1. Врата смерти Перед Эрагоном высилась темная башня; там таились чудовища зверски замучившие Гэрроу, который был для него как отец

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 74

– Однако, – прервал его Эрагон, – разве Морзан не заставил и ее принести ему клятву верности на древнем языке? Как могла она обернуться против него?

На лице Оромиса появилась улыбка:

– Дело в том, что Морзан с самого начала дал ей несколько большую свободу, чем другим своим слугам, желая, чтобы она беспрепятственно пользовалась своей изобретательностью при исполнении его приказов. Морзан в упоении собственным могуществом полагал, что любовь к нему – самый лучший залог ее вечной верности и преданности, лучший даже, чем любые клятвы. И потом, к этому времени она была уже не той женщиной, которая некогда связала свою судьбу с Морзаном. Став матерью и встретив Брома, она сильно переменилась. Причем изменился не только ее характер; она поменяла даже свое истинное имя, что освободило ее от прежних обетов и союзов. Если б Морзан был более осторожным и предусмотрительным, если бы он, к примеру, наложил на нее чары, способные тут же предупредить

его, если бы она вдруг вышла из-под его власти и перестала выполнять данные ему обещания, он бы сразу все понял. Но это всегда было слабым местом Морзана: он мог придумать самое изощренное заклинание, но потом оно оказывалось совершенно бесполезным, потому что в обычном своем нетерпении он пропускал какую-то важную деталь. Эрагон нахмурился:

– А почему моя мать не покинула Морзана, когда у нее была такая возможность?

– После всего того, что она сделала именем Морзана и по его приказу, она считала своим долгом помочь варденам. Но была и более важная причина: она не смогла оставить Муртага, который тогда полностью оказался бы во власти своего жестокого отца.

– А разве она не могла забрать его с собой?

– Если б могла, то, уверен, непременно так бы и поступила. Но Морзан понимал, что ребенок дает ему неограниченную власть над твоей матерью. Он заставил ее отдать Муртага кормилице и лишь изредка позволял видеться с ним. Однако Морзан и не предполагал, что, посещая ребенка, она виделась еще и с Бромом.

Оромис отвернулся, следя за полетом двух ласточек в небесной вышине. В профиль его тонкое лицо казалось Эрагону похожим то ли на коршуна, то ли на холеного, гладкого кота. Не отрывая взгляда от ласточек, Оромис продолжил:

– Но даже твоя мать не могла предугадать, куда Морзан пошлет ее в следующий раз и когда она сумеет вернуться в замок. Поэтому и Брому пришлось оставаться в замке Морзана весьма долго, если он хотел видеться с нею. Почти три года Бром служил там садовником. Время от времени, правда, ему удавалось выбраться из замка, чтобы послать весточку варденам или связаться с кем-то из их шпионов, разбросанных по всей Империи, но в основном он постоянно находился в замке.

– Три года! А он не опасался, что при встрече Морзан может его опознать?

Оромис наконец отвлекся от ласточек и снова посмотрел на Эрагона:

– Бром хорошо умел менять обличья. К тому же они давно уже друг друга не видели.

– Ясно… – Эрагон повертел в руках хрустальный бокал, любуясь игрой света в его гранях. – Ну, и что же было потом?

– А потом, – продолжал Оромис, – один из агентов Брома в Тирме свел знакомство с молодым ученым по имени Джоад, который желал присоединиться к варденам и утверждал, что откопал данные о существовании некоего тайного хода, который ведет в построенную эльфами часть Урубаена. Бром совершенно справедливо счел, что открытие Джоада представляет собой слишком большую ценность, чтобы оставить его без внимания, а потому спешно собрался, как-то объяснил обитателям замка причину своего отъезда и поспешил в Тирм.

– А моя мать?

– Она уехала из замка месяцем раньше, выполняя очередное поручение Морзана.

Пытаясь соединить в единое целое те разрозненные сведения, которые он получил от разных людей, Эрагон заметил:

– Стало быть, потом… Бром встретился с Джоадом и, убедившись, что тайный ход действительно существует, попытался с помощью одного из варденов выкрасть три драконьих яйца, которые Гальбаторикс хранил в Урубаене.

Оромис помрачнел.

– К сожалению, по причинам, которые и до сих пор неизвестны, человек, выбранный для этого дела, некий Хефринг из Фурноста, сумел выкрасть из сокровищницы Гальбаторикса только одно яйцо – яйцо Сапфиры. И как только оно оказалось в его руках, он сбежал ото всех – и от слуг

Гальбаторикса, и от варденов. И в результате этой измены Бром потратил семь месяцев, преследуя Хефринга и отчаянно пытаясь отнять у него Сапфиру.

– И как раз в это время моя мать тайно приехала в Карвахолл, где пять месяцев спустя я и появился на свет?

Оромис кивнул.

– Тебя зачали как раз перед тем, как твоя мать отправилась на свое последнее задание. В результате Бром ничего не знал о том, что она в тягости. Все это время он гонялся за Хефрингом и яйцом Сапфиры… А когда Бром и Морзан в итоге сошлись друг против друга в Гилиде, Морзан спросил Брома, не по его ли милости куда-то исчезла знаменитая Черная Рука. Вероятно, Морзан уже кое о чем подозревал, поскольку именно на счету Брома была к этому времени гибель нескольких Проклятых. Бром, конечно, тут же заподозрил, что с твоей матерью произошло нечто ужасное. Он потом говорил мне, что именно эта мысль и придала ему необходимые силы и мужество, чтобы победить и убить Морзана и его дракона. И когда те были мертвы, Бром забрал яйцо Сапфиры и спешно покинул город, задержавшись лишь для того, чтобы спрятать яйцо там, где, как он был уверен, его вскоре сумеют найти вардены.

– Значит, именно поэтому Джоад считал, что Бром погиб в Гилиде? – спросил Эрагон.

– Да. Терзаемый страшными опасениями, Бром не стал дожидаться своих спутников. Ведь даже если бы твоя мать, Селена, была жива и здорова, существовала вполне реальная возможность того, что Гальбаториксу захочется взять ее к себе, сделать ее уже своей «Черной Рукой», и уж тогда у нее наверняка не было бы никакой возможности избежать служения его гнусным целям.

У Эрагона на глаза навернулись слезы. Ведь Бром, значит, так сильно любил ее, что готов был бросить все, едва узнал, что она в опасности!

– Из Гилида Бром направился прямо во владения Морзана, останавливаясь только для того, чтобы несколько часов поспать. Ехал он быстро, но все равно опоздал. Когда он наконец добрался до замка, то узнал, что твоя мать вернулась туда двумя неделями раньше, больная и страшно усталая после своей таинственной поездки. Лекари Морзана пытались спасти ее, но, несмотря на их усилия, она ушла в небытие всего за несколько часов до прибытия Брома.

– Значит, он никогда ее больше не видел? – охрипшим от волнения голосом спросил Эрагон.

– Никогда. – Оромис помолчал и совсем иным, более мягким тоном прибавил: – Эта потеря, я думаю, была для Брома столь же тяжкой, как и гибель его дракона. Она навсегда погасила тот огонь, что горел в его душе. Нет, он не сдался. И умом не тронулся, как это произошло, когда у него погибла тезка твоей Сапфиры. Он просто решил непременно узнать, как и почему умерла твоя мать, и наказать тех, кто в этом виновен. Он расспросил лекарей Морзана и заставил их описать болезнь твоей матери. Из того, что они ему рассказали, а также из сплетен и слухов, что ходили среди слуг в замке, Бром догадался о том, что Селена была беременна. И тогда с вновь пробудившейся надеждой он отправился в то единственное место, где можно было отыскать ее следы: в родной дом твоей матери в Карвахолле. Там он и обнаружил, что она оставила своего новорожденного сына. то есть тебя, на попечение своего брата и его жены. Бром, однако, не стал задерживаться в Карвахолле. Как только он убедился в том, что там никто и не подозревает, что твоя мать и есть та ужасная Черная Рука, а стало быть, ты не подвергаешься непосредственной опасности, он тайно возвратился в Фартхен Дур, где и открылся Дейнору, тогдашнему предводителю варденов. Дейнор был поражен, увидев его, ведь все считали, что Бром погиб в Гилиде. Бром убедил Дейнора хранить в тайне то, что он жив, сообщив об этом лишь очень немногим доверенным лицам, и тогда…

– Но зачем? – спросил Эрагон. – Зачем ему было нужно, чтобы все считали его мертвым?

– Бром хотел прожить достаточно долго, чтобы самому передать свои знания новому Всаднику. Он прекрасно понимал, что единственный способ избежать мести за смерть Морзана – это заставить Гальбаторикса поверить, что он давно уже мертв и похоронен. А еще Бром надеялся, что так сможет уберечь Карвахолл от излишнего внимания со стороны Империи. Он рассчитывал поселиться там, чтобы быть ближе к тебе, что потом и сделал, однако предпринять все меры для того, чтобы в результате слугам Гальбаторикса ничего не было известно о твоем существовании. Находясь в Фартхен Дуре, Бром помог варденам заключить соглашение с .королевой Имиладрис; эльфы и люди договорились сообща беречь и охранять яйцо, а потом совместно готовить и обучать нового Всадника, когда из яйца вылупится дракон. Затем Брому довелось сопровождать Арью, когда она перевозила яйцо из Фартхен Дура в Эллесмеру, и, прибыв сюда, он рассказал Глаэдру и мне то, что я рассказываю тебе сейчас. Он хотел, чтобы хоть кто-то знал правду о твоем происхождении, если он погибнет. Тогда я зидел его в последний раз. Отсюда Бром поехал в Карвахолл, где назвался сказителем и собирателем всевозможных историй. А что было потом, ты и сам знаешь лучше меня.

Оромис умолк, и некоторое время вокруг стояла полная тишина.

Глядя в землю, Эрагон перебирал в уме все то, о чем только что рассказал ему Оромис, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Потом медленно сказал:

– Значит, мой отец и впрямь Бром, а вовсе не Морзан? Я что хочу сказать, раз моя мать была наложницей Морзана, то… – Он не договорил, явно не в силах подобрать нужные слова.

– Ты сын своего отца, – мягко возразил Оромис. – А твой отец – Бром. И в этом нет никаких сомнений.

– Вообще никаких?

– Никаких, – покачал головой Оромис.

У Эрагона вдруг закружилась голова, перехватило дыхание. Стараясь взять себя в руки и дышать ровно, он сказал:

– Мне кажется, я понимаю почему… – Он немного перевел дух и продолжил: – Бром никому ничего не говорил об этом, прежде чем я не нашел яйцо Сапфиры. Но почему он потом мне-то ничего не рассказал? И почему заставил вас с Сапфирой принести клятву молчания? Неужели он не хотел признать меня своим сыном? Неужели стыдился меня?

– Я бы не взял на себя смелость утверждать, что понимаю причины всех поступков Брома. Но в одном я уверен полностью: больше всего на свете Брому хотелось назвать тебя своим сыном и открыто воспитывать тебя! Но он не смел сказать кому бы то ни было о вашем кровном родстве из опасений, что тогда Империя попытается как-то повредить тебе и тем самым нанести удар ему. И надо сказать, это было вполне оправданной предосторожностью. У тебя перед глазами прекрасный пример: вспомни, как Гальбаторикс пытался взять в плен твоего брата Рорана, надеясь, что, угрожая его жизни, он и тебя заставит сложить оружие.

– Но Бром мог бы признаться хотя бы моему дяде, – возразил Эрагон. – Гэрроу ни за что не выдал бы его Империи.

– А ты подумай хорошенько! Если бы ты жил с Бромом, а до ушей шпионов Гальбаторикса донесся бы слух, что Бром жив, вам обоим наверняка пришлось бы спешно бежать из Карвахолла, спасая свою жизнь. Вот Бром и держал все это в тайне, рассчитывая тем самым защитить тебя от подобной опасности.

– Но ему это не удалось. Нам все равно пришлось бежать из Карвахолла.

– Да, – подтвердил Оромис. – Ошибка Брома. Так уж получилось. Хотя, я считаю, это принесло больше пользы. чем вреда. А ошибка его заключалась в том, что он не желал совсем расставаться с тобой. Если бы у него хватило сил не возвращаться в Карвахолл, ты бы никогда не нашел яйцо Сапфиры, раззаки не убили бы твоего дядю, и вообще многого бы не случилось. Он просто не смог навсегда отсечь тебя от себя.

Эрагона охватила такая сильная дрожь, что он стиснул зубы, чтоб не стучали.

– А потом, когда он узнал, что Сапфира уже проклюнулась из яйца, выбрав меня?

Оромис ответил не сразу; спокойствие на его лице сменилось некоторой неуверенностью.

– Не знаю, Эрагон. Вполне возможно, Бром все еще пытался оградить тебя от своих врагов. Возможно, он ничего не сообщил тебе по той же причине, по какой и к варденам тебя сразу не отвез, – просто ты еще не был готов ко всему этому. Возможно, он собирался все тебе рассказать перед тем, как ты отправишься к варденам. Если уж строить догадки, то я склонен думать, что Бром держал язык за зубами не потому, что тебя стыдился; просто он привык жить со своими тайнами и не желал ни с кем ими делиться. И еще потому – но это не более чем предположение, – что он не представлял, как ты воспримешь его рассказ о твоем происхождении. По твоим собственным словам, ты не так уж и хорошо успел узнать Брома, когда вы с ним уезжали из Карвахолла. Может быть, он просто боялся, что ты возненавидишь его, если он откроет тебе, что именно он твой отец.

– Возненавижу? – удивленно воскликнул Эрагон. – Ну, это вряд ли. Хотя… может быть, я бы ему не поверил.

– А стал бы ты по-прежнему доверять ему после такого объяснения?

Эрагон прикусил губу, думая: «Нет, наверное, не стал бы».

– Бром сделал все от него зависящее и возможное в таких невероятно трудных условиях, – продолжал Оромис. – И прежде всего на нем лежала огромная ответственность: нужно было сохранить вам обоим жизнь, нужно было обучать тебя, Эрагон, нужно было подготовить тебя к тому, чтобы ты не использовал свое могущество в эгоистичных целях, как Гальбаторикс. И это Брому в основном удалось. Он, может, так и не успел стать тебе таким отцом, какого ты хотел бы иметь, но он оставил тебе такое огромное наследие, какого не имел ни один сын в нашей истории.

– Но он оставил бы его и любому другому, кто стал бы новым Всадником.

– Это ничуть не снижает его ценности, – заметил Оромис. – К тому же ты ошибаешься: Бром для тебя сделал больше, чем сделал бы для кого бы то ни было. Чтобы понять, что это действительно так, стоит вспомнить хотя бы о том, что он пожертвовал собой, чтобы спасти тебе жизнь.

Эрагон поковырял ногтем столешницу, поводил указательным пальцем по рисунку едва заметного на старом дереве годового кольца и спросил:

– А это действительно была случайность, что Арья послала Сапфиру ко мне?

– Да, – подтвердил Оромис. – Хотя, пожалуй, не совсем. Вместо того чтобы переслать яйцо отцу, Арья переслала его сыну.

– Как такое могло случиться, если она даже не знала о моем существовании?

Старый эльф молча пожал узкими плечами:

– Мы тысячелетиями изучаем магию и ее различные проявления, но так и не научились предсказывать и объяснять некоторые результаты ее действия.

Эрагон продолжал водить пальцем по столешнице. «У меня был отец, – думал он. – Я видел, как он умер, так и не зная, кто он для меня…»

– А мои родители, – спросил он, – они были женаты?

– Понимаю, почему ты об этом спрашиваешь, Эрагон, но не знаю, удовлетворит ли тебя мой ответ. Брак не входит в число эльфийских традиций, поэтому тонкости этого ритуала мне недоступны. Нет, никакой брачной церемонии не было, никто не соединял руки Брома и Селены, но я знаю, что они считали себя мужем и женой. Если смотреть на это трезво, то тебе не стоит беспокоиться, что кто-то из людей может назвать тебя ублюдком; удовлетворись тем, что ты сын своих родителей и оба они пожертвовали собственной жизнью для того, чтобы ты мог жить.

Эрагон поразился тому, как спокойно воспринимает эти слова Оромиса. Всю жизнь он пытался угадать, кто же его отец. Когда Муртаг заявил, что это Морзан, он был потрясен до глубины души не меньше, чем сообщением о смерти Гэрроу. И теперь, пожалуй, заявление Глаэдра о том, что его отец – Бром, потрясло его столь же сильно, однако он быстро овладел собой, да и сама эта новость не показалась ему такой ужасной. Сейчас он размышлял об этом совершенно спокойно и пришел к выводу, что, вероятно, потребуется немало лет, прежде чем он окончательно разберется в своих чувствах по отношению к отцу и матери, которой он никогда не знал.

«Мой отец был Всадником, а моя мать, Черная Рука, была наложницей проклятого Морзана…» – думал он.

– Можно мне сказать об этом Насуаде? – спросил он. Оромис развел руками:

– Скажи, если хочешь. Тайна теперь принадлежит тебе, можешь делать с ней что угодно. Вряд ли теперь тебе может грозить опасность, даже если весь мир узнает, что ты – наследник Брома.

– А Муртаг… Ведь он считает, что мы родные братья. Он сам сказал мне это, причем на древнем языке.

– Уверен, что и Гальбаторикс так считает. Это же Двойники выяснили, что у вас с Муртагом общая мать; и, уж конечно, Гальбаториксу они об этом сообщили. Но они ни чего не могли ему сообщить о том, что тут замешан еще и Бром, потому что среди варденов не было никого, посвященного в эту тайну.

Эрагон глянул на пару ласточек, что по-прежнему носились в небе, и позволил себе слегка улыбнуться. – Чему ты улыбаешься? – спросил Оромис. – Не уверен, что ты поймешь… Эльф сложил руки на коленях. – Может, и не пойму. Но ты ведь не можешь знать наверняка, пока не попробуешь объяснить. Эрагону потребовалось некоторое время, чтобы подобрать нужные слова. – Когда я был моложе… в общем, до всего этого, – и он мотнул головой в сторону – Сапфиры, имея в виду и Оромиса, и Глаэдра, и вообще весь мир в целом, – я любил выдумывать всякие истории насчет того, что моя мать в силу своей красоты и ума входила в число наиболее знатных дам при дворе Гальбаторикса. Я представлял себе, как она путешествует из города в город, как садится за стол вместе с графами и графинями в их роскошных замках… а потом она без памяти влюбилась в кого-то богатого и знатного, но по какой-то причине была вынуждена скрывать от него мое появление на свет, потому и отдала меня на воспитание Гэрроу и Мэриэн. И я все надеялся, что однажды она вернется и скажет мне, кто я такой, и поклянется, что никогда не хотела бросать меня.

– В общем, примерно так и было на самом деле, – заметил Оромис.

– Да, наверное… и все же… А еще я воображал, что мои мать и отец – персоны очень важные, и я тоже в этом смысле кое-что из себя представляю. Судьба наконец дала мне то, чего я желал, но правда оказалась не столь грандиозной и не столь радостной, как я когда-то думал… И улыбался я, видимо, своему собственному невежеству, своим детским глупым мечтам. А еще – тому, какие невероятные вещи вдруг стали мне известны.

Над поляной пронесся порыв легкого ветерка, будоража траву и шевеля ветки окружающих их деревьев. Эрагон несколько секунд смотрел на волнующуюся траву, потом вдруг спросил:

– Моя мать была хорошим человеком?

– Не могу сказать этого со всей определенностью. У нее была очень сложная жизнь, Эрагон. Было бы глупо и даже дерзко с моей стороны, если бы я решился судить человека, о котором так мало знаю.

– Но мне это знать необходимо! – Эрагон стиснул руки, до боли переплетя пальцы. – Когда я спросил Брома, знал ли он ее, он ответил, что это была гордая и благородная женщина, что она всегда помогала бедным и тем, кому повезло меньше, чем ей. Но как такое могло быть? Как добрая женщина могла быть одновременно Черной Рукой? Джоад рассказывал мне кое-что – о, это были страшные, ужасные истории! – о том, что она творила, когда служила Морзану…

Стало быть, она злодейка? Стало быть, ей было наплевать, кто правит Империей, Гальбаторикс или еще кто-то? Но самое главное – почему она пошла за Морзаном? Оромис помолчал, прежде чем ответить.

– Любовь может оказаться страшным проклятием, Эрагон. Она может заставить человека закрыть глаза на самые ужасные недостатки возлюбленного. Вряд ли твоя мать до конца понимала истинную суть черной души Морзана, когда покидала вместе с ним Карвахолл. А когда все-таки поняла, он попросту не позволил ей жить по-своему, не слушаясь его приказаний. Она стала его рабыней во всем, сохранив разве что свое истинное имя. И, лишь сумев полностью изменить себя, а потом и переменив свое имя, она сумела вырваться из той ловушки, в которую невольно угодила.

– Но Джоад говорил, что ей нравилось то, что она делала, будучи Черной Рукой!

Во взгляде Оромиса скользнула тень презрения.

– Рассказы о чьих-то былых жестокостях частенько грешат преувеличениями и искажениями. Об этом никогда не следует забывать. Никто, кроме твоей матери, в точности не знает, что именно она сделала, как не знает, и почему она это сделала, и что при этом чувствовала, а самой Селены, увы, уже нет в живых, и она ничего не сможет ни рассказать, ни объяснить.

– Так кому же мне верить? – в отчаянии спросил Эрагон. – Брому или Джоаду?

– Когда ты спрашивал Брома о матери, он поведал тебе о тех ее качествах, которые считал самыми важными. И я бы посоветовал тебе доверять именно его мнению. Впрочем, если это все же не снимает некоторых твоих подозрений, помни вот что: какие бы преступления она ни совершила, когда служила Морзану и была его Черной Рукой, она в итоге все же перешла на сторону варденов и была готова на любые, самые чрезвычайные меры, только чтобы защитить тебя. Помни об этом и, право, не стоит терзать себя излишними раздумьями о том, каков был ее истинный характер.

Мимо Эрагона пролетел паучок, уцепившийся за подгоняемый ветерком обрывок паутины; он то взмывал ввысь, то почти опускался на землю, а потом и вовсе исчез из поля зрения.

– Когда мы в первый раз были в Тронжхайме, – задумчиво сказал Эрагон, – одна предсказательница по имени Анжела говорила мне, что над Бромом тяготело проклятие, из-за которого все его дела кончались неудачей. Единственное, что ему удалось, – это победить Морзана.

Оромис чуть наклонил голову в знак согласия:

– Да, можно думать и так. Но можно и по-другому: на самом деле Брому удалось решить многие весьма важные и трудные задачи. Зависит от того, как вообще смотришь на мир. Слова предсказательниц редко удается понять до конца. Я на собственном опыте знаю, что их предсказания никогда не дают душе полного покоя. Если хочешь быть счастливым, Эрагон, не думай о том, что еще только должно случиться в будущем, как и о том, что вообще не в твоей власти. Думай лучше о настоящем, о том, что ты сам в состоянии изменить.

Blog

1. Врата смерти Перед Эрагоном высилась темная башня; там таились чудовища зверски замучившие Гэрроу, который был для него как отец