каким ветром, и случайно зацепившимся за старую ржавую водосточную трубу напротив окна Мастера.
Маргаритка смотрела на него во все глаза, благоговея и восхищаясь. А Мастер бросал с досадой в угол очередные творения своих рук. Маргаритка старилась от отчаяния. Поверьте! Ей было, Что сказать Мастеру! Но Он вздыхал, не замечая скромного цветка.
И Маргаритка стала увядать. Там на ржавой трубе ей было сухо, холодно и одиноко.
Если бы в этот миг полил дождь, она бы могла выпустить из своих корешков сотни маленьких маргариток. Но труба была, хотя и ближе к звездам, зато далеко от земли, и совершенно не приспособлена для жизни.
Когда Мастер всё-таки открыл окно, Маргаритка совсем высохла, протянув стебельки к мастерской и положив головку на подоконник Мастера.
- Ах ты, бедолага, - взял он в ладонь маленький